Твоя Мари. Флешбэки

Марианна Крамм, Мастер Дэн

Твоя Мари. Флешбэки

Авторы не пропагандируют, не стараются сделать БДСМ популярным, не предлагают пробовать на себе.

Кофе разливался по белоснежной поверхности плиты коричневыми лужицами, прилипал к конфорке и наполнял кухню неприятным запахом горелой гущи. Я смотрел в окно и словно не замечал того, что происходит за моей спиной – поставил джезву и забыл, случайно взглянув в окно и увидев там, на дорожке, ведущей к выходу из двора, парочку. Высокий парень с темными волосами, в распахнутой короткой куртке и голубых джинсах, пытался удержать за руку тонкую, хрупкую на вид девушку в длинном черном пальто и берцах. С плеча девушки то и дело соскальзывал ремень тяжелой сумки, она поправляла его свободной рукой, а вторую тщетно пыталась выдернуть из пальцев парня. Он что-то говорил ей, и лицо его, насколько я мог рассмотреть с высоты своего этажа, было расстроенным.

Наконец девушке удалось высвободить руку, и она побежала к остановке, придерживая сумку и ни разу не оглянувшись. Парень сел на лавку и вцепился руками в волосы, мне даже показалось в какой-то момент, что он заплакал. И я вдруг понял, что именно так привлекло меня в этой в общем-то будничной сцене, что заставило забыть о варившемся кофе и вообще обо всем. Эта парочка была похожа на молодых нас.

На меня и Мари. На меня – и мою умершую два года назад единственную настоящую любовь.

Выходной, выпавший на среду, начался с уборки кухни – пока я наблюдал за развивавшейся во дворе драмой, кофе успел убежать полностью, пристать к поверхности плиты намертво, и теперь я вынужден был ликвидировать последствия собственного любопытства, вызванного приступом ностальгии.

Она не отпускала меня, Мари. Не отпускала, что бы я ни делал, как бы ни старался переключиться на что-то другое. Возможно, мне стоило все-таки дочитать единственную оставшуюся у меня тетрадь, и тогда все как-то улеглось бы. Но – я не мог заставить себя сделать это, как будто понимал, что вот тогда точно все закончится. Как будто Мари умрет снова, и уже ничего будет не исправить. А пока я не открывал тетрадь, еще была надежда.

Это, конечно, выглядит странным – мне уже не пятнадцать лет, я не влюбленный подросток, я давно взрослый, состоявшийся в некоторых сферах человек. Но… это сложно объяснить тому, кто не терял, тому, кто не смыкал объятий и не чувствовал только пустоту. Мне не помогала психотерапия – возможно, я выбрал не того специалиста, а ходить с этим к Олегу больше не мог, потому что осознал, наконец, что вот ему гораздо больнее и хуже, чем мне. Он потерял смысл жизни, и это не красивая книжная фраза – Мари была для него всем, он все подчинил тому, чтобы она прожила хоть немного дольше, чем ей было отведено врачами. И вот теперь, когда рак забрал ее, Олег словно замер, остановился и потерял желание двигаться куда бы то ни было. Жил по инерции, потому что умереть вместе с ней не смог – я так это видел.

С новым психологом как-то сразу не заладилось, и причина была, конечно же, в Теме. Ну, не мог я постороннему человеку вываливать все о своих пристрастиях в постели. А ведь именно Тема и была, по сути, причиной всего, что происходило в моей жизни. И говорить о Мари и моих чувствах к ней не имело смысла без объяснений, что, как и почему, а вот этого, как раз, я и не мог сделать, сидя в кресле перед незнакомым, чужим и ничего не понимающим психологом.

Я бросил эти походы через месяц, устав изворачиваться и обходить опасную тему собственных девиаций. Может, конечно, и зря, но поступить так мне показалось правильным. Был соблазн пожаловаться Олегу, но я хорошо помнил его слова: «Ты так и будешь ждать от меня одобрения каждого своего слова или действия? Я тебе отец, что ли? Живи уже сам, Денис, тебе слишком много лет, чтобы зависеть от чужого мнения, тем более, от моего».

