Инспектор Силверстон и знаковое дело

– Прошу пройти!

В соседней комнате, на огромном, расположенном по центру столе, лежало покрытое белой тканью тело. При виде его миссис Четэм не удержалась и, всхлипывая, судорожно зарылась в сумочке в поисках носового платка. Мэри откинула ткань с лица покойной.

– Миссис Четэм, узнаете ли вы в покойной свою мать? – официальным тоном вопросил Саймон.

Блондинка, давясь рыданиями, просто кинула головой.

– Миссис Четэм, если вам нужно время успокоиться, я вам его предоставлю. Мне необходимо, чтобы вы собрались и ответили на несколько вопросов.

Пару минут Бриджит Четэм боролась с собой, изо всех сил стараясь взять себя в руки. В конце концов, знать, что твоя мать умерла, это одно, а впервые увидеть ее мертвое тело, это совсем другое. Мисс Вайенс уже готова была потребовать перерыв, но Бриджит утерла слезы, и более-менее твердым голосом произнесла:

– Да, детектив, я отвечу.

Саймон повернулся к Мэри:

– Мисс Брексли, покажите руки покойной.

Мэри отдернула ткань с обеих кистей.

– Обратите внимание, миссис Четэм. На запястье правой кисти наблюдается кровоподтек, характерный для сильного сжатия запястья, например, рукой другого человека. Не знаете ли вы кого-либо, кто мог так поступить с вашей матерью?

Состояние Бриджит, казалось, полностью изменилось. От отчаяния и слез не осталось и следа. Сейчас она просто смотрела на слегка посиневшую правую кисть, широко распахнув глаза и не моргая.

– Миссис Четэм, вы понимаете вопрос? – вынужден был произнести Саймон. Бриджит медленно перевела на него пустой взгляд:

– Да, я понимаю. Я не знаю, кто это мог сделать.

– Возможно, в ее жизни был мужчина?

– Моя мать имела много друзей, но не встречалась ни с кем со дня смерти отца.

– Хорошо, миссис Четэм. Всего еще один вопрос. Следила ли ваша мать за своим маникюром? Как вы помните, я задал этот вопрос еще в допросной. Посмотрите пожалуйста, был ли вот такой маникюр характерным для вашей матери?

При этих словах Саймона Мэри приподняла кисть покойной так, что стали хорошо видны ногти, покрытые фиолетовым лаком, но грубо обрезанные, с зазубренными и рваными краями.

– Нет… – почти прошептала Бриджит, – это не ее ногти.

– Вы хотите сказать, что это не характерный для нее маникюр?

Бриджит снова взглянула на Саймона, несколько более осмысленно, чем в предыдущий раз.

– Что вы. У мамы всегда были аккуратные длинные ногти. Она никогда бы не допустила… – и тут Бриджит вдруг разрыдалась, уткнувшись в плечо мисс Вайенс. «Значит все-таки, не так уж ты не обращала внимания на маникюр матери», – отметил Саймон.

– Инспектор Силверстон, я требую перерыва, моя подзащитная нуждается в помощи, – решительно объявила мисс Вайенс.

– Конечно! – широко улыбнулся Саймон, – Да и вообще, нам остались лишь формальности.

Они вернулись в допросную комнату, где Саймон предоставил миссис Четэм несколько минут и стакан воды для успокоения, а затем надиктовал серой машинке результаты осмотра тела и ответы миссис Четэм на вопросы, заданные в смотровой морга. После этого деловитая мисс Вайенс увела свою подзащитную, а Саймон, оставшийся в прекрасном настроении, собрался было выпить кофе. Он вальяжно прошествовал в общий холл к кофе-машине, как вдруг заметил миссис Эвертон, скромно присевшую на стуле возле рабочего места Саймона.

– Добрый день, мистер Силверстон! Дежурный велел мне подождать вас здесь.

– О, рад вас видеть, Эмили! – расплылся в улыбке Саймон, – Как ваше самочувствие?

– Спасибо, сегодня неплохо. Есть ли какие-либо новости, мистер Силверстон?

– Новости? – удивился Саймон, – Что вы хотели бы услышать?

Теперь уже пришел черед Эмили удивляться:

– Как, вы не понимаете? Конечно же, я хочу услышать причину смерти.

