Доула. Часть II. Становление. Психологическая повесть

Доула. Часть II. Становление

Психологическая повесть

Андриана Юдина

© Андриана Юдина, 2025

ISBN 978-5-0065-3643-2 (т. 2)

ISBN 978-5-0065-3644-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Доула. Часть II. Становление.» это продолжение моей повести «Доула. Часть I. Начало.» написанной год назад.

1. Там, за углом

Все, что ни есть на свете, располагается в каком-то пространстве. В буддизме словом пространство обозначается не только некий объем территории, но также и один из пяти, первый первоэлемент которого начинается само существование всего живого. Действительно, чтобы что-то существовало, оно должно где-то поместиться. А поместившись, оно изменяет все окружавшие пространство, создавая новую структуру, новый узор, новую вибрацию.

У каждого человека есть свое любимое место в квартире, на работе, в городе где он живет, иногда несколько мест. Каждое место имеет свою историю, и чем дольше это место существует, тем больше оно вплетены в историю окружающих его, прилегающих к нему мест. Например, при упоминании Свечного переулка все, кто смотрел фильм «Петербургские тайны», сразу вспоминают Елену Яковлеву в роли обманутой влюбленной, у которой еще и ребенка новорожденного украли. И хотя сценарий фильма – это вольность чьего-то творческого ума, а все-таки уже место из истории не выдернуть, равно как историю от места не отделить.

Точно так с любым другим указанным в связи с какими-то событиями местом. Поэтому, описание места иногда предвосхищает сами события, словно опережая, как рельсы опережают травмай, чтобы дать ему место для движения.

Зимнее утро, как и зимний вечер в Петербурге, создает особый налет ожидания чего-то волшебного и необычного, даже если взять самый обычный район и обычными домами. Но если взять центральную часть города, то это уже полноформатные декорации к импровизированному спектаклю, которые не имеет ни конца, ни начала, и вечно длится, сменяя эпохи.

Самая необычная улица в Санкт-Петербурге – улица Правды.

В 1997 году на улице Правды появился «изумрудный дворик», населённый сказочными персонажами: Страшила, Железный дровосек, Лев, добрые волшебницы Стелла и Виллина, Фарамант, а также Людоед, Бастинда, и Саблезубые тигры. А на самой улице появились необычные скульптуры.

Скульптура «Организатор» («Режиссер») напротив Санкт-Петербургского Института Кино и Телевидения. Скульпторы Дмитрий и Даниил Каминкеры.

Само здание Санкт-Петербургского государственного университета кино и телевидения (СПбГУКиТ) – это бывшие училищный совет Синода и Церковь св. Александра Невского в память Императора Александра III.

1898—1901 годы, архитектор Померанцев А. Н.

Далее, бывшая 1-я мужская гимназия с церковью Преображения Господня, ныне школа №321, Санкт-Петербург, Социалистическая ул., 7.

Собака Гаврюша – памятник «Доброй собаке», Санкт-Петербург, сквер на улице Правды. Скульптор В. А. Сиваков, архитектор Л. В. Домрачева.

Композиция «Три ангела» на улице Правды, автора Борис Сергеев, скульптура создана в память о трех церквях, ранее находившихся поблизости – Иоанна Предтечи, Святого Александра Невского при училище Синода (ул. Правды, д.13) и Преображения Господня.

Скульптура «Слепой» или «Одинокий», автор Дмитрий Каминкер, расположена на пересечении улиц Социалистической и Правды.

Декоративное сооружение «Людоед», двор домов 2—8 на улице Правды.

Для одной совсем небольшой улицы, такое количество необычных скульптур и зданий с двойной временной ценностью, в прошлом и в настоящем, кажется нарочитым. Что это, музей под открытым небом? Но и это еще все.

Фонари! На улице Правды невысокие, неяркие, стилизованные под серебряный век фонари. Когда идет снег, они создают атмосферу благодати, снежинки в лучах превращаются в звездные плеяды и завихренья, кружения, и волнующего ожидания, что вот – вот что-то начнется…

Именно здесь проходила моя преддипломная медицинская практика, в обычной городской поликлинике.

