Рябиновая долина. Слезы русалки. Книга третья.

Разумеется, в первую очередь мы поехали в больницу. Сдали с рук на руки несчастного Сохина, и дождались вердикта доктора. Слава тебе, Господи, никакого пролома в его крепком черепе не было, а было сильнейшее сотрясение мозга. Разумеется, нас спросили, что с ним случилось. Причем, врач смотрел на нас с таким подозрением, словно это мы «Колобка» по голове отоварили, а теперь не хотим признаваться. Я думала, что объяснить доктору что с Сохиным стряслось у нас не получится, но Игорь побил все рекорды по краткости и в то же время информативности изложения.

– Он пострадал при ограблении дома.

У врача глаза немного округлились, но, по-видимому, он на своем веку и не такого повидал, потому что, спросил сухо:

– Мне в милицию позвонить, или вы сами туда заедете?

Муж заверил эскулапа, что именно туда мы сейчас и направимся. В милиции нас встретили довольно сдержанно, если не сказать, раздраженно. Желание поскорее от нас избавиться явно читалось на лице стража порядка. Понятное дело, кому лишние хлопоты нужны? Но услыхав, что имеется и физически пострадавший, который сейчас находится в больнице, дежурный, тяжело вздохнув, направил нас в до боли знакомый кабинет. Дежурным следователем, на наше счастье (или несчастье. Это с какой стороны посмотреть) оказался наш старый знакомец Степанов Илья Федорович. Мужчины в кабинет вошли первыми, и дружно поздоровались. При виде их Степанов сначала изобразил изумление, потом попытался улыбнуться, и даже, привстал со своего кресла, вероятно, чтобы заключить вошедших в объятия (шучу, причем, не очень умело). Скорее всего, он просто хотел поздороваться с мужчинами за руку. Но, увидев, как вслед за Игорем и Сергеичем в кабинет просачиваюсь я, улыбаться передумал, плюхнулся обратно на свое место и даже поморщился, словно у него внезапно разболелся зуб. Такое отношение к моей персоне было обидным до крайности. Но, вспомнив, сколько хлопот я причинила следователю в прошлый раз, посчитала, что такая реакция была вполне оправдана. И, смирившись со своим положением «паршивой овцы», которая одна все «стадо» портит, уселась с самого краешка и потупила глазки, старательно делая вид, что меня здесь нет.

Илья Федорович, с последней нашей встречи, почти не изменился. Волос на голове, венчиком окружавших его лысину, чуток поубавилось, а те, которые остались, поседели окончательно. Он, зачем-то, отрастил себе бороду, которая, как он думал, придавала ему солидности, или, может быть, таким образом, попытался скрыть новые морщины, которые от легкой жизни точно не появляются. Чего он этим добивался, не знаю. Потому что в реальности, эта седая и клокастая «щетка» делала его похожим на домового, которого за ненадобностью выгнали хозяева. А вот глаза, по-прежнему оставались грустными, словно он скорбел обо всем человечестве разом.

Со вздохом, раздирающим сердце, он спросил, глядя на моего мужа:

– Каким, так сказать, ветром…?

Игорь усмехнулся:

– Не очень радостным… – И, не вдаваясь в подробности, коротко поведал об ограблении, точнее, о его попытке. Украдено-то ведь ничего (!) не было. А еще рассказал, как я нашла несчастного Сохина, которого нелегкая принесла в наш дом совершенно не вовремя.

Игорь излагал только одни факты коротко и сухо. Его рассказ уложился в тридцать секунд (я по часам засекала). Дослушав до конца, Степанов опять вздохнул тяжело, с видом мученика, которому зачитывали смертный приговор, и проговорил уставшим голосом, обращаясь к мужу:

– Будете писать заявление?

