Гришенька

– Стало быть, ты не здешний?

– Именно так. Прибило сюда волнами жизни. Так и остался.

– Много тебе платят? На еду хватает?

– На заработок не жалуюсь, – пожал плечами Фёдор и подложил руки под голову, – спасибо, что вообще есть. А еду нам с Сидором неравнодушные сельчане часто приносят.

– Много ли тут молодых? – осторожно спросил Гриша, и в голосе это чувствовалось.

– Хочешь спросить про девушек, да? – тихо усмехнулся Федя, – не осуждаю. Да, заходят частенько.

– Наверняка ты первый парень тут на деревне.

– Да куда уж там! – снова посмеялся молодой каретник, – кто меня такого захочет?

Без роду, без племени. Кому я тут нужен такой. Ни кола, ни двора. Руки есть – и то хорошо.

– Ни у кого ещё без рук не случалось ни кола, ни двора.

– Пусть здешние девушки найдут себе местных парней, и будут они счастливы, – отмахнулся Фёдор, – я не хочу здесь никому в этом мешать.

Гриша сочувственно вздохнул, и не нашёл, что ответить. Так и уснул, убаюканный стрекотанием сверчков.

Глава 7

Утром Григорий проснулся укрытым потрёпанным кафтаном. Юноша недолго приходил в себя, рассматривал деревянный потолок каретного сарая, а потом прислушался к постукиванию металла, доносившегося снаружи.

Тогда Аксёнов встал, отряхнулся от сена и вышел наружу, подставляя своё молодое лицо лучам утреннего солнца.

– О, уже проснулся? – раздался голос нового товарища юноши.

Гриша повернул голову и улыбнулся. Теперь он рассматривал знакомца при дневном свете слегка издалека. Флёр какой-то необъяснимой не то загадочности, не то подлинной глубины души молодого каретника не ушёл вместе с ночью.

Аксёнов наконец подошёл ближе, держа в одной руке кафтан.

– О, это моё, брось там, в телегу, – неприхотливо сказал Фёдор, показывая рукой на повозку неподалёку.

Григорий, впрочем, без лишних вопросов так и сделал. Сам того не желая, он теперь знал о том, что эта одежда оказалась на нём с утра неслучайно. Это было так… необычно?.. и одновременно приятно. За молодым человеком ещё никогда так не ухаживали. Нет, конечно, Мишель помогал в учебном заведении чем мог, но и сам создавал проблем.

– Я как раз ваш драндулет заканчиваю, – усмехнулся молодой каретник, потрясывая головой и ровняя молотком последнюю деталь.

Ему тоже было слегка неловко встречать теперь при свете дня человека, которому ответно изливал душу целую ночь до этого.

– Значит, ты рано встал, – сказал наконец хоть что-то Гриша.

– Как обычно, – пожал плечами Федя, – да и к тому же, хотелось быстрее закончить и… – тут он оглянулся и спросил, – завтракать будешь?

– Если не буду тебя объедать, – отвёл взгляд Аксёнов.

– К чему такие скромности, почтовая станция для того и создана, чтобы ублажать желания путников. По идее.

С этими словами Фёдор подошёл к юноше и вложил ему в руку хлеб. Он мельком взглянул в чужие глаза, будто стараясь незаметно их рассмотреть, а потом отошёл к бричке.

– И поди молока возьми у Сидора. С утра надои принесли. Скажи ему, что от меня, – добавил Федя перед тем, как снова зазвучал молоток.

Когда Григорий только подошёл к домику смотрителя и занёс руку, чтобы постучать в окошко, оно открылось само. Седовласый старичок с густой короткой бородкой двумя руками протягивал кувшин свежего молока. Юноша открыл рот, чтобы что-то сказать, но смотритель его опередил:

– Берите-берите, милостивый государь, только принесли.

Тогда Аксёнов неловко кивнул и удалился.

. . .

