Верь мне

Елена Шепель

Верь мне

ПРОЛОГ.

Мама стоит на палубе белого лайнера. В белом костюме. Стройная и красивая. Волосы горят на солнце золотой короной.

Ангелина с пирса машет ей рукой. Думает – как мало люди знают друг о друге. Вот стоит среди других отплывающих ее мама, самый близкий человек на свете. Но ведь она понятия не имеет, что сейчас делается в душе ее семнадцатилетней дочери. Наверняка мама уверена, что все обустроилось наилучшим образом – дочь – студентка, снята чистенькая комнатка в пяти минутах ходьбы от института. Дочь представлена институтским друзьям (мама сама закончила этот институт двадцать лет назад), занимающим высокие посты в республике. К ним можно обратиться за поддержкой в случае чего. Чего, интересно!?

А главное – старики совершенно счастливы. Теперь они будут видеть свою любимую внученьку чаще, чем раз в год. Они взяли на себя оплату аренды жилья. Значит, минимум раз в месяц их любимица будет к ним приезжать, приплывать, прилетать, скрашивая их одинокую старость. Ну, не такую уж старость. Еще семидесяти нет обоим. Огород в тридцать соток сами перекапывают.

Все хорошо, прекрасная маркиза.

А прекрасная маркиза прячет за бодрой улыбкой горькое разочарование в себе.

За то, что не осмелилась идти своим путем. За то, что подчинилась воле мамы, посчитавшей ее мечты о сцене блажью. За то, что поехала в этот опереточный рай для пенсионеров и курортников. Вместо вожделенной Москвы. За то, что по маминому блату всунулась в этот совершенно не нужный ей педагогический институт. Как же! Разве способна она сама, без посторонней помощи, сделать правильный выбор?! Своей судьбы, между прочим.

Мама считает, что здесь Ангелина будет счастлива. Потому что здесь была счастлива сама. Лучшие годы жизни – студенческие. Первая юная любовь. Повышенная стипендия. Близкая подруга. Рядом, в соседнем городке, (еще более провинциальном), родители. Чего ж не быть счастливой!?

А Ангелине здесь всё чужое. И все чужие. Не по своему желанию она оказалась за две тысячи километров от всего родного и привычного. Чужой язык (и не один, а много чужих языков), чужие нравы, чужие запахи, пусть даже такие приятные – как запахи магнолий, кофе и морских водорослей. А хуже всего – эти мерзкие приставания местного мужского населения, не пропускающего ни одной юбки, чтоб не сказать вслед какую-нибудь сальность. Хоть паранджу надевай.

И через месяц ничего не изменилось.

По-прежнему – центр притяжения ее сердца – главпочтамт, где в окошке « До востребования» каждый день ей выдают счастье в конвертах. Письма из дома, письма из десятка городов, куда разъехались одноклассники. И самая близкая дорогая подруга Наденька. От нее письма прилетают почти каждый день. И во всех письмах – грусть-тоска по навсегда ушедшему счастью общения. Так что Ангелина не одна такая. Это утешает. Немного.

С учебой все нормально, никаких сложностей. Ангелина гуманитарий. Чтение книг – ее естественное состояние, как дыхание. Как без них? Однокурсники – все приятные ребята и девчонки.

На лекциях она вместо конспектирования того, что говорят преподаватели, строчит письма, но кто это видит? Только Аллочка Сарьян, соседка по столу. Староста курса. Но она не выдаст. И зачем записывать то, что потом можно за одну ночь прочитать в учебнике перед экзаменом? Не высшая математика.

– Геля, ты знаешь, где Люда Князева живет? – Аллочка с первых дней произвела на Ангелину самое приятное впечатление сочетанием изящества, женственности и энергичности.

– Знаю. Людмила показывала дом. В двух шагах от моря.

– Отнеси ей сегодня вопросы к семинару. Пусть готовится, пока на лекции не ходит. Будет, чем заняться. А то в безделье болеть скучно.

Идти к заболевшей однокурснице не очень хотелось. Людмила со времени вступительных экзаменов просто приклеилась к Ангелине. Ее внимание было назойливым и стесняющим. Но делать нечего. Да и прогуляться по вечернему городу было предпочтительней, чем сидеть в маленькой комнате в чужом жилище, где две пожилые дамы – мать и дочь, бдительно наблюдали за всеми телодвижениями своей квартирантки.

