Ген Z. Без обязательств

Надя еще издалека начала махать своему знакомому, заметив, что он на нее смотрит. Катя пробежалась глазами по лощеным франтам. Все они были с боковыми зачесами, один был выкрашен в пепельный цвет, у второго на виске был выбрит какой-то узор, у третьего была длинная челка и тоннели в ушах, четвертый был самым простым – именно ему махала Надя. Катя поморщилась. Ей не нравилось четкое разделение четыре на четыре, оно как будто к чему-то ее обязывало.

– Приветик! – Надя расплылась в улыбке. – Это Марина и Катя. Наташа торчит в пробке, скоро подъедет, мы не стали ее ждать. Ну что, будем знакомиться? Я Надя.

– Кирилл, – кивнул парень с пепельными волосами.

– Игорь.

– Максим.

– Коля.

Катя внимательно посмотрела на Игоря. Тот с интересом смотрел на нее в ответ. Он как будто хотел что-то сказать, но передумал. Надя развеяла повисшее недопонимание:

– Кать, помнишь Игоря? Он с нами в кафе был, когда Марина подцепила…

– Не упоминай имя этого говнюка.

Прежде чем Марина снова начала злиться, Катя вставила:

– Нет. Не помню.

Игорь рассмеялся.

– Не удивительно, телефон тебе был тогда интереснее нас всех вместе взятых.

Катя хотела заметить, что это все еще так, но вовремя прикусила язык. Они расселись вокруг столика и завели непринужденный разговор. Катя отмалчивалась, будучи уверенной, что, стоит ей открыть рот, легкая непринужденная атмосфера непременно рухнет, поэтому она топила трубочкой в кубики льда в коктейле и слушала, о чем говорят остальные. Когда они пошли танцевать, за столом остались только она и Игорь. Она подняла глаза и снова посмотрела на него.

На приеме психолог предложила ей попробовать раскрепоститься, но даже после коктейля она чувствовала себя напряженной, как струна. Следить за речью стоило определенных усилий и даже изощренности, и под алкоголем сдерживать себя становилось только труднее, так что вместо того, чтобы расслабиться и получить удовольствие от болтовни с противоположным полом, она сжалась и настороженно следила за беседой, чтобы не пропустить, если вдруг обратятся к ней. Только к ней никто не обращался, один Игорь кидал на нее заинтересованные взгляды, и она не знала, что творится у него в голове, и это ее раздражало.

– Вы девственница?

– Простите?

– Извините за личный вопрос, я понимаю, что вы не из тех людей, которые охотно делятся такими вещами, но, возможно, ваша проблема, помимо желания контролировать всех и каждого, усугубляется еще и тем, что пубертатный период вы провели в состоянии зажатости и стеснения. Вы пропустили момент полового взросления и теперь не можете понять, как взаимодействовать с противоположным полом.

– Если я вас правильно понимаю, то, говоря простыми словами, у меня банальный недотрах.

Психолог улыбнулась.

– Увы, это не так. Но помимо стержневой проблемы, которая связана с той вашей ситуацией в детстве, о которой вы все еще отказываетесь говорить, у вас может быть в том числе «банальный недотрах».

Кожухова тогда подумала, что эта женщина сумасшедшая, но теперь, рассматривая парня напротив, она находила, что психолог могла быть более квалифицированным специалистом, чем ей показалось. В Кате боролись противоречивые чувства: отвращение и предвкушение. У него были сильные руки, а Катя находила руки едва ли не самой сексуальной частью мужского тела. Ей было интересно, как грубая кожа ощущалась бы между ее мягких тонких пальцев, какие бы чувства вызвали большие горячие ладони, скользящие по ее телу.

Возможно, что-то отразилось в ее взгляде, потому что Игорь вдруг улыбнулся и встал:

– Не хочешь потанцевать?

Она была готова согласиться и уже встала, когда заметила пробирающуюся к ним пару знакомых. Их столик находился на возвышении, поэтому, стоило ей подняться, как Наташа тут же замахала ей рукой. Шедший за ней молодой человек был более сдержан, но, заметив Катин взгляд, довольно улыбнулся, и эта улыбка говорила лучше жестов.

Катя так и не ответила Игорю. Она дождалась Наташу, но вперед нее влез Дима и по-дружески поцеловал ее в щеку. Девушка недовольно посмотрела на него, но он сделал вид, что не заметил.

