Между светом и тьмой. Легенда о Ловце душ

В покоях Совикуса царил полумрак, нарушаемый лишь слабым светом свечей, чьи языки пламени трепетали в бронзовых подсвечниках, отбрасывая длинные тени на стены. Их отблески играли на граненом бокале с вином, стоявшем на массивном столе из темного дуба, вырезанном с грубой простотой, но покрытым следами времени – царапинами и пятнами от чернил. Алые блики скользили по стопке старых свитков и пожелтевших карт, лежащих рядом, их края были истрепаны, а линии границ Альгарда и Эрденвальда выцвели от частого прикосновения пальцев. Воздух в комнате был тяжелым, пропитанным запахом воска, пергамента и легким привкусом металла, что висел в нем, как невидимая угроза, напоминая о присутствии чего-то большего. Совикус, первый советник короля, сидел в глубоком кресле, обитом выцветшей тканью, склонившись над одной из карт. Его длинные пальцы, тонкие и бледные, как кости, скользили по линиям северных границ, но холодный и острый, словно лезвие, взгляд был устремлен куда-то дальше – в глубины собственных мыслей, где зрела тень предчувствия. Он ждал, и это ожидание было почти осязаемым, как шепот, который пробирался сквозь тишину ночи, касаясь его разума.

Внезапно воздух сгустился, стал плотнее, будто само пространство сжалось под невидимым давлением. Тонкий аромат горьких трав – полыни и ядовитого плюща – наполнил комнату, смешиваясь с дымом камина, где тлели угли, отбрасывая слабое тепло на каменные плиты пола. Совикус медленно выпрямился, его движения были плавными, почти кошачьими, как у хищника, который почуял добычу. Он перевел взгляд на камин: огонь пылал ровно, освещая его худое лицо с острыми скулами и тонкими губами, что кривились в едва заметной усмешке. Но в этот миг пламя дрогнуло, словно от порыва ветра, которого не существовало в закрытой комнате. Оно вспыхнуло с новой силой, изменив цвет – золотистый свет сменился темно-синим, глубоким, как ночное небо перед грозой, а затем угас до почти черного, зловещего оттенка, словно поглощая все тепло. В его глубине зашевелились тени – сгустки темной энергии, бесформенные, но живые, с крохотными искрами, мерцающими, как угли в бездне. Это были хаотики, посланники Моргаса, чье присутствие он ощущал с той ночи, когда впервые принял их силу.

Раздался голос, низкий и властный, проникающий в каждую клетку тела Совикуса и заставляющий его кровь застыть:

– Иди на холм у северных границ, где завеса миров истончается перед натиском моей силы. Ночь Хаоса близка.

Он прикрыл глаза, позволяя словам осесть в сознании, как тяжелый камень в тихую воду. Голос был знакомым – Моргас, бог хаоса, чья воля давно вела его, словно невидимая нить, с тех пор, как он впервые вкусил дар тьмы. Эта новая сила пробудила в нем амбиции и жажду власти. Но в этот раз голос звучал иначе – ближе, реальнее, словно доносился не из Запретной Земли, а из самой комнаты, отзываясь эхом в стенах, в его костях, в его душе. Боги редко говорили напрямую, предпочитая знаки – стук в окно его покоев ворона, треск молнии в бурю, случайную фразу, что цепляла разум. Но эта ночь была особенной, и Совикус знал это, чувствовал каждой клеткой своего существа. Хаотики кружились в огне, не исчезали – их темная энергия осталась витать в воздухе, как шепот, который звал его к действию.