Ангелина переоделась из строгого – синяя юбка, белая блузка, в легкомысленное –красное махровое платьице, белые босоножки на невысоком каблучке, белая сумочка через плечо, и отправилась в сторону набережной. Решив влиться в безмятежную карнавальную толпу отдыхающих. Бархатный сезон в разгаре.

Музыка льется из каждой кофейни. Чайки спокойно прогуливаются по парапету. Запах жареного мяса привлекает всех окрестных котов к небольшому ресторанчику, встроенному в каменные руины старой крепости у самой кромки воды. Люди смеются, болтают, дети бегают между ними.

Ангелина чувствует себя чужой на этом празднике жизни. Кто бы заметил ее отсутствие в этой нарядной толпе праздных курортников и низкорослых чернявых местных парней, чего-то выискивающих в этой толпе… Зачем она здесь? Как грустно. Невыносимо грустно.

Ангелина не удивилась, войдя в темный коридор, заставленный ветхим хламом. Она уже привыкла к контрасту между парадными светлыми фасадами домов, увитых плющом и лианами, и задворками этих домов, словно сошедших с полотен художников-передвижников. Ветхость, скученность, шаткие длинные лестницы, сараюшки, хибарки, деревянные туалеты в закутках, краны во дворах, где постоянно кто-то толчется со стиркой или мытьем зелени и овощей.

В доме Людмилы водопровод отсутствует. На стене висит рукомойник с подставленным снизу ведром.

Ангелина стучит в нужную дверь.

Дверь открывается так быстро, как будто ее ждали.

В темном проеме высокий светловолосый парень, лица почти не видно. Внутреннее помещение не освещено.

– Здравствуйте! Люда дома?

– Дома. Прошу, – парень слегка сдвигается с середины прохода. Геля делает шаг вперед. Он так близко, что ее волосы касаются его лица. А она чувствует его запах. Это ее безумно удивляет. Никогда раньше она не замечала чужих запахов. Кроме запаха кожаной лётной куртки отца и маминых ситцевых халатиков.

А здесь… невозможно понять…но так приятно вдыхать…табак, солнце, сухие травы… Полынь… Нет. Не понять…

Геля хочет увидеть себя его глазами. Она похожа на свеженькую редисочку. Красное с белым…красиво. Хорошо, что она переоделась.

– Андрей, кто там?

– Это к тебе,– парень слегка касается руки Гели выше локтя, вроде бы придерживая в полумраке коридора и направляя в нужную сторону.

Геля идет на голос.

В комнате много света. Большое окно распахнуто настежь. Прохладный ветерок гуляет по комнате. В постели полуодетая Людмила с голыми плечами, протягивает руки к вошедшей. Геле приходится чмокнуть ее в щеку. Садится на стул, отодвигая его чуть дальше от кровати.

– Привет, привет, как ты? Вот, вопросы к семинару по истории. Алла беспокоится, чтобы ты подготовилась.

– Уже нормально, температура спала. Через пару дней приду.

В комнату входит тот, кто открыл Геле дверь. Она может разглядеть его лицо. Смешно… Такими профилями были разрисованы ее тетрадки… Точь в точь… Наверное, это волосы его пахнут полынью. Светлые, выгоревшие на солнце. А глаза…такие голубые, чистые глаза…словно изнутри светится светлячок…

– Познакомь нас,– говорит парень с едва уловимым акцентом, причесавшись у встроенного в дверцу шкафа зеркала. Он смотрит на Ангелину через отражение.

– Геля, это Андрей, мой младший брат. Андрей – это Ангелина, моя однокурсница.

– Ангел, значит…,– произносит парень странную фразу. И протягивает руку почему-то ладонью вверх.

Ангелина поднимается и вновь оказывается в недопустимой близости к шагнувшему навстречу парню. Но ей некуда отодвигаться, стул мешает. И она кладет свою ладонь на его ладонь. «Может, поцелует …руку»…?– мелькает смешная мысль. Но Андрей просто сжимает ее кисть. Так нежно и невесомо, будто это не рука, а новорожденный цыпленок.

– Ты, кажется, собирался куда-то уходить?– раздается голос Людмилы. – Ну, вот и иди себе. Дай пообщаться!