Так что рассчитывать на помощь друга и в этот раз я не мог. Да и беспокоить его не хотел.

Закончив с уборкой, я все-таки сварил кофе, взял сигарету и вышел на балкон, приоткрыл створку, устроился в кресле и закурил. Погода стояла пасмурная – типичный апрель, которые так ненавидела Мари. Снег еще не полностью растаял, но уже пахнет чем-то неприятным, и чернеющие островки асфальта вызывают скорее уныние, чем радость. Наверное, это начинаешь понимать только с возрастом, потому что накапливается груз воспоминаний и проблем, и тебе просто некогда задумываться о романтике. Прежде так не было.

Я довольно хорошо помнил себя в возрасте того парня, которого увидел из окна – третий курс института, только-только начали всерьез встречаться с Мари, я в буквальном смысле летал, не замечая усталости и малого количества времени на сон. Каждую свободную минуту я старался отдавать Мари, у которой времени на встречи тоже оставалось не так много. Но какими же наполненными были те моменты, когда мы все-таки оказывались вместе… Я потом ощущал себя энергичным, словно зарядился дополнительно и мог делать что-то сверх того, что обычно. Машка словно давала мне этот заряд, наполняла силой и дарила одновременно какой-то внутренний покой. Голова становилась легкой, а мысли ясными – наверное, так.

Но при этом я всегда очень скучал по ней. Стоило нам не увидеться пару дней, и мне начинало казаться, что я все придумал, никакой Машки на самом деле у меня не было и нет. На третьем курсе она много болела – видимо, организм плохо справлялся с учебной нагрузкой и постоянными ночными дежурствами. То и дело я слышал в лекционном зале от ее одногруппниц, что Машка опять не пришла, потому что слегла то с очередным бронхитом, то с низким давлением. Я настоял, чтобы она сдала анализы, выяснилось, что у нее жуткая анемия – гемоглобин был таким низким, что вообще странно, как Машка передвигалась.

– У нас бомжам с таким гемоглобином переливают кровь, – смеялась она. – А я ничего, работаю.

Меня это страшно злило – ну, куда тебе работать в таком состоянии, да и зачем вообще? Ее родители вполне могли обойтись без ее зарплаты, оба работали, но Машка, едва я об этом заикнулся, отрезала:

– Не лезь сюда! Я не хочу сидеть у них на шее.

– Маша… ну, я ведь еще есть…

– А об этом забудь. Я не буду зависеть от мужчины.

– Да?! – взбесился я. – Хочешь в больничку загреметь, феминистка чертова?! С таким гемоглобином это случится довольно скоро! Тебе совершенно необязательно так вкалывать, почему ты вечно упираешься? При чем тут твоя независимость, когда тебе элементарно надо подлечиться?!

– Не кричи, – поморщилась Машка. – Со мной все в порядке.

– Маша… – но она не стала слушать, быстро поцеловала меня и встала с подоконника, поправляя халат – мы сидели на третьем этаже лабораторного корпуса института, где у меня шла патофизиология, а у нее биохимия. – Ну, куда ты? – я удержал ее за руку. – Еще десять минут до начала.

– Надо хоть раз зайти в кабинет вместе со всеми, – улыбнулась Машка. – Я вечно опаздываю, если у нас с тобой совпадают ленты.

– Я соскучился, – пробормотал я, аккуратно трогая ее грудь через блузку под халатом.

– Тебе бывает достаточно, а? – взъерошив пальцами мои волосы, спросила она.

– Нет. Ты не представляешь, что мне снится, когда ты уходишь…

Машка фыркнула, но ничего не сказала. А я не соврал – ее тело не отпускало меня даже во сне, даже после того, как мы провели вместе несколько часов, после того, что я делал с ней…

– Диня… ну, мне правда пора, – попросила Машка, погладив меня по щеке.