Когда голос затих, пламя в камине вернулось к своему обычному золотому сиянию, но тишина, которая последовала за этим, стала звенящей, почти осязаемой, будто натянутая струна, готовая лопнуть. Совикус глубоко вдохнул, чувствуя, как холод пробирается под его черную мантию, и медленно поднялся с кресла. Его шаги были бесшумны, когда он подошел к окну, чьи тяжелые створки обрамляли темное стекло, запотевшее от ночной сырости. За ним простирался замковый двор, залитый мертвенно-бледным светом луны, что пробивался сквозь рваные облака. Камни мостовой блестели от росы, а далекие башни вырисовывались на фоне неба, как стражи, охраняющие тайны Вальдхейма. Мир казался застывшим, словно ждал его решения, его следующего шага, и Совикус ощутил, как его сердце бьется чуть быстрее, чем обычно.

Он не мог ослушаться. Послание Моргаса было не просто просьбой – это был приказ, выжженный в его разуме, как раскаленное клеймо. Но покинуть замок означало оставить короля и его двор без темного влияния. Всеволод, несмотря на свою силу, становился все более уязвимым к шепоту хаотиков – дрожь рук на совете, пустой взгляд, который все замечали чаще, говорили о том, что тьма уже нашла изъян в его душе, за который можно зацепиться. Совикус стиснул край подоконника, его пальцы еще больше побелели от напряжения, а в груди шевельнулась тень сомнения: не слишком ли быстро он движется? Не заметит ли принцесса, чьи голубые глаза видели больше, чем она говорила, то влияние которое он оказывает на ее отца? Он должен был уйти так, чтобы никто не заподозрил правды, и это требовало плана.

Утро пришло с серым светом, который пробивался сквозь низкие облака, окутавшие Вальдхейм, как саван. Совикус готовился к аудиенции с королем, тщательно скрывая следы ночного беспокойства. Он надел свою черную бархатную мантию, чей подол шуршал по полу, и закрепил ее серебряной застежкой в форме спирали. Лицо его оставалось непроницаемым, как маска, но в глубине глаз мерцало предвкушение, смешанное с легкой тревогой – не перед Всеволодом, а перед тем, что ждало его на холме.

Двери тронного зала распахнулись с тяжелым скрипом, и Совикус вошел внутрь. Его мантия шуршала по каменному полу, движения были плавными, почти гипнотическими, но в каждом шаге ощущалась скрытая сила, что заставляла стражников напрячься.

Тронный зал встретил его суровым величием, сдерживающим дыхание хаоса ночи. Высокие колонны из серого камня, покрытые резьбой битв с Эрденвальдом, поднимались к сводчатому потолку, где тени факелов плясали, оживляя сцены прошлого – воинов с копьями, падающих зверей, горящие деревни. Факелы, закрепленные в железных кольцах, пылали ровно, но их свет казался слабее обычного, будто что-то высасывало тепло из зала. Узкие окна, обрамленные цветным стеклом, пропускали дневной свет, разрисовывая пол мозаикой из алых, синих и золотых бликов, которые дрожали под шагами входящих, как отражение тревоги, витающей в воздухе.

Стражники выстроились вдоль стен, их лица были суровыми, но в глазах мелькала тень беспокойства – они тоже чувствовали перемены, что пришли с ночью. Доспехи их, начищенные до блеска, отражали свет факелов, создавая призрачное мерцание, а руки крепко сжимали древки копий со сверкающими остротой наконечниками. Среди них стояли Валрик, Аден и Гримар – телохранители короля, чьи фигуры выделялись даже в этой шеренге. Валрик, высокий и широкоплечий, смотрел прямо перед собой. Аден, молодой и худой, с луком за спиной, нервно теребил перчатки, его острый взгляд скользил по залу. Гримар, молчаливый, с лицом, изрезанным шрамами, стоял неподвижно, но его топор на поясе слегка дрожал в руке, выдавая внутреннее напряжение. Когда Совикус проходил мимо, Валрик бросил на него короткий взгляд, Аден сжал перчатки сильнее, Гримар остался неподвижен, но его глаза сузились.