Саймон посерьезнел:

– Видите ли, пока мы можем с уверенностью утверждать только то же что и вчера. Причиной смерти стала передозировка бромизовала. Это вещество входит в состав некоторых лекарственных препаратов. Скажите, ваша подруга принимала какие-либо лекарства?

Эмили грустно покачала головой:

– Нет, мистер Силверстон. У Сары и в аптечке-то было почти пусто. Только жаропонижающее на случай простуды, да пара препаратов от головной боли. А для чего применяют этот… бромоторвал?

– Ну, чаще всего как средство от бессонницы. У миссис Харрисон не было проблем со сном?

– Проблем? – горько усмехнулась Эмили, – Пока она не вышла на пенсию, у нее была только одна проблема со сном – где найти на него время. Примерно через полгода после того, как Сара оставила работу, она как-то сказала мне: «Знаешь, Эмили, в нашем возрасте не так уж много преимуществ, но одно прекрасно – уже никто и ничто не мешает тебе высыпаться».

Саймон придвинул к себе один из пустующих стульев своих коллег и уселся напротив миссис Эвертон.

– Расскажите о своей подруге. Какой она была как человек, с кем кроме вас дружила?

– О, у Сары был прекрасный характер, легкий и дружелюбный. Она без труда ладила с людьми, даже с не очень-то приятными. Любила делать всем подарки. Как я вам уже говорила, Сара организовала группу волонтеров, навещавших онкобольных детей. Большой материальной помощи группа не могла им оказать, но устраивала детские праздники, пикники, сюрпризы… Некоторые прихожане нашей церкви также вошли в эту группу волонтеров. Бывало, если больной ребенок просил, они приезжали к нему даже ночью, часто поддерживали прямо перед операцией, а как-то раз Сара, по просьбе одной девочки, даже присутствовала в операционной… Вообще, все Сару просто обожали. Она, знаете, была душой нашей компании. Довольно часто по воскресеньям, после церковной службы, мы собирались у Сары. Она пекла отличные пироги, и мы, бывало, допоздна пили чай и болтали там, наверху в ее гостиной… – на глаза Эмили навернулись слезы.

Не позволяя женщине совсем раскинуть, Саймон задал вопрос:

– Миссис Эвертон, скажите, после смерти мужа миссис Харрисон встречалась с каким-либо мужчиной?

– Понимаете, за ней ухаживали, конечно. Но по тем или иным причинам Саре не нравились эти ухажеры. Вообще, она говорила, что мужчина должен быть практически совершенством, чтобы она захотела вдруг променять на него свою свободу.

– А покойный мистер Харрисон был практически совершенством?

Эмили задумалась, вспоминая весьма далекое уже прошлое:

– Честно говоря, мне трудно сейчас сказать, какого характера или даже внешности был Бен Харрисон. В комнате Бриджит висит пара старых фотографий, на одной из них есть Бен, а Сара на обоих, такая молоденькая… Но я давно не видала тех фото, поэтому уже и не помню Бена. Он, знаете, тихий такой был, не разговорчивый, малозаметный… Уж не знаю, как он смог убедить Сару выйти за него замуж. Они приехали в наш район, будучи уже женатыми и с маленькой Бриджит на руках.

– Да-да, вы говорили… Ну, а до переезда, где они жили, вы не знаете?

– Сара говорила, конечно, что они приехали из Индии, и иногда вспоминала эту страну так, будто она там долго жила и хорошо знала всякие индуистские обычаи. Но я не придавала значения. В конце концов, какая разница, откуда твои соседи, лишь бы они были хорошие люди.

– Тут я с вами полностью согласен, Эмили. А в вашей компании, в которой вы обычно собирались, не было случайно каких-то подозрительных или может просто новых людей?

– Ну, у нас все очень благонадежные. А что касается новых… Вот мистер Холлоу появился в нашем церковном приходе около полутора лет тому назад. Но он очень положительный мужчина, и к тому же ваш бывший коллега. С 20 лет он работал полицейским, наработал 40 лет стажа, но сейчас уже давно на пенсии. Он оказался в нашем приходе, потому что устроился садовником в поместье лорда Стаутфорда, того самого, у которого работает и муж Бриджит. Как-то раз он с ней разговорился, сказал, что уже лет сто не бывал на церковной службе и что хотел бы принадлежать какому-нибудь церковному приходу. Ну, Бриджит и познакомила его с нашим дьяконом Джереми Сэндботом, который потом представил мистера Холлоу нашему скромному обществу. И он отлично вписался в нашу компанию, надо сказать. Ну, а все остальные числятся там уже по 20-30 лет.