– Надо же, до последнего не думал, что ты здесь будешь, – сказал Дима, падая на диван и не давая Игорю выйти. – Хотя Наташка и предупреждала.

– С чего бы мне тебе врать? – воскликнула та, пропихивая Катю обратно за столик. – Где девчонки?

– Танцевать пошли, – ответила Катя.

– Ну и хорошо, – Наташа потянулась к барной карте. – Жутко хочу чего-нибудь выпить. С предками сидеть такой тухляк. Все орут: телевизор орет, брат орет, папа по телефону орет – все орут!

Наташа уже неделю не появлялась в университете. Ее отец пошел на самые жесткие превентивные меры и запер ее дома, но сегодня у него было дежурство, а тетя Таня, видимо, уехала с младшим к своей маме, и Наташа улизнула из дома.

– Мы, кстати, тоже хотели пойти потанцевать, – сказал Игорь.

– Неужели? – фыркнул Дима. – Успеете еще.

Они обменялись улыбками, которые были скорее любезными, чем дружескими, потому как в глазах у обоих прослеживалась определенна доля напряжения. Игорь сел на место. Дима поймал официантку.

– Кстати, хорошо выглядишь, – заметил Дима.

Катя отвернулась, показывая, что комплименты ее не трогают. За их недолгое знакомство она слышала их достаточно, чтобы понять, куда они все ведут, и не собиралась сдаваться так легко. Странное дело: буквально только что она думала о том, что согласилась бы переспать с Игорем, но появился Дима, и наружу стала выползать стервозность.

– Да, правда, Кать, – поддержала Наташа. – Это то, которое твоя мама привезла из Франции? Очень красивое.

Это было не оно. Слишком простое, слишком повседневное для такого человека, как Катина мама. Вероника Кирилловна была известным модельером (конечно, не как Версаче или Шанель, но она была молода!), ее платья часто носили на показах в Милане и Париже, и до того, как Катя переехала в другую квартиру, она сама составляла гардероб дочери. Катя привыкла хорошо одеваться и имела чувство стиля, но ее мама все равно продолжала настойчиво покупать ей одежду, в которой нельзя было выйти ни в университет, ни на прогулку. Она будто бы забывала, что ее дочь не модель и вынуждена, как все простые смертные, ездить в метро, чтобы не вставать слишком рано и не застревать в пробках, ходить по асфальту вместо ковровых дорожек и подиумов. Часто приходилось заниматься «благотворительностью», как говорила мама, когда места под одежду не хватало ни в их доме, ни в их квартире, ни у Кати в квартире, ни у мамы Вероники Кирилловны. Тогда Катя отдавала свою одежду Наташе, и та уже где-нибудь продавала то, что ей было не нужно. Мама Кати наотрез отказывалась заниматься подобным. У нее, дочери советских эмигрантов, было достоинство английской королевы.

Вскоре вернулась компания. Катя была вынуждена сдвинуться в центр стола. Дима самым наглым образом перелез через Игоря и сел рядом с ней.

– Ты будешь и тут меня доставать? – спросила Катя.

– Что ты? Как можно? – наигранно возмутился он. – Я буду создавать тебе компанию. Разве кто другой вытерпит твой насмешки?

– Почему ты решил, что я обязательно буду кого-то высмеивать?

– Ты по-другому не умеешь: либо молчишь, либо язвишь.

К четвертому кругу напитков Катя уже сделала пару вылазок на танцпол. Танцевать она любила. Одно время она была уверена, что отправить девочку на танцы – одно из правил хорошего тона, потому как все вокруг нее занимались танцами в том или ином виде: Наташа ходила на русские народные, Марина и Надя занимались бальными танцами, в университете было немало девочек, занимавшихся чирлидингом. Это была своего рода лакмусовая бумажка, по которой угадывался москвич. Из ее знакомых только Юля занималась легкой атлетикой, но та приехала в Москву из Петрозаводска, что только подтверждало ее теорию. Катя до сих пор время от времени посещала закрытые группы танцев, где постоянный состав ограничивался 5-6 людьми, поэтому она по-прежнему была гибкой и не потеряла плавности движений.

