Когда я встречу тебя вновь. Книга 4. Ценой собственного счастья

– Лиза, ты хочешь сказать, что отец Шандора выдал его за Тамаша?! Что Шандор жив, а в земле лежит его брат?!

– Именно это я и хочу сказать.

– Это бред. А как же все остальные? По-твоему, они не видят разницы между двумя братьями?

– Кто все, мама? Две женщины и дети? Да он управляет ими как марионетками: что скажет, то и будет.

– А люди? Кто-то все равно отличал братьев между собой.

– У парня травма головы, он только вышел из больницы и не удивительно, что чудаковат. Гозело цыган, он беззастенчиво лжет, и все ему верят. И я в том числе.

– А про жен братьев ты не подумала? Как их он будет представлять? Не думаешь же ты, что он подложит под Шандора жену Тамаша для всеобщей убедительности?

Я откинулась на стуле и выпустила мамины руки. Именно в этом месте мысли попадали в тупик: я не понимала, как Гозело все провернул с невестками. Но мне было легче найти этому хоть какое-то объяснение, чем похоронить Шандора снова. С каждой минутой я все больше верила, что он жив.

– Здесь пробел, согласна. Но может быть они теперь все в одном доме живут? Однажды Шандор рассказывал о том, что цыганские пары не выражают на людях свои чувства. Мужчины даже о женах не говорят – у них это неприлично. Шандор не станет говорить о Раде с посторонними, и все будут думать, что он Тамаш, а его жена Лаура. И что на самом деле в доме Гозело происходит, никто чужой и не узнает.

– Какая-то абракадабра получается. Ты сама-то в это веришь?

– Верю. А еще я верю в свой сон. Шандор потерял память, и никто кроме меня ему не поможет ее вернуть. Поэтому он явился ко мне во сне, чтобы я приехала на его могилу. Я должна была встретить там Тамаша. Нет, не Тамаша – Шандора. Мысль о подмене в гробу возникала у меня на кладбище, но я отказывалась верить, что Гозело способен опуститься до такой подлости и похоронить имя своего сына. Но после встречи с Тамашем, поняла, что Гозело не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего.

– А как же Динара? Это она сообщила тебе о смерти Шандора. Думаешь, она солгала?

Я вспомнила, как она плакала, произнося столь страшные для нас обеих слова!

– Она могла не знать в тот момент, что ее отец жив. Он лежал в больнице.

– Но, когда он выписался, наверняка, узнала его.

– Я уверена, что Гозело ей что-то пообещал, чем-то завлек или угрожал.

– Ой, Лиза, отпусти эти мысли. Ошибиться в этом будет также больно, как потерять Шандора во второй раз.

– Не могу, мама. Я чувствую, что он жив.

– Ты уверена, что вообще кого-то видела на кладбище? Не могло тебе померещиться?

– Мама, я не сумасшедшая. Я видела его так же, как тебя сейчас. – Песнопения со стороны сквера стали громче, словно компания молодых людей увеличилась, и вдруг на меня снизошло озарение: – Мама! Есть две вещи, которые невозможно подделать. Шандор говорил, что Тамаш поет, у него есть слух и голос, а у Шандора нет этих талантов.

– Что ж ты не попросила Тамаша спеть, когда была на кладбище?

– Это не смешно. Тогда эти мысли мне в голову не приходили.

– А что второе?

– Родимое пятно. Оно есть только у Шандора.

– К твоему сведению, родимые пятна можно свести.

– Не думаю, что Гозело об этом позаботился.

– И где это пятно находится? Ты его не разглядела при встрече?

– Его не видно. Оно на ягодице.

– Я надеюсь, ты не собираешься залезть к Тамашу в штаны, чтобы удостовериться в своих догадках?

Мой взгляд убедил маму, что я способна на любые безумства, чтобы доказать, что Шандор жив.

– Не говори, что собралась снова ехать туда! – прижимая руку к груди, сказала мама.

– Да, мне надо вернуться и поговорить с Динарой.

Я взяла чашку с молоком и сделала несколько глотков. Мама схватилась за голову и взвыла:

– Ой, Лиза, зачем? Жила ты как-то полтора года без него, давай все забудем, и оставим в покое эту семью. Пусть они живут по своим законам, а мы по своим. Не надо тебе туда лезть. Ты помнишь, чем это чуть не закончилось для твоего сына?

