Сводные. Нарушая границы

Я замерла, чувствуя, как воздух между нами наэлектризовался до предела. Мои руки дрожали, сердце колотилось где-то в горле.

– Что? – мой голос прозвучал едва слышно, хотя внутри бушевал ураган.

– Ты слышала, – он зло ухмыльнулся, и эта ухмылка была острее любого ножа. – Весь твой список – это просто детские фантазии. Ты даже на тату не решишься, а лезешь в мою жизнь! – каждое его слово было как удар в солнечное сплетение.

Что-то во мне щёлкнуло – будто сломалась последняя струна, державшая меня на плаву. Я почувствовала, как внутри поднимается волна ярости, смешанной с отчаянием и вызовом.

– Хочешь поспорить? – мой голос прозвучал неожиданно твёрдо, даже для меня самой.

– О чем? – его удивление было почти комичным, если бы ситуация не была такой серьёзной.

– Что я прямо сейчас сделаю татуировку, – слова вырвались сами собой, словно кто-то другой говорил через меня.

Он рассмеялся, но в его смехе я услышала нотки неуверенности.

– Ты? Серьезно? – его скептицизм резал меня как бритва.

– Да, – я сжала кулаки, чувствуя, как адреналин пульсирует в венах.

– Лу… – он начал что-то говорить, но я перебила его, подняв подбородок так высоко, как только могла.

– Боишься проиграть? – вызов в моём голосе был почти осязаемым.

Его глаза сузились, превратившись в две щелочки, из которых, казалось, вот-вот полыхнёт пламя.

– Ладно. Поехали, – его согласие прозвучало как приговор, но теперь это была моя игра, и я была готова играть до конца.

Глава 5. Ганс

Я не мог поверить своим ушам, когда Лу заявила, что хочет сделать татуировку. Её безупречная кожа, гладкая и нежная, словно шёлк…

Испортить её навсегда этими чёртовыми чернилами? Да она с ума сошла!

Сев в машину, я нервно барабанил пальцами по рулю, следуя за ней. Скорость средняя, но внутри всё кипело. Как она вообще до такого додумалась? Эти чёртовы чернила въедаются в кожу, и никакой скраб их не уберёт.

Поворот за поворотом, я неотрывно следил за её машиной. Мысли в голове крутились, как бешеные. Может, она просто пошутила? Нет, Лу не из тех, кто шутит такими вещами.

И вот она паркуется у какого-то сомнительного тату-салона. Первой попавшейся забегаловки! Я тяжело вздохнул и припарковался рядом. Выйдя первым из тачки и громко хлопнув дверью, я подошёл к водительскому сиденью Лу. Сводная волновалась. Она сжала руль так сильно, что побледнели костяшки на пальцах.

– Идём?

Я старался не раздувать пламя сомнений, хотя в глубине души понимал: если Лу передумает, я приму это без упрёков. Она всегда сторонилась татуировок, хотя я замечал, как загораются её глаза при виде парней с наколками. Особенно когда Теодор сделал себе тату – Лу буквально пожирала его взглядом, но сама никогда не решалась нарушить безупречную чистоту своей кожи.

– Идём, – решительно произнесла Лу, распахивая дверцу машины, шагнув навстречу неизвестности.

Когда мы вошли в тату-салон, меня сразу окутал уютный аромат свежесваренного кофе. Лу застыла в дверях, словно наткнувшись на невидимую стену. Её взгляд скользил по стенам, где в художественном беспорядке были развешаны эскизы и фотографии работ – довольно устрашающие, надо признать.

Я видел, как она старается скрыть свою нерешительность, как напряжено её тело. В такие моменты её упрямство, которое я так любил, словно застывало, превращаясь в хрупкий лёд. Подойдя почти вплотную, я почувствовал, как учащённо бьётся её сердце.

– Если ты передумаешь… – прошептал я ей на ухо, пытаясь уловить малейшее колебание в её реакции.

– Нет, – резко дёрнула головой Лу. – Я всё решила.

В этот момент я не мог не улыбнуться. Её несгибаемая воля, её способность идти до конца, даже когда страх пытается взять верх – это было именно то, что делало её особенной. Даже если сомнения сейчас терзают её душу, я знал – её смелость не подведёт. Она справится, и это будет ещё одна победа над собой.