На троне, вырезанном из темного камня, восседал король Всеволод. Его фигура излучала силу, но в ней было что-то надломленное: пурпурный плащ, отороченный мехом горного волка, струился по плечам, а кольчужный воротник под ним блестел холодно, как лед. Седые волосы, собранные в тугой хвост, казались тусклее в сером свете, а глубоко посаженные глаза смотрели на Совикуса с усталой мудростью, но эта мудрость скрывала тень сомнения. Его рука лежала на подлокотнике, но пальцы то и дело сжимались, как будто он боролся с чем-то внутри.

Рядом стояла Диана, ее бордовое платье подчеркивало прямую осанку и решимость в голубых глазах. Черные волосы были заплетены в косы, уложенные аккуратно, но просто – знак, что она здесь не для красоты, а для дела. Она смотрела на Совикуса внимательно, и он чувствовал, как ее взгляд искал изъяны в его спокойствии. Чуть в стороне стоял Андрей, священник и наставник принцессы, в поношенной темно-синей рясе, что контрастировала с роскошью зала. Его лицо было спокойным, но пальцы сжимали деревянный символ Люминора, выдавая настороженность, и эта настороженность росла с каждым днем.

– Советник, – голос Всеволода разрезал тишину, глубокий и властный, но с легкой хрипотцой, которая появилась недавно, – что привело тебя ко мне?

Совикус склонился в поклоне, почтительно, но без лишней угодливости, его глаза на миг встретились с взглядом короля.

– Ваше Величество, мне необходимо покинуть Вальдхейм на некоторое время, – произнес он, голос его был ровным, но холодным. – Есть дело, требующее моего личного участия.

Всеволод слегка приподнял бровь, его пальцы сжали подлокотник сильнее, и тень за его спиной дрогнула, будто она не принадлежала королю, а жила своей жизнью. «Тени… громче…» – пробормотал он так тихо, это услышала только Диана, стоявшая ближе всех. Но она осталась неподвижна.

– Как долго ты пробудешь в отъезде? – спросил король, вглядываясь в советника с усталой настороженностью.

– Столько, сколько потребуется, – ответил Совикус, не отводя взгляда, его тон был гладким, но в нем чувствовался скрытый умысел.

– Ты всегда был верен мне, Совикус, – продолжил Всеволод, его голос стал мягче, но не утратил твердости, хотя в нем мелькнула тень сомнения. – Если ты считаешь это необходимым, я доверюсь твоему суждению. Но могу я знать, о каком деле идет речь?

Совикус чуть наклонил голову, его губы дрогнули в намеке на улыбку, тонкой и холодной, как лезвие.

– Лишь о деле государственной важности, Ваше Величество, о том, над чем мы думали на совете о Хротгаре, – ответил он. – Оно требует моей полной сосредоточенности и… личного присутствия.

Всеволод кивнул, его взгляд задержался на советнике чуть дольше, чем обычно, и тень за ним снова шевельнулась и уплотнилась, как сгусток темной энергии. «Тени…» – пробормотал он снова, и Совикус заметил, как Диана сжала кулаки. Несомненно, она догадывалась о чем-то.

– Тогда иди, – сказал король наконец, его голос был твердым, но усталым. – Я жду тебя обратно с хорошими новостями.

– Ваше доверие для меня – превыше всего, – произнес Совикус, склонив голову в знак благодарности, его слова были гладкими, как шелк, но в них таилась скрытая угроза.

Он развернулся так, что мантия взметнулась за ним, как крыло ворона, и направился к выходу. Диана смотрела ему вслед, ее дыхание стало глубже. Она вспомнила уроки Андрея о Моргасе, хаотиках, о том, как тьма ищет слабости, и холод пробежал по ее спине. Андрей, стоявший рядом, сжал символ Люминора сильнее, его взгляд следовал за Совикусом, но он промолчал.

Совикус вышел, двери закрылись за ним с тяжелым стуком, и зал погрузился в тишину. Диана бросила взгляд на отца – его рука дрожала на подлокотнике, глаза смотрели в пустоту, а тень за ним казалась живой. Валрик шагнул вперед, его голос прогремел: «Мой король, вы в порядке?» Всеволод кивнул, но движение было резким, почти судорожным.