– Погоди. Домой вместе поедем? Ты ведь не дежуришь сегодня?

– Нет.

– Тогда я тебя подожду, – мои занятия заканчивались на полчаса раньше, но я готов был болтаться эти тридцать минут в холле, чтобы потом иметь возможность вместе ехать домой, тем более, сегодня собирался везти ее к Сереге – отец дежурил, можно было не приходить домой ночевать.

– От тебя не отделаешься, да? – улыбнулась Машка. – Хорошо, подожди.

Она ушла на кафедру, а я поднялся на этаж выше, присоединился к своим.

После окончания занятий я сидел в холле первого этажа, то и дело поглядывая на большие настенные часы. Мне хотелось, чтобы их стрелки бежали хоть немного быстрее, и мы могли оказаться наконец в нашей комнате. Я чувствовал, как в предвкушении покалывает пальцы и ладони, как внутри поднимается возбуждение – а ведь еще ехать через весь город. Черт подери, как же долго всегда тянется время в ожидании…

Машка появилась в холле вместе со своей группой, они о чем-то спорили, и я видел, как она смеется, чуть запрокинув голову. Сумка с учебниками и халатом упала с плеча, Машка на ходу поправила ремень, подошла ко мне, не стесняясь никого, чмокнула в щеку:

– Заждался?

– Не очень… Давай, – сняв ремень с ее плеча, я забросил тяжелую сумку себе за спину. – Одевайся, побежали, скоро автобус наш подойдет.

Машка набросила куртку, замотала пеструю шаль, вынула из кармана перчатки:

– Я готова.

Я потянул ее к выходу, и мы действительно почти бегом направились к остановке.

Повезло – автобус вывернул из-за угла почти пустой, мы устроились на заднем сиденье, забились в самый угол, чтобы нас никто не потревожил – ехать предстояло до конечной, минут сорок пять-пятьдесят, а то и больше, если где-то по дороге случится пробка. Правда, в то время это еще была редкость. Машка, положив голову мне на плечо, задремала, а я, обняв ее за плечи и прижав к себе, тихонько вдыхал запах духов, исходивший от шали и волос.

За остановку до конечной я осторожно погладил Машку по щеке и прошептал:

– Машуля… просыпайся, зайка, мы приехали…

Она сонно захлопала ресницами, крепко зажмурилась и окончательно открыла глаза:

– Я уснула, что ли?

– Как только в автобус сели, – подтвердил я, вставая и подавая ей руку. – Я потому и говорю – может, ты хоть на одно дежурство меньше будешь брать?

– У нас в ночь работать некому.

– Маша… ну, ты же не медсестра, в конце концов.

– А работаю медсестрой. Перестань, Денис, ты не хуже моего знаешь, как это.

– Я столько не беру.

– Ты на курсах учишься, когда тебе…

Я в это время действительно заканчивал курсы массажистов и параллельно дежурил медбратом в отделении травматологии у отца, но раз-два в неделю, а не три-четыре, как Машка. К тому же, она непременно брала сутки в выходной, я же этого не делал, предпочитая отсыпаться. Откуда у нас вообще брались силы на что-то еще, сейчас мне даже странно подумать.

До дома Сереги нужно было еще идти от остановки в гору минут пять-семь, автобус останавливался напротив больницы, а дядька мой жил за ней.

– Ты сможешь остаться со мной сегодня? – спросил я, когда мы уже подходили к подъезду.

– Сам же сказал – я мало сплю, – фыркнула Машка. – А если останусь у тебя, то мы гарантированно не выспимся оба, а я завтра дежурю.