– Если вы поболтаете полчасика, девочки, я вернусь и провожу тебя, Ангелина. В нашем городе таким хорошеньким девушкам, да еще в таких красных платьицах… без охраны никак нельзя. Или ты мастер спорта по самбо?

Людмила поняла, что ее «задвинули», когда после второго культпохода в кино, друзья Андрея тактично придержали ее у кофейни, отпустив вперед две удаляющиеся фигуры… брата и Ангелины.

Те уходили по набережной, не оглянувшись. И даже не заметив, что свита отстала. Похоже, они сейчас не заметили даже, если бы исчезли все люди в городе.

И вот так каждый раз. Сначала нежная дружба с сестрой, а потом шуры-муры с братом… И эта туда же…Хорошо, что ему через месяц в армию. За два года эта дива забудет о его существовании.

Странное дело, Ангелина никогда не могла вспомнить подробности их разговоров во время прогулок по городу. По четыре часа рта не закрывать, а потом затрудниться вспомнить – о чем говорили… Как во сне. Похоже, она слушала звук его голоса, не вникая в смысл.

Хорошо, что он уходит в армию. А то влюбишься еще, чего доброго. Не до учебы будет. Опять маме огорчение. Она предупредила – до окончания института – никаких глупостей.

Так и не поцеловались ни разу.

-

Дневник.

« 26 июля.

Вот уже четырнадцать дней, ровно две недели, я – замужняя дама!

Мой супруг спит на полутороспальной кровати в маленькой комнате на улице Костюшко в городе на Неве, куда мы отправились в свадебное путешествие. Недалеко от гостиницы, где не оказалось свободных мест, к нам подошла женщина и предложила этот адрес. Наши хозяева – пролетарии средних лет, уходят рано, приходят поздно, мы предоставлены самим себе. Что нас вполне устраивает, несмотря на спартанскую скромность обстановки. Главное здесь есть – отдельная комната с кроватью и ванная комната с горячей водой. Больше нам ничего не нужно.

Пока мой милый почивает, я, пользуясь свободной минуткой, запишу свои впечатления. По совету мамы.

– Если бы я имела привычку вести дневник, то сейчас смогла бы отразить свой жизненный опыт в художественной форме,– сказала она мне накануне нашего отъезда в свадебное путешествие.– У тебя есть склонность к сочинительству, не упускай времени. Описывай все, что привлечет твое внимание. Это разовьет твою наблюдательность и способность анализировать.

Совет, кстати, запоздалый. Дневник я веду с восьмого класса. Неужели она этого не знала? Неужели забыла тот скандал, когда батя обнаружил в моем дневнике запись, где я писала – как нам всем становится хорошо, когда он улетает в командировки. И чем дольше командировка – тем нам хорошее. Я училась тогда в классе восьмом. Дура была. Как могла поверить взрослым, что чужие письма, а тем более дневники читать нельзя. Это неприкосновенная территория души. Вранье все. Нет ничего неприкосновенного для того, кто тебя кормит. Честно, меня тогда больше удивило то, что у него не хватило ума скрыть от меня сей факт – нарушения неприкосновенности личной территории. Так обиделся на подростковую глупость… Наверное, понял, что это чистая правда. Мама расцветала в его отсутствие. Даже петь начинала. И не потому, что батя какой-то злодей. Да нет – батя добрый, миролюбивый, жизнерадостный. Просто они с мамой разные. Как в басне – в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань. И честно говоря, я не смогу утверждать однозначно, что трепетная лань – это мама. Иногда она очень даже конь.

Но, не об этом речь. .

Не знаю, как у меня с наблюдательностью и способностью к анализу, особенно теперь, когда единственным объектом моего внимания стал мой муж. Я не хочу ни красот памятников архитектуры Северной Пальмиры, ни шедевров Эрмитажа, ни дворцов Петергофа, ни театральных действ с участием самых великих актеров. Я хочу лежать с милым в постели в костюме Евы, обниматься, целоваться, миловаться, ласкаться, ныряя периодически в океан наслаждения, с которым ничто не сравнится.

И какое спасибо моим старшим подругам, которые теоретически просветили меня в этом интимном вопросе, кто книгами, кто исповедями, кто перепечатками с древних трактатов, а то разочаровала бы мужа дремучим невежеством и комплексами. Флорочка, спасибо за «Ветки персика»!

