Не молчи

– А что? Очень может быть! – задумывается всерьез Герц.

– Ты, кстати, чего своего брата не взял на репетицию? Пусть у пацана с детства прививается хороший музыкальный вкус, – вспоминает о Димасике Олька.

Отмахиваюсь рукой на ее слова. Больно объяснять, что никто из моих родных не знает про нашу рок-группу. Пусть лучше ребята думают, что брат не захотел пойти. Хотя, конечно, он бы захотел. И пошел бы, если бы я рассказал.

Птаха быстро переключается с одной темы на другую, более важную. Мы начинаем обсуждать дальнейшие шаги «Манекена».

– На Новый год мы выступили, это было кайфово. Но на прошлогоднем драйве далеко не уедешь. Нужны новые концерты, новые подписчики и слушатели, записи, клипы и фотосет, как я уже говорила.

Мы с парнями понимающе киваем, но не понимаем, с чего начать. Имиджем группы занимается Птаха и ее знакомый – Палкин, который Рома. Он шарит в соцсетях и алгоритмах рекламы, настаивает таргетинг, может залить трек на площадки, обладает базовыми навыками в работе с фотошопом. Именно Палкин сгенерировал нам в нейросети логотип группы, доработав его после в графическом редакторе. Он же залил первый трек, записанный на студии, в Сеть и отправил его на какой-то конкурс. Пару недель мы даже слышали свой трек на радио, и в тот момент я радовался как никто другой, что не пою. Иначе бы бабушка быстренько раскусила меня своим уникальным слухом. Дедушка каждое утро включает и слушает радио. Кто знал, что любимой окажется та самая станция, на которой играла наша песня?!

– А давайте сейчас запишем нашу репетицию? – вдруг подскакивает с места Оля.

– Крипово, – отказывается Санчес.

– Да ты что! Народ обожает бэкстейдж! Иногда это даже получше клипа или концертной записи! Все, встаем: камера, мотор, начали!

Птаха закрепляет свой телефон в штатив и включает камеру. Я отхожу на второй план, а желательно уйти на третий. Склоняю голову, чтобы заслонить лицо волосами. Они у меня слегка вьющиеся, каштановые, отлично способствуют маскировке. К тому же лицо группы – все-таки ее солист. Оля умеет удерживать фокус на своей персоне. У нее шикарная мимика, сильный голос и фигура как раз для рока – точеная, с осиной талией, резковатая, лицо с выделяющимися скулами. А очерченные скулы, считай, чуть ли не обязательный пункт для фронтмена рок-группы.

– Раз, два, три, четыре, – отсчитывает ритм Птаха, а Герц ловит его палочками.

Следующий час в гараже творится беспредел: визг гитар, бой барабанов и космический вокал. Что хочется сказать? Несмотря на наши конфликты и абсолютную непохожесть, музыка объединяет. Мы – один организм, когда играем. Будь то выступление на сцене или репетиция в гараже, неважно, мы в вакууме. У нас здесь свои атмосфера и причуды. И сколько бы мы ни шутили друг над другом, ни смеялись, это любовь. Мы занимаемся любовью, пока звучит музыка. И эту самую любовь дарим людям. Так что все во благо, каждый из нас здесь – деталь единого механизма. Если разбирать на примере манекена, то Оля – голова, а мы с Санчесом – руки. Герц, пожалуй, сердце, которое бьется даже у манекена. По крайней мере, он точно приведет эту мышцу в действие, чтобы вдохнуть жизнь в происходящее.

– Я хочу есть. Давайте пиццу закажем, – предлагает Герц. – Или картошку фри с наггетсами. Или нет. Можно суши. Хотя… чего деньги тратить? Пойдемте к моей мамке, у нее там опять полный дом еды, готовится к Рождеству. Или…

– ГЕРЦ, ЗАКОЛЕБАЛ! – втроем выкрикиваем устоявшееся у нас в группе выражение, посмеиваясь.

