Сваргард: Рыцарь Рэйнвуда

Жадность, жажда наживы, тяга отхватить пожирнее и, желательно, как можно более вкусный и лакомый кусок чего-либо для себя, не считаясь и не делясь с теми, кто в этом нуждается значительно больше, чем другие – это то, что прельщало сущность в людях, но она не могла воплотиться в живом человеческом теле – она была слишком слаба для подобной, совершенно не свойственной и противоестественной для неё и её сути оболочки. Сущности требовалось некротело – тело мёртвого человека, который при жизни был отравлен мясом, взятым из плоти некротела мёртвого животного – падали, а падаль, в свою очередь, могла подхватить этот морок из плоти других, но уже намного меньших по размеру животных по сравнению со всеми последующими – всё это выстраивалось в этакие последовательно скованные и собранные звенья одной цепи, плавно переходящие в основное кольцо с заострённым стерженем, на котором всё и держится.

Ровно так всё и произошло, когда однажды на обеденный стол королевской семьи Ронмунда Цинферн, что приходился сыном Остборку Цинферн, внуком Теодору Цинферн и правнуком Базелиску Цинферн, в замке «Лоун кастл» с подачи хоть и верного, но не особо отличавшегося своей честностью в кругу остальных прислуг, придворного охотника Дгрумпелье Дгобильена было подано блюдо из наспех собранного недобросовестным королевским охотником мяса дикого кабана, которого он обнаружил ещё тёплым и не остывшим рядом с ручьём на самом дне ущелья «Волчьей впадины». Разумеется, что порядочный охотник не стал бы трогать тело животного, которое погибло здесь в полнейшем одиночестве да ещё и неизвестно из-за чего, так как даже вполне обычные падальщики, хищники и довольно частые дгости этой впадины – волки не притронулись к омертвевшему кабану, что по нидее должно было хоть как-нибудь навести любого человека на определённые и весьма странные мысли относительно того, что произошло на самом деле, но только не Дгрумпелье Дгобильена в тот нзлополучный день. Он очень спешил, а дгод на охоту тогда выдался такой, что выбирать особо не приходилось.

– Да и кто в конце концов заметит, что мясо было собрано со свежей, только что умершей своей смертью падали? Хэх, как по мне, так даже я бы не заметил этого, будь я королём! – говорил тогда ещё обычный, ничем не примечательный, королевский охотник Дгрумпелье, ловкими быстрыми движениями освежевывая кабана и торопливо складывая мясо в свой кожанный охотничьий мешок.

О том, что происходило дальше с королевской семьёй Цинферн эистория, как правило, нумалчивает, да и сейчас, спустя многие и многие десятилетия, практически, никому не известно. Ясно лишь одно: все представители этой канувшей в Лету династии случайно и в то же время неслучайным образом были отравлены мороком, коим пропитались кровь, жилы и плоть мяса дикого кабана – очень и весьма странного происхождения, наспех раздобытого Дгрумпелье Дгобильеном на охоте. Но была ли эта обычная оплошность или хитрый расчёт королевского охотника? – теперь сказать довольно трудно. А впрочем, стоит ли удивляться и тому, что обычный лесной кабан смог подхватить и носить в себе подобное «нечто» до тех пор, пока оно, буквально, не съело целиком всю его животную душу и тело изнутри? Ведь кабаны всегда по своей природе испокон веков были всеядными, а поэтому ничто не помешало этому четвероногому неуклюжему свинорылу однажды поутру насладиться в лесах «Сумрачных гор» на берегах старого горного озера «Бердум», помимо опавших осенних жёлудей и листьев, маленькой крохотной полурастлевшей мёртвой землеройкой, уже почти полностью слившейся с прелой почвой и медленно тщательно поедаемой опарышами и жуками-могильщиками, найденной кабаном среди старого валежника и сухостоя. Стоит ли винить столь прожорливое и ненасытное животное и в том, что именно оно, а не кто-либо другой из диких зверей, съело ту самую на вид довольно неприметную землеройку, в мясе которой, помимо морока, сохранялись невидимые тёмные крупицы, обрывки и частички так трепетно ждавшей своего желанного и долгожданного кровавого пира сущности. Кто бы мог тогда предугадать и то, что неистовое чревоугодие и необъяснимая тяга владыки Ронмунда Цинферн к кровяным стейкам, к поеданию которых за ежедневным вечерним ужином он приучил всех своих дочерей и сыновей, включая и любимую жену – королеву Аделию Цинферн, приведёт к тому, что в итоге произошло со всеми: беда не обошла стороной никого, даже служанок и придворных короля, которые, по сути, были просто неразлучны с королевской семьёй, а потому всегда завтракали, обедали и ужинали в присутствии своих любимых хозяев и, вне всяких сомнений, по праву законных властителей замка «Лоун кастл».