Легкий шорох у дальней колонны заставил Диану вздрогнуть и повернуть голову. Там, в тени массивного столпа, стоял Теодор. Его силуэт, четкий, но словно растворяющийся в полумраке зала, источал спокойную уверенность. Диана знала: его ум и преданность бесценны. Он прислонился к колонне, будто давно ждал ее, но, заметив ее взгляд, выпрямился с едва уловимой настороженностью.Вскоре и Диана покинула тронный зал, ее шаги гулко отдавались в широком коридоре. Массивные колонны отбрасывали длинные тени, и они тянулись по полу, как когти, а высокие окна, обрамленные резным камнем, пропускали холодный свет, окрашивая стены в серые тона. Воздух пах воском, старым камнем и зимним ветром, который проникал сквозь щели, заставляя факелы мигать. Она остановилась у одного из окон, глядя на двор, где стражники сменяли посты, наконечники их копий сверкали в слабом свете, а голоса звучали резче, чем обычно. Диана размышляла о произошедшем. В тронном зале Совикус говорил спокойно, но в его голосе таилось нечто неуловимое, словно отголоски кошмаров из ее снов. Она вспомнила слова Марты о тенях, рассказ Теодора о стражниках и свои собственные страхи, оживающие в ее снах.

– Теодор, – тихо позвала она, подходя ближе. Ее голос, едва слышный в гулкой тишине коридора, дрожал от тревоги, и эта тревога сжимала ее сердце.

Юноша шагнул к ней, его глаза встретились с ее взглядом.

– Принцесса? – отозвался он, слегка наклонив голову.

Диана бросила быстрый взгляд на двери тронного зала, затем снова посмотрела на него.

– Мне нужно, чтобы ты проследил за Совикусом, – сказала она, понизив голос. – Узнай, куда он направляется, с кем встречается, что делает. Все, что сможешь.

Теодор моргнул, его брови приподнялись, но он быстро взял себя в руки.

– Советник… Он не заметит слежки? – спросил он, в его тоне мелькнула тревога.

Диана сжала губы, ее пальцы стиснули край платья.

– Он умен, и он опасен, – ответила она. – Ты должен быть осторожен, как тень. Не подходи близко, не показывайся ему на глаза, но следи за каждым его шагом. Мне нужно знать правду.

Теодор глубоко вдохнул, его плечи напряглись, но он кивнул.

– Я сделаю все возможное, принцесса, – сказал он, голос его стал тверже.

– И еще одно, – добавила Диана, ее глаза сузились. – Если что-то пойдет не так, если почувствуешь угрозу – сразу возвращайся ко мне. Не геройствуй. Твоя жизнь важнее.

Юноша слегка улыбнулся, в его взгляде мелькнула благодарность.

– Я вас не подведу, – пообещал он.

Он отступил в тень коридора, его фигура растворилась среди колонн, как призрак, и вскоре исчезла из виду. Диана осталась одна, стоя у окна. Холодный ветер коснулся ее лица, принеся с собой запах снега и далеких лесов. Она смотрела на небо, где облака сгущались, словно предвещая бурю. Сегодняшняя ночь была лишь началом – началом чего-то большего, что она пока не могла понять. Но интуиция подсказывала ей: Совикус скрывает тайну, способную разрушить все, что она любит.

Она сжала кулаки, ее дыхание стало глубже. «Моргас», – мелькнуло в ее голове. Это имя всплыло из рассказов Андрея, из книг в библиотеке, из теней, которые она видела в последние дни. Было ли это совпадением? Или ночь действительно несла с собой хаос, о котором предупреждали древние легенды? Диана не знала ответа, но чувствовала – время правды близко, и она должна быть готова встретить ее лицом к лицу.