За ней было приятно наблюдать. Сам Дима танцором никогда не был. Все детство он провел на улице, гоняя в футбол, волейбол, баскетбол, хоккей, прыгая по гаражам, играя на стройке. В клубах его хватало лишь на то, чтобы отбить каблуками чечетку и притереться бедрами к чьей-нибудь короткой юбке. Во всем, где была необходима пластика, он был довольно неуклюж, и предпочитал брать не талантом (он шел за дешево в XXI веке), а внешностью и харизмой. Он и теперь сидел за столом и следил за танцполом, правда, в этот раз танцпол ограничился квадратом, где танцевала Катя. Ее было довольно трудно потерять из виду: в своем белом платье она буквально мерцала в блеске софитов и, кружась то одна, то с подругами, привлекала немало любопытных и завистливых взглядов. Кто-то пытался ее копировать (рядом с оригиналом выглядело довольно неумело и даже смешно), кто-то просто отходил в сторону, потеряв всякую тягу к танцам, иные продолжали топтаться на месте, и вовсе забыв обо всем на свете. Последние приходили отдохнуть, к ним Дима обычно не подходил.

Когда кто-то вдруг объявил белый танец (Дима поморщился, это напомнило ему летнюю смену в лагере), Катя вернулась. За столом, кроме него, никого не было. Он заметил, что к его столику хотела подойти пара девушек, но, увидев, что вернулся кто-то из компании, они прошли мимо. Катя стянула туфли под столом и откинулась на спинку дивана.

Подъем, на котором стоял их стол, позволял увидеть большую часть зала, через который в их сторону пробирался Игорь. Он весь вечер терся возле Кати, намеренно или нет напоминая о своем существовании. Диме это не нравилось. Сравнительно недавно он упомянул ее в разговоре, и Игорь отмахнулся, посмеявшись, что женщину с таким языком завалить не так просто, а теперь он сам буквально набивался ей в компаньоны. Кроме того, он не был ни слепым, ни идиотом – он и сам видел, что Катя готова была ответить на приставания его друга еще в начале вечера, а сейчас, когда она была немного пьяна, ей запросто могло сорвать крышу. И тут уже кто успел – тот и съел.

– Надевай обратно.

Катя повернулась к нему.

– С чего бы?

– Ты же пришла пригласить меня потанцевать? Обувайся.

– Черта с два я тебя куда-либо звать собиралась, – возмутилась она. – У меня ноги устали.

– Давай, вставай, – Дима вышел из-за столика. – Если не сможешь ходить, я тебя потащу.

– Ты точно знаешь смысл слов «белый танец»?

– Конечно. А еще я знаю, что некоторые девушки слишком скромны, чтобы пригласить меня.

– Ты слишком самовлюбленный, – она сунула ноги в туфли и протянула руку. Дима насмешливо прижал ее к губам и подмигнул. Его встретил осоловелый заинтересованный взгляд.

«Если не сегодня, – вдруг подумал он, – то уже никогда».

Они прошли мимо Игоря. Катя его даже не заметила. К часу ночи в клубе стало душно, и это сказывалось на пьяных молодых людях. Дима не пил. У него были своеобразные отношения с алкоголем. Каждый раз, когда он выпивал, случалась какая-нибудь херня. В последний раз, напившись до беспамятства, он, вопреки застаревшему шаблону, проснулся не в компании пары красивых девочек, не со страхолюдиной и не с парнем, и даже не в кровати – он проснулся около туалета и только для того, чтобы срыгнуть в унитаз желудочный сок и, привалившись к ободу, снова заснуть. Потом у него еще пару дней болела голова, и он провел эти дни почти не вставая. А если вспомнить, что было, когда он напился в девятом классе!..

Но вот Катя была пьяна. Она это понимала так же хорошо, как Дима. Она могла выпить бутылку сухого вина и не опьянеть, но случалось и такое, что ее развозило уже после третьего коктейля. И сейчас был как раз такой случай. Но она чувствовала себя легко и весело и, как это часто бывало, у нее вдруг появилось игривое настроение, которое постепенно скапливалось томлением внизу живота. Она все это знала, потому как пьянело ее тело, но не разум. Катя искоса посмотрела на своего спутника и, заметив, как на его губах дрожит сдерживаемая улыбка, поняла, что думают они в одном направлении.

Они кое-как пробились вглубь зала. Катя с первого шага поняла, что Дима, кроме как мяться на месте, ничего особо не умеет, и была не против помяться рядом. Если бы она попыталась потянуть его за собой, он бы почти наверняка испачкал носки ее белых туфель. Дима понимал, о чем она думает: она, обращая на него не так уж и много внимания, то и дело смотрела вниз, стараясь не ставить ноги слишком близко к его туфлям.