В салоне становилось всё уютнее. Девушка-менеджер, вся в татуировках, словно сошедшая с обложки модного журнала, подошла к нам. Её дреды покачивались при каждом движении, создавая причудливый ритм.

– Приветствую! – её голос был мягким, но уверенным. – Хотите татуировку или прокол?

Я наблюдал за Лу, как она расправила плечи и ответила:

– Татуировку. Я хочу татуировку.

В этот момент я едва заметно улыбнулся – её решительность была заразительной. Менеджер, заметив её настрой, улыбнулась и подмигнула:

– Первую в своей жизни?

– Да, – ответила Лу, и в её голосе проскользнула едва заметная дрожь.

– Вы записаны? – спросила девушка, внимательно глядя на нас.

– Нет, это спонтанное решение.

Резкий запах антисептика, словно уксусная кислота, разъедал ноздри, заставляя меня морщиться. Лу застыла у стойки, словно натянутая струна на экзамене. Её тонкие пальцы нервно теребили край серого свитера – того самого, с маленькой дырочкой на локте, который я якобы «забыл» в её комнате три месяца назад.

В голове промелькнула мысль спросить, почему она до сих пор его не выкинула, но я подавил этот порыв.

Пусть носит – мне нравится видеть его на ней.

По ту сторону стойки менеджерша с длинными, покрытыми ярким лаком ногтями, лениво перелистывала страницы журнала записей, громко чавкая розовой жвачкой. Каждый её щелчок по бумаге заставлял Лу вздрагивать, словно она была натянутой тетивой, готовой вот-вот сорваться.

Я вольготно раскинулся в кожаном кресле, которое недовольно постанывало под моим весом, словно укоряя за излишнюю беспечность.

– Расслабься, – небрежно бросил я, растягивая слова. – Если что, скажешь, что у тебя аллергия на чернила. Или на риск, – добавил с ухмылкой.

Она резко обернулась, и её глаза полыхнули ледяным пламенем, превратившись в два отточенных лезвия.

– Заткнись, – процедила сквозь зубы.

В её голосе не было привычной злости – только предательская дрожь, которую она так отчаянно пыталась скрыть. Этот дрожащий оттенок я помнил слишком хорошо: так она говорила в детстве, когда мы вместе забирались на крышу старого сарая, а её охватывал страх высоты. «Не смотри вниз, Ганс», – шептала она тогда, вцепившись в мою рубашку мёртвой хваткой.

Менеджерша с грохотом захлопнула журнал, словно хотела привлечь внимание всех присутствующих.

– Мастер освободится через пару минут. Хотите эскизы посмотреть? – её голос прозвучал неестественно бодро.

Лу кивнула так поспешно, будто каждое мгновение промедления могло выдать её волнение. Я поднялся, лениво потянулся.

– Давай, героиня, выбирай шедевр, – я нарочито небрежно ткнул пальцем в альбом с драконами. – Этот, смотри, как у тебя на кулоне.

Она фыркнула, но её взгляд предательски задержался именно на том эскизе.

– Не надо читать мои мысли, – буркнула она, но в её голосе проскользнула едва заметная улыбка.

– Да я по тебе как по учебнику, – усмехнулся я, поймав её отражение в зеркале на стене. В этом отражении мы казались совершенно разными: она – собранная, с поджатыми губами, словно готовилась к экзамену, я – в рваной куртке, с начинавшим желтеть синяком на скуле.

Странная пара, словно из разных миров, но почему-то всё ещё вместе.

Её рука, потянувшаяся за стаканом воды, предательски дрогнула. Вода, словно живая, взбунтовалась и брызнула во все стороны, оставив на альбоме тёмное пятно, похожее на след от птичьего крыла.

– Чёрт! – вырвалось у неё сдавленно.

Я машинально схватил салфетку, начал вытирать разводы.

– Ну вот, теперь твой дракон плавает, – попытался пошутить, но голос прозвучал неестественно бодро.

– Перестань! – она резко выдернула салфетку из моих рук, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись – холодные, дрожащие, словно два испуганных мотылька.