– Мама, Шандор не для того двадцать лет учился, чтобы его имя похоронили в земле! – повысила я голос, но, вспомнив о детях, сбавила тон и продолжила: —Я не могу позволить предать его забвению. Ради него, ради его девочек. Ты знаешь, что с ними будет? Их дед выдаст замуж уже через пять лет. Я все думала, как им помочь, и вот выход!

– Это их обычаи, Лиза. Как ты можешь это изменить?

– Если Шандор все вспомнит, он не позволит им выйти замуж против их воли.

– С тобой бесполезно говорить, – махнув рукой, сказала мама. – Если ты себе в голову что-то вбила, тебя не переубедить.

Мама поднялась со стула, прошла к мойке, налила себе воды и выпила.

– Правильно, мама. Лучше поддержи меня. Я все равно туда поеду. Ради своего сына. Он должен увидеть своего отца живым.

– И что ты будешь делать? Явишься к ним в дом, и все расскажешь Тамашу? Да он решит, что ты чокнутая! И в этом нет ничего удивительного.

– Мне надо увидеть Динару, – вновь повторила я. – Надо, чтобы она подтвердила мои догадки.

– Если она не призналась тебе до сих пор, с чего ты решила, что сделает это сейчас?

– В глаза она не сможет мне солгать. Вы поедете со мной?

– Куда? – со стуком опуская стакан на столешницу, резко спросила мама.

– В Сочи.

Мама всплеснула руками, и я точно знала, о чем она подумала. Это последнее место на земле, куда она поедет, и ее дальнейшие слова лишь подтвердили очевидность моих умозаключений:

– Лиза, мы никуда не поедем. Хватит с нас этих безумных перемещений. Подумай о детях, обо мне, в конце концов.

– Мама, это временно. Отдохнете на море, пока я буду в поселке. Врач рекомендовала Мишутке морской воздух и купание.

– Для этого у нас есть места ближе. Витязево, например. Обещал же твой Брагин выделять нам комнату, когда мы захотим приехать.

– Мама, сейчас сезон, нам надо было предупредить его заранее. Наверняка, у него все номера заняты. А что ты сказала, когда я тебе это предлагала еще весной? – и, передразнивая маму, я повторила ее слова: – «Я не поеду в дом, где не смогу чувствовать себя полноправной хозяйкой».

Мама скрестила руки на груди и забегала глазами, как будто бы в поисках подходящего ответа.

– Мише опасно находиться так близко к отцу Шандора, – заключила она по итогу.

– Если бы он хотел навредить Мише или мне, он сделал бы это, когда приходил. У него другие методы. Но больше на его провокации я не поведусь. Мама, поехали в Сочи. Снимем квартиру, дети покупаются в море, ты отдохнешь.

– Что ты задумала?

– Мне нужно в поселок и встретиться с Динарой. Это первая задача. Если она подтвердит, что Шандор жив, тогда мне нужно будет там задержаться и помочь ему вернуть память.

Маме эта затея не понравилась. Она снова вернулась на стул и, бегая взглядом по столу, искала причины, чтобы меня отговорить.

– Отец Шандора знает, как ты выглядишь. А если ты его встретишь? Он там хозяин, мне страшно за тебя. И там жена Шандора. Если и она узнает тебя…

– Я изменю внешность, – касаясь маминого запястья рукой, сказала я. – Меня никто не узнает.

Глава третья

Мама поддалась на уговоры, и в Сочи мы приехали вместе. Я нашла через интернет недорогую студию в Хосте, и сняла ее в аренду на две недели. Полина обрадовалась поездке, и запланировала встречу с сочинскими подружками. Квартира оказалась недалеко от того места, где мы жили прежде, и проблем с осуществлением своих планов у нее не возникло.

Для Мишутки это был первый выезд за пределы Краснодара, и с момента отъезда до прибытия в Сочи он находился в возбужденном состоянии и не спал даже в электричке. Он не отрывал взгляда от окна и без конца что-то радостно выкрикивал, замечая перемены в мелькавших пейзажах. Но как только оказался в квартире, забрался на диван, и, не говоря ни слова, уснул.

Мишутка рос общительным мальчиком, привязанным не только ко мне, но и к бабушке. Он уже дважды оставался с ней, и несмотря на то, что часто спрашивал обо мне, не плакал и мужественно ждал моего возвращения. Поэтому я, пусть и с грустью, но со спокойной душой оставляла его на мамину поруку.

Но как бы мне не хотелось поскорее оказаться в поселке Шандора, остаток дня я провела с мамой и детьми. Мы прогулялись по местности, нашли детские площадки, ближайший путь на пляж и купили продуктов.

