Маленькие мужчины выросли

– Я тобой очень горжусь, Нэн, и желаю успеха в начинаниях – миру и правда не обойтись без таких полезных женщин. Порой кажется, что замужество помешало мне исполнить свое предназначение, но я последовала зову долга и ни о чем не жалею. – Миссис Джо сложила пополам длинный, необычайно драный голубой носок.

– И я не жалею! Что бы я делал без любимой мамочки? – отозвался Тед и сердечно обнял мать; на мгновение оба скрылись за газетой, которой он ненадолго увлекся – ко всеобщему облегчению.

– Милый, если бы ты хоть изредка мыл руки, мой воротничок не страдал бы от столь тяжких последствий. Ну ничего, растрепа, уж лучше пятна от травы, чем вовсе никаких объятий. – Миссис Джо вынырнула из укрытия повеселевшей, пусть волосы у нее и запутались в пуговицах Теда, а воротничок застрял у него под ухом.

Тут Джози, которая разучивала роль на другом конце веранды, прискакала к остальным с приглушенным визгом и до того блестяще прочитала монолог Джульетты в склепе, что мальчики захлопали, Дейзи содрогнулась, а Нэн пробормотала себе под нос:

– Слишком сильное мозговое возбуждение для ее возраста.

– Боюсь, осталось тебе только смириться, Мэг. Девочка – прирожденная актриса. У нас ни разу так хорошо не получалось, даже с «Заклинанием ведьмы»[9], – заметила миссис Джо, а когда запыхавшаяся племянница грациозно упала на коврик, одарила ее «букетом» из разноцветных носков.

– Это мне наказание за собственную детскую страсть к сцене. Теперь-то я понимаю, каково пришлось бедной мамочке, когда я умоляла пустить меня в актрисы. Я никогда не дам согласия, но, судя по всему, придется мне опять расстаться со своими чаяниями и надеждами.

В голосе матери послышался упрек, отчего Деми слегка встряхнул сестру и строго велел «прекратить эти фокусы на людях».

– Пусти меня, прислужник, не то покажу тебе одержимую невесту[10], услышишь мое грозное «ха-ха»! – припугнула Джози брата, глядя на него глазами обиженного котенка. Когда ей помогли встать, она изящно поклонилась и важно объявила: – Карета миссис Уоффингтон[11] подана! – а после помчалась вниз по крыльцу и свернула за угол, волоча за собой красную шаль Дейзи, точно королевскую мантию.

– Ну разве не потешная? Только это дитя и оживляет наш унылый дом. Если вырастет в чопорную барышню, можете со мной распрощаться, так что не перекраивайте ее на свой лад. – Тедди хмуро поглядел на Деми, занятого какими-то стенографическими записками на крыльце.

– Вы друг друга стоите, и нелегко найти на вас управу, но я не против. Вот была бы Джози моим ребенком, а Роб – твоим, Мэг! Тогда у тебя в доме царила бы тишь да благодать, а у меня – совсем уж бедлам. Ладно, схожу передам Лори новости. Давай со мной, Мэг, нам не помешает прогулка.

Нахлобучив соломенную шляпу Теда, миссис Джо ушла в сопровождении сестры, оставив Дейзи следить за кексами, Теда – умасливать Джози, а Тома и Нэн – врачевать своих бедолаг-пациентов, чему они и посвятили следующие полчаса.

Глава вторая. Парнас

Парнас – самое подходящее название для этого дома, и, похоже, музы в тот день его не покидали, ибо на вершине склона гостей встретили соответствующие виды и звуки. Заглянув в открытое окно, сестры увидели библиотеку под началом Клио, Каллиопы и Урании; Мельпомена и Талия резвились в холле, где несколько молодых людей танцевали и репетировали пьесу; Эрато прогуливалась с возлюбленным по саду, а в музыкальном зале Феб собственной персоной руководил слаженным хором.