Глава 8. Ночь Хаоса

Совикус шагал уверенно, сжимая уздечку коня. Его движения были размеренными, лишенными спешки, будто он следовал тропой, выжженной в памяти волей неведомой силы. Черный плащ развевался за спиной, как крылья ночной птицы, а капюшон скрывал лицо, оставляя видимыми лишь глаза – холодные, острые, словно клинки, пронзающие мрак. Дорога вела на север, к холму у границ, где, по зову Моргаса, его ждала судьба – ритуал, который должен был изменить все.

Воздух был пропитан чем-то странным, неуловимым, почти живым. Ветер шептал слова на давно мертвом языке, они цеплялись за разум, но ускользали от понимания. Деревья вдоль тропы дрожали, их голые ветви тянулись к небу, но не касались друг друга, словно боялись нарушить невидимую границу. Звезды тускло мерцали сквозь рваные облака, их свет был слабым, будто они прятались от того, что должно было свершиться этой ночью. Совикус чувствовал это всем своим существом – магия витала в воздухе, густая и тяжелая, как невидимая рука, которая вела его вперед. Все было готово, и он знал это.

Но он не был один.

Тень следовала за ним с тех пор, как он покинул стены Вальдхейма. Шаги ее были едва слышны, дыхание – слабым шепотом, заглушенным воем ветра, но Совикус ощущал ее присутствие. Это не была угроза, скорее неуклюжая попытка остаться незамеченным. Мальчишка. Худощавый, ловкий, не старше шестнадцати лет, он прятался за деревьями, замирал в зарослях, его темный плащ сливался с тенями. Но для Совикуса он был как открытая книга – магия в его венах, дар Моргаса, обостряла чувства до предела. Он слышал каждый шорох, ощущал малейшие колебания воздуха, знал, где мальчик ступает, даже не оборачиваясь.

Кто он? Случайный сирота, гонимый любопытством или голодом? Или чей-то посланник, чьи глаза следили за ним из тени? Совикус мог бы поймать его в один миг – достаточно было взгляда, чтобы заморозить его страхом, или жеста, чтобы тени разорвали его на куски. Но он не сделал этого, а просто шел дальше, позволяя мальчишке следовать за ним, как мотыльку, летящему на пламя. Моргас подаст знак, когда придет время, и тогда все станет ясно.

Лес вокруг становился гуще, деревья смыкались над тропой, образуя свод из голых ветвей, скрипящих под напором ветра. Земля под ногами была влажной, укрытой мхом и опавшими листьями, которые теперь шуршали под его сапогами. Вдалеке завыл волк, его голос разнесся над пустошами, но быстро угас, словно подавленный чем-то большим. Совикус не обращал внимания на звуки – его разум был занят только целью, что ждала впереди.

Дорога привела его к Гребню – маленькому поселку, затерянному в темных лесах на севере Альгарда. Низкие дома, крытые потускневшей черепицей, жались друг к другу, словно пытаясь укрыться от ночи. Запах гниющей древесины и сырого сена висел в воздухе, смешиваясь с дымом от угасающих очагов. Когда Совикус въехал в деревню на своем черном жеребце, тишина накрыла ее, как тяжелое одеяло. Жители, которые еще минуту назад сидели у костров или возились у домов, поспешно исчезли, захлопнув двери и ставни. Даже собаки, обычно не дающие проходу чужакам, притихли, забившись в тени.

Совикус чувствовал их взгляды – тени мелькали в щелях окон, лица прятались за дверными проемами, полные страха и недоверия. Это не был обычный страх перед чужаком. Люди Гребня знали его – не по имени, не по званию, а по тому, что исходило от него. Хаос пульсировал в его ауре, как невидимый огонь, и они ощущали его, пусть и не могли назвать. Напряжение висело в воздухе, густое и липкое, как предгрозовая духота.