– Послушай, мне… всё-таки надо к матери… – тихо начал Гриша, задумчиво держа кувшин в руках и сидя на бревне у вчерашнего кострища.

Фёдор как раз закончил работу, снял свой фартук и снова остался голым по пояс. Он хотел пойти умыться, но тон беседы, судя по всему, обещал быть интимным.

Молодой человек решил поддержать своего гостя и поэтому присел рядом.

– Успеть бы на похороны… – добавил Аксёнов, покачивая головой.

– Поехали, – кратко, но вполне ясно сказал на выдохе Федя.

Григорий поднял глаза и посмотрел на товарища:

– Ты?..

– Поехали, – подтвердил свои слова кивком молодой каретник, – это ведь правда важно.

– Ты разве сможешь здесь всё оставить?..

– Почему нет? Тут работы-то, – развёл руками Фёдор, – дай бог кто проедет за месяц.

Да и у Сидора деревня есть. Помогут в любом случае.

– Если ты так говоришь…

– Ты поедешь со мной?

Услышав прямой вопрос, Аксёнов немного задумался. С одной стороны, не хотелось своим появлением нарушать здесь текущее положение вещей, но этот человек так приветлив с ним…

– Да, – закивал головой Гриша и с надеждой взглянул на собеседника.

– Тогда ешь, а я умоюсь и приду, – заключил молодой каретник и встал.

Он ушёл за сарай, а юнкер остался доедать свой завтрак.

Молодые люди стояли у повозки с дугообразной тканевой крышей.

– Я здесь, можно сказать, живу, – пояснил Фёдор, показывая внутри тележки свои немногочисленные вещи.

Григорий на всё это кивал, с интересом рассматривая, а потом вдруг раскрыл рот и посмотрел на товарища:

– А как же Миша?

– Что он приедет и не найдёт нас? – уточнил Федя.

– Именно, – удивляясь, что не нужно ничего пояснять, произнёс Аксёнов.

– Давай просто оставим ему записку у Сидора. Я напишу, – всё так же непринуждённо отвечал молодой человек.

– Сам напишешь? – снова удивлялся юнкер.

– Но-но, грамоте я обучен, – усмехнулся молодой каретник, чуть приподнимая подбородок, а потом отошёл, – сейчас вернусь.

И опять Грише не оставалось ничего делать. Пока он ждал товарища, то стал рассматривать починенную бричку. Работа и впрямь была чуть ли не ювелирная.

Совсем не было видно, что что-то было погнуто, сломано или вовсе отлетело на дорогу. Несмотря на то, что транспорт вообще мало интересовал юношу, тут он даже незаметно для себя улыбнулся и посмотрел вслед ушедшему мастеру. Это был совершенно необыкновенный, как казалось Аксёнову, человек. Григорий вряд ли бы смог назвать что именно его так притягивает в нём, мог лишь признать факт того, что это действительно так. После разговоров с Фёдором на душе становилось легче, и Аксёнов уже предвкушал эту долгую дорогу с такими же долгими разговорами по душам на пути.

Тут вернулся и молодой каретник с запиской в руках. Он отдал её Грише, и сам стал одеваться.

– Прочитай, так ли я написал, – попросил Фёдор, пока заправлял в штаны бледно-серую от времени рубашку.

– Конечно, – отозвался Аксёнов и взглянул на текст.

Стоит ли говорить, что он его полностью устроил. Даже сам он лучше и понятнее бы не написал и не попросил у Смирнова прощения.

– А ты не хочешь отправить? – отдал обратно записку Григорий.

– Не смеши, – махнул рукой Федя, – быстрее будет, если он вернётся и увидит её.

– Ты же вроде должен защищать честь своей почтовой станции.

– Боже упаси, – усмехнулся молодой каретник, запрягая лошадь в яблочко из соседнего сарая, – чтобы она ещё моей была, ха-ха. Смилуйся.

– Ну коли так, значит ничего тебя здесь не держит.