– Почему белое? – вдруг спросил Дима.

Катя недоуменно подняла глаза, забывая о туфлях.

– «Белое» что?

– Платье белое. Туфли белые.

Девушка пожала плечами.

– Не хотела сильно выделяться, – ответила она и, почувствовав, как Димина туфля вскользь прошлась по носку, закинула ему руки на плечи, заставляя держать дистанцию.

– Не хотела сильно выделяться и пришла в клуб в белом? Логично, нечего сказать.

Катя уже не раз об этом подумала за вечер. Как и всякой брюнетке, ей шли все цвета, но сегодня она почему-то выбрала именно белый, хотя куда практичнее было надеть что-то менее светлое. Многие девушки вокруг нее танцевали в черных платьях или узких светлых джинсах, и ее белое платье, несмотря на его кажущуюся простоту выделявшееся на фоне других очевидной дороговизной, привлекало к себе много внимания.

– Думаешь, я стояла перед зеркалом и думала, понравится ли тебе?

Катя провела пальцами по его шее, зарываясь кончиками пальцев в волосы.

– Не думаю, – честно признался Дима.

– Ну и зря.

Катя чувствовала, что ее ведет. Почувствовав, что их разговор настойчиво перетекает в сторону флирта, Дима позволил себе приблизиться, но последний шаг сделала она сама. Катя притянула его к себе и прижалась:

– Почему бы мне не думать о том, как я буду выглядеть в твоих глазах? В конце концов, разве у женщины огромный гардероб только для того, чтобы нравиться себе? Будь это так, пришлось бы признать, что женщины – жутко закомплексованный и мелкий народец.

Дима фыркнул.

– Разве это не так?

– Ты не уважаешь женщин, – равнодушно протянула Катя.

– Как и ты – мужчин, – эта заскорузлая озлобленность пропитывала даже морщинки, когда она морщила нос при виде него. – Так что даже не пытайся меня соблазнить. Я на это не куплюсь.

Она подтянулась к нему и выдохнула в губы:

– Ты уже купился.

– Верно.

Дима наклонился, чтобы поцеловать ее. На самом деле, все то, что в романтизме и юношестве можно считать связующей клятвой, проявлением нежных чувств и, в общем-то, кульминацией всего действа – потому как, обсуждая дальнейшее, можно скатиться в пошлость и грязь – в реальной жизни служит не более чем легкой прелюдией. Те поцелуи, которыми обменивается современная молодежь, не выстраданы и не заслужены, а потому разжигают не более чем животную похоть. Чувство волнения и радости открытия в современном веке связаны больше с выдачей премии, чем с обменом прикосновениями.

Так и Катя, почувствовав давление на своих губах, не почувствовала ни неловкости, ни удивления, в ней определенно что-то зажглось, но это явно не было симпатией, хотя во влечении от нее некая часть определенно есть. Почувствовав язык на своих губах, она послушно приоткрыла рот и потянулась навстречу.

Катя не собиралась на него набрасываться, и Дима, понимая это, целовал ее медленно и даже нежно. Когда он оторвался от ее губ, давая вздохнуть, он приподнял ее лицо и оставил несколько маленьких поцелуев на щеке, прежде чем снова вернуться к губам. Катя притянула его ближе, рукой ведя по шее и останавливаясь у груди, где ровно и сильно билось сердце. Катино сердце билось ему в такт, возмущенное лишь недостатком воздуха и не смущенное никакими чувствами.

– Ты все еще против того, чтобы со мной переспать? – прямо спросил Дима, смотря на ее красные влажные губы.

– Уже не так сильно, – фыркнула Катя в ответ.

– К тебе или ко мне?

Это был единственный вопрос, который мог сейчас смутить Кожухову. Она не любила ездить в гости – чужая территория выматывала ее, но и к себе она редко кого звала, считая, что ее квартирка на семьдесят квадратов не создана для приема гостей. Кроме того, она по природе была подозрительной и не могла позволить, чтобы кто-то шарился по ее квартире, пока она спит. Да и сон ее был очень чуток. Даже когда она была дома, в резиденции, и мимо ее комнаты кто-то проходил, она выныривала из глубокого сна и чутко прислушивалась к тому, чтобы никто не дернул дверную ручку. Это была своего рода детская травма. В детстве по утрам к ней в комнату всегда заходила бабушка, а более позднем возрасте – няня, и, заметив, что она открыла глаза, начинала вытаскивать ее из кровати. Теперь Катя могла лежать сутки напролет, но все равно боялась, что кто-нибудь придет и выдернет ее из кровати.