Я не планировала жить вместе с семьей, а только приезжать к ним через день или два, и просила Полину помогать бабушке с Мишуткой. Она не знала, что Шандор жив, и свой отъезд я объяснила, как «важные дела в поселке». Полина связала это девочками и загорелась желанием с ними встретиться.

Мне и самой хотелось этой встречи, но ничего обещать дочери я не стала. Даже если Шандор жив и все вспомнит, нет никаких гарантий, что не повторится прежний сценарий. Ведь Шандор все также женат и у его детей есть мать.

Я ехала в поселок в приподнятом настроении, полная надежд и веры, что жизнь не закончилась, а только начинается. Та самая жизнь, которую когда-то нагадала мне цыганка. Я снова видела в прерывистой линии на своей ладони новый знак. Возможно, именно сейчас я обрету счастье, которое она мне предрекала. И любовь, свою единственную любовь. Ах, Шандор, только бы ты был жив, и слова цыганки не оказались никчемным вымыслом. Потому что, если не ты, другого уже не будет.

Я вышла из такси. Небо в это утро было хмурым, но я не замечала непогоды. Вместо этого обратила внимание на виды, открывшиеся моему взору. Село находилось у подножья гор, с южной стороны, и, как рассказывал Шандор, в солнечную погоду здесь целый день светило солнце, а холодный ветер не проникал сквозь толщу Кавказских гор. Природа благоволила проживанию в этом месте. Из каждого двора выглядывало какое-нибудь фруктовое дерево или куст, по забору или по металлической решетке над внутренним двором дома, вился виноград или киви, и кругом росли цветы: вдоль заборов, на клумбах, в палисаднике.

Как я не заметила этого в прошлый раз? Почему все казалось серым и унылым? Вот оказывается, как настроение влияет на наше восприятие окружающего мира и разукрашивает его в соответствующие цвета. И только бы красота этих мест снова не померкла для меня.

Я приехала с небольшой дорожной сумкой, прихватив самые необходимые вещи. В моих планах было снять комнату в каком-нибудь доме, а где именно, рассчитывала узнать в закусочной. Она открывалась в восемь утра, и к моему приезду гостеприимно распахнула двери.

Я немного нервничала: постоянно поправляла челку, падающую на глаза, и касалась руками черного парика. Боялась, что мой обман раскроется. Но парик длиною до плеч крепко сидел на голове, и легкий ветер, что трепал его, не выдавал того, что пряталось под ним. Очки с прозрачными стеклами в черной оправе и темные линзы в глазах основательно скрыли прежнюю Лизу, и меня не узнала даже мама, когда я предстала перед ней в новом образе.

Я вошла в закусочную, вызвав колыхание музыки ветра. Вместо запаха пива меня встретил аромат жареных чебуреков, и от голода засосало под ложечкой. За барной стойкой маячила та же продавщица, что и в прошлый раз, и никого другого в помещении не было.

Я поздоровалась и спросила, где можно у них в поселке снять комнату. Она окинула меня взглядом, задержалась на лице и руках, отметила кольцо, которое подарил Шандор, а потом ответила, что мне подойдет жилье бабы Нюры, которая живет в пяти домах от закусочной в зеленом доме напротив магазина. У нее есть три комнаты, но одна совсем крохотная, больше похожа на кладовку. Однако одинокой женщине этого достаточно. А дальше она предупредила, что баба Нюра иногда подвыпивших мужиков в ней привечает, и если меня не пугает встреча с ними, то лучшего варианта не сыскать.

Перспектива оказаться в доме, куда захаживают пьяные мужики, меня не впечатлила, но второй вариант размещения у молодого холостяка меня впечатлил еще меньше. А в любой другой дом, как пояснила продавщица закусочной, хозяйки меня не возьмут, потому что «девка я видная, а мужик нынче падкий на женскую юбку пошел».

И я решила попытать удачу с бабой Нюрой. Подумала, что может быть повезет, и на период моего проживания, никто к ней не явится.

Я подняла с пола сумку, развернулась и вышла из закусочной. Как меня и направили, пошла направо.

Тучи потемнели, стало душно, и вероятность дождя увеличилась. Зонта с собой я не брала, поэтому решила поторопиться. Переживала за парик: неизвестно что случится с ним из-за дождя. Потерять облик в первый день не хотелось, и я ускорила шаг.