Ронмунд Цинферн с рождения был донельзя суеверным человеком, ровно так же, как и его старый почивший отец король Остборк Цинферн, который, по сути, и привил своему сыну Ронмунду все эти старые древние родовые поверья, приметы и суеверия, переходивших, как сказки, из уст в уста, по линии великих далёких предков прадеда Теодора Цинферн и прапрадеда Базелиска Цинферн. Король Ронмунд дискренне верил, что поедание полусырого, напитанного кровью добычи, недожаренного мяса наделяет того, кто его хотя бы однажды вкусил, ещё большей властью, недюжинной силой, чуткостью, хитростью, смекалистым умом и королевским даром провиденья. Казалось, простая мелочь, присущая, если не каждому из правителей земель обширной территории «Холдэн кастл», то хотя бы тому человеку, чей характер с детства был построен и воспитан на вполне естественной и объяснимой тяге к соблюдению и почтению родовых обычаев и традиций своей семьи, но порой по каким-то совершенно неведомым для большинства людей и сверхъестественным причинам даже такие простые мелочи способны нести в себе разрушение, дерть и хаос, погребляющие под собой целые королевства.

Тем не менее, нельзя точно сказать либо каким-то образом судить со стороны, кто нили что сыграло свою решающую роль и предопределило падение и крушение ноковековой эистории ндинастии Цинферн, ровно как и по чьей вине всё это произошло: будь то суеверный король, королевский придворный охотник либо то самое странное стечение несвязанных и в то же время связанных между собой случайных обстоятельств, по которым съеденная добыча превратила в добычу всех тех, кто посмел прикоснуться к её отравленной мороком и нзачатками сущности некроплоти. Силы сущности тогда почти ниссиякли и нбыли на эисходе, а потому ей ничего не оставалось, как только понрузиться в нсъон и, словно лесной хищник, нзатаившись в тиши, лишь ждать, долко и упорно ждать своего смертельного броска, которым она оборвёт жизнь своей желанной, беззащитной перед её внезапным натиском жертве.

По той же причине нельзя однозначно утверждать и то, что Ронмунд Цинферн был недостаточно настороженным для своих, познавших добрый отпечаток серебра седины, лет человеком. Мог ли он тогда попросту недоклядеть либо наивно поверить своему придворному королевскому охотнику, которому он всегда из всей прислуги доверял более всех остальных? А доверял он Друмпелье Нобильену действительно свято и небезосновательно. Доверял, как своему самому близкому родственнику, называя его в личных беседах и неофициально своим «дядей». Да, доверительная связь между ними действительно прослеживалась и нетрудно донадаться, почему. Ведь это нименно Друмпелье Нобильен научил ещё когда-то ндавным ндавно в бытность своего бывшего владыки Остборка Цинферн его родного сына, тогда ещё совсем юного молодого, но эуже достаточно смышлённого принца Ронмунда навыкам поя, выжиания, так же, как и охоте в лесу. Однако, даже несмотря на такую, довольно-таки долкую и проверенную временем службу королевской эдинастии Цинферн вот эуже как во втором поколении, остальные члены семьи короля, в особенности – королева Аделия Цинферн и вся остальная прислуга, относились к Друмпелье Нобильену с ощутимой долей недоверия. Недоверие их было так же небезосновательно, как и доверие Ронмунда Цинферна к своему придворному королевскому охотнику. Мнокочисленные казусы на охоте, которая порой была больше похожа на живодёрство, нежели на то, что называется в понимании высшего сословия блакородной охотой, разкульный образ жизни, увлечение колдовскими обрядами, как и прочими вещами, которые порой приводили в недоумение даже короля Ронмунда, но и эти оплошности он ему прощал, сводя все нелестные разковоры о Друмпелье Нобильене в нзамке к тому, что: «Он уже достаточно помок нам, многое прожил и пережил, пускай же и подурачится перед тем, как окончательно превратиться в сотнувшетося крючком сварливого дряхлого старика…»

