За стеклом

Но следующие слова учителя словно окатили меня холодной водой, полностью размыв радостные картинки, которые так ярко рисовало воображение.

– «D» с минусом, Ник, – мистер Ванс положил лист на парту, разочарованно качая головой, но Ник всё так же смотрел куда-то мимо вниз. – Я бы хотел переговорить с твоими родителями.

– «D» с минусом?! Вы уверены? – не выдержала я, вскакивая с места, чем знатно удивила соседку по парте.

– Да, Эмили. Присядь, – скомандовал учитель.

Видя, что всё внимание одноклассников сосредоточилось на мне, я неловко села обратно. Мои щёки заливала краска, пока сердце клокотало в груди. Не уверена, от чего именно, то ли от неверия в такой исход, то ли от несправедливости, то ли от того, что друг предпочёл промолчать.

Возможно, Ник знал, что плохо написал контрольную, потому был как в воду опущенный всё это время.

Это разбивало сердце. Это злило.

Почему он не доверился мне?

Но только по окончании учебного дня вся эта буря эмоций пошла на спад. Вслед за этим до меня постепенно начало доходить, что мы не проведём каникулы вместе, как планировали, но что было ещё страшнее – дома Ника ждут большие проблемы.

Но масштаб этих проблем стал ясен, когда в школу пришла не мама Ника, а мистер Миллер.

Мы с Ником стояли около кабинета математики, ожидая, когда разговор двух взрослых подойдёт к концу.

Моё сердце колотилось, как будто я только что пробежала марафон, а ноги и вовсе онемели от страха.

– Боишься? – я искоса взглянула на друга, что, опёршись локтями о подоконник позади, с безмятежным видом смотрел на дверь, за которой находился его отец.

– Нет.

– А мне вот страшно, Ник, – я неуверенно переступила с ноги на ногу. Хотелось схватить друга за руку и бежать куда глаза глядят. – Давай уйдём? Тогда тебе не достанется от папы.

– Не говори ерунды.

Он серьёзно не понимал, что его ждёт? Даже я знала, что характер мистера Миллера был далёк от ангельского. Он и в хорошие времена был злой, а что произойдёт сейчас, представить было жутко.

Мой страх оправдался, когда мистер Миллер вышел из кабинета. Его лицо было пунцовым от едва сдерживаемого гнева, когда он посмотрел на меня, а затем на своего сына.

Я немного съёжилась, когда мужчина тяжёлой походкой направился к нам, сверля сына потемневшим взглядом.

Он быстро схватил Ника за капюшон куртки, встряхивая так, словно тот ничего не весил, и потащил прочь к выходу из школы. Эту картину наблюдали десятки любопытных учеников, то и дело перешёптываясь.

Я же смотреть не могла, желая, чтобы предательская влага, заслонившая зрение, исчезла из глаз, а внутри нашлись силы, чтобы защитить Ника.

***

Ник

Отец тащил меня домой, за всю дорогу не проронив ни слова. Я знал, что это не сулило ничего хорошего. Наоборот, это затишье означало одно: он был в ярости.

Я знал вспыльчивый характер отца. Знал, на что он способен в гневе. Но, как ни странно, мне не было страшно. Даже несмотря на то, что дома мы будем одни до завтра, потому что мама поехала навестить бабушку.

Это даже было к лучшему. Я знал, что он будет кричать, но в этот раз хотя бы мама не попытается встать на мою защиту и не попадёт под раздачу. Повезло, что не произошло ещё вчера утром.

Тем утром он снова кричал. Был снова зол на меня. А я на себя, потому что не мог найти в себе силы быть счастливым или хотя бы притвориться таким. Притвориться «нормальным сопляком», как он сказал однажды.

На это раз всё было из-за сна.

Мне снилось, что я тону.

Бесконечно долго.

Глотаю воду, ощущая привкус соли на языке. В кожу вонзается холод тысячи игл, лёгкие больно жжёт, а я не могу ничего с этим сделать. Но в какой-то момент оказываюсь на берегу и вижу в середине реки в том же самом месте, где был до этого, своего старшего брата – Джеймса. Теперь тонет он.

Тонет снова и снова. Пока вовсе не скрывается из виду.

Я кричу. Мама рыдает. А отец раз за разом ныряет в то место, где в последний раз была видна тёмная макушка брата.

Он пропадает подолгу, из-за чего порой кажется, что пойдёт вслед за Джеймсом, но папа выныривает вновь, хватая ртом воздух, а затем снова уходит под воду.