– Я за пиццу, мне эта домашняя еда пресытилась уже, – голосует Санька.

– Поддерживаю! – поднимаю руку за пиццу, желательно за пиццу с курицей и ананасами.

– И что с вами делать? Вот откормите себе бока, тогда уйду от вас в сольный проект, – умничает Оля, при этом уже открыв сайт пиццерии в телефоне. Листает большим пальцем, выбирая ингредиенты итальянского лакомства для нашего будущего ужина.

– Лети, Пташка! Уйдешь ты, и запоет Сашка, – наигрывая на одной струне басухи, напевает Санчес.

– С такими рифмами вы долго не протянете! – угорает Олька.

А я вспоминаю про свои рифмованные строчки и тут же открываю заметки. Так и не записал. Едва на экране появляется первое слово, Птаха отвлекает своим внезапным объявлением:

– Внимание, господа! Нам пишут, что мы неплохо лабаем, приглашают выступить в пятничку в клубе. Десятого января.

– Че, работаем, – радуется Герц. – А пока пиццу не принесли, давайте еще раз.

Мы снова играем. В заметках так и зависает всего одно слово от моей песни. Как-то получается, что у меня никогда не хватает времени ее записать. Но я доволен. Жду не дождусь, когда снова выйду на сцену.

Глава 5

Димасик бегает по комнатам и напевает цирковой марш. Пролетая мимо кухни, берет со стола пару мандаринов и начинает ими жонглировать. Ну как жонглировать? Братишка подкидывает один мандарин вверх и тут же его ловит, подкидывает другой – и тоже ловит. Ему кажется, что у него получается. Стою перед зеркалом, наблюдаю в отражении, чтобы мандарины не прилетели мне в спину, или еще чего похуже – в дедушку с бабушкой. Они разговаривают по телефону с моими родителями, выспрашивая, во сколько те приедут за Димкой. Каникулы почти закончились! Скоро братишка уедет, и я его не увижу до весны.

– Димась, сдался тебе этот цирк? Может, по мороженому? – шепотом спрашиваю, поймав брата за руку в коридоре.

– Цирк! Цирк! Цирк! – весело покрикивает Димка и высоко подпрыгивает, хлопая в ладоши. Отсюда следует, что избежать похода в цирк мне не удастся.

Уже через десять минут мы выходим. Такси ждет во дворе, садимся в машину и катимся по направлению стационарного цирка. Я проверяю в кармане куртки билеты и откидываюсь на сиденье.

С детства не люблю цирк! Когда разукрашенный мужчина с красным носом выходит на арену и пытается быть смешным, или девочка бегает от одной палки к другой и раскручивает на них тарелочки, а ты ждешь, что какая-нибудь из них все-таки упадет. Про животных я вообще молчу! Бедные звери, замученные постоянными дрессировками, ладно еще собаки, но медведи, львы, тигры, пантеры… Точно, я терпеть не могу цирк!

– Весной приедешь ко мне в Москву? – вдруг спрашивает Димка.

– А вы что, не приедете? – сердце екает и замирает.

– Вряд ли. Папа говорил, что у них там какой-то важный спектакль.

– Понятно, значит, будут пропадать на работе, – больше для себя говорю я, потом смотрю в Димкины глаза, полные отчаяния. Кладу ему руку на плечо. – Да приеду я, приеду, чего приуныл? Мы и в Москве найдем чем заняться.

– Мы на месте! – тычет пальцем в показавшееся перед нами здание Димасик.

Сколько себя помню, мы всегда с мамой ходили в стационарный цирк – наш, челябинский. Вот оно это круглое здание, похожее на огромный пельмешек снаружи. Заходишь, а он объемный внутри – с синими, желтыми, зелеными и красными сиденьями вкруг арены. Я покупаю Димке сладкую вату, себе беру орешки в буфете. Сдается мне, это мероприятие надолго затянется, на часа два, а то и больше. Еще и с антрактом.