По пути встретила пару прохожих. Это был старик и немолодая женщина с такими же глазами-щелками, как у него, и я решила, что она его дочь. Заметив любопытство в их глазах, из вежливости поздоровалась. Они кивнули в ответ, и не успела я пройти мимо них, как женщина нетерпеливо вынула из кармана телефон и стала кого-то набирать. Сарафанное радио? Мне стало интересно, за какое время все село узнает о приезжей и дойдет ли информация до цыган. Добраться бы до Динары, но пока я не понимала, как.

Скоро с правой стороны показался магазинчик и напротив него дом, окрашенный в зеленый цвет. Я остановилась перед ним в нерешительности. А вдруг баба Нюра тоже выпивает, если привечает у себя подвыпивших мужиков. Разве нормальная женщина стала бы так делать? Я бы не стала. Но я живу в городе, в селе совсем другая жизнь, и то, что кажется, нам странным, здесь обычное явление. И, глубоко вздохнув, я решилась и открыла калитку. Силой меня никто не удержит, не понравится, уйду.

Я прошла по деревянной утрамбованной в землю дорожке до самого дома, постучала в дверь. Звук оказался глухим, баба Нюра могла и не услышать. Тогда я дошла до окошка и аккуратно постучала по стеклу. Через несколько секунд белая занавеска зашевелилась, и я разглядела за ней женщину. Видимо, это и была хозяйка. Затем услышала шаги за дверью, выдаваемые скрипом половиц.

Открылась дверь, и я увидела маленькую хрупкую женщину с седыми волосами. Кожа на ее лице была настолько тонкая, что морщинки собрались на нем мелкой рябью. Они не лишили ее миловидности и женственности, а лишь подчеркнули красоту ее глаз, в которых светилась мудрость и богатый жизненный опыт. Я напрочь разуверилась в ней, как в алкоголичке, и расположилась к приятному общению.

– Здравствуйте. Вы баба Нюра?

– Утро доброе. Я баба Нюра. А ты, детка, кто будешь?

– Мне сказали, что у вас можно комнату снять, – ушла я от ответа. – Это правда?

Она окинула меня изучающим взглядом, а затем улыбнулась.

– Ну коль говорят, входи, посмотришь мои хоромы.

Я переступила через порог и оказалась в сенях. Из самого примечательного здесь оказались резиновые сапоги, калоши, домашние тапки с задником и женские туфли на низком каблуке – обувь на все случаи жизни. На бревенчатой стене на двух больших гвоздях висела старенькая курточка и болоньевый плащ, в углу аккуратно лежал скрученный ватный матрас в полосочку, стояла алюминиевая фляга.

Я скинула с себя кеды и вслед за бабой Нюрой вошла в жилую часть дома. Чистенькая обдуваемая кондиционером комната со светлыми занавесками на окнах, белая скатерть на столе и аромат жареных оладий вселили в меня уверенность, что я пришла домой и бояться мне нечего. Разноцветные коврики на полу напомнили детство: такие же стелила моя бабушка. Она вязала их сама, и не исключено, что эти тоже были ручной работы. Два лакированных шкафчика с книжными полочками и посудой отливали блеском и словно швейцары с двух сторон охраняли вход в другую комнату. Я решила, что это дверь в мою будущую спальню, но хозяйка сказала, что там ее комната и нет надобности ее смотреть. Эта гостиная тоже не подходила для моего размещения, потому что кроме небольшого диванчика на высоких ножках с деревянными подлокотниками иной мебели для сна я не обнаружила.

– Проходи на кухню, покажу комнату, которая у меня для гостей.

Слева от входа перед уютной софой оказался небольшой проем, скрытый занавесками. Я заглянула в него и увидела стандартный набор мебели, втиснутый в маленькое пространство, старенькую газовую печь и громко дребезжащий холодильник, пожелтевший от времени. Здесь, кажется, больше чем двум людям не развернуться, но именно это создавало атмосферу близости и тепла. На окне, обрамленном легкими занавесками, стояли два горшочка с цветущими фиалками, и невольно я улыбнулась. Какая милота!

Я прошла глубже и за холодильником увидела проход в комнату, о которой говорила хозяйка. Она была маленькая, душная, и видимо ее продавщица закусочной назвала кладовкой. В ней полутораспальная кровать с металлическим изголовьем и пружинным матрасом, а также темный лакированный шкаф. На торце шкафа прямоугольное зеркало, которое оказалось весьма кстати, учитывая мою маскировку.