Необычным было то, что каждое декабрьские утро я, преодолевая сон и накопившуюся за годы учебы усталость, почти бежала от метро Владимирская по Большой Московской, и дальше на улицу Правды, в свое сбывающееся Будущее. Уже тогда я влюбилась в каждый фонарь, в каждый брусочками, каждую плиточки и лавочку на улице Правды.

Именно там, за углом, начинался портал того самого «Потом», которое я рисовала себе, поступая в медицинский. Благодаря усилиям нашего куратора, Оксаны Андреевны, я получила лучший подарок к Новому году: успела после ковида запрыгнуть в последний поток практический занятий в декабре, хотя и с другой группой. Я была счастлива, теперь я успевала выйти на зимнюю сессию!

Разглядывая из окна актового зала поликлиники фигуру Иисуса Христа в свете фонарей на соседнем здании, я думала: «Я хочу быть, жить, работать в этих стенах, и чтобы эти фонари светили мне каждый декабрь!» Это был первый декабрь, когда я не молчала потерянно, проваливаясь в пустоту, о смерти новорожденного сына, а гордилась тем, что смогла исполнить свою мечту: медицина стала моей профессией. А улица Правды стала моей любимой улицей в Санкт-Петербурге.

2. Очень высокая квалификация

Тот декабрь был волшебным, хотя я с трудом стояла на ногах. На практике нам выдали электронный градусник, и расписали график- кто когда стоит с ним на входе в поликлинику, измеряет температуру пациентам. Я уже виртуозно владела этим градусником, и терять на это две недель выпускного курса было невероятно обидно. Поэтому, я отправилась к главной сестре поликлиники.

– Татьяна Александровна, я очень хочу научиться на этой практике чему-то полезному. Поставьте меня в процедурный!

– А ты умеешь брать кровь из вены?

– Вот в том и дело, что нет! Через полгода диплом, а я не умею брать кровь из вены! – отчаянно вскрикнула я.

Татьяна Александровна слегка улыбнулась, положила ладонь на стол, несколько раз похлопала ладонью. Молча вышла из кабинета.

Минут через пять она вернулась:

– Хорошо, идешь в процедурный. Но тогда, без опозданий, в 8:00 в форме быть на месте, лучше в 7:30. Девочки согласились взять тебя.

Девочки, опытные медсестры с 25 летним стажем работы в реанимации, поставили в процедурный третий столик, выдали мне необходимые компоненты, и… разрешили мне затягивать резинку на плече пациента, и трогать пальцем вздувшуюся вену, чтобы я тренировалась. У некоторых людей вены вообще не были видны, их можно было нащупать, только глубоко надавив пальцем.

– Старайся взять центральную, даже если и не видно, она хорошо даст кровь, – объясняла Светлана, – боковую может быть хорошо видно, но она быстро спадется, а у тебя четыре пробирки. Но если не достать центральную, бери боковую. Если и там не поднимается – бери на кисти.

Когда она все это говорила, у меня от одной мысли «брать на кисти» пересыхало во рту. Но наступил момент, когда Светлана заболела, и мы остались вдвоем с Элей против огромной толпы людей, которым срочно нужно сделать анализ крови.

Эля сама недавно переболела ковидом, хотя виду не подавала. Когда я жаловалась, что не чувствую онемевших ног, она только кивала: «У меня также!» «Руки холодные, трудно пальцы сгибать,» – шептала я. Эля кивала:" Та же история! " «До одиннадцати еще держусь, потом слабость страшная и голова гудит, как трансформатор,» – испуганно делилась я. «Я с утра пенталгин пью, тогда до двух можно продержаться,» – сочувственно откликалась Эля. Я поняла, что ей точно также плохо, но она все делает так, словно ничего этого нет. Я перестала думать про ноги, руки и голову, и стала думать про вены пациентов.

Два дня Эля продержалась одна, я только затягивала стрейчевую резинку на плече. На третий день Эля скомандовал: «Бери иглу, вкручивай в вакутейнер! Пробирки готовь под левую руку, вата со спиртом между пальцев. Следующий пациент твой, иначе не успеем до 11 часов!» А в 11 часов машина забирает кровь в лабораторию.