Народ прибывает. Мы с братишкой сидим на своих местах и болтаем ни о чем, ждем начала представления. Вернее, Димка ждет, а я хочу, чтобы свет в зале погас, и я занялся бы наконец-то текстом. А пока, беседуя с Димасиком, попутно списываюсь с друзьями в чате.

«Будем новую играть десятого? – интересуется Оля. – Я себе костюмчик уже подобрала, хорошо, что папа пока не видел, а то… Покажу перед самым выступлением».

«Не заморачивайся, выходи голая», – отвечает Санчес в своей манере.

«Да ты тогда играть не сможешь!» – смеюсь я.

«Кто бы говорил», – пишет Санька, добавив в конце эмодзи с гитарой и какашкой.

«Прикиньте, я в цирке!» – меняю тему.

«Клоунам привет», – прилетает от Птахи.

«Хоть с коллегами увидишься», – не отстает Санчес.

– Костя! Начинается! Чего ты там делаешь? – трясет меня за коленку Димка.

Последнее, что я успеваю прочитать на экране, это:

«Я одно время подрабатывал в цирке служащим», – пишет Герц.

«ЧЕ????» – негодует Оля.

«Да ладно! Герц, ты полон сюрпризов», – реагирует Санчес.

Свет действительно гаснет, сконцентрировав все внимание на арене. Лучи прожекторов переливаются в радужные оттенки, звучит музыка, а по полу ползет технический дым. Публика готовится увидеть шоу. Но на арену пока только выходит шпрехталмейстер или, как его теперь называют, инспектор манежа. Он объявляет первый номер, и все тут же одаривают мужчину аплодисментами.

По арене бегают собаки. Они выполняют различные команды: то взгромождаются на высокие табуреты, то ходят по тонюсенькой доске, то вертятся на двух задних лапах в танце. И все это под музыку, под строгим, но возлюбленным взглядом дрессировщицы. Прямо как наша группа с прекрасным лидером в виде Птахи! Псов как раз таки трое: один темненький, короткошерстный и жилистый – это Герц; другой – белый пудель, это Санчес. И я вон тот лохматый бобтейл, только сережки в ухе не хватает. Теперь, представив все это, мне становится интереснее смотреть на происходящее на манеже. Особенно когда я, вернее интерпретированный моей личностью пес начинает трясти головой.

Дрессировщица с собаками уходит, и появляется клоун. Правда, на клоуна он совсем не похож. Тощий, длинный, с колпачком на голове. Ну вылитый арлекин! От полноватого добрячка с красным носом у него имеется только роль – смешить зрителей. В своих причудливых одеждах арлекин гуляет по бортикам и, пошатываясь, все время оступается. Детишки в зале посмеиваются. А мне кажется, что именно такой человек нам нужен в клип. Достаю телефон из кармана и снимаю на видео представление клоуна. Он мягко балансирует, потом резко отскакивает в сторону и делает сальто несколько раз подряд, чтобы оказаться в центре арены. У меня отпадает челюсть.

– Да, давненько я не был в цирке, – бормочу себе под нос.

– Что? – поворачивается ко мне Димка.

– Говорю, круто! – показываю ему большой палец и снова смотрю на клоуна.

Арлекин вытанцовывает под песню странные танцы. Его пластика и чувство ритма не знают границ. Я тут же пририсовываю рядом с ним барабанную установку, гитары и Птаху с микрофоном. «А что? Если и вправду арендовать для клипа манеж?» – приходит мне в голову.

Пишу в чат:

«Ребят, давайте в цирке клип снимем?» – и отправляю следом видео с клоуном.

«Эдакая чупакабра! От него прям холодок по коже», – позднее отвечает Санчес.

«То, что нужно! Вайбово!» – закидывает нас смайликами с сердечками Оля.

«Как Стасик вытянулся! Привет ему», – запаздывает Герц.

«Ты его знаешь?» – радуюсь я.

– Костя! Смотри! – на этот раз Димка пихает меня локтем в бок, и я отвлекаюсь от телефона.