Я поставила сумку и отважилась сесть на спальное место. Пятой точкой ощутила две пружины, обрисовавшиеся контуры моих ягодиц, и невольно мои брови взмыли вверх.

– У меня есть ватное одеяло. Если его постелить на матрас, будет мягче, – сказала женщина, заметив мою реакцию.

Я смущенно улыбнулась и перевела взгляд на трехлопастный напольный вентилятор. Хоть какая-то защита от духоты. Затем я посмотрела на окно, занавешенное старыми полинялыми шторами, и захотела открыть его, чтобы впустить глоток свежего воздуха.

– Вы позволите? – спросила я, указывая на окно.

– Конечно, деточка. Открой. Только все равно от духоты не спасешься. Лето же.

Я прошла до окна, отодвинула занавеску и с удивлением обнаружила, что оно деревянное, не единожды крашенное, и с усилием открыла форточку. Ветер сразу проник в комнату, стало легче дышать.

Я расспросила у бабы Нюры об удобствах, и поинтересовалась, сколько будет стоить снять эту комнату. Ей не приходилось ее арендовать за деньги, и она была согласна на любую сумму, которую посчитаю нужным заплатить. Я прикинула, сколько такое жилье без удобств может стоить. Бабулька выглядела хорошей женщиной, не хотелось ее обидеть, но и дорого платить резона не видела.

– Двести за сутки, устроит вас, баба Нюра?

– Двести, так двести. Документы-то дашь посмотреть? Договор как заключать будем?

Я взглянула на нее взволнованно: не планировала никому показывать свои документы. Приехав под другим именем, мне не хотелось, чтобы кто-то знал, как меня зовут на самом деле.

– Баба Нюра, давайте я накину вам еще полтинник сверху за сутки, и мы забудем про документы, хорошо?

Я улыбнулась ей своей самой очаровательной улыбкой.

– Уж не преступница ли ты какая? – встревожилась женщина.

– Баба Нюра, разве я похожа на преступницу? Просто документы у меня сейчас на изготовлении. Украли их. Не могу предъявить.

– Так дают какую-то справку, пока их нет.

– Дают. Но с собой нет. Дома забыла.

– Как ты приехала без документов?

Чтобы скрыть свое волнение, я принялась снова оглядывать комнату.

– На попутках.

– Звать-то тебя как?

– Ева. Петрова Ева Андреевна.

Фамилию взяла от деда Ванечки, а имя возникло само собой. Выбирала на букву «Е». С каким-нибудь смыслом. И почему-то первая женщина на земле по библейскому сюжету приглянулась мне больше всего.

– А зачем в наши края пожаловала, Ева?

– Баба Нюра, давайте попьем чай, и я вам все расскажу.

– А давай.

Мы вышли из комнаты. Я помыла руки в раковине на кухне, а баба Нюра поставила кипятить чайник на плиту. Электрического у нее не оказалось.

– Ты, если вечером помыться хочешь под душем, тебе бы надо с утра воду набрать в бак, чтобы нагрелась за день. Солнца сегодня нет, но все равно согреется.

– А воду где взять? В колодце, в колонке, ведрами натаскать?

Баба Нюра рассмеялась.

– Ты думаешь, у нас тут совсем нет цивилизации? Зачем ведрами? Шланг есть. У других-то и дома есть душ и туалет. Мне соседи предлагали подсобить, тоже удобства внутри сделать, да я как-то привыкла без этого обходиться. Чего дома сырость разводить?

– Вы не молодая. Дома, наверное, проще было бы.

– Ты поди городская? Сможешь в таких условиях жить?

– Думаю, смогу.

Я вспомнила, как мы ездили с Игорем по станицам, и в некоторых домах, где мы останавливались, тоже не было никаких удобств – меня это не напрягало.

Я вытерла руки и села за стол на табурет.

– А то смотри, может, тебе лучше к Глебу?

– К Глебу?

– Да, есть тут у нас один паренек. Живет один, со всеми удобствами. И комната свободная есть. У него как родители померли, так никого в дом и не привел. Живет бобылем. Глядишь, понравится он тебе, а?

Баба Нюра подмигнула мне.

– Нет, баба Нюра, мне лучше здесь.

– Замужем?

Она глянула на мою правую руку.

– Нет. Я вдова.

– Ух, и давно?

– Больше года.

– А детки-то есть?

Она дошла до холодильника, достала из него банку с клубничным вареньем, поставила передо мной на стол. Вынула из шкафа небольшую вазочку и знаком дала понять, чтобы я налила в нее варенье.