Наш старый друг Лори превратился в зрелого Аполлона, однако сохранил привлекательность и веселый нрав; годы преобразили избалованного мальчика в благородного мужчину. Заботы и тревоги – а с ними радости и счастье – изменили его к лучшему, а своему долгу – исполнять заветы дедушки – он следовал беспрекословно. Некоторым людям богатство идет на пользу – прекраснее всего они расцветают в солнечных лучах, а некоторым нужна тень, и легкий морозец делает их лишь прелестнее. Лори принадлежал к первому типу, Эми же – ко второму, потому и совместная жизнь их лилась, как строки стихов, полная не только счастья и гармонии, но и усердия, труда и чистого великодушия, которому нет преград, когда состоятельность и мудрость идут рука об руку с щедростью. В доме Лоренсов царили неброская красота и удобство, а хозяева, высоко ценящие искусство, принимали в нем самых разных творческих людей. Теперь Лори сполна наслаждался музыкой и с радостью стал щедрым покровителем музыкальных дарований. Эми нашла себе протеже среди целеустремленных юных художников и скульпторов, а собственное искусство стало ей еще дороже с тех пор, как дочь немного подросла и могла разделить с ней трудности и радости призвания – ибо Эми являла собой пример преданной супруги и матери, которая не жертвует своим особым даром, а, напротив, употребляет его на благо себе и другим.

Сестры знали, где ее найти; Джо не мешкая отправилась в мастерскую и застала мать и дочь за работой. Бесс трудилась над бюстом ребенка, пока ее мать наносила последние штрихи на поразительно точный портрет мужа. Время, похоже, было не властно над Эми: счастливая жизнь сохранила ее молодость, а благополучие добавило ей необходимой утонченности. Изящная и статная, она своим примером доказывала, какая элегантность таится в простоте, если подбирать одежду со вкусом и носить ее достойно. Некто однажды сказал: «Никогда не знаю, в чем появится миссис Лоренс, но одета она будет лучше всех дам в комнате – это точно».

Ее любовь к дочери бросалась в глаза. Что ж, оно и понятно: красота, которой Эми так жаждала, вся воплотилась в ее маленькой копии – по крайней мере, на взгляд любящей матери. Бесс унаследовала от нее фигуру богини Дианы, голубые глаза, белую кожу и золотистые локоны, которые собирала в такой же классический узел. Вдобавок – к великой радости Эми! – девочке достался от отца изящный нос и рот, только в женском варианте. Бесс очень шла строгая простота длинного льняного передника; она работала с увлечением истинного художника, не замечая нежного взгляда матери, покуда тетя Джо не ворвалась в комнату и не воскликнула взбудораженно:

– Хватит лепить куличики, дорогие мои! Послушайте-ка новости.

Художницы побросали принадлежности и сердечно встретили неугомонную родственницу, хотя кипящее в них вдохновение требовало выхода, а визит Джо пришелся на самый удачный для работы час. Они увлеченно сплетничали, когда в комнату вошел Лори (его позвала Мэг), безо всяких преград сел между сестрами и с интересом выслушал новости о Франце и об Эмиле.

– Грянула эпидемия, и, боюсь, вскоре она скосит всех твоих подопечных. Ближайшие десять лет не избежать романов и безрассудств. Твои мальчики взрослеют, и впереди у них неприятности, какие тебе и не снились, – предупредил Лори, с улыбкой наблюдая, как борются на лице подруги радость и отчаяние.

– Знаю. Надеюсь, помогу им пережить штормы и добраться до берега целыми и невредимыми. И все-таки это большая ответственность: они ведь будут ждать, что я улажу их сердечные дела. Впрочем, я не возражаю, а нашей Мэг только дай повод растрогаться над какой-нибудь любовной историей.

Джо не слишком тревожилась за своих мальчиков: юный возраст пока служил им защитой.

– Боюсь, не очень она обрадуется, когда Нат станет увиваться вокруг ее Дейзи. Ты ведь понимаешь, к чему все идет? Я не только дирижер Ната, но и его наставник – надо подумать, какой ему дать совет, – рассудительно заметил Лори.

– Тсс! Тут ведь ребенок. – Джо кивнула на Бесс, опять погруженную в работу.

– Да что ты! Ее мысли витают в Афинах, она не слышит ни слова. Впрочем, ей пора заканчивать и отдохнуть. Милая, пусть твой глиняный малыш пока поспит, а ты сбегай кое-куда. Тетушка Мэг сидит в гостиной, покажи ей новые картины, пока мы тут разговариваем, – попросил Лори, глядя на свою подросшую дочку, как Пигмалион на Галатею, ибо считал ее прекраснейшей скульптурой в доме.

– Ладно, папа, только скажи, хорошо ли получилось. – Бесс послушно отложила принадлежности, внимательно оглядывая бюст.

– Доченька, любимая, честность вынуждает меня признать, что одна щека вышла пухлее другой, а кудри над детским лбом отделяет от совершенства только сходство с рогами, в остальном же – ничуть не хуже херувимов Рафаэля, папа тобой гордится, – со смехом ответил Лори: первые потуги дочери очень уж напоминали ему ранние труды жены, и он не мог относиться к ним столь же серьезно, как вдохновленная мать.