И не зря. Я понимаю, почему братец так всполошился. Тот же самый арлекин ходит по арене, но уже с пестрыми маленькими шариками, верно, будет жонглировать. Но не в этом дело. К нему навстречу выбегает коллега по номеру, а именно – девушка с радужными волосами. И не какая-нибудь там, а та самая, из магазина! Я узнаю ее по длинным разноцветным прядкам, по глазам, которые теперь уверенно смотрят на публику. В ее руках тоже акриловые шарики. Еще секунда – и она вместе с арлекином начинает жонглировать. Сначала поодиночке, потом они перекидываются шариками друг с другом. Внезапно артисты разом подбрасывают реквизит вверх, девушка становится клоуну ногами на плечи и принимает все шарики на себя. Всего я насчитываю порядка десяти штук!

«Вот тебе и фрик», – восторгаюсь.

Вспоминаю рассказ Драгунского про «Девочку на шаре». Только здесь девочка не на шаре, а с шарами для жонглирования. И глаза у нее тоже синего цвета. Но мысли улетучиваются, когда в руках арлекина появляются зажженные факелы, и он начинает ими жонглировать, перекидываясь опасным реквизитом с коллегой. Девушка принимает огонь и мастерски подкидывает факелы вверх.

Я чувствую, как от изумления у меня приоткрывается рот. Даже не уверен до конца – я поражен самим номером или внезапной встречей? Может быть, если бы выступала не она, я бы и не заострил на этом внимание. Но теперь не могу оторваться от подлетающих факелов, от ловких движений ее рук, от ее обтягивающего кожаного купальника с маленькой юбочкой вокруг бедер. Да что со мной такое?

– Кость, надо бы извиниться перед ней, – шепчет Димасик, когда номер подходит к концу.

Киваю ему. Я и сам знаю, что должен поговорить с этой девушкой. На свою радость слышу, как инспектор манежа объявляет имена выступивших: «Станислав и Каролина Садковы». Они родственники? Что-то мало похожи. Разве что костюм у арлекина такой же разноцветный, как и волосы у девчонки. Еще имя длинное – Каролина. Стараюсь запомнить. И это второе слово, которое я пишу в заметках. Получается «Кричи» – первое от моей песни, и «Каролина» – имя девушки с акриловыми шарами для жонглирования.

После эпатажного выступления на арену выходит силач. Он тягает огромные гири, надувает и лопает грелку, гнет лом, рвет толстый канат. Я смотрю на него, но больше на время. Жду, когда объявят антракт.

«Стасика? Знаю. Когда я подрабатывал, ему было примерно лет 14. Сейчас, наверно, 18 будет», – отвлекаюсь на сообщения, которых уже больше восьми.

«Чудненько, можно будет договориться с ним», – отвечает Герцу Олька.

«Мальчик с характером», – предупреждает тот.

«И не таких ломали. Да, Саш?» – шутит Птаха.

«Побитый, но непобедим! Один в поле воин!» – не сдается Санчес.

«Нет, ты все же болен!» – ржет Птаха, коверкая трек, звучащий из каждого утюга.

«Почему мы вообще это обсуждаем? Давайте лучше поговорим о „Блэках“, „Рамштайне“, в крайнем случае, об „Умфах“. У них вообще фронтмен сменился. Кстати, как вам новая солистка „Линкина“?» – скачет по рок-группам Герц.

«Пора бы и нам солистку сменить», – вот тут уже Санчес ходит по краю, хоть и пишет не всерьез.

«Щас басиста поменяем!»