Я застонал:

– Ну, Ма-а-аш… Мы и так редко ночуем вместе…

– Да зачем тебе это? Я уйду часов в двенадцать – хватит времени…

– Как ты не понимаешь – мне хочется обнимать тебя ночью, проснуться с тобой утром… А ты вечно выскальзываешь из моих рук, как щука какая-то…

– Ну, вот такая я не золотая рыбка, – улыбнулась Машка, глянув на меня снизу вверх.

Я рассмеялся, открыл подъездную дверь и впустил Машку в темный, пахнущий сыростью коридор. В лифте, мучительно медленно поднимавшемся на пятый этаж, я прижал ее к стене и поцеловал, преодолев сопротивление:

– Не бунтуй.

– Не делай этого, я ведь просила, – она уперлась мне в грудь рукой.

– Я буду делать то, что захочу, дорогая моя, – прошептал я ей на ухо, наклонившись. – И ты не в праве говорить мне «нет» – помнишь?

Она прикусила нижнюю губу и посмотрела на меня исподлобья – знала, что этот взгляд мгновенно сводит меня с ума, и я совершенно перестаю контролировать свои действия. К счастью, лифт остановился на этаже, я выскочил на площадку и выдернул следом Машку, трясущейся от возбуждения рукой вставил в замок ключ, мысленно молясь, чтобы дядьки не было дома.

Мои молитвы были услышаны – в квартире стояла тишина, какая бывала только в те моменты, когда Серега уезжал куда-то. Судя по царившей кругом чистоте, уехал он надолго – всегда вылизывал квартиру, если покидал ее на длительный срок. Ну, прекрасно, значит, нам никто не помешает, и я получу все, чего хотел, не заботясь о том, что нас могут услышать.

В нашей комнате было прохладно – я забыл закрыть форточку, уходя в прошлый раз, а дядька по определенным причинам никогда сюда не входил, мы так договорились. Дверь запиралась на ключ, и я отказался отдавать ему дубликат – не хотел, чтобы он видел, что хранится у меня в шкафу, например.

Пока Машка расстегивала куртку и разматывала шаль, я закрыл форточку и задернул плотные шторы на окне – уже начало темнеть, да и соседний дом стоял слишком близко, порой я сам, случайно бросив взгляд, видел, как в квартирах что-то делают люди. Ну, а нам, с нашими-то играми, свидетели определенно ни к чему.

– Иди-ка сюда, – я развернулся и поманил Машку рукой.

Она пересекла комнату и приблизилась ко мне, я обхватил руками ее талию, пробежал вверх-вниз по бедрам, развернул Машку спиной к себе, прижал и зашептал на ухо:

– Может, все-таки останешься?

– Я еще никуда не ухожу, – пробормотала она, но я чувствовал, как напряглось все ее тело – Машка не любила всех этих ванильных прелюдий, уж не знаю, почему.

Ей всегда приятнее было, если я жестко брал ее, например, за шею сзади, даже если собирался просто поцеловать – вот в таком антураже и поцелуи ее не злили, как обычно.

– Пойду в душ, – объявил я, выпуская ее из рук, но Машка вдруг спросила:

– Можно с тобой? – и я удивился – она крайне редко соглашалась на подобные мои предложения.

– Можно.

Это разрешение значило только одно – я настроился сперва на ваниль, и Машке придется удовлетворить это мое желание, даже если ей это по каким-то причинам не понравится.

Раздел я ее сам – любил делать это, мне нравилось наблюдать за тем, как меняется выражение Машкиного лица, как ее тело отвечает на мои прикосновения. Поставив ее в ванну, я быстро скинул на пол свои шмотки и тоже присоединился, включил воду, направив струю душа прямо на нас. К моему удивлению, Машка сегодня не сопротивлялась особо, наоборот – прижималась ко мне и отвечала на ласки.