Долго.

Так долго он ныряет.

Так долго надо мной плачет мама, прижимая к груди, отчего я ещё чётче слышу её отчаяние.

Я.

Виноват я.

Зачем я гулял по тонкому льду?

Зачем я такой тяжёлый?

Зачем провалился, а мой старший брат спас меня, исчезнув под водой навсегда?

Я тону.

Задыхаюсь.

Распахнув глаза, я понял, что лицо мокрое от слёз и пота. Что я не там, у реки, а дома. В собственной кровати. В тепле. Дышу. Живой.

Судорожно выдохнув, с силой провёл руками по лицу, вытирая влагу.

Не хотелось вставать, но и спать уже тоже не хотелось.

Возможно, Эмили уже собирается в школу, волнуясь перед предстоящей контрольной.

А я? Волнуюсь?

Нет.

– Вставай, чёрт тебя дери! —дверь в комнату с грохотом открылась, привычно ударившись ручкой о стену, и на пороге показался отец. – Даю тебе пять минут, и чтобы был уже внизу, – сказав это, он многообещающе посмотрел на меня и громко ступая двинулся дальше по коридору.

Не знаю, сколько времени понадобилось, но с усилием воли я оторвал себя от кровати и, передвигаясь, словно черепаха, ходил по комнате.

Где рубашка? А носки?

Вот они. Точно.

А какой носок надеть первым? Правый? Или левый?

– Сложно, – тихо прошептал я как раз в тот момент, когда отец проходил мимо.

Заметив, что стою в рубашке и трусах, держа носки в руках, он, похоже, решил, что я никуда не тороплюсь. Это снова вывело его из себя.

– Я непонятно сказал? Твои пять минут истекают. Или ты пойдёшь вот так по улице? Тогда пошли! – он терял терпение с каждым словом, с каждым шагом, сделанным ко мне навстречу.

Когда он схватил меня сзади за шею, я понял, что плевать, какой носок сначала надену. Главное – сделать это быстро.

– Я почти всё, пап. Прости.

– Пошевеливайся, – он отпустил меня и в презрении скривил рот.

Презрение – та самая эмоция, которую с завидной частотой я получал от отца.

И если такое настроение у него было утром, когда всё более-менее было хорошо, то сейчас, после того как его выдернули с работы, чтобы пожаловаться на непутёвого сына, оно явно не стало лучше.

– Ты понимаешь, что ты позоришь нас с матерью?! – вопил он так громко, что уши начало закладывать. – Ради чего мы тратим на тебя столько денег, потакаем тебе? Чтобы ты так нам отплачивал? – Брызги слюны летели прямо в лицо, когда он схватил меня за плечи, нависая сверху своей угрожающей величиной.

Он смотрел на меня так, будто ждал ответа.

– Прости, пап. Я исправлюсь.

На самом деле это было ложью. Я не знал, почему не мог приложить хоть немного усилий на контрольной, чтобы получить хорошую оценку. Я мог. Просто не видел смысла.

Зачем?

Ради чего?

Ради того, чтобы отец не кричал? Он бы кричал. Он всегда кричит.

Он крепко сжал мои плечи, пытаясь глубоко дышать, отчего его ноздри широко раздувались, будто у быка на родео.

– Да. Ты исправишься. Ты, мать твою, сделаешь всё, что я тебе скажу, – он крепко схватил меня за руку и потащил наверх, в комнату. Было больно настолько, что казалось, конечность вот-вот откажет, если отец не оторвёт её раньше. Но я не издал ни звука.

Он с силой затолкнул меня в комнату.

– Ради чего мы тебе все эти книги покупаем? М? Чтобы ты их носил соседской девке? Ты хоть раз их сам открывал? – отец взял один из учебников и, не получая никакого ответа, швырнул его в меня, попав прямо в лицо. – Открывал, я спрашиваю?

Я чувствовал, как начала пульсировать боль. В голове, в руке.

Физическая боль лучше, чем эмоциональная. Эмоциональная разрушает изнутри, а оболочка, получающая внешние повреждения – ерунда. Физическая боль, как предупреждение, как сигнал о том, что что-то не так, она уходит с течением времени. Эмоциональная же, как вирус, не остановится, пока полностью не сожрёт тебя изнутри.

– Открывал, – мой голос дрожал, а по щекам скатывались слёзы.