– Ты находишь красоту только в музыке!

Бесс тряхнула головой, и золотые кудри засияли в холодном свете, льющемся из окна на северной стороне просторной мастерской.

– А вот и нет, я вижу красоту в тебе, дорогая. Что ты есть, как не произведение искусства? Добавить бы только природной живости, вытащить из царства хладной глины и мрамора на солнечный свет – танцевать и смеяться, как другие дети. Мне нужна девочка из плоти и крови, а не прелестная статуя в сером переднике, которую только и занимает работа.

Не успел он закончить, две запачканные руки обвили его шею.

– Я о тебе всегда помню, папочка, но хочу создать нечто прекрасное, чтобы ты мною гордился, – искренне заверила Бесс, сопровождая каждое слово легким поцелуем. – Мама часто меня останавливает, и все же стоит нам очутиться в мастерской, мы до того погружаемся в работу, что обо всем забываем. Ну а теперь я побегаю и попою немного, как всякая девочка, – чтобы тебя порадовать.

Отбросив передник, Бесс покинула комнату, и будто бы весь свет ушел с ней.

– Это ты верно заметил. Для своих лет бедняжка слишком погружена в творческие фантазии. Я сама виновата. Мне так близки ее чувства, что я забываю о благоразумии, – вздохнула Эми, осторожно накрывая бюст влажной тканью.

– Замечательно, что природа даровала нам возможность продолжать жить в детях, однако не стоит пренебрегать советом, который мамочка как-то раз дала Мэг: отцы должны участвовать в воспитании сыновей и дочерей ра́вно. Поэтому я стараюсь почаще оставлять Теда с отцом, а Фриц отдает мне Роба – его кроткий нрав идет на благо мне точно так же, как вспышки Теда – его отцу. Вот тебе, Эми, мой совет: пусть Бесс бросит на время куличики и позанимается лучше музыкой с Лори – так и девочка разовьет таланты в нескольких областях, и Лори не станет ревновать.

– Верно-верно! Даниил, истинный Даниил![12] – воскликнул довольный Лори. – Так и знал, что ты за меня вступишься, Джо. Я и правда немного ревную к Эми и хотел бы больше заниматься дочерью. Ну же, любовь моя, отдай мне Бесс на лето, а когда поедем в Рим, я верну ее тебе и высокому искусству. Как по-твоему, честная сделка?

– Согласна, только в перерывах между увлечениями природой и музыкой не забывай, что нашей Бесс хоть и пятнадцать, она взрослее многих сверстниц, и не стоит с ней обращаться, как с ребенком. Она до того мне дорога – будь моя воля, она бы всю жизнь оставалась столь же чистой и прекрасной, как милый ее сердцу мрамор, – с грустью призналась Эми, оглядывая комнату, где провела множество счастливых часов со своей дражайшей дочерью.

– «Всяк играет в свой черед», как говорили мы, когда всем хотелось покататься на Яблоневой Эллен или поносить рыжие сапоги, – бодро напутствовала Джо. – Вот и вы подели́те дочь между собой, а там и станет ясно, кто принесет ей бо́льшую пользу.

– Слушаемся, – отозвались любящие родители, посмеиваясь: фразочка Джо пробудила в них воспоминания о детстве.

– Как я любила прыгать на ветках той старой яблони! Сколько ни каталась потом на настоящих лошадях, все равно не так весело, – призналась Эми, глядя в окно, словно видела за ним милый сердцу старый сад и девочек, увлеченных игрой.

– А уж я сколько дурачилась в тех поношенных сапогах! – рассмеялась Джо. – Они до сих пор стоят у меня дома. Правда, мальчики совсем их износили, но ничего – вот бы еще разок прогуляться по сцене в этих стареньких сапожках!

– А мне дороже всего воспоминания о грелке и колбасе. Вот вышла потеха! Как же давно все это было! – Лори удивленно посмотрел на сестер, не признавая во взрослых женщинах маленькую Эми и бунтарку Джо.

– Не намекай, что мы стареем, милорд! – употребила жена его старое прозвище. – Мы расцвели, только и всего – а наши юные бутончики лишь дополняют прекрасный букет. – Миссис Эми изящно взмахнула юбками из розового муслина – так она, еще маленькой девочкой, красовалась в обновках.

– Не говоря уже о шипах и опавших листьях, – вздохнула Джо, ибо в жизни ей частенько приходилось тяжело; вот и сейчас у нее было много забот в доме и тревог на душе.