Игорь быстро глянул на меня со значением. Я ответила ему таким же значительным взглядом. Наше с ним мнение на этот счет было однозначным. И он заговорил, словно врач, беседующий с больным ребенком:

– Илья Федорович, думаю, заявление писать нужды нет. Ведь, в конечном итоге, ничего не было украдено. Но вот проблему с Сохиным вам придется решать самому. Будет ли он писать заявление, я не знаю. Так что… – И закончил неожиданно для Степанова: – А нам позвольте откланяться…

Затем муж поднялся со стула, за ним встал Сергеич, который вид имел хмурый и задумчивый. Чувствовалось, что у нашего дорого прораба вопросов поднакопилось достаточно. Но человеком он был благоразумным, если не сказать, мудрым, поэтому задавать их в кабинете следователя не стал. А Илья Федорович встрепенулся:

– Вы уже уходите? – Голос его звучал несколько растерянно. – А как же ваши показания? Я обязан все запротоколировать…

Игорь ему улыбнулся детской светлой улыбкой.

– Так нет же пока никаких заявлений… Значит, и показаний никаких нет. Просто, мы сочли своим гражданским долгом сообщить о произошедшем. А уж если Захар Зиновьевич, когда придет в себя, решит таковое подать, то мы всегда готовы, так сказать, по первому вашему зову. А теперь, с вашего позволения, мы пойдем. День был тяжелый, суматошный. Всего доброго…

И мы прежним порядком покинули кабинет. Я выходила последней, и, не удержавшись, подмигнула растерянно глядящему нам вслед следователю. Насколько я успела заметить, настроения это ему не подняло.

На обратной дороге, я села на заднее сидение, решив дать мужчинам пообщаться. В моих советах и подсказках Игорь точно не нуждался. Но ушки на макушке я держала, чтобы в случае нужды, подставить, так сказать, мужу плечо. Поначалу ехали молча. Первым не выдержал Сергеич. Мужик он был прямолинейный, и вопросы задавал сообразно своему пониманию.

– Олегыч, а чего эти грабители у вас в доме искали?

Игорь, не отрывая взгляда от дороги, пожал плечами.

– Да кто ж их знает? Может думали, что я деньги под полом храню. Теперь уж и не спросишь…

Яковлев фыркнул.

– Ты… того… Следователю будешь заливать. Может оно, конечно, дело и не мое, но тебе не кажется, что все это связано с теми, – он мотнул головой назад, пытаясь этим жестом конкретизировать, что подразумевает под словом «теми», – ну, с теми делами, которые два года назад были?

Игорь держался молодцом, продолжая разыгрывать дурачка. Удивленно поднял брови (кстати, очень натурально получилось) И спросил:

– А как это может быть связано? Тех супостатов арестовали, гнездо их разгромили. Там вон сейчас, на этом самом месте, мы с тобой даже форелевую ферму собрались строить. Так что, не вижу причин приплетать те события к сегодняшнему происшествию.

Но Сергеича не так-то просто было сшибить с мысли. Он задумчиво протянул:

– Так-то оно вроде бы так… Да только главные-то ушли тогда…

Игорь хмыкнул.

– И что…? Ты думаешь, они вернулись и решили ограбить мой дом?

Мысль была настолько дурацкой, что даже я, не удержавшись фыркнула. Сергеич несколько обескураженно поглядел на мужа, а потом, с некоторым возмущением ответил:

– Да на кой им это?

Игорь обрадованно подхватил:

– Так вот и я о том же… Да и времени прошло уж сколько. Если бы хотели напакостить, так сказать, в отместку, то уж, наверное, не ждали бы столько! Так что, думаю, это какие-нибудь залетные придурки. Решили, что если я проекты строительные делаю, то у меня все подвалы деньгами забиты. В любом случае, Степанов разберется. А ты не забивай себе голову. Работаем в обычном режиме.

Было видно, что ответ мужа Сергеича не удовлетворил и покоя в его душу не внес. Но возразить ему было нечего, и он только недоверчиво покачал головой, глядя с подозрением на Игоря.