Он не обратил на них внимания. Его путь лежал к таверне – старой каменной постройке с покосившейся вывеской, на которой едва читалось слово «Гребень». Дверь скрипнула, когда он вошел, и душный запах копченого мяса, дешевого эля и пота ударил в лицо. Внутри было тесно: деревянные столы, потемневшие от времени, стояли вплотную, а у стены сидели несколько крестьян, чьи лица были покрыты грязью и усталостью. Они замолчали, едва он переступил порог, их взгляды скользнули по нему и замерли, полные настороженности.

Трактирщик, пожилой мужчина с густыми седыми бровями и морщинистым лицом, молча шагнул к нему. Его руки дрожали, когда он ставил на стол кружку вина и глиняную миску с похлебкой – густой, с кусками картофеля и лука, плавающими в этом мутном бульоне.

– Тепло нынче, – буркнул он, словно эти слова были единственными, которые он смог выдавить из себя.

Совикус не ответил. Он сел, подтянув к себе миску, и начал есть, сосредоточившись на предстоящем. Ложка черпала похлебку медленно, размеренно, а вино оставалось нетронутым – багровая жидкость отражала свет единственной свечи на столе. Крестьяне шептались, бросая на него косые взгляды, но он не поднимал глаз. Его мысли были далеко – на холме, в тумане, где ждал Моргас.

Когда огни в деревне погасли и тишина стала почти невыносимой, мальчишка все еще следил за ним. Совикус чувствовал его – где-то в тени сеновала, за стеной таверны, он затаился, как мышь перед котом. Тень, что движется следом.

Теодор не спал. Он устроился в сеновале, прижавшись к грубым доскам – они пахли сыростью и старой соломой. Ночь становилась все тяжелее, воздух давил на плечи, словно сама тьма сгущалась вокруг него. Вдалеке, за лесом, поднимались черные облака, их края озарялись вспышками алого света, и его частички пробивались сквозь мрак. Это был знак – зловещий, необъяснимый, но он чувствовал его всем телом. Сердце билось быстро, но он заставлял себя дышать ровно, прячась в тени.

Он видел, как Совикус вошел в таверну, видел, как жители Гребня разбежались, словно крысы перед пожаром. Что-то было не так с этим человеком – не просто властность или холодность, а нечто более глубокое, что заставляло воздух дрожать вокруг него. Теодор сжал кулаки, вспоминая слова Дианы: «Будь осторожен. Он опасен». Она была права, и теперь он понимал это лучше, чем когда-либо.

Лес за деревней затих, поглощая последние звуки ночи – ни шороха листвы, ни криков сов. И в этот момент послышались шаги. Тяжелые, уверенные, с хрустом веток под ногами. Теодор напрягся, выглянув из-за досок. Пятеро фигур двигались к Совикусу, который стоял у края деревни, глядя в сторону леса. Разбойники. Их одежда была грязной, рваной, а ржавые клинки в руках тускло блестели в лунном свете. От них пахло потом и страхом, смешанным с жадностью.

– Эй, господин, чего один ночью? – насмешливо бросил один, долговязый, с кривыми зубами.

Совикус не шелохнулся. Его взгляд оставался холодным, как лед, лицо – неподвижным. Он не ответил, словно их слова были пустым шумом.

– Кошель бросай, – рявкнул второй, шагнув ближе и протянув руку с грязными пальцами.

Третий, самый крупный, с широкими плечами и шрамом через щеку, замер, вглядываясь в фигуру в плаще. Его глаза расширились, узнавание мелькнуло в них.

– Это… это же… – прошептал он, но голос его оборвался.

Совикус слегка приподнял руку. Тени вокруг него ожили – черные, извивающиеся, как змеи, они вспыхнули с шипением и рванулись вперед. Теодор затаил дыхание, вжавшись в стену.