– Детки есть. Двое. Дочь и сын.

– Значит, к нам ненадолго. А что ищешь в наших краях?

Баба Нюра продолжала крутиться на своей маленькой кухне и наложила со сковороды тех самых оладий, аромат которых расположил меня к ее дому.

– Баба Нюра, да вы садитесь за стол. Не суетитесь.

– Так ты с дороги, накормить тебя бы надо. Тощая такая.

Баба Нюра опустилась на табурет возле меня и, пробежав глазами по столу, проверяя, все ли подала, спросила:

– Почему к нам приехала? Здесь не море, не курорт. Особых достопримечательностей нет. Красиво у нас тут, но мало ли мест красивых на земле?

– Лошадку хочу купить, баба Нюра. Говорят, у вас тут продавцы есть хорошие.

– О! Лошадку! Себе или кому другому?

– Себе, бабуль.

– Спортсменка что ли?

– Почти.

– А знаешь ты, что лошадей у нас только цыгане держат? Они и продают.

– Да, слышала.

Закипел чайник, и баба Нюра поднялась, чтобы заварить чай. Она была немолода, но в ее движениях не чувствовалась старость. Она резво и ловко вынула из шкафа заварник, сняла с полки жестяную банку, отсыпала в заварник какой-то травы и залила кипятком. По кухне сразу распространился аромат мяты, и меня переполнило ощущение тепла и уюта. Баба Нюра поставила заварник на стол и обернулась за посудой. Когда раздобыла ее, вернулась на свое место.

– Пока́жите, где у вас конюшня?

– А тут особо блудить негде. Как выйдешь из калитки, так налево и до конца села. Дойдешь до дороги, за ней уже цыгане живут. Пройдешь мимо них до самой окраины. Еще метров пятьсот и будешь на конюшне.

– А есть путь не через поселок? Неуютно себя чувствую под пристальными взглядами ваших односельчан. Не хочется привлекать к себе лишнее внимание.

– Есть. За магазином дорога на соседнюю улицу, а там тропка между двумя домами. Ты иди прямо. Как дома закончатся, попадешь в рощицу, там уж увидишь тропу налево. По ней иди и выйдешь на поляну. Там и конюшня. Свадьбы, праздники летом разные на этой поляне гуляют. Цыгане. Бывала когда-нибудь на цыганских свадьбах?

– Нет. А вы?

– Приходилось. Ой, и весело у них. От вина столы ломятся, а все трезвые, много не пьют. Не то, что у нас, у русских – напьются, да драку устроят.

– Хозяев я встречу на конюшне? Мне бы с ними покупку лошадки обсудить.

– Обычно там они. Ты с Гозело аккуратнее. Не особо он русских любит. Женщин и тому подавно.

– Почему? – изображая любопытство, спросила я. Мне ли не знать, за что он не жалует русских женщин?

– Да был у него сын. Хороший мальчик. Слово плохого от него никогда не слышала. Добрый такой, любознательный, умный. Лучший ученик среди моих был. Любовь какая-то у него случилась с русской, а оженился уже на цыганке. Ох, отцу не нравилось, что он гуляет от жены. Хотел его на цепи возле дома держать, а того всегда город, да учеба интересовала, а потом еще эта женщина появилась. Так и совсем разлад в семье начался. В деревне от людей ничего не скроешь.

Баба Нюра взгрустнула и перекрестилась.

– Он был вашим учеником? Вы – учительница?

– Да, было дело.

– И какой предмет вы вели?

– Историю.

Чтобы скрыть радость от встречи с любимой учительницей Шандора, я стала наливать чай – сначала хозяйке, затем себе. Вспомнила, как много лет назад он с обожанием рассказывал о ней, и как тогда подумала, что он был в нее влюблен. Но, когда узнала ее возраст, посмеялась над своими мыслями. Она была старше его на сорок лет.

– Как ваше полное имя, баба Нюра?

– Анна Тимофеевна.

Имя как у матери Шандора. В этом тоже было что-то символическое. Иногда мы любим людей бессознательно за те ассоциации, которые они у нас вызывают. И в эту минуту я поняла, что даже если в дом к бабе Нюре придет целая толпа пьяных мужиков, я не уеду от нее. Она тепло отзывалась о Шандоре, и уже за это была готова ее полюбить.

– Вы говорите об этом цыгане в прошедшем времени. С ним что-то случилось?