В какой-то момент слышу ржание. А это лошади носятся по арене. Артисты прыгают с одной лошади на другую, выполняют всякие стойки, а Димасик смотрит не отрываясь, зачарованный животными. Или людьми. Время близится к середине программы, у меня уже чешутся руки от нетерпения. Пишу в чат: «А Каролину Садкову знаешь?» И тут же стираю. Незачем. Пока незачем. Пробую найти ее в соцсетях, когда на манеж опять выходит арлекин. Он играет со зрителями, созывает их к себе, выдавая каждому по музыкальному инструменту. Одной женщине достается треугольник, мальчику лет пяти – игрушечный барабан, мужчине с усами – губная гармонь. Вдруг я слышу свисток, которым арлекин общается с публикой. Звук направлен в мою сторону. Это меня клоун приглашает на арену. А я нарочно приклеиваюсь к сиденью и не встаю. Не хочу. Позорище.

– Иди! – толкает меня с места братишка.

– Давай ты? – кривлюсь я, надеясь, что Димасик согласится.

– Давай вместе? – предлагает он.

Делать нечего, встаем с сидений и спускаемся к арене. Арлекин восторженно радуется пополнению в его «группе» и выдает Димасику тарелочки. На меня надевает гитару. Естественно, не настоящую. И следующую минуту все мы играем нечто невнятное, шумное, фальшивое и смешное. Весь зал снимает нас на телефоны. Я, как всегда, прикрываюсь волнистыми волосами, и это так похоже на мое место в группе. Опять играю на втором плане, а арлекин посвистывает, воображая себя вокалистом.

– Антракт! – объявляет шпрехталмейстер, и я подрываюсь.

Бегу прямо к инспектору, который еще не успел покинуть манеж. Димка – за мной.

– Извините, пожалуйста, а не могли бы вы проводить нас к Каролине? Садковой. Она… нам… мне… – начинаю вполне уверенно, а потом на меня накатывает волна сомнений. Что я должен ему сказать? Что обидел работницу цирка и хочу извиниться? Или желаю поделиться впечатлениями о ее номере?

– Мы хотим передать ей вот это. Она обронила, – показывает желтый акриловый шарик Димка. Как ловко он придумал!

Инспектор цирка тянется за шариком рукой, а я предусмотрительно накрываю Димкину ладонь своей и добавляю:

– Лично.

– М-м-м, ну хорошо. Идемте, только ненадолго.

Нам очень сильно везет, когда мужчина проводит нас по длинному и извилистому коридору в гримерку цирковых артистов. Он стучит пару раз в дверь и после открывает ее, заходит сам, а следом пропускает нас внутрь. Свет огней резко ударяет по глазам. Лампы, подсвечивающие зеркала, светят так ярко, что больно смотреть. Сама комнатка небольшая, скорее всего, в цирке имеется несколько гримерок, так как здесь находится далеко не вся труппа. Среди зеркал и вешалок с костюмами, стульев и диванчиков, шкафов с различным реквизитом я вижу дрессировщицу собак, знакомого арлекина и девушку-единорога. Здесь же у гримировального столика сидят две девчонки, которые, видимо, только готовятся к своему выступлению. Но мой фокус сужается до синих глаз.

– Каро, к тебе пришли, – оповещает инспектор.

Я подхожу к диванчику, где восседают Каролина и Стас. Беру у Димки шарик и протягиваю его девушке со словами:

– Привет. Э-э, потрясный номер с шариками и факелами. Нам с братом очень понравилось. И… возьми это, думаю, тебе он нужен. Это, м-м-м, извини, что… – краснею. Я чувствую, как краснею. Если бы этот разговор происходил наедине, все было бы отлично. Но здесь мой брат, этот Стас, инспектор манежа. И все смотрят на меня, слушают, что я говорю. Становится стыдно. Я толком не знаю, с какой стороны себя показать. – Извини за ту ситуацию в магазине, мне жаль, – окончательно стушевываюсь и опускаю взгляд в пол.

Тишина. Она молчит. Боюсь посмотреть ей в глаза. Так бы и стоял скрючившись, если бы не тень. Вижу, как на стене отражаются руки, пальцы быстро движутся, и я поднимаю голову. Смотрю на Каролину, а она общается со Стасом жестами. Крутит и верит пальцами, что-то показывает ладонями, легонько приоткрыв рот и еле шевеля губами. Через секунду-другую арлекин поворачивается ко мне и говорит:

– Каро сказала, что не обижается на твоих друзей. А шарик можете оставить себе. Это сувенир. Спасибо за комплименты!