Я становлюсь зависимой от моего милого. От его желаний, настроений, намерений, интересов. Хорошо, что это все направлено на меня… Пока…

Но вот вчера в Казанском соборе какая-то наглая блондинка из чужой экскурсионной группы уставилась на моего мужа, и он бросил на нее несколько взглядов. Если бы у меня был аннигилятор, волшебный приборчик, разлагающий живую плоть на атомы без вреда для окружающих, через секунду на месте, где стояла блондинка, лежал бы на плитах один ее бесстыжий сарафанчик, не прикрывающий то, что у порядочных женщин должен прикрывать…

Плохой симптом. Нельзя превратиться в маниакальную ревнивую истеричку, отравляющую жизнь и себе, и людям. Но как же сильно это чувство собственничества. Как будто с моего пальца хотят сорвать кольцо с 5 каратным брильянтом. Мое кольцо!

Пока я контролирую себя. Я и виду не подала, что заметила стрельбу взглядами. Но, похоже, мой муж тоже не лишен наблюдательности. Взглянув на мое лицо и, что-то там заметив, он очень самодовольно ухмыльнулся.

А ведь недавно ему было не до ухмылок, когда он предстал впервые перед моими родителями в качестве законного супруга…

16 июля я приехала домой.

Поезд прибыл в пять утра. На вокзале взяла такси, и через полчаса мы подъехали прямо к воротам городка.

Дома еще все спали. Конечно – радость, объятия, поцелуи. Отец побежал на кухню жарить яичницу. Мама за ним, накрывать на стол. Я достаю из сумки свидетельство о браке и иду следом, пряча правую руку за спину. Захожу и говорю им -

– Сядьте, пожалуйста.

Мама послушно садится. Батя игнорирует. Яичница шипит. Я протягиваю перед собой окольцованную руку, сжимающую документ и произношу.

– Мы с Андреем расписались. Можете меня поздравить!

Минута ошеломленного молчания закончилась робким маминым вопросом -

-Как? Уже?

-Да, уже!

– А как же твой ансамбль?– спрашивает отец, с ехидцей.

– Из ансамбля я ушла. Потом расскажу.

– Ну а где же твой супруг, Линочка? – задает резонный вопрос мама.

– Оформляет отпуск. Приедет к Надюшкиной свадьбе. Они уже здесь?

– Да, вовсю готовятся. Послезавтра едут в ЗАГС. Уже забегала сюда, ты же свидетель у нее, ты ведь знаешь?!

– Конечно знаю. Списывались, телеграммами обменивались. Из-за этого я поехала раньше Андрея, мало ли что…

Почистив перышки и перекусив, я помчалась в соседний дом на пятый этаж к своей разлюбимейшей подруге Надюшке, которая через два дня выходит замуж за нашего же одноклассника Василия.

Она еще ничего не знает о моем спонтанном поступке, которого я сама от себя не ожидала. Еще два месяца назад ничто не предвещало … Я спокойно готовилась к экзаменам, лежа на кровати в небольшой светлой комнате, которую мы снимали с Аллочкой у матери однокурсницы Люси Ягелло., когда раздался телефонный звонок, поднявший меня с постели.»

Два месяца назад.

– Мурлик, ты подумала над моим предложением? – голос Арамиса в трубке выдернул Гелю из размышлений о сходстве и различии судеб Эммы Бовари и Анны Карениной, которые невольно пришли в голову при чтении романа Флобера.

– Над каким? – понимая, что от Арамиса минутой разговора не отделаешься, Геля захлопнула книгу, развалившись в хозяйском кресле на залитой майским солнцем веранде. Судя по тому, что к телефону никто не подошел, хозяев в доме не было.

– Я предложил тебе стать солисткой в ансамбле, который я организую при филармонии.

– Да ладно…Я думала, это треп!

– Когда я тебе трепался, Мурло ты такое!? Я тебе говорил, что ты станешь лауреатом конкурса. И ты стала! Я говорил тебе, что ты поедешь в столицу на телевидение? И ты поехала.

Геля улыбнулась тому, как по – детски обижался этот седеющий сорокалетний мужчина, новый худрук студенческого коллектива, в котором уже три года пела Геля. С его приходом не местная фамилия Гели вдруг перестала быть преградой на пути к дипломам и призовым местам на всяких конкурсах и фестивалях.