– Ты чего это? – спросил я, отрываясь от ее груди, и Машка, чуть улыбнувшись, пожала плечами:

– Ты сегодня какой-то не такой…

Я прижал ее спиной к кафельной стене, забросил ноги себе на бедра и задвигался, глядя Машке в глаза. Она не отводила взгляда, только все сильнее прикусывала нижнюю губу и все чаще дышала. Я чувствовал, как ее ногти впиваются мне в плечи, и с каждым моим движением их давление усиливается. Машка наконец закрыла глаза, запрокинула голову, и я, увидев прямо перед глазами ее напряженную шею, не выдержал, сделал еще пару резких толчков и выпустил Машку, скользнувшую по моему влажному телу в ванну.

– Ну, ты даешь… – пробормотала она, глядя на меня снизу и откидывая назад мокрые волосы.

– Не волнуйся, ты свое получишь, – процедил я, тоже не слишком довольный своей скорострельностью. Но ее шея всегда сводила меня с ума и мешала контролировать движения, ничего не поделаешь…

– А кто сказал, что я волнуюсь? – она встала и обняла меня, прижалась, чмокнула куда-то за ухо, поднявшись на цыпочки. – Совершенно даже не волнуюсь… ты ведь лучший у меня… – ее шепот словно обжигал кожу на шее, я чувствовал бегущие мурашки и бьющие в бок водяные струи.

– Все, давай выбираться отсюда… – пробормотал я, выключая воду и делая шаг из ванны на коврик. – Иди-ка… – поймав Машку за талию, я легко поднял ее и поставил рядом с собой, дотянулся до большого полотенца на крючке.

Она не сопротивлялась, позволила вытереть себя и поднять на руки, унести в комнату. Я уложил ее на кровать за балдахин, сам наскоро вытерся и лег рядом, закинув руки за голову:

– Не понимаю, почему ты не хочешь… – но мне на губы тут же легла узкая холодная ладонь:

– Перестань. Мы не будем обсуждать это по сотому кругу. И потом… – Машка приподнялась и, не убирая руки с моих губ, проговорила, глядя мне в глаза: – Ты меня сюда зачем привез? Ну, так и…

В такие моменты мне хотелось отходить ее чем-нибудь тяжелым без всяких там прелюдий и разогревов – просто для того, чтобы не забывалась и не диктовала мне, Верхнему, что, когда и как делать. Но я тогда еще умел давить в себе эти порывы, удачно сублимируя злость в удары во время экшена.

– Одевайся, – велел я. – Чулки, туфли, белье – и к стене.

Машка послушно выбралась из-за балдахина и отошла к шкафу, где хранились девайсы и ее вещи, используемые обычно в экшенах. Там же всегда имелась накрахмаленная белая рубаха, в которой работал я – без этого атрибута мне уже было не так в кайф.

Когда Машка, застегнув ремешки туфель на высоких каблуках, распрямилась и отошла к стене с ввинченными крюками, я тоже поднялся, не спеша натянул джинсы, взял с вешалки рубаху, закатал рукава и застегнул пуговицы, открыл ту часть шкафа, где висели стеки, плети и флоггеры, выбрал то, чем собирался работать сегодня, разложил на полу и отошел к противоположной стене, глядя на замершую напротив Машку в черном кружевном белье и чулках.

– Руки подними вверх.

Она подчинилась, задрав руки и сцепив их в замок.

– Ноги раздвинь. Еще чуть-чуть. Стой так.

Оттолкнувшись от стены, я вернулся к шкафу и вынул мешок с зажимами, подошел к Машке и погладил грудь через кружево лифчика. Она вздрогнула, но я покачал головой:

– Молчать.

Прямо на кружево я начал цеплять прищепки – одну за другой, по кругу, оставив свободными только напрягшиеся от возбуждения соски.

– Хорошо… – пробежав пальцами по прищепкам, пробормотал я и наклонился, чтобы взять стек.