– Верно. Запрыгивай, – кивнул Фёдор и выехал на повозке на главную дорогу.

Гриша забрался внутрь и про себя удивился тому, что даже не встал вопрос кто будет вести.

– На главную дорогу попадём, а там уже ты мне покажешь куда ехать, – не отвлекаясь от пути, проговорил молодой каретник.

– Я в дорогах не силён, – тихо признался Аксёнов, сидя на боковой лавке под навесом и тоже смотря вперёд, – прости меня, Федя.

– Ничего страшного, – неприхотливо ответил тот, взглянув на собеседника, – где семья твоя живёт?

– В Перемышле.

Молодой каретник вскинул голову, прикидывая что-то, а потом повеселел:

– Не печалься, знаю я примерно куда ехать. Представляю себе.

– Спасибо, что помогаешь мне, – робко улыбнулся Гриша и добавил, – хотя совершенно не должен этого делать.

– Хорошему человеку подсобить – всегда в радость, – отзывался Фёдор, – к тому же, говорят, рядом, в Оптиной Пустыни, клирос хорошо поёт.

– А на что это тебе?

Разговор обещал быть интересным. Григорий во всяком случае не мог предположить, как связано каретное дело с клиросом.

– Нравится пение их слушать. Ты бы мне очень услужил, если бы сводил меня туда.

– Мне бы очень хотелось порадовать тебя, но, к сожалению, ничего не смогу обещать. Даже… – Аксёнов немного запнулся, – даже не знаю ещё как именно я на похоронах буду присутствовать.

– А в чём дело? Тебе что-то угрожает? – насторожился молодой каретник.

– Можно сказать и так… – вздохнул Гриша.

Фёдор молчал, чтобы не сбить юношу, если вдруг он захочет продолжить. Так и случилось. Монотонное позвякивание снаряжения на подвижных боках лошадки и стук её копыт немного успокаивали юношу, поэтому он глубоко вздохнул, подсел ближе и заговорил тихим голосом:

– Как матушка почила… Чувствую, отцу теперь никто не помешает и мной заняться. Запрёт меня в поместье и заставит взять всё на себя. Крестьян, семью, земли…

– Чем же это плохо?

Григорий остановился и резко посмотрел на собеседника. Тогда Фёдор понял, что не совсем ясно выразился, поэтому добавил:

– Я из любопытства спрашиваю, не из осуждения.

Гриша заметно смягчился. Он расслабил брови, за мгновение до этого сдвинув их, а потом продолжил:

– Не самым честным трудом это всё заработано. Да и не мало крови и пота моих домочадцев напрасно вложено. Не хочу лишать своих младших сестёр и братьев хлеба, ведь не их это вина, но и свои руки я марать в этом не хочу, – юноша от волнения поджал губы, – и так отец за мной слуг посылает, чтобы те разыскивали меня, так ещё и тот мужчина, назвавший меня музой…

Федя молчал, но немой вопрос был явно написан на его лице.

– Схватил меня за руку в коридоре, – продолжал пламенно рассказывать Аксёнов, – назвал меня своей музой, тоже хотел забрать с собой. Он сказал, что я тенор альтино…. Уж не знаю, что хотел со мной сделать этот человек, но, признаться, мне страшно. Ищут меня со всех сторон. Будто это я разбойник какой-то…

Григорий снова вздохнул, чтобы немного унять дрожь в руках и пролепетал:

– Мишенька обещался защищать меня, когда оба вышли на мой след в юнкерской школе.

– Со мной тебе тоже бояться нечего, – спокойно заверил Фёдор.

Глава 8

Молодой каретник не соврал. Он вывел коня на главную дорогу, и вот они вместе с Григорием уже несколько часов, до темноты, неспешно, чтобы не угодить в ухаб или яму, ехали по дороге посреди василькового поля. Хоть уже смеркалось, синева цветов всё равно была отчётливо видна. Аксёнов, выглядывая из повозки, наслаждался этой красотой.