– Пойдем, старушка, выпьем чаю и посмотрим заодно, чем занята молодежь. Ты устала, надо тебя «подкрепить вином и освежить яблоками»[13]. – Лори взял обеих сестер под руки и повел пить чай, который в Парнасе лился рекой, точно нектар в стародавние времена.

Мэг они нашли в летней гостиной – уютной просторной комнате, залитой светом и наполненной шелестом деревьев, что росли в саду за тремя открытыми окнами. На одном конце гостиной располагался вместительный музыкальный зал, а на другом, в глубоком алькове за фиолетовыми занавесями, устроили маленькое домашнее святилище. В него поместили три портрета и поставили в углы два мраморных бюста, а из мебели в этом скромном уголке были только диван и овальный столик с цветочной вазой. Бюсты, выполненные рукой Эми, изображали Джона Брука и Бесс и отличались таким удивительным сходством, что на ум сразу приходило изречение: «Глина воплощает жизнь, гипс – смерть, мрамор же – бессмертие». Справа, на подобающем основателю дома месте, висел портрет господина Лоренса, на чьем лице читалась смесь гордости и великодушия, а весь облик сохранял ту же свежесть и привлекательность, как в тот день, когда джентльмен застал у портрета восхищенную Джо. Напротив висел портрет тетушки Марч, написанный Эми: дама красовалась в величественном тюрбане, необыкновенно пышных рукавах и длинных перчатках, изящно сложенных поверх платья из атласа сливового оттенка. Время смягчило суровость ее черт, а пристальный взгляд симпатичного джентльмена напротив словно вызвал деланную улыбку на губах, с которых вот уже много лет не срывалось резких слов.

На почетном месте, залитый теплым солнечным светом и неизменно украшенный зеленой гирляндой, висел портрет любимой мамочки Марч, с большим искусством нарисованный знаменитым художником: они познакомилась еще в ту пору, когда художник был небогат и безвестен. Портрет обладал необычайным сходством, казалось, что мамочка Марч как живая с улыбкой взирает на дочерей и словно утешает бодрым голосом: «Не печальтесь, я все еще с вами».

Сестры ненадолго остановились, любуясь дорогим лицом с почтением и неизменной тоской, ибо никто не смог занять место их достойной матери. Всего два года назад она покинула их и отправилась познавать новую жизнь и новую любовь, оставив о себе добрую память, что вдохновляла и утешала всех домашних. Она сблизила их и теперь, и Лори с глубоким чувством произнес:

– Пусть моя дочь вырастет такой же, как наша мама, – о большем и просить не смею. Даст Бог, мое желание сбудется, а я для этого постараюсь изо всех сил, ведь всем лучшим в себе я обязан этой святой женщине.

В тот же миг юный голос из музыкального зала начал выводить «Аве Мария» – Бесс невольно отозвалась на молитву отца, ибо всегда покорялась его желаниям. Нежные звуки гимна, который любила петь мамочка Марч, вернули слушателей в действительность после краткого визита в мир ушедших; сестры сели вместе у открытого окна и наслаждались музыкой, а Лори принес всем чаю – его искренняя забота сделала эту маленькую услугу еще приятнее.

В зал вошли Нат с Деми, а следом – Тед с Джози и профессор в сопровождении верного Роба; им всем не терпелось узнать новости о мальчиках. Бодро зазвенели чашки и щипцы для пирожных, и закатное солнце, сумей оно заглянуть в окно, увидело бы в светлой комнате веселую компанию друзей, отдыхающих после трудового дня.

Профессор Баэр уже поседел, но не утратил живости и добродушия, ибо любил свою работу и занимался ею с таким усердием, что весь колледж испытал на себе его благотворное влияние. Роб необычайно походил на отца, только в юной версии, и уже заслужил прозвище «молодого профессора», ведь он обожал учебу и во всем следовал примеру своего достойного родителя.

– Что ж, любовь моя, вот скоро и вернутся наши мальчики нам на радость. – Мистер Баэр в знак поздравления пожал руку миссис Джо и сел подле нее, сияя довольством.

– Фриц, я так рада за Эмиля! И за Франца тоже, если ты одобряешь его выбор. Ты знаком с Людмилой? Хорошая из них получится пара? – Миссис Джо протянула мужу свою чашку и подвинулась ближе, ведь супруг был ее опорой и в горе, и в радости.