– Ко мне, – решила она. В чужой квартире она бы потерялась.

Дима пожал плечами. Ему тоже не хотелось делиться своей квартирой даже на одну ночь. Обычно он предпочитал заниматься сексом на нейтральной территории либо у своих пассий, но к себе никогда никого не звал: тут же появлялись женские волосы по углам, кто-то непременно что-то забывал, да и в целом отпечаток другого человека в холостяцкой берлоге лишал его покоя. Так что это было даже хорошо, что Катя не воспользовалась оговоркой и не согласилась ехать к нему.

– Осторожнее, – Дима подмигнул. – После меня тебе другого любовника не захочется.

– Не переживай, – отмахнулась Катя. – Ты не можешь быть настолько плох.

Глава 7. Последствия

«Если бы в этом блядском клубе не было так блядски душно, – ругалась Катя про себя, едва проснувшись, – меня бы никогда так не развезло».

Она лежала на кровати с закрытыми глазами, закутавшись в одеяло. У нее ломило все тело: болела голова, руки, ноги, поясница. Воспоминания предыдущей ночи не сразу начали всплывать в ее голове, поэтому еще некоторое время она пролежала, виня во всем выпивку. Когда же она открыла глаза и сквозь вуаль балдахина увидела на диване чужую одежду, она себя почти прокляла.

Одежда была мужской.

– Вот же блядь! – воскликнула Катя. Ее громкий голос больно ударил по ушам, и она со стоном упала обратно на кровать.

Дверь на лоджию приоткрылась, и из-за нее выглянул Дима с сигаретой в руке:

– А, проснулась, принцесса. Утречка.

– На хуй иди, – она редко просила о чем-то с таким чувством, как сейчас.

Кожухова залезла с головой под одеяло и притихла. Дима пожал плечами и отвернулся к окну.

Катя жила в элитной многоэтажке на востоке Москвы. Ее окна выходили на парк, где даже в середине выходного дня не было ни души, как будто город вымер. В середине марта все было, как всегда, унылым и грустным, но теперь эту унылость отягощало предчувствие локдауна. Еще никогда весны не была такой грустной. Впереди была всемирная истерия, растянувшаяся на долгие годы политического беззакония вперед, но все это Димы не касалось. Он жил моментом и наслаждался им, упиваясь молодостью, безнаказанностью и свободой.

Катя снова завозилась в кровати, подбирая под себя одеяло и собираясь встать.

– Можешь не прикрываться, – крикнул Дима. – Я все уже рассмотрел.

– О, правда? – прошипела Катя, поднимаясь.

Посмеиваясь, Дима снова отвернулся к окну. Он находил девушек забавными по утрам. Взъерошенные, сонные, они прятались в простыни и краснели, лукаво стреляя глазами. Эта их хитрая способность притворяться невинными умиляла Диму, но никогда не обманывала. Он не спал с девственницами, и его было не за что ругать, как и нечего было с него взять. Его не трогали чувственные распинания о девичьей чести и женском доверии – в его глазах они унижали говорящего, ведь с ним ложились в постель не потому, что любили его, а потому что велись на его внешний лоск, и это его не возмущало. Дима был человеком закрытым (даже дружба его порой тяготила), и он не искал постоянных отношений.

– Сигареткой не поделишься?

– Дер…

Он с легкой улыбкой обернулся к Кате и поперхнулся на полуслове. Она стояла, облокачиваясь на дверь лоджии, совершенно голая, и с вызовом смотрела на него.

– Ты же все рассмотрел, – она вздернула бровь. – Так что, не поделишься?

Он протянул ей пачку, чувствуя, как по лицу ползет ухмылка. Катя чиркнула зажигалкой и сделала затяжку. Выдохнув в окно дым, она посмотрела вниз. Там у детской площадки дворник мел прошлогоднюю листву.

Дима разглядывал ее нагое тело, и она позволяла ему, не сильно заботясь о том, что сосед напротив мог увидеть ее голой, окажись он в этот момент на балконе. Наконец, Дима протянул руку, кладя на плавный изгиб ее талии.

– Руку убрал.

– Не хочешь еще разок?

– Обойдусь.