Мне бы хотелось написать, что у меня получилось все и сразу. Первый день – да, так и было, потому что я брала кровь только у людей, чьи вены можно было найти с закрытыми глазами. Но бывало и так, что в первую пробирку кровь шла отлично, а во вторую – уже не шла совсем. Я очень нервничала, звала на помощь Элю. Наконец, я поняла, что скорость – не мой конек, но зато мой конек- точность. Помогла мне в этом Эля.

– Не смотри глазами, они обманут! Пальцами смотри, вот твои глаза! – шептала мне Эля.

В этот момент я поняла суть. Я, массажист с 25 летним стажем, поняла, что здесь тот же самый принцип – не смотри глазами, чувствуй пальцами!

Выйдя с больничного, Светлана, понаблюдав мою работу, коротко бросила:

– Молодец, взяла вену.

Я ликовала!!!

В той же самой поликлинике в апреле я проходила и последнюю свою учебную практику, каждый день делая по 60 кардиограмм. Это были обычные будни кабинета функциональной диагностики, самые обычные, и никто не говорил, что много или тяжело – просто, работа.

В июне я защитила с отличием диплом по теме сестринского ухода за больными после инсульта, а по-научному – острой недостаточности мозгового кровообращения. По регламенту защита должна уложиться в 12 минут. У меня вылезало за 20. Я резала и пилила, пытаясь влезть в регламент. На генеральной репетиции, услышав мою речь, Оксана Андреевна резюмировала:

– Все верни как было вначале! Не думай про минуты, у тебя хорошая работа, но ее надо донести.

У меня было настоящее исследование, я 11 лет занималась восстановлением людей после онмк, прочитала библиотеку на эту тему. Я подготовила анкеты для родственников больных, самих больных и врачей, которые работали с онмк, и обобщила эти сведения в своей работе. Преподаватели слушали с неподдельным интересом, никто не смотрел на часы, смотрели на меня.

А через два дня после защиты диплома я заболела ковидом. На вручение своего красного диплома я не попала. На аккредитацию тоже. Моя мечта начать работать на улице Правды повисла в жарком июльском воздухе страшного лета 2021 года. Пока я болела, меня поддерживали друзья, приносили и вешали на дверь пакеты с едой, с лекарствами, особенно сильно помогала та самая Светлана, с которой я стояла в процедурном. Больницы были переполнены, поэтому скорую я не вызывала… за день я получала по пять сообщений, что умер кто-то из знакомых…

Проболев полтора месяца, я, конечно, не могла делать массажи. Надо было срочно устраиваться на работу. У меня есть диплом инженера, но я хотела уже работать в медицине. Без аккредитации я могла рассчитывать только на должность регистратора либо санитарки, поскольку еще на втором курсе мы все получили квалификацию «младшей медсестры». Я написала про свою ситуацию в вацап главной сестре госпиталя, в котором тоже проходила одну из практик. «Я в больнице с ковидом, через пару недель напишите мне!» – ответила Валентина Ивановна.

Через пару недель мы встретились. Она прекрасно понимала, что я не могу держать швабру. Но она знала меня, как отличного массажиста. Аккредитацию по массажу я тоже проболела, встать на эту должность тоже не могла.

Мы не обсуждали ковид – мы обе выжили, этого было достаточно.

– Полы Вы мыть не сможете, это понятно. Будете на входе мерить температуру электронным градусником, пока не пройдете аккредитацию.

Вот он меня и догнал, электронный градусник! Вот оно, исполнение Мечты – красный диплом с отличием, плюс красный диплом по массажу, чтобы мерить температуру электронным градусником!

Я понимала, что это для меня лучший вариант, потому что даже просто стоять мне было тяжело, а шариковая ручка падала из моих пальцев, как только я переставала думать о том, что эту ручку надо крепко сжимать. Проходя медкомиссию при устройстве на работу, я попала на прием к опытному неврологу. Она, осмотрев меня, сверкнула глазами, сжала губы, выписала на листочке штук шесть препаратов.

– По-хорошему, я сейчас должна вызвать скорую, и отправить Вас в больницу. А не на работу принимать.

– Я не поеду в больницу, но я Вас понимаю.

– Вы понимаете? Все лекарства принимать неукоснительно. Я буду наблюдать за Вами. Через три дня зайдите ко мне показаться.