Мы довезли Сергеича до его машины, которую он оставил на объекте. Прораб был хмур и неразговорчив. На мое прощание, я бы сказала, душевное прощание, просто махнул рукой. Но тут уж я ничего поделать не могла. Понятное дело, Сергеич обиделся. Но не рассказывать же ему было, в самом-то деле, всю историю с дневником! Когда мы остались с мужем вдвоем, я, было, открыла рот, чтобы поделиться с ним своими мыслями, но он так глянул на меня, что я поперхнулась, чуть не подавившись собственной фразой. И до меня тут вдруг дошло. Если я пришла к выводу, что Радетели узнали о дневнике из «прослушки», которая, наверняка была в доме, то кто бы им помешал натыкать этих «жучков» в машине? Конечно, не факт. Но кто их знает, этих гадов? Вот влипли-то!! Уже и поговорить с мужем спокойно нигде нельзя!!! Хотя, сомнения на этот счет у меня были (ну не вездесущие же они, в конце-то концов!), но муж был прав – береженого Бог бережет.

Когда мы подъехали к дому, я направилась по тропинке к крыльцу. Игорь взял меня за руку и с милой улыбкой проговорил:

– А не прогуляться ли нам? Смотри, какая чудная ночь…

Подобный романтизм был не в его характере, особенно после всех произошедших сегодня событий. Было ясно, что он хочет поговорить без лишних, так сказать, ушей. Я оглянулась по сторонам, не видно ли каких супостатов, засевших в кустах? Но, кажется, никаких врагов поблизости не было. Да и правда… Зачем им теперь? Дневник они уже забрали. И, словно опомнившись, выругалась в сердцах. Игорь посмотрел на меня с легким изумлением.

– Люська, ты чего?

Я сердито ответила:

– Чего, чего? Живем, как в тылу врага, блин! В родной дом зайти спокойно не можем, по кустам вынуждены скрываться, чтобы поговорить спокойно!

Муж тяжело вздохнул.

– Потерпи, родная… Вот разберемся со всем…

Я махнула рукой.

– Да брось ты…! Чего извиняешься, будто ты этих жучков понатыкал? Не ты в этом виноват… – Видя, как Игорь сурово сжал губы, проговорила поспешно. – Ну чего ты… Я все понимаю. Повторяю, не ты виноват, и не я. Просто мы видим, в отличие от других, как на самом деле устроен мир, и не хотим закрывать на это глаза. А в этой жизни за все нужно платить. И я, кстати, ничуть об этом не жалею. Так что, давай, оставим лирическое отступление и поговорим о том, что не предназначено для чужих ушей.

Муж приобнял меня за плечи и благодарно чмокнул в нос.

– Все то ты у меня понимаешь… Всему-то можешь найти объяснение…

Я грустно усмехнулась.

– Увы… Не всему. Например, ситуация с этими жучками. Ты тоже сразу подумал об этом? Ну, что нам понатыкали жучков и прослушивали все разговоры?

Игорь кивнул головой.

– Других объяснений у меня нет. Никто не знал о дневнике, кроме нескольких Хранителях. А заподозрить их в сотрудничестве с Радетелями… У меня фантазии на это не хватает. Так что, остается только вариант с прослушкой. Под окнами в кустах у нас точно никто не сидел. Мы бы это заметили. И потом, мы с тобой вели разговоры не только в спальне, но и в столовой. Вот и выходит… то, что выходит.