– Лучше и представить трудно! Я видел эту Mädchen[14], когда отвозил Франца домой. В ту пору она была еще дитя, но совершенно очаровательное. Блюменталь, думается мне, вполне доволен, ну а Франц будет счастлив. Он, как истинный немец, очень привязан к Vaterland[15], вот и послужит нам связующей нитью между старым и новым, чему я очень рад.

– А Эмиль? Он ведь в следующее плавание уйдет вторым помощником капитана! Разве не чудесно? Я так счастлива, что у обоих твоих мальчиков все сложилось благополучно – ты как-никак многим пожертвовал ради них и их матери. Конечно, ты преуменьшаешь свои заслуги, но я-то все хорошо помню! – Джо растроганно взяла профессора за руку, словно вернулась во времена юности, когда Фриц только начал за ней ухаживать.

Он весело хохотнул, наклонился к вееру жены и прошептал:

– Не приедь я в Америку за бедняжками, никогда бы не встретил свою Джо. Былые тяготы мне вспоминаются с нежностью, и я благодарю Gott[16] за все, что тогда потерял, ведь взамен я нашел счастье всей жизни.

– Милуются! Милуются! Сидят и воркуют тайком от всех! – воскликнул Тедди, заглянув под веер в самый неподходящий момент, чем немало смутил мать и позабавил отца: профессор ничуть не скрывал, что супруга ему была дороже всех женщин на свете.

Роб тотчас вытолкал брата за окно, но Тедди не мешкая залез через другое, а миссис Джо, сложив веер, приготовилась шлепнуть непослушного отпрыска по руке, если вздумает подойти.

Завидев, как мистер Баэр поманил его ложкой, Нат подошел к нему и с почтительной привязанностью посмотрел на замечательного человека, который столь многое для него сделал.

– Сынок, я написал насчет тебя в Лейпциг двум старым приятелям. Они станут тебе друзьями в новой жизни. Так надо, Нат, ведь поначалу всех мучит Heimweh[17], а они по возможности тебя утешат. – Профессор протянул юноше несколько писем.

– Спасибо, сэр. Полагаю, до начала занятий и правда будет немного одиноко, но музыка и надежды на успех меня приободрят, – ответил Нат, который и ждал скорого отъезда, и боялся покинуть старых друзей ради знакомства с новыми.

Он возмужал, но голубые глаза остались столь же чистыми, линия рта – слабоватой, несмотря на заботливо выхоленные усики, а широкий лоб еще больше прежнего выдавал природную склонность юноши к музыке. Миссис Джо считала скромного, добросердечного и почтительного Ната своим успехом, пусть и не блестящим. Она относилась к нему с доверием и любовью и не сомневалась, что он будет стараться по мере сил, но не предрекала ему величия – разве только учеба за границей и самостоятельная жизнь сделают из него более талантливого музыканта и сильного человека.

– Я – точнее, Дейзи – нашила метки на твою одежду, а когда соберем твои книги, можно будет паковать чемоданы. – Миссис Джо настолько привыкла собирать мальчиков в разные концы света, что даже поездка на Северный полюс ее не смутила бы.

Нат покраснел, услышав имя Дейзи, – а может, это луч заходящего солнца залил розовым его бледную щеку? – и сердце радостно забилось при мысли, что милая девушка нашивает «Н» и «Б» на его скромные носки и носовые платки; Нат, обожавший Дейзи, лелеял мечту стать признанным музыкантом и взять этого ангела в жены. Эта надежда придавала ему куда больше сил, чем советы профессора, забота миссис Джо или щедрая помощь мистера Лоренса. Во имя нее Нат трудился, ждал и надеялся, а смелость и терпение питали мысли о счастливом будущем, в котором Дейзи подарит ему уют, а он игрой на скрипке обеспечит ей достаток. Миссис Джо об этом знала, и пусть не такого мужа хотела бы для племянницы, все же считала: Нату необходима мудрость и забота Дейзи, иначе он может превратиться в эдакого неприкаянного повесу, заплутавшего на жизненном пути потому, что не нашлось женской руки, способной провести его корабль через бури жизни. Миссис Мэг решительно не одобряла влюбленности бедного юноши: ее драгоценная дочь заслуживала достойнейшего мужчину на земле, ни больше ни меньше! Миссис Мэг, несмотря на доброту, проявляла необычайную твердость, и Нату ничего не оставалось, кроме как обратиться за утешением к миссис Джо – та всегда поддерживала начинания своих мальчиков. А мальчики тем временем взрослели, на горизонте маячили новые заботы, и миссис Джо предвидела немало тревог и радостей, которые ей принесут любовные перипетии, уже начавшиеся среди ее подопечных. Обычно миссис Мэг служила ей лучшей советчицей и союзницей, ибо любила романтику столь же сильно, как в пору нежного девичества. Но в этом случае она была непреклонна и никаких увещеваний слышать не хотела. «Нату не хватает зрелости, и он не изменится, к тому же его происхождение неизвестно, и вообще, у музыкантов трудная жизнь; Дейзи слишком молода, пусть подождут лет пять-шесть – время покажет. Посмотрим, как на него повлияет разлука». На том все и кончилось: когда в Мэг пробуждался материнский инстинкт пеликана[18], она становилась непоколебимой, пусть и готова была ради своих ненаглядных детей вырвать последнее перо и отдать последнюю каплю крови.