С августа до ноября я работала электронным градусником. С наступлением холодов, мне дали огромный халат, который влезал на теплую куртку, чтобы я не замерзла от сквозняка открывающейся непрерывно входной двери. Глядя на врачей, которые по 8 часов работали в приемных ковидных боксах в пластиковых комбинезонах и респираторах, я понимала, что мне повезло: я могу дышать сквозь обычную маску, в любой момент попить чаю и съесть бутерброд. Я чувствовала себя большой удачницей, и до сих пор с огромной благодарностью думаю про Валентину Ивановну, которая взяла меня на работу, прекрасно понимая, что работать я совершенно никем не могу… В этот период, как никогда раньше, мне пригодились все мои знания по реабилитации.

3. Если друг оказался вдруг

У меня есть такая черта характера – если мне человек нравится, я почему-то уверена, что и я ему нравлюсь. Это что-то из детства, я легко знакомлюсь, и у меня впечатление, что все друг другу желают счастья и успеха. Постепенно становится понятно, что направление ума у всех разное, иногда совпадает, иногда нет. У каждого свой опыт за плечами, поэтому нужно некоторое время понаблюдать, присмотреться, чтобы увидеть точки соприкосновения.

К моменту, когда я попала на аккредитацию, это был уже ноябрь, я уже заранее была определена на отделение, где была вакансия. Хотя я была в статусе санитаркой, все знали, что я скоро буду работать медсестрой, и принимала меня на отделение уже работающая там медсестра Алена. С первого знакомства с Алëной я прониклась к ней симпатией, прежде всего потому, что на столе у неё лежало фото котенка. Оказалось, что она не смогла его спасти, и сильно об этом переживала, то есть старалась пережить. Мы разговорились на тему кошек, дома, семьи, детей, и много чем поделились друг с другом. Алена упомянула, что ей не нравится её фамилия, что словно она несчастливая или негармоничная. Я тут же поделилась с ней телефоном нумеролога, которая может просчитать имя, и подсказать, надо ли менять и на какое именно. В итоге, через несколько месяцев она поменяла фамилию. Но в тот момент, мы просто делились разного рода приключениями, у кого что по жизни вышло. В какой-то момент я рассказала ей про то, что у меня на родах умер ребенок, мой сын Николай. В этот момент, она расширила глаза, и заговорила вдруг шепотом:

– Ты про это не рассказывай Полине Васильевне, у неё такая же история, но она про это совсем говорить не может. У неё это случилось два года назад. Ты её не расстраивай.

Это замечание выглядело как сочувствие к Полине Васильевне, но я физически ощутила его как красный флажок: не подходи близко к Полине Васильевне. Нужно было это себе отметить, но я отмахнулась от этого странного ощущения турникета, перед которым меня почему-то хотят остановить. Я уговорила себя, что это просто у Алены такая грубоватая забота о заведующей отделением. Но это был очень важный момент, потому что уже тогда началось программирование моего поведение – сюда ходи, сюда не ходи.

Спустя пару дней, Алена мне позвонила после работы, и спросила что-то, по работе, какую-то нужно было поставить печать или подпись на какой-то документ, а в мои обязанности входило относить документы на подпись начальству. Но я уже дошла до метро и возвращаться было далеко, я сказала:

– Давай завтра с утра я это сделаю, сегодня уже в любом случае поздно?

– Да, главное, вспомни с утра! А еще я хотела тебя предупредить…

И дальше я услышала монолог минут примерно на двадцать, не меньше, потому что у меня затекла рука, которая держала телефон. Алена дала мне очень подробную инструкцию на тему того, как мне нужно игнорировать одного из врачей, по причине того, что этот врач заведомо плохо относится к Полине Васильевне, поэтому моя задача: не выполнять никаких просьб и заданий этого врача.

Это выглядело как минимум странно, но у меня было желание завершить разговор, и я согласилась со всеми доводами, пообещала быть бдительной. Я поняла, что на отделении идет какая-то идеологическая война, но суть её была не ясна. Зато было ясно, что любое взаимодействие с опальным врачом может иметь какие-то негативные последствия. Это был уже более яркий красный флажок, но я опять убедила себя в том, что Алена просто делится со мной важными акцентами.