Я будто немею. Слова застревают на полпути. Тело скованно, стою и не могу пошевелиться. Все смотрю в ее глаза и мысленно задаю вопросы, на которые она не сможет ответить. И даже если ответит, то я не пойму. Отдаленно ощущаю, как сзади кто-то трогает меня за плечо и разворачивает на выход. Инспектор выводит нас с Димкой из гримерки. Все звуки приглушенные, стук моих шагов проносится эхом в ушах. Настолько сильно я погружен в свои мысли. Моя совесть дерет меня, от нее щиплет кожу, особенно щеки. Они пылают от стыда, смущения, злости и еще каких-то мне незнакомых эмоций. Я горю и взрываюсь, боль прокатывается по всей голове. И сквозь призму этих ощущений все же улавливаю:

– Она не умеет говорить? – тихонечко спрашивает у мужчины Дима.

– Говорит, только на жестовом языке, – отвечает он.

– Она глухонемая?

– Нет, вот как раз слышит она хорошо. Просто особенность у нее такая. А какая артистка! Вы еще ее номер на воздушных полотнах не видели. К сожалению, его нет в сегодняшней программе. Приходите через месяц, мы новую уже будем показывать.

Антракт переходит во вторую часть выступления, но я не смотрю. Мой взгляд четко направлен в экран телефона, где в заметках написано всего два слова – «Кричи» и «Каролина».

Глава 6

Наверное, я должен паниковать, ведь в моей жизни случается первый экзамен. И к сожалению, не автоматом, он будет проходить согласно всем ключевым этапам: несколько человек заходят в аудиторию, тянут билеты и готовятся, после чего пытаются сдать. Но почему-то меня беспокоит не это…

Сижу за столом, допиваю утреннее какао с шоколадным кексом и время от времени проверяю соцсети. «Все еще не добавила меня», – подмечаю как факт. В руке перекатываю желтый акриловый шарик, который оставил мне Димасик перед тем как уехать в аэропорт с родителями. Вчера они подтвердили, что весной ждут меня в гости. Мы так крепко и дружно обнялись на прощание, я тысячи раз пожалел: почему Москва отнимает у меня родных людей? Или же это я упрямлюсь и не хочу поддаться ее влиянию?

– Костик, чего резину тянешь? – выбивает меня из раздумий бабушка.

– Все хорошо, сейчас…

– Не хорошо! Мой мальчик, не переживай, экзамены – это ерунда, не стоит из-за них так убиваться, – она подходит ближе и гладит меня по голове, как в детстве, я уже вырос, а присказки и действия все те же. – Где твоя серьга-то? Мне понравилась, надень. Знаешь, иногда можно выходить за рамки.

– Приличия? – приподнимаю на нее взгляд.

– Дурашка! Конечно же, за рамки дозволенного.

Бабушка уходит и через минуту возвращается – с моей акустической гитарой в руках. Она прислушивается к звукам в доме и прикрывает дверь в кухню, после чего садится на табуретку, положив шестиструнную себе на ноги.

– Помнишь, как ты приходил с музыкальной школы и играл вот это? – спрашивает бабушка.

Она зажимает сухими белыми пальцами струны и начинает играть по нотам. Я вздыхаю, потому что где угодно узнаю «Медленный вальс» Гана. В бабушкином исполнении он звучит четко и уверенно, как будто она всеми ночами тренировалась его играть. Музыка звоном распространяется по комнате, бабушка ни на секунду не расслабляется. Ее морщинистое лицо сосредоточенно, в глазах – огоньки, в голове наверняка воспоминания из прошлого, а левая нога сама отбивает ритм, заменяя метроном. И в один миг, когда я думаю, что бабушка доиграет до конца, она дает слабину – ее пальцы слетают со струн, стопа в тапочке замирает.