Почему я плакал? Мне же не страшно.

Слёзы сами катились, пусть я этого и не хотел.

– Какое же ты ничтожество, Ник, – отец с разочарованием покачал головой. – От тебя одни только беды. Всегда.

Я старался выровнять дыхание, успокоить его, подготовиться, потому как знал, что дальше последует. Отец всегда использовал запрещённый приём. Такой, который был способен меня сломать в любую секунду. Уничтожить.

– Ты нас скоро с матерью в могилу сведёшь своими выходками! Тебе мало того, что ты натворил?! Мало того, что убил брата?! Мало?! Сколько можно портить нам жизнь?! – он уже не кричал. Он орал. Громко. Оглушительно. Но, уверен, скажи он те же самые слова шёпотом, они так же разорвали бы барабанные перепонки. Так же лишили бы слуха. Лишили бы воздуха в лёгких.

Утопили.

Утопили в вине и боли.

Он громко выдохнул, пытаясь обрести хоть какое-то подобие спокойствия.

– Сиди тут, – его голос в одно мгновение пропитал лёд. – Учи всё наизусть. После каникул всю программу чтоб рассказал Вансу. Ты меня понял? – Я молчал. – Ты понял меня?! – заорал он.

– Да, – во мне нашлись последние крупицы сил, позволившие хрипло выдавить это простое и в то же время сложное, лёгкое, но невозможно тяжёлое, слово.

Словно удовлетворившись таким ответом, он снова выдохнул, успокаиваясь. А затем громко хлопнул дверью, оставляя меня в комнате одного.

А я так и стоял, слушая эту гнетущую тишину. Не в силах пошевелиться.

Густая слеза скатилась по щеке. Или это не слеза?

Прикоснувшись к коже, увидел, что на подушечках пальцев остался след крови. Но мне не было больно. Просто всё равно.

Я стоял посреди комнаты и смотрел в окно.

На соседний дом.

Дом, где всегда царили тепло, уют и счастье.

Каждый раз, когда бывал в гостях у Эмили, завидовал её отношениям с родителями. Отношением родителей к ней.

Они любили её. Это выражалось в их взглядах, скользило в ласковых касаниях.

Меня мама тоже любила. По-своему, но любила. Но она устала. Устала защищать меня, постоянно ввязываться в проблемы, которые я вызываю любым неправильным вздохом, что так бесит отца.

Потому она всё чаще уезжала к бабушке, оставляя нас с отцом наедине.

Я знал, что он винил меня в смерти Джеймса, что мама тоже так же думала, просто не говорила этого вслух.

А папа говорил. Напоминал каждый раз.

И он прав.

Я убил Джеймса.

Я ничтожество.

И должен расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь. Не забывать ни на минуту о том, что сотворил.

Судя по звукам телевизора, доносившимся с первого этажа, отец окончательно успокоился. Не знаю, сколько времени прошло, но уже было темно. А я всё так же стоял на месте, словно статуя, и смотрел в окно, мало что осознавая, кроме правоты в словах отца.

В окне напротив уже горел ночник, обнимая светом хрупкий силуэт Эмили, сидящей на подоконнике.

Она сидела там уже некоторое время, опустив голову на поджатые коленки. Возможно, ожидая, когда я сделаю то же самое. Похоже, хотела помахать мне перед сном, как мы делали в другие дни.

Но сегодня? После того, как я подвёл её? Испортил последний день в школе. Не объяснил всё, чтобы она написала на высший балл. Омрачил каникулы.

Как бы мне хотелось исправить всё.

Чтобы мог без сожалений взглянуть в её озорные зелёные глаза и, как всегда, не встретить в них ни ненависти, ни жалости, лишь искреннюю доброту. Услышать её звонкий голос. Всё в ней утешало меня и дарило тепло.

Ничтожество. Не заслужил этого.

Всегда порчу всё.

– Прости.

3

Шесть лет назад

Эмили

На уроке биологии было практическое занятие, вызвавшее у главного хулигана нашего класса нездоровый интерес. Мы препарировали лягушек.

Точнее, должны были.

Нам уже провели инструктаж, раздали контейнеры с образцами, а также коробочки с инструментами. И всё шло довольно неплохо, пока Эндрю Форд не бросил свою подопытную особь в одного из отличников, и тот в страхе не начал кричать и бегать по классу.