Миссис Джо думала об этом, пока Нат говорил с ее мужем о Лейпциге, и решила честно обсудить все с юношей перед отъездом – она привыкла к доверительным беседам и без утайки предупреждала своих мальчиков об испытаниях и искушениях, поджидающих каждого в начале жизненного пути и способных сломать человеку судьбу – и все из-за того, что в нужный момент некому было сказать нужное слово.

Таков наипервейший долг родителей, и ложная скромность не должна мешать бдительности и мягкому предупреждению, которые превращают самопознание и самообладание в компас и штурвал для юной души, покинувшей безопасную гавань родного дома.

– Вот и Платон с учениками подоспели! – воскликнул непочтительный Тедди, когда в комнату зашел мистер Марч в сопровождении юношей и девушек: мудрый пожилой джентльмен пользовался всеобщей любовью и столь внимательно заботился о своих подопечных, что многие всю жизнь благодарили его за помощь, оказанную их сердцам и душам.

Бесс тут же очутилась подле него, ибо со смертью мамочки Марч взяла дедушку под свое крыло; вдвоем они представляли собой чудесную картину – златокудрая головенка склонилась над седой, и девочка пододвинула ему кресло, окружая дедушку нежной заботой.

– У нас вдохновляющий чай льется рекой, сэр; подать вам полный до краев кубок или, быть может, немного амброзии? – спросил Лори, ходивший по комнате с сахарницей в одной руке и блюдцем с кексами в другой; ему нравилось подслащивать чай и кормить проголодавшихся.

– Ничего не нужно, спасибо – это милое дитя уже обо мне позаботилось. – Мистер Марч повернулся к Бесс, сидящей на ручке его кресла со стаканом свежего молока.

– Пусть продолжает в том же духе, а я понаблюдаю за чудесным опровержением фразы «старости и юности вместе не ужиться»[19], – ответил Лори, с улыбкой следя взглядом за парочкой.

– «Ворчливой старости», папа! Это совсем другое, – спешно поправила его Бесс: она любила поэзию и читала ее очень внимательно.

– «На сугробе леденистом розы куст цветет душистый»[20], – процитировал мистер Марч, когда Джози уселась на другой подлокотник кресла, и вправду похожая на колючую розочку: судя по всему, в ожесточенном споре с Тедом она потерпела поражение.

– Дедушка, а правда, что женщины должны во всем слушаться мужчин и считать их умнее себя лишь потому, что они сильнее?! – воскликнула она, бросив сердитый взгляд на двоюродного брата. Тот подошел к ней с лукавой улыбкой на ребяческом лице, несуразно сочетавшемся с высоким ростом.

– Понимаешь, милая моя, так считали в прежние времена, и запросто этого не изменишь. Но все-таки я полагаю, что в наше время пробил час женщин, а мальчикам нужно стараться вдвое усерднее – девочки их уже нагнали, того и гляди опередят. – Мистер Марч с отеческой гордостью посмотрел на умные девичьи лица – среди лучших студентов колледжа было много женщин.

– Увы, у бедных юных Аталант[21] на пути немало препятствий и, боюсь, отнюдь не золотых яблок – но стоит им лишь научиться бегать побыстрее, как все изменится. – Дядя Лори рассмеялся и погладил Джози по непослушным волосам, стоявшим дыбом, точно кошачья шерстка.

– Меня целые бочки яблок не остановят, и десяток Тедов не поставят мне подножку, как бы ни старались. Я им покажу: женщина ни в чем не хуже мужчины, а то и лучше. Такое уже бывало в истории и будет впредь; пусть мозг у меня и меньше, чем у Теда, я никогда не соглашусь, что я глупее! – запальчиво воскликнуло юное создание.