Я тяжело вздохнула:

– Ведь это только предположение. Я не особо разбираюсь во всей этой шпионской электронике. Вот скажи мне… Если эти «жучки» записывают все наши разговоры… Значит, кто-то должен сидеть неподалеку и все это слушать? А где он этот самый, который должен слушать? По кустам прячется, что ли? Так его местные живо засекут. Так что, этот вариант отпадает. Из близлежащих зданий у нас только «Корабль», да дом Юдина. Но Кирилл сейчас стал Хранителем, так что, вряд ли работает на врагов. А «Корабль»… Ты уж прости, но никто из работающих на нем не имеет отношения к Радетелям. Да и если такой бы нашелся, то заниматься подобными делами втайне там вряд ли возможно, слишком много народа бегает туда-сюда. Кстати, нужно бы проверить наш дом на предмет этих самых жучков. А то я долго так не выдержу. Прежде чем поговорить с тобой о чем-нибудь важном, нужно сломя голову нестись на улицу. Согласись, хорошего в этом мало. И вообще… Ты не находишь, что история с «жучками» звучит как-то…, – я постаралась подобрать подходящее слово. Такое вскоре нашлось, и я выпалила: – Глупо все это! Ну прямо, как в бульварном романе про шпионов. Ты не находишь?

Игорь шел рядом со мной и, склонив голову, слушал внимательно мои доводы. Когда я закончила, посмотрел каким-то отстраненным взглядом наверх, где между узорчатых, словно искусное кружево, крон деревьев мерцали лохматые звезды. Потом вздохнул, и ответил:

– Я тоже не знаток подобных систем. Тем более, что технический прогресс не стоит на месте. Этому «кому-то» не обязательно прятаться по кустам, как ты сказала. Посмотри, сколько машин стоит у ресторана. Некоторые приезжие их вообще там оставляют на ночь, а сами разбредаются по гостиницам и палаточным стоянкам. Так что, вполне вероятно, что прослушка может быть установлена в одной из них. Но ты права. Для начала следует убедиться, что эти «жучки» имеют место быть в нашем доме. Но меня волнует сейчас совсем другое. Если те, кто украли дневник его прочтут, они сразу прямиком отправятся к Евпатию за книгой. А отец меня просил присмотреть за ней. – Он покачал сокрушенно головой. – Да кого я обманываю?! Даже, если бы отец этого не просил, я бы и сам, все равно, туда отправился. Уж больно тайна эта меня взбудоражила. К тому же, я, как и ты, очень хорошо представляю, в каком мире мы на самом деле живем. Так что… Завтра нужно ехать. Для Сергеича придется придумать какую-нибудь удобоваримую версию нашего отсутствия. Он что-то чувствует и обижается, что мы его не посвящаем в наши планы. Но и тут ты права. Ни к чему человека втягивать во все это. Он в прошлый раз достаточно пострадал.

Мы развернулись и медленно побрели к дому. Я нарушила наше задумчивое молчание.

– Думаю, нужно известить Хранителей обо всем, что сегодня случилось. Возможно, нам понадобится их помощь…

Игорь был со мной согласен, что и выразил сдержанным кивком.

Но бежать ни свет ни заря в конюшню, где трудился один из Хранителей Виктор и жил сам отец Федор нам не пришлось. Подходя к дому, мы заметили фигуру, сидящую на крыльце. При нашем приближении человек поднялся. По легким, гибким движениям я сразу его узнала. Это был Кирилл. Именно он и передал Игорю два года назад дневник отца. Со времени нашего первого с ним знакомства он очень сильно изменился. Нет, не внешне. Хотя и внешность его претерпела некоторые изменения. В длинных, завязанных в хвост волнистых темных волосах прибавилось седины. Глубокую складку у рта прикрывала борода, густо сдобренная солью седины. Серые глаза утратили пронзительность стального клинка, стали мягче и как-то глубже, цветом напоминая клубящиеся перед грозой серые тучи. А еще, в самой их глубине затаилась какая-то печаль. Об истинной причине этой печали я догадывалась, но запрещала себе думать на эту тему. Наверное, именно, поэтому, в его присутствие я все время ощущала некоторую неловкость. Одет он был просто, я бы сказала, демократично -в простую рубаху навыпуск и чуть потертые джинсы.