Мы с Ником сидели за последней партой и наблюдали за развернувшейся картиной: у умника в очках паническая атака, Эндрю задыхался от смеха, а учитель беспомощно металась туда-сюда, успокаивая учеников, которые поддались шаловливому настроению самого главного заводилы в классе и тоже желали устроить обстрел лягушками.

– Детский сад какой-то, – пробормотал рядом Ник, подпирая ладонью подбородок.

У него был скучающий вид, впрочем, это уже не было редкостью. Он всё чаще пребывал в подавленном состоянии. Причиной тому явно служили проблемы и натянутая обстановка дома, но в этом друг мне напрямую никогда не признавался. Просто говорил, что родители снова повздорили. Но сообщал это настолько обыденным тоном, что, глядя на его спокойствие, я тоже расслаблялась. Так что его безучастность практически ко всему, похоже, стала неотъемлемой частью его характера, придавая прохладную ауру и некий шарм. Этим мне Ник даже нравился. Чего нельзя сказать об остальных мальчишках из нашего класса.

Но, периодически, в хорошие дни, он всё-таки возвращался к жизни. Даже несмотря на то, что это не могло не радовать, его оптимизм зачастую был чересчур, а энергия била через край.

– Да ладно, – я усмехнулась, подцепляя пинцетом угол его тетради. – Это гораздо веселее, чем резать чью-то плоть, пусть даже зелёную.

– Ты так считаешь? – Ник бросил на меня заинтересованный взгляд, изгибая тёмную бровь, на которой вот уже несколько лет, после злосчастных зимних каникул, красовался тонкий шрам, происхождение которого мне до сих пор было неизвестно. Он говорил, что упал и ударился, но верилось в это с трудом.

– Конечно, – теперь я тыкала пинцетом в крышку контейнера, в котором всё ещё лежала в прозрачной жидкости целая лягушка. – А вообще, разве это не кощунство, учить детей вскрывать кого-то? Например, этого.... Пупырчатого друга.

– Не обязательно, – Ник открыл коробочку с инструментами, в которой лежали иголки, скальпели и стёкла, и на миг затаил дыхание, всматриваясь в содержимое.

– Настоящие орудия пыток, – фыркнула я, отворачиваясь и возвращаясь к созерцанию менее жестокой пытки над учителем.

– Эндрю! Прекрати немедленно! – уже переходя на крик, пропищала мисс Роуз. Она была самым юным преподавателем в нашей школе, а потому ей было сложнее всего совладать с подростками, у которых гормоны в пубертат бьют через край. А в частности, с Эндрю.

Я видела, как обычно бледная кожа на её лице и шее пошла красными пятнами, когда Эндрю в ответ ещё сильнее засмеялся и перемахнул через парту.

– Бедная, – пробормотала я, возвращая внимание к другу, но в этот момент Ник вскочил на ноги, выглядя слишком напряжённым и, поправляя рукав чёрного джемпера, стремительно двинулся к выходу из класса.

– Мне нужно выйти, – на ходу обронил он, отталкивая с пути Форда, на что тот выплюнул ругательство, встреченное лишь хлопком двери.

И куда это он? Может, плохо стало от вида лягушки?

Посмотрев ещё раз на контейнер с мёртвым существом, я, морщась, отодвинула его подальше.

Но в этом был и плюс. Благодаря тому, что Ник внезапно решил ретироваться, мисс Роуз успела прийти в себя и умудрилась схватить Эндрю за ухо. А затем принялась отчитывать его, как маленького мальчишку, чем здорово позабавила всех учеников.

В любом случае, урок был сорван, а значит, негуманное занятие по препарированию лягушек, к счастью, откладывалось на неопределённый срок.

– Дети, – выдохнула мисс Роуз, сдувая упавшую на лоб светлую прядь волос и поправляя манжеты на белой с красными цветами блузе. – Раз уж наше занятие не удалось, пожалуйста, подойдите по очереди, сдайте коробки с инструментами и распишитесь напротив ваших фамилий, – учитель села за свой стол и открыла журнал. – Эмили, с Ником всё хорошо? Во всей этой суматохе я не успела узнать, что случилось.

– А, эм, думаю, да. Может быть, просто в туалет вышел? – неуверенно промямлила я.

– Ага. Слабоват желудок у твоей мамочки, – прогоготал Эндрю и незаметно дал подзатыльник впереди сидящему мальчишке.