В то время я еще не бил Машку стеком – он был нужен мне скорее как атрибут, я лишь легко касался кожаной хлопушкой ее тела, водил вверх-вниз, шевелил укрепленные прищепки. Это позже, начав терять голову, мог ударить в мах, рассечь кожу. Даже Олег практически никогда не использовал стек в экшене, только однажды, когда Мари на спор вывела его из себя, мой друг не сумел справиться с охватившими его эмоциями и сломал о ее спину аж два – пополам, так, что пришлось выбросить. И следы от этих ударов я видел своими глазами – зрелище оказалось то еще, я потом долго не мог забыть эти вспухшие ярко-красные рубцы на белой коже…

А тогда, в юности, стек был всего лишь элементом игры, добавлявшим в экшн чего-то возбуждающего. Работать я предпочитал чем-то многохвостым, чтобы покрывать как можно большую поверхность Машкиного тела и потом видеть красноватые следы. Мне вообще нравилось после экшена касаться этих следов, но приходилось всегда быть начеку и не оставлять слишком уж явных и таких, что не проходили бы долго – таково было условие, и я старался его не нарушать. Но со временем мне это стало удаваться все хуже и хуже…

Наигравшись с прищепками, я подошел к Машке вплотную и положил два пальца на ее губы, слегка надавив. Она чуть приоткрыла рот, и я вложил туда стек, легонько стукнув пальцем по подбородку снизу. Машка сжала зубы и посмотрела мне в глаза тем взглядом, от которого мне мгновенно хотелось уронить ее на пол и упасть сверху. Но бросать экшн на полдороги я тоже не хотел, потому что знал, что после порки Машка выдаст куда более яркие эмоции в сексе, чем я смогу получить от нее сейчас.

– Спиной ко мне, – велел я, возвращаясь к разложенным на полу девайсам.

Машка развернулась на каблуке туфли, встала лицом к стене, взялась за крюки. Я уже знал, что ее можно и не фиксировать, потому что из вредности она не позволит себе попыток ускользнуть от девайса, не сделает ни шагу в сторону, не попытается прикрыть руками спину и зад. О, нет – ни за что Машка не дала бы мне понять, что ей слишком больно, например, или что она хочет прекратить происходящее. Она всегда держалась до последнего, заставляя меня опустить девайс. А мне нравилось видеть, как вздрагивает от каждого удара ее тонкое тело, как узкая спина покрывается полосами, как она чуть движется не от девайса, а как бы вслед за ним – уж не знаю, где она этому научилась, но выглядело это очень красиво и возбуждающе. Машка не дергалась – она именно скользила, как змея, словно повторяя телом ход плети.

Ну и, конечно, ее выносливость… Я начинал работать с запястья, нанося сперва несильные удары, потом убыстрял темп, переходя на локоть, и ближе к концу уже драл ее во всю руку, с плеча, с силой опуская девайс на спину и с каждым ударом возбуждаясь все сильнее. Мне хотелось услышать хоть какой-то звук, кроме ее дыхания, становившегося чаще и тяжелее, хотелось ее голоса – но нет. Мне никогда не удавалось выбить из нее ни стона, ни вскрика, ни – тем более – слез, что бы я ни делал. Отсутствие обратки сжирало добрую часть моего кайфа, и я добирал ванилью, которую терпеть не могла Машка. Но я должен был получить разрядку, потому всякий раз принуждал ее к сексу, даже если она вдруг возражала. И вот только тогда я чувствовал, что она принадлежит мне, что я могу делать с ней то, чего никогда не сможет никто другой. И она, пусть не всегда охотно, но все же позволяла мне это.

Власть над ее телом пьянила, отрывала голову, лишала рассудка. Но мне, конечно, хотелось власти и над ее головой тоже – чтобы уж называть Машку своей нижней в полной мере. Но она была мазохистка, и все мои попытки доминирования были ей чужды. Она с удовольствием терпела боль – и абсолютно не выносила никакого морального давления.