Тишина между нами стала осязаемой, густой, как застывающее машинное масло. Где-то за спиной монотонно зажужжала тату-машинка, словно назойливая осенняя муха. Лу закрыла глаза, будто пытаясь отгородиться от всего мира, собраться с силами.

– Помнишь, как мы с тобой красили забор на даче? – неожиданно даже для себя произнёс я.

Она нахмурилась, не понимая, к чему я клоню.

– При чём тут…

– Ты тогда так боялась испачкаться, что простояла целый час, выбирая кисть. А потом всё равно села в ведро с краской, – я улыбнулся, вспоминая тот день.

Её губы дрогнули – почти улыбка. Почти… Но я видел, как в её глазах мелькнуло что-то тёплое, живое, словно луч солнца пробился сквозь грозовые тучи.

– И ты меня потом отмывал бензином, – прошептала она, словно возвращаясь в прошлое.

– А ты орала, что я садист, – усмехнулся я, вспоминая тот день.

Мы погрузились в молчание. За стеной монотонно жужжала тату-машинка, отбивая ритм, похожий на биение сердца – размеренное, успокаивающее.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она, не поднимая глаз, словно боялась встретиться со мной взглядом.

– Что?

Я сделал вид, что не понимаю.

– Поддерживаешь эту… дурацкую идею.

В её голосе проскользнула горечь.

Я откинулся на спинку кресла, чувствуя, как холодная кожа неприятно липнет к обнажённым предплечьям.

– Потому что ты впервые за десять лет делаешь что-то не из списка, – ответил тихо, но твёрдо. – Нарушаешь свои же границы дозволенного.

Она резко обернулась, и её глаза расширились, будто я внезапно сорвал с неё тщательно наложенную маску.

– Это… – начала она, но слова застряли в горле.

Мы знали друг друга наизусть. И это больше всего пугало.

– Готовы? – мастер появился из-за занавески, словно фокусник из своего цилиндра. Его руки были сплошь покрыты татуировками – целая галерея мрачных шедевров: черепа с оскаленными зубами, готические розы, витиеватые надписи на языках, которых я никогда не слышал.

Лу подскочила так резко, будто её ударило током.

– Да. Я… то есть мы… – она запиналась, как школьница на экзамене.

Я мягко подтолкнул её к занавеске.

– По коням, твой дракон ждёт.

Она сделала неуверенный шаг вперёд, но тут же обернулась, словно притянутая невидимой нитью.

– Ты… останешься? – вопрос прозвучал тихо, почти безнадёжно.

Не «зайдёшь со мной», не «побудешь рядом». Именно «останешься». Как тогда, в двенадцать лет, когда она разбила колени, катаясь на роликах, и просила меня не уходить, пока ей накладывают повязки. Как будто это простое слово несло в себе всю тяжесть её страхов и сомнений, всю потребность в поддержке, которую она редко показывала.

– Куда я денусь, – хмыкнул я. – Мне же нужно проследить, чтобы ты не сбежала.

Её ладонь была холодной и влажной, словно запотевшее стекло пивной бутылки в жаркий день. Я крепко сжал её пальцы, пытаясь передать хоть немного своей уверенности, когда игла впервые впилась в её кожу.

Лу резко втянула воздух – не от боли, а от страха, что что-то пойдёт не так. Она всегда была такой: сначала прыгнет в омут с головой, а потом дрожит от мысли, что вода окажется ледяной.

– Ну что, принцесса? – я наклонился к самому её уху, пытаясь перекрыть монотонное жужжание тату-машинки. – Ещё не поздно передумать. Можешь сказать, что у тебя астма.

– Заткнись, – прошипела она сквозь сжатые зубы, но её пальцы вцепились в мои так отчаянно, будто я был единственным якорем в этом жужжащем аду.

Мастер, здоровяк с густой бородой, достающей до середины груди, усмехнулся, не отрываясь от работы. Его руки, покрытые целой галереей незамысловатых рисунков и черепов, двигались с удивительной уверенностью, словно он рисовал не на живой коже, а на художественном холсте.

Лу не отрывала взгляда от процесса, гипнотизируя иглу, которая вырисовывала контуры её дракона. А я смотрел на неё – на то, как она кусает губу, пытаясь сдержать рвущийся наружу крик, как мурашки бегут по её шее, когда игла касается особенно чувствительных мест.