– Вот как.. А как называется поместье лорда Стаутфорда?

– Название мне не припомнить… Помню только, что это по Коув роуд. Там, знаете ли, целая россыпь элитных поместий.

– О да, мне известно. Еще вопрос: скажите, а миссис Харрисон воспитывала Бриджит такой же религиозной, как она сама?

– Мистер Силверстон, ведь у меня самой две дочери. Что ж, когда наши дети были маленькими, мы конечно брали их с собой на воскресные службы. Но к 15 годам у них появились другие интересы, знаете ли. Ни Сара, ни я не настаивали, чтобы девочки ходили с нами.

– Понимаю. Ну а как вы считаете, Бриджит хорошо знакома с Библией? Могла бы она, например, что-то процитировать из нее?

Эмили бросила на Саймона взгляд, полный испуга:

– Бриджит? Вы же не думаете, что…

– Я пока ничего не сказал. Просто спросил, насколько Бриджит знакома с Библией.

– Думаю, не очень знакома. Она и в детстве не проявляла интереса к вере, ну а сейчас, когда на первом месте в ее жизни карьера ее мужа, и подавно.

– А как давно вы видели Бриджит до смерти вашей подруги?

Эмили наморщила лоб:

– Дайте-ка вспомнить… Примерно месяца полтора назад Бриджит с мужем приезжали в гости к Саре. Впрочем…

– Что впрочем? – как ястреб кинулся Саймон на легкое сомнение в тоне миссис Эвертон.

– Позавчера вечером к дому Сары подъехало такси. Но было уже довольно поздно и темно, а в нашем конце улицы сломался уличный фонарь. Я выглянула из окна своей гостиной, и увидела только, что какая-то женская фигура взбегает по ступенькам к входной двери. Сара открыла ей, и по темному силуэту на фоне освещенного дверного проёма мне показалось, что это фигура Бриджит. Но я совсем не уверена, мистер Силверстон, и не повторю это в суде.

И тем не менее, на лице Саймона сияла торжествующая улыбка. Ну конечно, он же чуял! И чутье не подвело его. Бриджит! Она замешана здесь, никаких сомнений.

– Если не Бриджит, то кто это мог быть? – как бы невзначай поинтересовался он.

– О, кто угодно. Волонтер, либо коллега с какой-либо работы… Как я говорила, у Сары был большой круг общения, поэтому я не удивилась и не обеспокоилась, что к ней кто-то приехал поздно вечером.

– Но вам не хотелось хотя бы спросить вашу подругу, кто навещал ее в тот день?

– Хотелось, но на следующее утро у Николза (это мой муж) случился сердечный приступ, пришлось оформлять его в больницу, и я конечно забыла о всяких пустяках…

– Так ваш муж сейчас в больнице?

– Да. Как раз после визита к вам я отправлюсь к нему, надо передать кое-какие вещи.

– Что ж, пожалуй, не буду вас дольше задерживать. На сегодня я узнал у вас все, хотел. Если нам по пути, то могу и подвезти вас.

– О нет, мистер Силверстон, здесь недалеко, и я отлично доберусь пешком, – Эмили встала и бодро пожала руку Саймону, – Знаете, вы отличный детектив. Надеюсь, вы восстановите справедливость в этом деле, какой бы она ни была. И пожалуйста, дайте мне знать, когда будут назначены коронерские слушания.

– Спасибо, Эмили, – почти растрогано произнес Саймон, – Конечно, я вам сообщу.

Эмили развернулась и уверенной походкой пошла по коридору к выходу, а Саймон еще некоторое смотрел ей вслед.

Потом он выпил чашечку кофе, порылся в недрах своего стола, извлек оттуда пломбировочный аппарат и тоже направился к выходу из «Стайнмор-департмент».

Дежурный на выходе окликнул его:

– Эй, Грэм, сводку от 12:23 получал?! Патруль засек машину Феликса Ратаковски на пересечении Фарли роуд и Сикомор-грейв.

– То есть, он посмел вторгнуться на территорию нашего департмента?! – возмущенно воскликнул Саймон.

– О чем и речь. Патруль начало было преследование, но Ратаковски – гонщик опытный, он быстро скрылся, а через 10 минут патруль нашел его на машину на обочине Джордж-лейн, пустую, конечно.