Но вдруг он отвлёкся на другое. Его заволновало замедлившееся дыхание Фёдора и его еле различимое «клевание» носом. Чтобы наверняка быть замеченным, Гриша приложил свою ладонь к спине товарища и тихо обратился:

– Федюша, не пора ли отдохнуть?

Молодой каретник немного вздрогнул, когда почувствовал тепло чужой ладони, а потом и вовсе, не отдавая себе в этом отчёт, улыбнулся. Всё-таки «Федюшей» он ещё в жизни назван не был.

Фёдор остановил коня и повернулся с приветливой улыбкой на лице.

– Я мог постараться хоть до рассвета. Тебе всё-таки нужно успеть к матери.

– Мама уже… бесполезно к ней спешить, – вздохнул Аксёнов, но после приободрился и сам, завидев чужую улыбку, – я слишком благодарен тебе. Отдохни, прошу тебя.

– Не стоит…

– Я поставлю повозку на обочину, забирайся внутрь, – будто не хотел слушать юноша.

Но Федя перечить ему и не стал. Он послушно покинул свой «пост» и уселся на полу повозки, а голову положил на борт сзади так, чтобы из-под навеса было видно ночное небо.

Григорий же взял в руки поводья и надоумил лошадь немного сойти с дороги. Теперь повозка стояла, окружённая синими цветами. Слезая, юноша даже провёл по ним рукой. До чего же мягкие были лепестки! А до чего красочные! Васильки еле заметно колыхались под тёплым июньским ветром, а край поля сливался с линией горизонта и постепенно уходил в небо. Ненадолго Гриша замер. Он твёрдо стоял на ногах, внимая этой небывалой тишине, разбавляемой лишь стрекотанием сверчков. А вокруг – ни души. До того тихо и спокойно, что можно было услышать собственную душу.

– Гриша? – тихо окликнул его молодой каретник, чтобы проверить здесь ли он ещё.

– Здесь я, здесь, – будто бы уже ответил на этот невысказанный вопрос Аксёнов и развернулся к повозке лицом.

Федя хоть и был уставшим, но не переставал улыбаться. И эта усталая улыбка приписывала моменту особое очарование.

– Коли отдыхать остановились, то спать пора, – неспешно добавил каретник, рассматривая собеседника.

– Хорошо.

Григорию уже приходилось путешествовать по всякому, поэтому без каких-либо предрассудков он также забрался в повозку и устроился рядом с новоиспечённым другом.

– Ложись да погляди туда, – отозвался в лёгкой темноте Фёдор и показал рукой вверх.

Юнкер сделал как велели и узрел ещё одну тайну неба. В поле всегда было так ярко видно звёзды. Они напоминали юноше о детстве, когда вместе с деревенскими детишками они допоздна засиживались на сеновале или ещё где, а, возвращаясь домой, всегда задирали голову и глазели в небо.

– Матушка говорила, – шёпотом начал Гриша, – что самая яркая звезда – это твой ангел-хранитель.

– Правда? – улыбнулся Федя и повернул голову к другу.

Его глазки цвета спелого ореха блестели в темноте, точно как те звёздочки на небе, а улыбка угадывалась даже так.

– Да, – заверил Аксёнов, а потом, смутившись, снова посмотрел в небо, – какая для тебя здесь самая яркая звезда?

– Вот эта, – показал пальцем молодой каретник, а потом снова повернул голову к другу.

Гриша улыбнулся, и щёки его потеплели.

– А мне вон та. Значит, наши ангелы-хранители здесь, с нами, Федя.

– Лучше зови так, как окликнул до этого. Мне понравилось.

– Федюшей?

– Да.

Григорий пожал плечами и согласился:

– Хорошо.

Да и чего бы не услужить приятному человеку.

– А мне матушка рассказывала, что звёзды – это глаза упокоившихся, что с заботой приглядывают за нами. Вероятно, и она среди них, – проговорил Фёдор.