Каждый её вздох, каждый едва заметный вздрагивание отдавались во мне.

– Дракон-то нервный, – проворчал мастер, заметив очередную её дрожь.

– Это он ещё её настоящего характера не видел, – буркнул я в ответ, и Лу тут же толкнула меня коленом, словно пытаясь доказать, что она может быть сильной и непоколебимой.

Через час на её коже расцвёл маленький дракончик с изящно изогнутым хвостом. Лу рассматривала его в зеркале, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, но я видел, как её глаза сияли – словно у ребёнка, нашедшего настоящий клад.

В этом сиянии было что-то большее, чем просто радость от первой татуировки; это было освобождение от оков, которые она сама себе создала.

– Ну, поздравляю, – я вышел на улицу, закурил, щурясь от яркого солнца, которое било прямо в глаза. – Теперь ты официально бунтарка.

Она машинально поправила воротник, прищурив глаза, словно пыталась скрыть что-то глубоко личное.

– Прям как ты? – вдруг спросила она, не глядя мне в глаза.

– Прям как я, – ответил я сухо, чувствуя, как слова застревают в горле.

– Ты же говорил, что это глупость…

Она была права. Я часто говорил ей, что делать тату – глупо. Что это не переводной рисунок, который смоется, чуть потереть его губкой. Это рисунок, который останется с тобой навсегда, как шрам на душе. Лу ждала моего ответа, а я не мог подобрать правильных слов. Только смотрел в её глаза и чувствовал себя полным придурком.

Я с силой затушил окурок и выбросил его в ближайшую урну.

– Так и есть. Но раз уж ты начала… – мой голос дрогнул, и я развернулся, направившись обратно в тату-салон. Лу последовала за мной, её шаги были неуверенными, как будто она боялась того, что я задумал.

– Ты чего? – спросила она, когда я остановился у стойки.

– Хочу сделать такого же, – фыркнул я в ответ, стараясь звучать небрежно. – Чисто по приколу.

Лу застыла на месте, её глаза расширились от удивления.

– Ты… серьёзно?

– Я хоть раз не был серьёзен в своих намерениях? – ответил я, стараясь скрыть волнение за маской сарказма.

Лу ничего не сказала, лишь её взгляд будто бы кричал, что я – полный придурок. Так оно и было… но мне резко захотелось сделать такую же татуировку, чтобы она не чувствовала себя одинокой в своём бунтарском порыве. На мне уже были татуировки: на груди, предплечье, на талии, около запястья. Поэтому ещё одна татуировка не помешает.

– Ты шутишь, да? – спросила она, шмыгая за мной до кабинета мастера.

– Ни капельки, – ответил я, стараясь сохранить спокойствие.

Она стояла рядом, скрестив руки, пока игла впивалась в мою кожу. И когда я непроизвольно дёрнулся от боли, её пальцы легли мне на плечо – лёгкие, как прикосновение крыла мотылька.

– Я думала, ты не боишься боли, – произнесла она, но в её голосе не было насмешки.

– Не боюсь, – фыркнул я в ответ, ловя её отражение в зеркале. Она улыбнулась уголками губ, едва заметно, но улыбнулась.

Когда мастер закончил свою работу, мы вышли на улицу. Лу щурилась от солнца, которое пробивалось сквозь хмурые тучи, освещая наши новые татуировки.

– Ну что, теперь ты официально прогульщица, – усмехнулся я, доставая сигарету из пачки. Зажав её между пальцами, я чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся, ощущая, как никотин наполняет лёгкие.

Лу бросила на меня косой взгляд, её губы скривились в недовольной гримасе.

– Ты так много куришь, прямо как паровоз, – заметила она, но не стала развивать тему. Вместо этого она отвернулась и устремила взгляд вдаль, словно пытаясь найти ответы на свои вопросы в бесконечной городской суете.

Краем глаза я заметил, как она машинально потирает место на руке, где теперь красовалась её новая татуировка. Этот жест показался мне признаком сомнения, будто она уже начала сожалеть о своём поступке.

– Wohin geht’s als nächstes? (Куда дальше?) – внезапно спросила она, обернувшись ко мне. Её голос звучал тихо и неуверенно.

Я пожал плечами, стараясь скрыть своё беспокойство.