– Выслали подкрепление?

– Макс с группой поехал.

– Ок. Если что, я на связи, – и Саймон выбежал из полицейского участка.

Через минуту его Бьюик, с невиданной для этой машины резвостью, понесся вдоль Стайнмор-стрит, а еще через 10 минут затормозил прямо у подъездной дорожки дома покойной миссис Харрисон. Саймон вышел, задумчиво поднялся по ступенькам и сорвал пломбу со входной двери. Внутри было холодновато и как-то неуютно. Странно, дом всего сутки как лишился хозяйки, но почему-то уже чувствовалось, что это помещение без жильцов… Саймон повернул из холла налево и толкнул желтоватого цвета дверь, за которой, по словам Бриджит, находилась ее личная комната.

Обстановка в комнате, как и во всем доме в целом, была скромной, но отнюдь не безвкусной. На фоне стен, выкрашенных в лимонный цвет, выгодно выделялись шторы с пестрыми желто-красно-коричневыми узорами, выполненными в африканском стиле. У одной из стен стояла кровать, застеленная толстым покрывалом с россыпью мелких оранжевых цветочков на бежевом фоне. Над кроватью висели два полупрозрачных настенных светильника в форме гигантских лепестков, еще один светильник, напольный, возвышался у стены напротив, рядом со встроенным платяным шкафом. В дверцах шкафа, полностью зеркальных, отражался письменный стол с полками над ним, а также десятка три картинок и фотографий, развешенных вокруг стола и полок.

Немного осмотревшись вокруг, Саймон остановился у фотографий и принялся их рассматривать. Большинство из них относились к последним трем-четырем годам. Вот Бриджит на посту медсестры, в больнице Блэкхит. Вот миссис Харрисон, очевидно с группой волонтеров, расположились вокруг больничной койки маленького мальчика, полностью лишенного волос после химиотерапии. И еще одна фотография с волонтерами, видимо, с детского праздника для онкобольных детей… А вот миссис Харрисон и миссис Эвертон с какой-то явно нескучной компанией разгулялись тут, в гостиной на 2-ом этаже. «Подавали не только чай», – с усмешкой отметил Саймон, глядя на разгоряченные лица на фото.

Однако же, попадались и фото возрастом постарше. Вот Бриджит в школе, ей лет 12. Клетчатый школьный сарафан, светлые волосы, забранные в тугие косички, полненькие щеки… Опять же Бриджит, уже лет 18-ти, с каким-то молодцом в обнимку. «Неосмотрительно с ее стороны не избавиться от подобного фото. Вдруг это как-то повредит карьере ее мужа», – не смог удержаться от сарказма Саймон. А вот тут… На очень старом черно-белом фото, оформленном в рамку и под стекло, миссис Харрисон, еще очень молоденькая и худенькая, в светлом коротком платьице, стояла под ручку со слегка грузноватым мужчиной в клетчатой рубашке. Мужчина, брюнет лет 30-ти на вид, держал на руках младенца в белом конверте. Так вот она, вся семейка Харрисон. Интересно, где это они? Фон фотографии составляла какая-то пышная тропическая растительность, кажется, широкие листья банановых деревьев…

Саймон аккуратно снял фото со стены и посмотрел на оборот. Надпись, сделанная на толстом картоне синими полувыцветшими чернилами, сообщала: «Бен и Сара, 19…, Бангалор»

Бангалор.. Значит, они точно приехали сюда из Индии. Интересно, какие причины побуждают людей менять страну проживания, имея на руках столь крошечного младенца? Вешая фото на место, Саймон заметил, что рядом находился прямоугольный кусочек стены, размером примерно с такую же фотографию, который по цвету был чуть темнее, чем остальная стена. Кажется, на этом месте долгое время висело еще одно фото. Ну да, вот и небольшое отверстие из-под гвоздика. И миссис Эвертон говорила вроде бы про пару фотографий Сары в молодости… Где же еще одна? Саймон бегло осмотрел ящики стола, полки и шкаф. Нигде никаких фотографий больше не было. Что ж, это только доказывает существование неких семейных тайн, о которых Бриджит явно известно. Но это еще не доказывает, что эти тайны стали причиной смерти миссис Харрисон…

Закрыв все межкомнатные двери, Саймон вышел на крыльцо. Он заново опечатывал дом, когда раздался звонок его мобильного. Саймон нажал кнопку «Принять» и тут же на добрую половину улицы загремел срывающийся на крик голос Макса Триксвелла:

– Грэм! Где ты шляешься?! У нас погоня, быстро хватай еще группу и ко мне!!!