Дружба Алены с Полиной Васильевной выглядела очень настоящей. После каждого приёма Полина Васильевна подробно жаловалась на тупость и занудство пациентов, которые реально тупили, не больше, чем каждый из нас с вами в момент болезни. Алена поддерживала и давала максимум эмпатии, искренней или нет, но заведующая розовела на глазах, и постепенно разговор переходил на другие сферы жизни.

Но меня заинтересовало, почему за несколько лет работы на отделении, Алена так и не заняла должность старшей сестры. Оказалось, что заведующая не уверена в компетенции Алены в отношении оформления документов. Выяснила я это шквалом прямых вопросов. Совершенно не сопоставляя своё положение в должности санитарки и статус заведующей отделения, я стала ей задавать весьма провокационные вопросы, на которые она очень ясно отвечала, и в результате я поняла суть ситуации. Но то, как активно я этим интересовалась, не осталось без внимания. Вероятно, Полина Васильевна сделала вывод, что я сама намереваюсь занять место старшей медсестры, после аккредитации. На самом деле, любой подумал бы так. Но в реальности, я просто пыталась понять – почему Алену не ставят на эту должность.

В результате, буквально через неделю после моей аккредитации, Алену перевели на должность старшей сестры. Так нечаянно я способствовала её повышению. Одновременно, я получила подтверждение, что Полина Васильевна не хочет чужих людей на отделении, хоть бы и сильно умных, но чужих. А меня взяли только потому, что, пообщавшись со мной, Алена дала «добро» на мое принятие.

Все эти нюансы кажутся не существенными, но в действительности они давали достаточно информации. Уже к тому моменту было ясно, что:

– заведующая вместе с Алёной составляют единую коалицию,

– другие врачи отделения воспринимаются как некоторая угроза, пусть и неявная, возможно потому, что все они были намного старше заведующей,

– не смотря на очень частые больничные, и пробелы в знаниях, Алена является приоритетным сотрудником.

У меня сложилось впечатление, что Алена когда-то была очень крутой, а потом что-то произошло. Рас спросив, я выяснила, что-то на работала с детьми в больнице, причем на терапии. Это нужны железные нервы, потому что сделать ребенку зондирование или просто взять кровь из вены – это надо быть глухим чтобы не оглохнуть, и при этом очень стойким, чтобы довести дело до результата. Теперь понятно было, почему Алену просто невозможно вывести из себя, она была просто гигантской непромокаемой жилеткой для любимой заведующей.

Вместо того, чтобы сделать для себя вывод о том, что нужно вести себя максимально скромно, чтобы находится в хороших о ношения с заведующей, я сделала полностью обратное. Я делилась своими знаниями по тибетской медицине, рассказывала про браслеты из натуральных камней, про психологические игры, про фестивали и конференции по психологии, про мои стихи, поо то как я маслом пишу картины. Мне казалось, что это интересно всем так же, как и мне. По какой-то причине я игнорировала множество знаков обратной связи, которые указывали на то, что моя радость от всего этого не встречает той симпатии, с которой я об этом говорю.

В январе я попросила отпуск, чтобы съездить к маме. У мамы умер муж, ей было очень тяжело, и своих проблем со здоровьем у неё хватало, а этот конец 11-летнего ада был хоть и ожидаем, но опустошил последние силы. Полина Васильевна пообещала, что даст отпуск, как только выйдет из новогоднего отпуска Алена.

Но сразу после отпуска, Алена ушла на больничный, и мне опять отказали. А на больничный, надо сказать, ушло больше половины сотрудников, и я бегала между двумя отделениями, потому что и у нас, и у них заболели ковидом все медсестры и часть врачей. Я наивно полагала, что после такой ударной работы меня точно отпустят в отпуск к маме. За время отсутствия Алены, мы с Полиной Васильевной стали общаться больше и ближе, но как и просила Алена – я старалась не упоминать о своей тяжёлой потере сына во время родов, которая полностью изменила мои приоритеты в жизни.