Мужчины поздоровались за руку, а мне Кирилл просто кивнул. О причине своего прихода заговорил первым:

– Отец Федор знает, ЧТО у вас произошло. Насколько я понимаю, вы завтра собираетесь ехать искать Евпатия? – Удивленно вскидывать брови или задавать вопросы на тему «откуда знаешь?» никто из нас не стал. Кирилл был первым, кто расшифровал дневник профессора прежде, чем передать его Игорю. Хотя, он и говорил, что не читал дальше первой страницы, но я думала, что он слегка лукавил, чтобы не ставить Игоря в неловкое положение. А то, что Хранители были уже в курсе произошедшего, только облегчало нашу задачу. Не нужно никуда бежать, отвечать на вопросы, в общем, не нужно было время зря терять. Хотя, мне бы хотелось задать некоторые вопросы Хранителям о подобной осведомленности. А Кирилл продолжил: – Решили, что вас одних отпускать не следует. Мало ли… Да, и может возникнуть ситуация, когда будет необходимо очень быстро прочитать тексты. А я, как вы сами знаете, теперь любой текст, даже написанный на давно забытом языке, прочесть могу…

Проговорил он это как-то грустно. Словно сам не был рад подобной своей способности. Но задумываться над его душевными переживаниями я не стала, своих забот, что называется, полон рот. Игорь же, вообще, в отличие от меня, подобными мелкими деталями и нюансами психологии не озадачивался. Мужчины, как известно, смотрят на жизнь намного проще.

Они договорились о времени завтрашнего выезда, и Кирилл уже собрался распрощаться, когда Игорь озабоченно произнес:

– Надо бы машину проверить и почистить. Думаю, в доме «жучки» нужно оставить, чтобы ОНИ не начали беспокоиться и еще чего-нибудь покруче не придумали, а вот в машине эти «гости» совсем без надобности.

Кирилл удивленно вскинул брови.

– А что, есть проблемы? Позволишь взглянуть? – И на наши вопросительные взгляд, пояснил: – Я когда-то с подобными вещами сталкивался. Так что… В общем, могу помочь.

Игорь от помощи отказываться не стал. Как известно, одна голова хорошо, а две -Змей Горыныч. А я, вспомнив про свое несчастное тесто, рванула в дом. Тесто выкидывать было жалко.

Глава 5

– Улькаааа….!!!! Ульяна!!!

Девчонка в белой рубашонке до пят и с рыжими, до огненности волосами, заплетенными в толстую косу, выглянула из зарослей камышей, опоясавшими тугим кольцом песчаный плес. Выражение ее миловидного личика не сулило ничего хорошего тому, кто так отчаянно ее звал. Сдвинув грозно темные бровки на переносице она зашипела на худосочного мальчонку, остановившегося в нескольких метрах от берега:

– Ну чего ты орешь, как оглашенный, Тимка!!! Река шуму не любит! – И опять нырнула в камыши.

Мальчишка, в первый момент растерявшийся от такого «приема», замер на месте, а потом полез за девочкой в заросли. Осторожно раздвигая шуршащие стебли, уже шепотом, пробурчал:

– Вот узнает тятька, он тебя выпорет…

Девчонка, оглянувшись на него, хитро прищурившись, насмешливо прошептала:

– А от кого узнает-то…? Уж не от тебя ли? – И улыбнулась так, что Тимке расхотелось вообще что-либо говорить.

Он шмыгнул носом, и пробурчал невнятно:

– Почему, сразу-то от меня? И не от меня вовсе…

Ульяна опять усмехнулась, и приложив палец к губам, призывая к молчанию, скрылась в зарослях. Мальчишка постоял в нерешительности несколько мгновений, а потом полез вслед за девочкой. Выбравшись на самый край берега, он тихо спросил:

– Что тут у тебя?