Сигарета ей быстро надоела, и Катя, потушив окурок, ушла в душ. Все тело казалось липким и грязным, еще хуже было вспомнить о том, что к нему прикасались чужие руки. А вчера ей эта идея – переспать с малознакомым парнем – казалась интересной! Разве она сама когда-нибудь до такого додумалась? Чертов психолог!

Она стояла под горячей водой, стараясь как можно быстрее сбросить с себя тянущую сонливость и фантомные ощущения прикосновений, которые вспыхивали то там, то здесь. Катя долго стояла под водой, постепенно делая ее все горячее, пока тело не стало розовым. Схватив мочалку со стойки, она долго и методично сдирала с себя кожу – тот слой, который она ощущала теперь не своим, а общественным. Время от времени в голове вспыхивали какие-то воспоминания, но то были лишь голоса. До включателя они вчера не добрались, навес над кроватью сокрыл от них тусклую светодиодную ленту, и ей повезло не оставить никаких зрительных воспоминаний, которые было бы не так легко смыть.

Докурив, Дима походил по квартире, рассматривая просторную площадку студии, хотя смотреть оказалось особо нечего. Конечно, высокие потолки кружили голову и даже ужасали, но во всем остальном, за исключением разве что кровати с балдахином и парочки неясных, оставлявших ощущение тревоги и вихря репродукций Тернера, все было как у обычных людей. Обычных хорошо обеспеченных людей. Посидев немного за компьютерным столом (на его взгляд довольно неудобным), полистав названия разбросанных по нему книг, поиграв с цветком на подоконнике, которому его прикосновения были как будто бы не очень приятны и он раздраженно дрожал упругими листьями, заварив первый попавшийся чайный пакетик, он, порыскав телефон тут и там, продолжил искать его уже на кровати. Он сдернул одеяло и кинул его на диван. И тут его взгляд упал на постельное белье. С каким-то непонятным запоздавшим смущением Дима отвел глаза.

– Помедленней! Нгх…

– Ш-ш, не зажимайся.

Он постучал в дверь ванной комнаты.

– Чего тебе? Если хочешь уйти – прикрой дверь. Как выйду, сама закрою.

– Нет, я… Ты пьешь кофе?

Ответа не последовало.

– Я заметил у тебя турку…

– Делай, что хочешь.

Катя вышла из душа, задушенная длинным махровым халатом, который никогда прежде не надевала. По квартире разносился приятный запах кофе. Она присела за стол, устало глядя на то, как Дима нервно барабанит пальцами по столешнице. В голове слегка прояснилось, и она решила разойтись по-доброму и без скандалов. Прежде чем неловкая пауза затянулась настолько, что окончательно развела их умы в разные стороны, Катя произнесла:

– Социальный конструкт.

– …что?

– Девственность – это социальный конструкт, – объяснила она, глотая кофе. – Незачем со мной носиться, незачем мне угождать.

– С чего ты решила, что я только поэтому решил?.. – возразил Дима. – Мы переспали, и естественно, что…

– Я думала, что переспала с ловеласом, а не с неуклюжим подростком. Не рассказывай мне о том, как должны вести себя люди после интимной близости. От тебя это слышать даже смешно.

– Нда, – протянул он после недолгого молчания. – Пожалуй, у тебя не лучшие воспоминания останутся.

Катя пожала плечами, не желая развивать эту тему.

– Ты просила остановиться, а я думал…

– Я не предупредила – моя вина, – рассудила Катя, пытаясь прервать ход его рассуждений, в которые не собиралась вникать. Ей вообще казалось, что этот парень у нее уже загостился. – Я не собираюсь утирать тебе слезы только потому, что на деле ты оказался не таким мастером постельных игр, каким себя вообразил. Допивай и уходи. Я все еще хочу спать.

Отповедь немного отрезвила Диму. Прежде ему еще никто не указывал на дверь. Это больно ранило самолюбие, и к этому он оказался не готов, поэтому остался сидеть, как был. Кофе в глотку больше не лез, молчание тяготило. Катя дала ему время оправиться и пошла убирать постель. Сдернув белые простыни, она отнесла их в машинку и вернулась с новым комплектом белья.

Когда Дима допил кружку, он и правда ушел. Без лишних слов, только махнул на прощанье и захлопнул дверь, как она и просила. Он не успел далеко отойти, как услышал щелчок замка. Никто не ждал его здесь. Никто не хотел, чтобы он вернулся.