– Я вам безмерно благодарна, сэр!

– Ангел мой, не разбивай мне сердце, скажи, что ты согласна!

– Но мне еще два года учиться… Родители не разрешат бросить институт.

– Я уже все продумал. Переведешься на заочный. Гастроли будем планировать так, чтобы к твоим сессиям ты была свободна. Не будь фраером! Соглашайся! Тарификацию сделаем, задарма весь Союз увидишь. И не только Союз. Государственная организация! Такое не каждый день предлагают!

– Ты уверен, что я соответствую? У меня ведь только музыкальная школа…

– У тебя голос, детка, и сценическое обаяние. А остальное добавит практика. Два года поработаешь в гастрольном режиме, сама себя не узнаешь, так вырастишь. И потом, не спорь со старшими. Никого не хочу, только тебя, Ангел мой. Сегодня придешь на репетицию?

– Сегодня не приду. Завтра экзамен по зарубежной литературе.

– Ну, иди, зубрилка! Готовься к своим экзаменам. Целую!

– Жену свою целуй!

– И за что я тебя люблю, ведьму такую!?

– Так все-таки ведьма или Ангел?

Неужели может сбыться « мечта идиота», и Ангелина попадет на профессиональную сцену?! Самодеятельность она и есть самодеятельность. Ни дисциплины, ни ответственности, ни обязательности. Только с приходом в их студенческий коллектив Арамиса обстановка стала понемногу выправляться. Геля сразу почувствовала на себе его внимание. Доброжелательное и заинтересованное. Ей это даже льстило поначалу. Художественный руководитель, взрослый мужчина приятной наружности, похожий на Владислава Дворжецкого в фильме « Бег». Огромные глаза, стройная фигура профессионального танцора, шарм, хороший парфюм, даже наглость и настырность не привыкшего к отказам донжуана местного разлива… Ох, эти местные донжуаны! Все считают себя подарком судьбы для юной барышни славянской наружности. Но Геля его не опасалась. Особенно после визита к нему домой.

Как-то после репетиции уговорил.

– Мурлик, поехали ко мне в гости. Я тебя с мамой познакомлю. Не волнуйся, я тебя не покусаю. У меня и дочки дома.

– А жена где?

– В командировке.

И уже перед дверью поворачивая ключ в замке, быстро произнес –

– Ничему не удивляйся. У нас старшая дочь больна.

Но то, что Геля увидела в гостиной, не называлось – «дочь больна». Существо с тоненькими ручками и ножками и бессмысленным блуждающим взглядом, висело в высоком манеже на кожаных ремешках, сложно объединенных в поддерживающую систему. Геля отвела взгляд.

Из кухни вышла седая женщина со спокойным красивым лицом и осанкой королевы.

– Мамочка, это наша солистка Ангелина. Нам поработать надо. Свари нам кофе, пожалуйста.

Одна из дверей, ведущих в гостиную, распахнулась, и на трехколесном маленьком велосипеде въехала кудрявая девчушка лет трех. Подкатила к ногам Арамиса и, подняв мордашку, вытянула губки для поцелуя. Арамис выхватил ее с сидения, поднял к лицу, чмокнул в носик и посадил обратно. Перебирая коленками, как толстый кузнечик, она покатила на кухню.

Арамис завел Гелю в третью комнату, закрыл дверь и усадил Гелю в глубокое кожаное кресло. В другое сел сам.

– Вере предлагали сдать дочь в дом инвалидов. Но она отказалась. Что мы пережили во время второй ее беременности, не представляешь. Если бы и второй ребенок родился больным, Вера бы не выдержала. Но, слава Богу, все обошлось. Сама видишь. Чудесная девочка. Верино утешение. .

« А твое?»,– мелькнула мысль.

Стук в дверь поднял Арамиса с кресла. Не заглянув в комнату, мама передала поднос с двумя кофейными чашечками и тарелкой с выпечкой.

– У тебя очень милая мама. Она русская?

– Русская. Отец был грузин, царствие ему небесное.

– А кто тебе имя такое дал? Необычное.

– Отец, конечно. Любимый герой любимого романа.

– Хорошо, что здесь не редкость такие экзотические имена. В общаге пока жила полгода, уже и с Гамлетом общалась, и с Айвенго, и с Тарзаном.

– Чего ушла из общаги? Приставали?