Ульяна стояла по колено в воде и, наклонившись над самой гладью, что-то быстро наговаривала шепотом. Тимка с удивлением глядел на сестру, не сразу увидев, почти у самых ее ног, толстое бревно. Она что, с топляком разговаривает?! Но через мгновение он увидел, как «бревно» шевельнулось. Рыжие, как и у его сестры волосенки на голове стали вставать дыбом. Он в испуге попятился, но, зацепившись босой ногой за подводный корень, шлепнулся в воду. Брызги полетели во все стороны. А он увидел, как, то самое «бревно» в добрые три сажени2 в длину, стало уходить под воду. Только тугая волна пошла в разные стороны. Еще мгновение, и уже не было никакого «бревна». Ульяна сердито посмотрела на брата.

– Ну и чего ты наделал, остолоп?! Кто тебя просил-то?!

Подобрав повыше полы рубашки, она зашагала к берегу, шлепая по воде. Тимка, все еще со страхом поглядывая на то место, где скрылось это самое «бревно», поспешил за сестрой.

– Улька, Уль… С кем это ты? Ну там, в реке? Неужто сам батюшка-водяной был?!

Ульяна, выйдя на сухой берег, стала отжимать подол промокшей рубахи. На брата смотрела без особой милости. Но его, расширенные от страха и любопытства карие глазенки, служили ей некоторым утешением за его несвоевременное появление. Брату сравнялось седьмое лето, и Ульяна считала себя невозможно взрослой по сравнению с ним. Через месяц ей исполнялось двенадцать и ее уже нарекут настоящим именем. Она с усмешкой посмотрела на мальчишку, и ответила таинственным шепотом:

– С ним, с батюшкой… Знаешь, что сказал?

Тимошка еще больше распахнул глаза и замотал рыжей башкой, мол не знаю, откуда мне. Ульяна прищурилась, словно настоящая ведунья и замогильным голосом протянула нараспев:

– Сказывал, что если в другой раз Тимофей явиться рыбу удить, то утащит его к русалкам…

Тимка даже попятился от нее, перепуганный насмерть такой перспективой, и, продолжая мотать головой, чуть заикаясь проблеял:

– Я не хочу… к русалкам… Я плаваю плохо…

Ульяна, не выдержав серьезности момента, вдруг прыснула от смеха. Мальчонка смотрел на нее с недоумением. И когда понял, что сестра над ним подшутила, стал наливаться краской и сжал кулачки. Слезы навернулись мальчишке на глаза. Он шагнул к сестре, и выпалил:

– А я тебе тогда вовсе ничего не скажу!!! Знаю что-то, а не скажу!!!

Ульяна только фыркнула:

– Да чего ты такого знать-то можешь, оголец, что мне неведомо?

Тимошка, все больше наливаясь обидою, выкрикнул:

– А вот знаю… Знаю!!! Потаенное!!! А тебе, все одно, не скажу!!!

Развернулся и быстрым шагом зашагал прочь от реки, по тропе, ведущей к деревне. Девчушка, сообразив, что брат и впрямь, что-то такое-эдакое знает, поспешила за ним. Мокрый подол рубахи облеплял ноги, сковывая движение, словно путы коня. Ульяна, подобрав подол, кинулась за братом.

– Постой, Тимка!! Слышь?! Погоди, кому говорю!!! Я тебе тоже тайное скажу!!

Тимоха слова сестры слышал, шаг сбавил, но оглядываться не стал. Вот еще!! Пускай прощенья сперва попросит, да свое расскажет. А после уж и поглядим, раскрывать ей страшную тайну, аль нет. Ульяна брата догнала и пошла с ним вровень. Поглядывая искоса на сердитое лицо мальчишки, заговорила примирительно:

– Ну чего ты? Осерчал что ли? Я ж так, пошутковала маленько, а ты уж и в обиду, словно маленький… – Знала, коварная, на какую мозоль давить.

Тимофей, глянул на сестру исподлобья, и пробурчал:

– Ладно… Пошутковала… Сама, словно маленькая. А я вот не шуткую. И вправду что-то знаю. – И отрезал решительно: – Но пока про водяного не скажешь, я тоже ничего не скажу! – И опять надулся, словно мышь на крупу.