– Твоя матушка… – начал было Гриша.

– И батюшка тоже, – кивком подтвердил молодой человек.

– Мне жаль, Федюша… – сострадательно произнёс Аксёнов со вздохом.

– Это было давно. Я своё уже отгоревал, – старался как можно беззаботнее сказать каретник, но в темноте слегка дрогнувший голос его выдал.

– Значит… вместе они, наши мамы, – заключил Григорий, чтобы поддержать товарища.

– Верно… – шёпотом выпалил Фёдор.

Тогда вдруг оба решили, что хватит смотреть на звёзды, поэтому забрались вглубь повозки. Федя достал домотканое потрёпанное одеяло из лоскутов и протянул его другу:

– Держи, мне не нужно. Или подложишь себе, или укроешься.

– Федюша, так нельзя, – покачал головой сидевший рядом Аксёнов, принимая одеяло, – вместе давай.

– Не волнуйся, мне не впервой.

– Так и мне, – признался юнкер.

– Правда?

Фёдор лёг на деревянные доски, служившие дном повозки, и повернулся к товарищу, оставляя ему место рядом.

– Конечно, – от неловкости улыбнулся Аксёнов, разворачивая одеяло, – я удирал от семьи как мог.

– Так приятно найти собеседника по душе, – тоже улыбнулся молодой каретник, а чёрные кудри упали ему на лоб.

– И мне, – кивнул Гриша, а потом наконец-таки лёг рядом.

На самом деле, юноше ещё столько всего хотелось обсудить с Фёдором, столько рассказать, но он отчётливо видел, как слипались у того глаза от усталости, поэтому, воздержавшись, лишь добавил:

– Спи крепко и спокойно.

На эти добрые слова Фёдор лишь улыбнулся, а потом послушно кивнул и блаженно закрыл глаза. Григорий пристроился рядом. Совсем скоро дыхание Феди стало медленным и размеренным. Тогда Аксёнов без опаски вгляделся в чужое лицо. Таких людей он ещё не видел. Черты лица Фёдора были такими гладкими и правильными.

Будто всё в нём было скроено хорошо. Григорий припомнил и то, как в первую ночь знакомства застал каретника без фартука. Бывают разве такие люди? Обычно они сильны лишь когда бодрствуют, а с приходом сна становятся уязвимыми и беззащитными. Фёдор был не такой. Даже сейчас Гриша ощущал его стойкость. Это было удивительно.

Юноша улыбнулся ему, а потом всё-таки укрыл его одеялом вместе с собой.

Глава 9

Первый раз в жизни молодой каретник проснулся неспешно. Когда он открыл глаза, солнце уже стояло высоко, а певчие птицы изо всех сил вытягивали свои складные трели. Молодой человек оглянулся, ведь спустя пару мгновений обнаружил себя на досках в одиночестве, заботливо укрытый одеялом.

– Гриша? – не проснувшимся ещё голосом произнёс Федя и резко приподнялся, усаживаясь.

Он тревожно оглядывал открывшийся на залитое светом васильковое поле, среди которого внезапно возник и потерянный каретником юноша.

– А, Федюша! – отозвался Григорий, неспешно переступая через цветы, и подошёл к навесу, – встал уже? Я не помешал тебе?

– Чем же ты мог бы мне помешать?.. – озарился улыбкой Фёдор, а потом вылез из повозки с помощью протянутой чужой ладони.

– Испей воды и сходи умойся, если нужно, – продолжил Аксёнов как бы непринуждённо, но в словах его явно угадывалась забота.

Гриша протянул товарищу двумя руками плошку с набранной в неё родниковой водой, другой посуды он попросту в повозке не нашёл. Прежде чем прикоснуться к посуде, Фёдор ещё раз взглянул в чужие глаза, а потом приложил свои руки к чужим и притянул плошку к губам. Аксёнова этот невольный трепет в пальцах заставил улыбнуться тоже. Юноша отвёл взгляд, и только капли студёной воды, случайно выскользнувшие из посудины на ладони, вновь привели его в чувство.