– Да нет, не особо. Там история с групповым изнасилованием однокурсницы случилась. Противно стало. Сейчас комнату снимаем в доме у матери однокурсницы вместе с подругой.

– Как тебя вообще сюда одну отпустили…

– Сама удивляюсь. Воспитывали в строгости.

– Ну, это видно. Девица, что ли, еще?

– Надо полагать, раз я не замужем.

Арамис заржал.

– Нашла критерий! Наивная.

– Ну ладно, мы сюда зачем пришли? Кофе пить? За кофе спасибо, и я пойду, пожалуй…

– Погоди,– Арамис достал из шкафа кипу нотных листов. – Здесь сочинения местных композиторов и поэтов. Надо выбрать несколько песен для репертуара. Найди самые тебе не противные. Мне недосуг этим заниматься. Ты же ноты знаешь?

– Ну да, музыкалку по классу фортепиано закончила.

– Так ты – профи! Молодец. Эх, Геля… Встретилась бы ты мне раньше…

– Насколько раньше? Когда я в пятом классе училась?

– Ну да… Разминулись во времени.

Разминулись во времени.

Красивая фраза.

Геля может разминуться в пространстве с Андреем, если согласится на предложение Арамиса.

Сможет ли он ждать ее с гастролей, как она ждала его из армии?

Если любит – будет ждать. А если не любит – зачем он Геле?

А как сама без Андрея ?!

Вопрос и простой и сложный. Интим до брака для Гели невозможен. Это такая установка, ее не перешибешь. И мама здесь не при чем. Про пресловутый подол разговоров не было. Геля сама не хочет, чтобы ей на лоб поставили клеймо – шлюха.

Хорошо, что Андрей это понимает… И лелеет ее девственность…

Но встречи с Андреем становятся день ото дня все жарче, и он становится все смелее. Да и она сама уже так пристрастилась к его объятиям и поцелуям, что останавливаться на границе становится все сложнее. Особенно сейчас, когда между двумя распаленными телами из всех преград остались две тряпочки.

Значит, гастроли помогут сохранить статус – кво. Статус она сохранит, а Андрея потеряет.

Уже голова кругом, а жизнь только начинается. Что же дальше будет?

– Да чего ты раньше времени мучаешься?– спросила Геля самое себя. Она часто разговаривает сама с собой. – Ты же понимаешь, что без благословения мамы ты на такие перемены не решишься!

И дело не только в полной экономической зависимости. Экономически может быть Геля и станет независимой, как только начнет работать. Психологическая зависимость гораздо сильнее.

В глазах мамы Геля должна быть безупречной. Всегда, везде и при любых обстоятельствах. И не просто – казаться… А именно – быть! Во-первых, маму никто обмануть не может. Потому что она умеет читать мысли. Как часто она вслух отвечала отцу из другой комнаты, думая, что он задает ей вопрос. А он только думал об этом… Во-вторых, у нее есть дар предвидения.

– Мне сегодня змея приснилась. Наверное, твоя мать заявится, – как-то утром сказала мама отцу. Бабушка жила за две тысячи километров от них и в гости не собиралась.

Не успел отец открыть рот, чтобы возразить, как раздался звонок в дверь.

– Иди, встречай! – насмешливо произнесла мама.

Отец открыл входную дверь и остолбенел. На пороге стояла его мать с дорожной тяжелой сумкой. Умерла ее младшая сестра в родной деревне, из которой бабушка уехала лет пятьдесят тому назад, и она ездила на похороны. А потом решила проведать семью сына, благо это всего километров четыреста.

Геля села писать письмо родителям. Даже позвонить она не могла. В их военном городке телефоны домашние были только у командира полка, его заместителя и замполита.

Ответ пришел через 8 дней.

« Дорогая наша девочка, здравствуй!

Получили твое письмо, здорово оно заставило нас призадуматься. Обсуждали все вместе. Настя ( она прилетала на три дня) надо сказать, лучше всех, по- современному поняла тебя.

Линочка, ты пишешь, чтобы я поставила себя на твое место и объективно обсудила не только настоящее, но и будущее, которое ожидает тебя. Но мне трудно это сделать. Меня страшит твое желание уйти с дневного отделения, так как заочное отделение – это учеба для диплома, а не для знаний. Ведь петь ты будешь не вечно. В лучшем случае – 8-10 лет….»