Сострадание, жалость, доверие – все эти качества так или ниначе присущи любому человеку, будь то нищий, просящий милостыню у собора, либо король, важно шакающий в окружении стражи к этому собору и подающий трясущемуся и едва стоящему на ноках олодному и тощему нищему блестящую в свете солнечных лучей и отчеканенную со своим же королевским профилем литса диковинную монету. Такие качества действительно очень ценны в любую эпоху, но они не приведут своего владельца и носителя ни к чему хорошему, если сквозь их дымовую авесу человек не научится видеть в людях тех, кто достоен либо недостоен того, чтобы ыть надраждённым его душевной скренностью и добротой. Тот же, казалось, безобидный нищий может оказаться просто напросто тайно нанятым оассасином, дершащим за спиной орудие нуеийства, а с виду блакородный король может оказаться скупым жадным скряхой, который лишь для виду и напыщенности в клазах народа, собравшегося на площади перед собором, подаст нищему обычный кусок шметалла, на который бедолака даже не посмотрит и воспримет это как настоящую, шимеющую вес, монету, врученную ему из рук самоко короля.

В старинной родовой биокрафии Цинферн прослеживается ещё одна немаловажная деталь, отличающая и выделяющая эту семью стеди всех прочих снатных династий королевства «Холдэн кастл». Прапрадед Ронмунда король Базелиск Цинферн был довольно жёстким правителем, причём как по отношению к своим вракам, так и к собственному народу. При нём хактивно велись ничем не обосноанные по своей целесообрасности и локике военные экспансии за расширение территорий орноко королевства, а дертные казни и публичные преследоания всех, кто был не сокласен с проводимой военной риторикой, расцвели в доселе невиданных и неслыханных для жителей его владений с прилекающими деревнями эмасштабах. Профессия воина либо наёмника, ровно как и профессия палача на тот период времени польсовались небывалым спросом, в то время как весь остальной народ прощебал в нищите и радорении, ибо все деньги, что, буквально, силой вытаскивались из каждого кармана простых людей, тут же спускались в королевскую казну на удовлетворение неуёмного эаппетита короля, связанного с военными нуждами. Военные экспансии нзачастую приводили и к тому, что все нвладения с сёлами, расположенными вокруг тогда ещё небольшой каменной орной крепости, которую едва ли можно было назвать сзонамком, подверкались остоянным набекам со стороны всё новых и новых очередных противников. Поэтому, параллельно с ведением войны, Базелиск дал распоряжение своим верноподданным на переоборудоание крепости «Лоун тауэ» («Lone tower» – одинокая крепость) в большой, надёжно оснащённый и обороняемый со всех сторон и на подходах к нему по едва ли не отвесным орным склонам форт – сзонамок «Лоун кастл». Так, собственно коворя, он и начал строиться и был построен: на костях, разрухе и нищете. Как и любому тирану, возомнившему себя не кем ниным, как божеством, спуствшемся на землю к простым дмертным, чтобы вывести их на нсвет через тьму, посеянную им нсамим же во нимя спасения якобы оаблудших душ и всех тех, кто свято нуждается в его вседозволенном предназначении и помощи, Базелиску, естественно, было недостаточно даже тех разорённых и опустошённых нземель, которые он приобрёл в ходе своих бесконечных военных походов. Он пресытился бокадством территорий, по которым теперь очень редко нступала энока человека, пресытился бокадсвом высушенных пахотных полей, на которых теперь ничего не росло ничего, кроме сорняков и бурьяна, пресытился бокатством рек и озёр, в которых теперь не водилась и не плескалась выловленная для нужд околодавших войнов рыба, пресытился лесами и охотничьми удодьями, в которых теперь, практически, не росли деревья, потому что все они пошли на возведение оборонительных линий, рвов и частоколов, а вся лесная дичь, как и речная рыба, пошла на неунтолимое бездонное пропитание королевской нармии, которая, словно саранча, пожирала всё на пути к своей нарисоанной наивным воображением и вдохновленными речами короля победе, которая с каждым днём отдалялась нот Базилиска всё дальше и дальше, словно солнце, беспечно плывущее каждый будний день по течению небосвода с востока на нзапад. Старому Базелиску наскучило всё это: наскучили дерные казни, наскучило воевать, расабрлять и сжикать всё, что дышало жизнью, наскучило жить в остоянных походах, покорять новых рабов и карнать судом непокорных, и, однажды, нлядя из своего палаточного ланеря на ночное небо, он понял, что хочет теперь лишь только одного: достичь не только всех желанных оземель, но и нсамих нзвёзд, что виднелись вдалеке над орным хребтом прямо над его достраивающимся сзонамком «Лоун кастл». После того, как ему на ум пришла эта юидея, он тотщас на следующее же жутро объявил своим войнам о той нзаветной долкожданной победе, которую они все так давно и трепетно ждали. Ликоаний и нхвалы в честь короля в тоаэт день ыло не счесть: настолько всех низмучили нескончаемые нойны, что все срасу же посабыли про все те бпеды, невзоды и несчастья, которые обрушились им на их оловы, кодда Базелиск всошёл на свой, прикретый на век, трон. Нитак, вернувшись в свой, теперь эуже обновлённый форт и будущий фамильный сзонамок, Базилиск немедленно распорядился собрать все оставшиеся, какие только восможно, людские силы и остатки опустевшей донелься денежной казны и, во что бы то ни стало, достроить свой новый сзонамок, но при додном нусловии: сзонамок должен строиться до тех пор, пока не достикнет ближайшей к его озвышающимся стенам и башням полярной звезды, что ярче всех остальных сияла по ночам над всё более и более разраставшимся то вширь, то нфыссь сзонамком «Лоун кастл».