Первый разбойник не успел вскрикнуть – тени обвили его голову, сжались, и его глаза вспыхнули алым, выгорая изнутри. Он рухнул, тело дернулось в агонии и затихло. Второй взвыл, когда его кожа почернела, покрываясь язвами, эти язвы лопались, как гнилые плоды. Его пальцы, сжимавшие кинжал, рассыпались в пыль, и он упал, хрипя. Третий открыл рот, но крик застрял в горле – щупальца теней втянули его в себя, поглотив, как волна поглощает камень. Четвертый бросился бежать, но пламя взвилось под его ногами, охватило тело, и через миг его кости осыпались черным пеплом, который быстро унес ветер. Последний, дрожащий, отступал, сжимая меч. Совикус повернул голову, его пальцы сжали воздух. Раздался влажный хруст – разбойник осел, кровь хлынула изо рта, глаза остекленели.

Теодор зажал рот рукой, чтобы не закричать. Он видел все – каждый удар, каждый ужасный конец. Сердце колотилось так громко, и он боялся, что Совикус это услышит. Но советник не обернулся. Он шагнул вперед, оставив тела лежать в пыли, и растворился в лесу.

Холм возвышался над лесом, скрытый густым туманом, клубившимся вокруг него, как живое существо. Древние камни, покрытые мхом и выщербленные временем, стояли кругом, их темные силуэты проступали сквозь дымку. Совикус вошел в этот круг, и воздух затрепетал, словно пробудившись от векового сна. Туман сгустился, стал плотнее, обволакивая его, как саван.

– Выходи, – произнес он спокойно, голос его был низким, резонировал с землей.

Туман дрогнул, расступился, и из его глубин выступила фигура. Теодор, притаившийся за деревом у подножия холма, замер. Это был не человек. Высокий, темный, как сама бездна, Моргас стоял перед Совикусом. Его рога, черные и изогнутые, поднимались в воздух, багровые глаза пылали, как угли в сердце вулкана, а тело окутывал плащ из теней, и эти тени шевелились, как живые.

Мальчик шагнул вперед, его ноги дрожали, но он не отступил. Бледный, с растрепанными волосами, он смотрел на Совикуса, не прячась больше.

– Ты знал, что я здесь? – спросил он, голос слабый, полный страха.

Советник кивнул, его взгляд был холодным, но в нем мелькнула тень сожаления.

– Ты не должен был следовать за мной, – сказал он. – Теперь у тебя есть выбор. Уйди и забудь все, что видел. Или…

Моргас шагнул ближе, и его голос раздался в разуме Теодора, не произнося слов вслух: «Ты выбрал не ту дорогу».

Тени рванулись вперед, быстрые, как молнии. Теодор вскрикнул, бросился бежать, но они поймали его, обвили, как сети. Его крик оборвался, поглощенный тьмой, и все вокруг исчезло – холм, камни, лес. Остались только Совикус и Моргас.

– Совикус, – прогремел голос бога, раскатываясь, как гром.

Советник опустился на колено, склонив голову.

– О, великий Моргас, я твой преданный слуга, – произнес он, голос его был тверд, в нем звучала покорность.

Из ладони Моргаса начала стекать темная субстанция – жидкая, как смола, но сгущающаяся в нечто твердое. Она упала на землю, приняв форму куска металла, ледяного и обжигающего одновременно. Совикус взял его в руку, ощутив холод, пронзивший его кожу до костей.

– Чистый хаос, – сказал Моргас, его глаза вспыхнули ярче. – Ты знаешь, что с ним делать.

Советник кивнул, не отрывая взгляда от металла. Он блестел, отражая багровый свет глаз бога, и в его глубине пульсировала сила – живая, неукротимая.

– Теперь ты готов, – голос Моргаса резанул ночь, как клинок.

Совикус поднял голову и увидел в глазах бога свое отражение – не человека, не мага, а пустоту, которая жадно впитывала хаос. Металл в его руке ожил, впился в ладонь корнями, тонкими, как нити. Боль пронзила его, но она была сладкой, возносящей. Кровь смешалась с тьмой, и он больше не чувствовал тела – только вихрь, бесконечный и всепоглощающий, где границы между слугой и господином растворялись в едином дыхании хаоса.