То, что Ника с самого первого класса называют моей мамочкой, было неспроста. Он всегда выручал меня, носил мой рюкзак, да и в принципе был рядом и заступался в случае чего. Проще говоря, был второй мамой для меня, проявляя заботу. Но из-за своего, зачастую меланхоличного, характера, он выглядел не слишком мужественно и порой пускал на самотёк нападки в свой собственный адрес. И тем не менее, это прозвище, сказанное именно в таком тоне, выводило из себя не меньше, чем сам Эндрю Форд.

– Тишина, – цыкнула мисс Роуз. – Хорошо, мы подождём Ника. А пока можете подходить и сдавать инструменты.

Когда дошла очередь до нашей парты, Ника всё ещё не было, и поэтому мне в одиночку пришлось подвергаться проверке учителя.

– Так. Хорошо, – промурлыкала мисс Роуз, делая пометки в журнале. – Иглы, стёкла, ага, пинцеты на месте, – она нахмурилась, глядя в коробку, а затем подняла взгляд серых глаз на меня и принялась изучать лицо, словно была способна что-то на нём прочесть. – Эмили, я не вижу ещё одного скальпеля. Где он?

– Я не трогала, – без раздумий сказала я чистую правду. – Кажется, в коробке был всего один.

– Ты уверена? – учитель долго и с сомнением смотрела на меня.

– Да, – ответила я прежде, чем смогла себя остановить.

В этот момент прозвенел звонок, и все ученики подскочили со своих мест, желая поскорее покинуть класс.

– Ладно, – мисс Роуз выглядела немного обеспокоенно, её руки слегка задрожали, но она тут же сцепила их в замок. – Передай Нику, когда встретишь, чтобы он подошёл ко мне, – видя мой удивлённый взгляд, добавила: – Расписаться, – она пододвинула журнал к краю стола. – Остались только вы двое.

– Хорошо, – быстро черкнув фирменную закорючку, подошла к своему месту, забирая наши с Ником вещи.

Я спиной чувствовала на себе пристальный взгляд мисс Роуз, и мне это не нравилось. Не нравилось, что она может считать меня или Ника воришками. Сдались нам эти скальпели.

Но когда я повернулась, чтобы уйти, она уже открывала коробочки одну за другой, пересчитывая инструменты.

– До свидания, – не дожидаясь ответа, я выскользнула из класса и быстро зашагала по коридору. Я стискивала в руке лямку рюкзака Ника и его школьный пиджак, в то время как мой взгляд метался от лица к лицу, от стены к стене, выискивая нужного человека, пока наконец не нашёл его.

Из противоположного конца коридора навстречу мне шёл Ник. Его походка была неторопливой и расслабленной, а на губах играла лёгкая улыбка.

Не знаю почему, но это немного разозлило, и я, увеличивая скорость, стремительно сократила расстояние между нами.

– Где тебя носило половину урока, Ник? – хмурясь на друга, впихнула ему в руки вещи, брошенные в классе.

– Просто решил прогуляться по школе, – он закатил глаза и натянул пиджак на плечи. Заметив, что его сарказм меня не очень-то впечатлил, вздохнул. – В туалет ходил, Эм. Ты чего такая серьёзная? Лягушка ожила, и пришлось отбиваться от неё в одиночку? – в его тоне слышались нотки веселья, но мне не было весело.

– У нас из набора, похоже, пропал скальпель, а мой друг так кстати вскочил и убежал куда-то, не сказав и слова. Какое-то странное стечение обстоятельств, не находишь? – разумеется, я не думала, что Ник взял его, и тут же пожалела, что моё заявление прозвучало в столь обвинительном тоне, но так уж вышло.

– Мне стоило облегчить свою нужду прямо в классе, только бы не задеть твоих чувств, Эм? – беззлобно спросил он и склонил голову набок, глядя на меня, как на маленького ребёнка.

– Нет. Конечно, нет. Ты прав. Извини, – я вздохнула, продолжая уже гораздо спокойнее. – Не помнишь, у нас было два скальпеля в коробке?

Он неопределённо пожал плечами.

– Один.

– Ну слава богу, – облегчённо улыбнувшись, шлёпнула его по плечу. – Не хотелось бы стать врунишкой для мисс Роуз. – Вспомнив просьбу учителя, добавила: – Кстати, тебе нужно зайти к ней, расписаться в журнале.

– А, ага, – он бросил взгляд мне за плечо в направлении класса биологии. – Займи нам место в столовой, а я скоро приду.