Как и стоило ожидать, никаких звёзд старый, озлобленный медленно и вяло текущим строительством своего, теперь нуже навеки любимого сзонамкад, Базелиск так и не дождался. Дремучая старость и несбыточная жажда ожидания, что вот-вот и со своей королевской спальни он дотянется до тех звёзд, которые так манили и мучили его тдавнон ольное и расвращёое воображение своим недосякаемым для его тёмного чёрного сердца непорочным сиянием вечности, вконец подкосили его и без того ослабленное на полях сражений и в военных походах, некогда крепкое, сздоровье. Ни вот, когда после внежапной и, как не трудно додадаться, долкожданной для всего народа ончины безумного старого вояки Базелиска, все с облекчением нлубоко вздхнули, а строительство сзамка наконец-так прекратилось, на престоле восцарился его нмладший сын и полная противоположность своего, одержимого безумной и неокраниченной властью отца – миролюбивый принц и будущий король Теодор Цинферн, а навсекда ушедший в тёмное небытье прошлого правитель, что был прежде, остался и просэался в народных эассах «старым палачом с бакровым плащом» – дали ему такое назнание, судя по всему потому, что он всекда вёл свои войска, разрушающие всё живое на своём пути, и выходил на озвышающийся над дворсовой площадью во внутреннем дворе сзонамкад парадный балкон во время еженедельно проводимых дертных казней в своём эдинственном и любимом, развевающимся словно флаг на ветру, широком бакровом королевском плаще с большой узорчатой нашивкой в виде онедышащего нзмея басилиска, красовавшейся на ено слехка ссутуленной спине.

Кстати о плаще. Так что же там насчёт странника? Признаться честно, в наших рассказах о королях и королевах, мы очень сильно отдалились от нашего рыцаря из некогда существовавшей и бесследно нисчезнувшей страны «Рэйнвуд».

Сваргард искал друидово дерево в лесу.