– Поди… Поди умойся… – тихо и торопливо проговорил Гриша, указывая в нужную сторону, – там, в низине… родник.

Молодой каретник ничего на это не ответил, а лишь опустил свои руки, кивнул и стал спускаться с пригорка. Молодой человек предполагал, что его друг хочет на мгновение побыть один.

Тем не менее, у подножия небольшого склона, куда и отправил его товарищ, действительно был родник. Федя присел у самого его истока и зачерпнул воды. Проточная влага приятно обволакивала колючим холодком пальцы, отчего те на секунду немели, а потом даровала свежий румянец щекам. Капли скатывались по загорелой шее и исчезали в вороте рубахи, впитываясь в ткань.

Гриша же остался стоять как был. По его ладоням в этот момент прокатывался жар. Он приложил их к ещё холодному дну плошки, чтобы те меньше подрагивали, а потом глубоко вздохнул и огляделся по сторонам.

При возвращении друга, Аксёнов уже сидел на козлах, держа в ладони что-то вроде свёртка, поэтому на каретника юноша сразу обратил внимание:

– Как тебе водица? – будничным тоном спросил он, чуть задирая голову, чтобы взглянуть на подошедшего.

Каштановые пряди тогда откинулись с его лба и осели на плечи.

– Если ты про ту, что была из посуды, то воды слаще я не пил, – с озорной улыбкой проговорил Федя, потряхивая ретивыми смольными кудрями на макушке и плюхаясь на козлах рядом.

– Я вот ещё собрал, держи, – быстро растерявши весь пыл, ответил Григорий и вложил в руки товарища кулёк из платка.

Платок тот был величиной с две ладони, и когда тот раскрылся, то из него покатились синие ягоды черники.

– А ты сам-то ел? – настороженно поинтересовался Фёдор и повернул голову.

– Да-да, конечно, – закивал Гриша и скорее отвернулся.

После этих слов Федя наконец выдохнул и смог есть. Чтобы не смущать товарища, закидывая ловкими пальцами ягоды в рот по одной, он встал и отошёл чуть подальше.

Конь преспокойно жевал траву вокруг повозки, а Аксёнов непонятно от чего продолжал румяниться. И никак ему было не остыть.

– Что ж за напасть-то, – пробурчал себе под нос Григорий, но тут же развернулся, когда его окликнули.

– Гришенька!

Юноша с трепетом забегал глазами, а потом сфокусировал взгляд на стоящем рядом Феде.

– Держи, – сказал тот и одел на голову друга венок из васильков.

Аксёнов хоть и видел, что было в руках у товарища, но ладонью всё равно провёл по шелковистым лепесткам, не отводя от Фёдора взгляда.

– За что мне это? – совершенно искренне спросил Гриша.

– Просто так, – добродушно пожал плечами молодой каретник, а потом вернулся на козлы, – едем дальше?

– Да… – растерянно от такой милости пролепетал Аксёнов, придерживая венок, – пожалуй, едем. Лошадь поена.

Григорий перелез в повозку и устроился на полу за козлами, чтобы головой выглядывать на дорогу. Федя же выждал пару секунд, пока конь поднимет голову, а потом слегка хлестнул его поводьями:

– Вперёд, пошла!

И повозка тронулась. Грише жаль было покидать это поле, будто он уже успел сродниться с ним.

 . . .

– Федюш, а как всё-таки твоё полное имя? – посреди пыльной летней дороги завёл вдруг беседу Аксёнов.

– А тебе зачем? – вроде серьёзно, а вроде и спокойно спросил молодой каретник, не повернув однако головы.

– Да просто любопытно, – пожал плечами Гриша, облокотившись о борт телеги, чтобы самому взглянуть на товарища, – как тебя по роду, как тебя по батюшке?