– На пары? – предложил я, стараясь звучать непринуждённо. – Oder wir gehen ins Café und essen was Gutes. (Или в кафешку, слопать чего-то вкусного).

Лу молчала, явно не желая принимать решение прямо сейчас. Она просто стояла, глядя на меня с каким-то странным выражением лица, словно пыталась прочесть мои мысли. Возможно, я неправильно истолковал её действия и жесты, и мне хотелось верить, что я ошибаюсь.

– Ich möchte nicht zur Universität gehen… (Не хочу в университет), – произнесла она наконец, её голос был едва слышен.

Моя рука непроизвольно потянулась к её плечу, но я вовремя остановил себя, сжав кулаки и опустив их. Этот жест был лишним; мне не хотелось пугать её своим напором.

– Wollen Sie dann ins Café gehen? (Тогда пойдём в кафе?) – предложил я, затушив окурок и выбросив его в урну.

Мы сели по машинам. Я наблюдал, как Лу аккуратно укладывает свою сумочку на сиденье, как её пальцы задумчиво скользят по кожаной обивке, пока я безэмоционально вставляю ключ в замок зажигания. В каждом её движении чувствовалась некая задумчивость, словно она пыталась осмыслить произошедшее, а я, в свою очередь, не мог отвести от неё глаз.

Мне казалось, что за столь долгое время мы впервые начинаем сближаться. Это ощущение было настолько новым и непривычным, что от него кружилась голова. Сердце билось быстрее, и я чувствовал, как внутри меня что-то меняется.

Рука сама сжала руль, и костяшки пальцев побелели от напряжения. Я не злился – точнее, злился, но не на неё, а на себя. Злился за то, что так долго не мог найти к ней подход, что мы упустили столько времени, играя в ненависть и отчуждение.

Теперь это время казалось безвозвратно потерянным, и я остро ощущал его нехватку.

Лу тронулась первой с места, а я медленно последовал за ней, внимательно наблюдая за её машиной. Мне было интересно, бросает ли она беглые взгляды в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, не рвану ли я с места и не уеду ли в другую сторону. О чём она сейчас думает? Больно ли ей от только что сделанной татуировки, которая, возможно, казалась ей самой большой глупостью в жизни?

Я пытался представить, какие мысли роятся в её голове. Лу всегда была такой решительной и независимой, что казалось, будто она не боится ничего и никого. Но сейчас, после того как она сделала этот шаг, нарушив свои собственные правила, я видел в её глазах тень сомнения.

Возможно, она сожалеет о своём поступке или, наоборот, гордится им. А может быть, она просто пытается понять, что это значит для неё и для нас. Я знал, что Лу не любит показывать слабость, и поэтому её молчание и задумчивость говорили о многом.

Воздух снаружи впился в кожу лезвиями осени, но Лу, казалось, не замечала холода. Я поймал себя на мысли, что смотрю на неё слишком пристально, и ускорил шаг, чтобы догнать.

– Ты хоть представляешь, как будешь объяснять это матери? – спросил я, указывая на её татуировку.

Она повернулась, и ветер подхватил её волосы, запутав их в ресницах.

– Dies kann als vorübergehendes Tattoo bezeichnet werden. Ich habe es einfach mit einem Marker gezeichnet, – ответила она, пожимая плечами. (Скажу, что это временная. Нарисовала маркером).

– Ага, и она поверит, – фыркнул я, распахивая дверь кафе. Тепло и запах свежей выпечки обволакивали, как уютный плед. – Она же в прошлый раз устроила истерику из-за твоего пирсинга в носу.

– Erinnerst du dich? (Ты помнишь?) – удивилась Лу, скидывая куртку.

– Помню, как ты ревела в саду, потому что он застрял в свитере, – ответил я с лёгкой усмешкой.

– Uh, Sie haben mich wie verrückt ausgelacht. (Ага, ты смеялся надо мной, как ненормальный.)

– Ну, может, чуть-чуть, – признал я, стараясь скрыть улыбку.

Мы сели у окна, где свет падал на её лицо, подчёркивая веснушки. Она всегда их ненавидела. А я, наоборот, считал, что они похожи на созвездия – тайные узоры, которые можно разгадывать часами.