А я, насмотревшись на Олега, теперь тоже хотел, чтобы Машка, как его Мидори, беспрекословно выполняла любые мои прихоти. Нет, я ни за что не отдал бы ее кому-то на ночь, как сделал мой друг, но что-то другое…

Устав махать плетью и, как обычно, не дождавшись от Машки нужной мне реакции, зато от души расписав всю ее спину красными полосами, я откинул девайс на пол, подхватил Машку, так и не выпустившую из зубов стек, и понес за балдахин на кровать.

– Брось стек, – разрешил я, и Машка разжала зубы.

Она легла на живот, вытянулась всем телом, а я, быстро скинув джинсы и рубаху, навалился на нее сверху. Машка застонала – моя влажная от пота грудь касалась свежих следов, оставленных плетью, и это, конечно, раздражало и без того болевшую спину. Но вот эта реакция и была самым «вкусным», самым кайфовым для меня – слышать звук ее голоса, ощущать бьющееся подо мной тело, входить в нее, двигаться, подчиняя своему ритму, заставить, наконец, делать то, чего хочу я. Просунув руку, я сжал ее грудь так, что Машка вскрикнула, а я задвигался еще быстрее, второй рукой чуть приподняв ее бедра снизу и прижимая к себе. Стало неудобно, и я рывком поставил ее на колени, не выпуская грудь и сжимая пальцы все сильнее. Машка билась подо мной, хрипло постанывая в такт движениям, я чувствовал приближение оргазма, но хотелось закончить одновременно, потому что тогда меня захватывало ощущение какой-то особенной близости с ней. К счастью, я всегда умел сделать так, чтобы это произошло.

Откатившись от нее со стоном, я закрыл глаза и вытянулся всем телом, чувствуя приятную усталость и легкость. В голове шумело, и этот шум перекрывал все мысли. Из колонки в углу негромко звучала неизменная «Энигма», всегда усиливавшая мои ощущения в экшенах, уж не знаю, почему.

– Маш… – я, не открывая глаз, дотянулся до ее спины, легко пробежал пальцами вверх-вниз по горячей коже, и Машка зашипела:

– Не трогай…

Любые прикосновения после экшена выбивали ее из состояния сабспейса, я это отлично знал. Позже, спустя годы, я удивлялся тому, как Олег может делать с ней все, что захочет, даже после того, как Машка ушла с головой в собственные ощущения – вот ему она позволяла, без преувеличения, все, что только могло в голову прийти. Я же всегда слышал только шипение и какую-то отрывистую фразу, призванную напомнить, что моя власть над ней закончилась ровно в тот момент, когда девайс из руки упал на пол.

Я никогда не мог понять, почему это происходит – мне после экшена хотелось максимальных ощущений от ее разгоряченного поркой тела, хотелось трогать, прижиматься, чувствовать ее, а Машка, наоборот, отстранялась и предпочитала переживать собственный сабспейс без каких-то воздействий извне. Это казалось мне странным, лишало нашу Тему какой-то эмоциональной составляющей – я так это чувствовал. Выходило, что я для Машки всего лишь удобный девайс, инструмент, при помощи которого она реализует свои желания, а потом убирает в шкаф до следующего раза. Это злило – я Верхний, я много чего умею и могу, кроме вот этого – справиться с собственной нижней и сделать все так, как хочется мне.

Эти мысли, в который раз пришедшие в голову именно сейчас, вдруг распалили мое эго настолько, что я, не ожидая от себя такой реакции, рывком поднялся, схватил Машку за безвольно лежавшую на кровати руку, рванул к себе, развернул, совершенно не считаясь с тем, что ее иссеченная спина сейчас влипнет в простыню, и вломился в нее со всей дури так, что Машка издала даже не стон, а какой-то вскрик, попыталась вырваться, но я был в три раза крупнее, потому из ее попытки ничего не вышло. Я с таким остервенением двигался в ней, что в какой-то момент, когда в голове чуть прояснилось, даже испугался, что могу нанести травму, но потом отбросил эту мысль. «Не понимаешь по-хорошему, будет вот так…»