В конце месяца нужно было сдать отчеты, их пришлось делать мне. Алена делала их обычно 4—5 дней, и я приготовилась к трудной работе. Но ничего сложного не оказалось в подсчёте категорий больных, по статусу и заболеванию. Я сделала это примерно за час, но не могла поверить, что это правда так просто. Я стала перепроверять предыдущие таблицы, которые делала Алена. Что-то у меня не сошлось, и я испугалась, что эту ошибку увидят и вернут документы, и показала заведующей.

По какой-то причине, а причина точно всегда есть, заведующая решила, что я жалуюсь на Алену, и стала защищать её, объяснять, почему здесь – именно так. Я попробовала объяснить, что я как раз об этом и переживаю, чтобы другие не увидели ошибку Алены, если вдруг ошибка есть – но это было бесполезно. Полина Васильевна высказала мне, что я не командный человек и не ценю дух сотрудничества.

Я растерялась. То есть отнести заведомо неверные документы на подпись, где могут проверить, как и я, и увидеть эту ошибку – это называлось дух сотрудничества. А то, что я показываю эту ошибку, как я это видела, предлагая все исправить – это предательство. Я не могла уловить эту логику, но я поняла уже, что я вообще не понимаю истинную картину отношений на отделении.

Я очень любила Алену, делилась с ней всякими лайфхаками, рассказывала про распродажи и про Луизу Хэй, мне казалось, что ты очень близки, и она даже пригласила меня к себе на Новый год! Но я не поехала, я не праздную Новый год, именно потому, что в декабре у меня умер сын.

Когда мне предложили перейти на другое отделение, пока Алена болела – я сказала, что чувствовала:

– Мне будет не хватать Алены, и она наверняка тоже во мне нуждается, мне кажется, она будет против.

Спустя неделю меня снова пригласили перейти на отделение лор – и я опять сказала, что мне нравится работать с Алёной, мы дружим, и мне неловко оставить её одну на отделении.

Эта детская реакция вызвала большое недоумение, и главная сестра мне сказала:

– Вам нужно больше размышлять о своей ситуации, а не беспокоиться о других.

Эти слова были пророчеством. Когда Алена вышла с больничного, а был уже конец февраля 2022 года, и я снова подошла к заведующей с просьбой об отпуске, ответ был почти гневный:

– Какой отпуск, Андриана, посмотрите, что в мире творится!

– Но Вы же обещали, что я поеду к маме, как только Алена выйдет с больничного! – попыталась напомнить я.

– Вы не понимаете, что сейчас никто не может идти в отпуск? – закричала заведующая.

Я с ужасом поняла, что меня не просто обманули, но вообще не приняли в расчёт. А мама очень нуждалась во мне, мы не виделись два года из-за ковида!

В сильном волнении, я вышла из кабинета и пошла по коридору. На моем пути стояли несколько санитарок, переговариваясь между собой. Увидев меня, они дружно кивнули, и одна из них спросила:

– Ты какая-то сама не своя. Что-то стряслось?

– Да, стряслось! Наша заведующая сошла с ума! – выкрикнула я, и повертела пальцем у виска. От мысли, что я не смогу поехать к маме, я начала задыхаться, слезы выступили у меня на глазах. – В отпуск меня не отпускает! Опять неподходящий момент!

Через 20 минут заведующая вызвала меня в кабинет.

– Не только отпуска у Вас не будет, но и никаких отпрашиваний, к ветеринару или к стоматологу, и теперь я буду снимать с Вас баллы даже за выход в туалет, – чеканила Полина Васильевна, сощурив глаза.

– Вот как! Тогда, вероятно, нам пора попрощаться. Здесь так привыкли ненавидеть друг друга и при этом улыбаться, что я просто счастлива, что Вы все это сказали вслух. А к маме я все равно поеду.

Полина Васильевна от неожиданности расслабилась, отвела взгляд в окно, откинулась на спинку стула.

– Пишите рапорт об увольнении, я подпишу с завтрашнего дня, – почти спокойно сказала она.

– Нет, я долго ждала отпуска, и теперь мне нужно к нему подготовиться. Как положено, две недели я отработаю, и уйду. А Вы, когда будете в очередной раз показывать своим сотрудникам, какого Вы мнения об умственных способностях начальства, представляйте, что именно так говорят о Вас.