– По батюшке – не скажу, – сразу оговорился Федя, слегка сдвинув брови, – а фамилия… – молодой человек наклонил голову вниз и посмотрел в ответ, тихо усмехнувшись, – ты будешь смеяться.

– С чего бы мне? – недоумевал юнкер.

– Вдовин, купчий сын, – сухо ответил Фёдор и со вздохом то ли от зноя, то ли от ещё чего добавил, – так всё и правда. Нету у меня сейчас на свете никого.

Аксёнов вздохнул вместе с ним, покачивая головой – не на тот ответ он рассчитывал, но всё же сказал задуманное:

– Просто я Григорий Фёдорович, мне показалось это забавным совпадением.

– Надо же, – качнул головой каретник, – мне теперь тоже. Это красиво. Тебе идёт.

– Благодарю…

– И васильки тебе тоже идут.

Аксёнов уже и впрямь так свыкся с венком, что совершенно позабыл о нём, поэтому тотчас же проверил рукой не слетел ли. Федя эти порывы увидел и поправил ему венок сам, высвободив для этого ладонь, зажав в другой поводья.

– Я знаю как василёк на латыни называется, – стал удачно уводить тему разговора в другое русло Григорий.

– Удиви меня, – по-доброму усмехнулся молодой каретник, снова взяв управление в две руки.

– Centaurea.

– «Василёк» всё-таки звучит красивее.

– Согласен.

– Выходит, вас там и латыни обучают? – заинтересовался спустя какое-то время поездки Фёдор.

– Не шибко много, – потряс головой Аксёнов, слегка разморённый летним зноем, – я больше сам учил. Книг много читаю.

– Похвастай тогда, что умеешь, – немного улыбнулся Федя, ведя лошадь в гору.

– Как же мне?

– А ты спой, – тут же ответил молодой каретник.

Он был весьма находчив, ведь желал проверить правда ли всё, что про Гришу говорят.

– Ты меня озадачил… – признался Аксёнов.

– Всё равно дорога длинная, спой, – просящим тоном повторил молодой человек.

Несмотря на своё смущение, Григорий был слишком уставшим от жаркой погоды за день, чтобы отпираться дальше. Ему в голову пришёл в тот момент только реквием, который ещё относительно недавно он исполнял, преисполнившись вдохновения, в музыкальном зале. Юноша набрал побольше воздуха в грудь:

– Lacrimosa…

Вдовин Федя слушал этот проникновенный голос и только диву давался, что такой вообще существует. Ему даже на секунду показалось, что около него снова поёт клирос, что он не ведёт лошадь по неровной дороге, а слушает издалека богослужение.

– Мочи больше нет, жарко… – проговорил вдруг Аксёнов, допев практически до конца.

Тогда мысли все в голове Фёдора рассеялись, как туман, а сам он вполоборота повернулся к другу:

– Умаялся?

– Немного… – кивнул Гриша, откидывая голову на бортик.

– Не сиди со мной, спрячься под навес.

– Потерплю, – слабо махнул рукой юнкер, – искупаться бы.

Молодой каретник убедился ещё раз, что с товарищем всё хорошо, а потом повернулся обратно и, вздохнув, увёл коня левее.

Глава 10

Телега раскачивалась, проезжаясь колёсами по дорожным ямам, а Аксёнов давно задремал под навесом под монотонный звук.

– Гриша, погляди, туда ли мы приехали? – окликнул его молодой каретник, останавливая лошадь, и только потом повернулся, – Гриша?

Фёдору представилось лицезреть, как друг его мирно спал на одеяле, бережно сложив венок васильковый рядом с собой. Вдовин глубоко вздохнул, будто пытаясь скинуть всю ту усталость, что накопилась на несколько дней поездки. Григорий всё это время старался быть с ним. Вероятно, они винил себя за то, что будет в управлении повозкой бесполезен, поэтому лишь бодрствовал вместе с товарищем и днём, и ночью. И лишь в последний юноша не смог удержаться и всё же заснул.