– Ты всегда сбивался на этой части, да? И расстраивался. Что же мы с тобой делали тогда?

– Играли «роцк», – хмыкаю я.

– Ну-ка покажи.

Я перехватываю гитару за гриф, встаю со стула, задираю ногу и ставлю ее на сиденье. Инструмент кладу на бедро. Спустя секунду левой зажимаю аккорды, а правой бью по тем струнам, по каким попаду. В комнату врывается гитарный шторм. Он сносит мне голову. Осторожно перехожу на табы и выдаю рок-н-ролл. Посматриваю на бабушку, она опять отстукивает тапочком ритм и покачивает головой. «Как бы потом у нее мигрени не случилось», – думаю. Но она реально кайфует. Аккуратненько сбавляю темп и затеваю Jingle Bells. Отыгрываю всю мелодию целиком, а заканчиваю партию чем-то из Red Hot Chili Peppers. Останавливаюсь, погружая кухню в тишину. Чувствую, как уголки губ тянутся вверх, а бабушка сидит и одобрительно кивает.

– Ну вот, другое дело, – она поднимается на ноги и берет мою тарелку со стола. А потом медленно идет к раковине, свободной рукой держась за поясницу. – Иди, музыкант, покажи всем! – говорит, устало постанывая, будто только что отыграла двухчасовой концерт.

– Спасибо, бабулечка!

Оттаскиваю гитару в свою комнату, беру рюкзак, наскоро одеваюсь в пальто и зимние ботинки. Выглядываю в коридор – не видно ли там бабушку, хочу ускользнуть на улицу без шапки.

– Константин? – слышу голос дедушки.

Он выходит будто бы из ниоткуда и строго смотрит на меня. Окидывает взглядом мое пальто, взбудораженные волосы на голове – результат гитарного беспредела на кухне, – и поджимает губы.

– В следующий раз не допускай подобного. Маша уже немолода, заигралась, может и сердце прихватить, – говорит он.

– Знаю, я не хотел… – начинаю оправдываться.

– Она начала, а ты не остановил.

Дедушка не дает договорить, жестко обрубает на полуслове и уходит. Опять в никуда. Хотя, наверное, в зал, к радиоприемнику. А я стою с грустной гримасой на лице и не могу решить, кого слушать: бабушку-озорницу, которая хотела поднять настроение, но в силу возраста должна быть осторожна; или дедушку, нудного и такого взрослого, говорящего всегда правильные вещи, словно он и ребенком не был?!

Выхожу из подъезда. Январь закручивает снежинки в вихрь и заметает следы на дороге. Утро проскальзывает морозной свежестью по телу и сковывает его. Ежусь воробушком, дожидаясь такси и ругая себя, что не вызвал машину заранее. Слежу за тем, как программка в телефоне показывает мне маршрут автомобиля, приближающегося к дому. И именно в этот момент мне приходит уведомление: «Каролина Садкова приняла вашу заявку в друзья».

Руку, в которой телефон, пробивает электрическим разрядом, я чуть было не роняю айфон в сугроб. Выдыхаю теплый пар изо рта, обмозговывая, что хочу написать новой знакомой.

«Привет», – из всех банальностей выбираю самое банальное. К сожалению, ни в музыкальной школе, ни на занятиях у репетиторов, ни в колледже меня никто так и не научил знакомиться с девушками.

«Привет», – отвечает она.

И я все. Ту-ту, окончательно. С идиотской улыбкой сажусь в подъехавшее такси. Еле вспоминаю поздороваться с водителем, сам таращусь в экран, надеясь, что Каролина мне что-то еще напишет. Но она молчит, как и в реальной жизни. «Черт!» – ругаюсь на себя за это сравнение. Набираю текст и тут же стираю. Сложно. Да и в принципе, зачем я вообще это затеял? Шарик. Подаренный ею шарик, лежащий в моем рюкзаке, не дает мне покоя. Момент недосказанности в цирковой гримерке – тоже.