Ульяна вздохнула:

– Да никакой это не водяной был. То дедушко-сом был. Я с ним дружбу вожу. Мне бабка Аглая наговор один сказывала, как всякую рыбу хошь в реке, хошь в озере, а хошь даже в самом море-окияне приворожить, да служить себе заставить. Только, я не хочу, ну чтоб служить. Я дружить хочу.

Тимка даже остановился. Опять вытаращился на сестру с подозрением, не шуткует ли опять? Но Уля смотрела на брата серьезно и даже капельку виновато. И Тимофей решил, нет, не шуткует. Заговорил торопливо:

– Улька, слышь… Ты мне тот заговор перескажи, а? Тогда ведь вся рыба моя будет. Мне все наши обзавидуются…! – Его глаза приняли мечтательное выражение. Он уже вообразил себя на берегу реки, как он говорит этот самый таинственный наговор, а рыба сама к нему выпрыгивает, да в корзину рядком укладывается.

Ульяна строго взглянула на брата, и с тяжелым вздохом проговорила:

– Глупой ты, Тимка!!! Разве ж можно такой наговор да только себе одному на пользу?

Брат опять насупился:

– Чего это, глупой? Чего опять обзываешься?! И почему это только себе-то? Я ж для всех… Я ж рыбой-то всех бы одарил… Даже деду Ерофею бы дал, хоть он меня давеча за ухи таскал…

Ульяна тут же встряла, произнеся нравоучительно, подражая взрослым:

– Знать за дело таскал! Кто в евойный курятник лазал, да яйца свежие таскал? Скажешь не ты?!

Тимка опять насупился.

– Па-а-адумаешь… Яйца… Я и взял-то всего ничего… А крику-то было, словно я самого деда Ерофея уволок…

Живое воображение девочки сразу же нарисовало картину, как ее брат тащит, словно лиса куру, через всю деревню деда Ерофея в зубах, а тот, роняя с ног чуни отбиться пытается от супостата. Она прыснула в кулачок. Мальчишка тоже, не удержавшись расплылся в улыбке. И сразу стало заметно, что одного зуба у него во рту не хватает. И ребята начали весело хохотать, показывая друг на друга пальцами, сгибаясь пополам и утирая ладошками слезы, выступающие от смеха. Отвеселившись, Тимофей опять стал приставать к сестре:

– Ну так как, насчет наговора-то? Скажешь?

Ульяна сразу став серьезной, ответила:

– Не могу… И не проси. Наговор тот только женский. Он при водоположении нужен будет. А мужчинам его знать не след.

Мальчонка опять сник, а сестра кинулась его утешать.

– Да погоди ты горюниться… Вот как меня именем настоящим нарекут, так сразу же к водоположению готовить и начнут. А уж как я русалкой-то стану, так тебе, так и быть, наговор тот скажу. Но только, ты никому… Слышь, Тимка, ни-ни… А то сам знаешь, что может быть…

Тимофей в одночасье забыв про то, что собирался опять обидеться, с придыханием спросил:

– А что будет…?

Ульяна на мгновение задумалась. А потом нерешительно проговорила:

– Точно не знаю… Но что-то очень плохое.

Брат разочарованно выдохнул. А Улька спросила:

– Ну…? Я тебе все рассказала. Теперь твоя очередь пришла. Что хотел сказать-то? – И видя, как мальчишка с непониманием смотрит на нее, несколько раздраженно проговорила: – Ну ты ж сам сказал!!! Про потаенное… Ну, чего выведал-то, пострел?

Тимофей и вправду забыл, чем хотел поделиться с сестрой. Этот ее наговор совершенно сбил его с толку. Мыслями вернулся немного назад и воскликнул:

– А-а-а!!! Вспомнил!!! – И туту же, перейдя на таинственный шепот, предварительно оглядевшись кругом, зашипел: – Я схрон нашел!

Девчушка недоуменно хлопнула пару раз ресницами на брата:

– Какой-такой схрон? Ты об чем?