Криво улыбнувшись, он прошёл мимо всё той же лёгкой походкой, совершенно не торопясь.

Ну конечно, это же не ему предстояло бежать прямиком в ад и попасть под каток из учеников в столовой во время обеденного перерыва.

Ох уж этот Ник Миллер.

Когда-нибудь он сведёт меня с ума.

И в целом, у него это прекрасно получилось, когда, вернувшись от мисс Роуз и присев на наше привычное место в углу столовой у окна, он выпалил мне то, что ожидала услышать меньше всего.

– Нам разрешили сделать проект по биологии. Когда сдадим его, не придётся писать итоговую контрольную. Круто? – он ёрзал на стуле, практически светясь от счастья.

– Что? – морковная палочка, которую я так желала укусить, повисла в воздухе, не достигнув рта, распахнувшегося в изумлении.

– Ага! Это ли не удача? Когда я попросил об этом мисс Роуз, она разрешила. Тем более, это поможет мне выровнять оценки к концу года.

– Ты сделал что? – всё ещё не веря своим ушам, переспросила я, будто надеясь на другой ответ. – Почему ты не спросил у меня, Ник? Почему вообще решил втянуть меня в это? – я раздосадовано уставилась на друга, нахмурив брови. В мои планы никак не входило выполнение какого-то проекта, тем более по биологии.

На данный момент у меня была куча других занятий. Я начала потихоньку искать возможности для общения с девочками. Записалась в кружки по рисованию и волейболу, что помогло мне завести новых знакомых. Вскоре я стала частью маленькой группы девчонок, с которыми мы часто собирались вместе, обсуждали последние новости и делились своими переживаниями, даже устраивали совместные ночёвки. Поначалу было непросто наладить контакт, с учётом того, что с самого детства я дружила исключительно с мальчиком. И то с одним единственным. А мне хотелось большего. Хотелось иметь подружек, которым могу доверить свои девичьи тайны, а не грузить Ника всем подряд.

Мы взрослели, поэтому постоянное нахождение вместе начинало вызывать долю беспокойства у наших родителей, да и у нас уже начали меняться интересы. Порой бывали моменты, когда даже поговорить было не о чем и мы сидели молча. Поэтому я хотела чего-то нового. Своего. Особенного. Девичьего. Отдельного от Ника. И это было нормально.

Но он, не зная моих планов, что-то решил. И решил за нас обоих. Не спрашивая. Будто моё мнение не имеет значения. Будто у меня не может быть своих планов. И это меня практически вывело из себя.

– Да ладно тебе. Сделаю всё за два дня, зато автоматы обоим обеспечены, – он, самодовольно улыбаясь, вытащил из моей пачки морковную палочку и с хрустом откусил.

– Ну как же. За два дня. Это делается неделями, Ник. И не в одиночку, – отодвинув от себя поднос с едой, хмуро посмотрела в окно. Аппетит полностью пропал.

– Эм, – позвал он, но не встретив никакого отклика, положил свою руку поверх моей и слегка сжал, привлекая внимание. – Скажи, я хоть раз тебя подводил?

Я всматривалась в его карие глаза, полные искренности и проницательности, словно пыталась найти в них ответ.

На самом деле, были моменты, когда мне казалось, что вот-вот всё рухнет. Что Ник не сможет выполнить своё обещание, но в последнюю секунду всё абсолютно менялось и нам каким-то чудом удавалось не разбиться о скалы реальности и неотвратимости судьбы. Можно ли было назвать это везением? И стоило ли снова слепо уповать на него?

– Нет. Никогда, – тихо ответила я и опустила взгляд на его пальцы, которые то ли неосознанно, то ли специально начали поглаживать мои костяшки. Похоже, он тоже заметил это и тут же отдёрнул руку.

– Ну вот. Так что не беспокойся ни о чём. Всё будет, – он откашлялся и уставился на содержимое наших подносов, а затем, словно ничего не произошло, снова загорелся неудержимой радостью. – О, пудинг!

Наблюдая за тем, как друг с большим рвением утоляет свой аппетит, я усмехнулась, стараясь не обращать внимания на часто забившееся в груди сердце.

Везение?

Это безумие.

4

Четыре года назад

                                                                        Ник

Я понимал, что это рано или поздно должно было произойти. Но всегда думал, что ещё есть время. Что буду готов к этому. Что восприму это как нечто само собой разумеющееся и не стану чувствовать себя так, как чувствовал в тот момент.