Макс, вообще-то, был сейчас для Саймона подчиненным, но в пылу преследования, конечно, легко забыть о званиях.

– Давай адрес! Скоро прибуду!!! – проорал Саймон в трубку, и, впрыгнув с Бьюик, стремглав понесся по Торнфорд-роуд…

…Спустя два часа Макс, Саймон, сержант Мечем и еще несколько коллег валялись на диванах холла в своем родном «Стайнмор-департменте». Ратаковски – в очередной раз – сумел избавиться от угнанной машины и скрыться в жилом массиве. В усталом, до сих пульсирующем от бешеной езды мозгу Саймона вертелась только одна мысль: почему? Почему этот матерый зверь не понимает, что сейчас надо залечь на дно? Несколько раз за последние 72 часа он попадался патрулям, прекрасно зная, что находится в активном розыске. Что бы ему стоило переждать хоть пару недель в какой-нибудь берлоге? Но его что-то гонит в толпу, в людные места, и даже встречи с патрулями не отбивают у него это желание! Просто какой-то бред…

– Ну Грэм, есть кое-какое досье, – доложил вошедший в холл Ронни. Саймон, растянувшийся на кожаном диванчике и накрывшийся твидовым пальто, не хотел даже шевелиться.

– Давай, читай вслух, – распорядился он.

– «Феликс Ратаковски, выходец из семьи польских мигрантов, закончил военно-подготовительное училище, и для прохождения армейской службы был направлен в Афганистан, где вошел в состав разведывательно-диверсионной группы. Через 7 лет был уволился из армии в звании майора. После этого проживал в Лондоне и пригородах, часто меняя и работу, и место жительства. Работал водителем-экспедитором, садовником, охранником, разнорабочим на производстве бытовой химии и многое другое. Многократные приводы и аресты за драки. Женат никогда не был, сведений о каких-либо постоянных связях с женщинами не имеется. Бывшие коллеги характеризуют его как скрытного, угрюмого и порой и агрессивного типа.» Ну вот, как-то так… – закончил Ронни.

– И это все?! – как ни устал Саймон, но такая скудность информации заставила его подняться из лежачего положения, – С таким досье человека в Лондоне можно и двести лет искать. Ну, а родители его где?

– А, да, есть и о них. Отец уже умер, а мать, Эльжбета Ратаковски, проживает в пригороде Манчестера, адрес прилагается.

– Что ж, мне все равно надо было навещать тетушку в следующие выходные. Заодно познакомлюсь и с этой Эльжбетой.

Громко запиликал телефон внутренней связи. Макс, сидевший к нему ближе всех, снял трубку, потом повернулся к Саймону:

– Грэм, это Мэри, спрашивает тебя.

Саймон, который к тому времени снова завалился на диван, жалобно простонал:

– О-о, только не вставать… Скажи, Грэм не в состоянии доползти. Пусть тебе скажет все, что хочет.

Макс коротко переговорил с Мэри Брексли и снова повернулся к Саймону:

– Она сказала, что передает заключение по делу 586 / 12 коронеру. Все процедуры с некоей Харрисон она уже закончила.

– Отлично. Кто у нас сегодня принимает?

– Старик Мергетройд.

– О, нет! – вырвалось у Саймона.

Как уже приходило на ум Саймону, вердикт по делу, подобному делу миссис Харрисон, процентов на 95% будет зависеть не столько от фактов и улик, которых ничтожно мало, сколько от личности коронера, который эти факты будет оценивать.

Коронер Мергетройд, помнивший, вероятно, еще стабильную и прочную Великобританию до начала Первой мировой войны, был непоколебим в своих суждениях. Если что-то не было доказано на 146%, для старика Мергетройда этого просто не существовало и не могло существовать. Никаких сомнений, никакого чутья… Только железобетонные факты о наличии постороннего воздействия, а случае отсутствия таковых – списание дела на «самоубийство в состоянии временного помешательства». И нисколько не смутит его при этом, что наличие у покойного «временного помешательства» абсолютно не доказано.

Вообще, среди личного состава «Стайнмор-департмент» бытовало выражение «Мергетройдова логика». Его ввел в оборот Уолли, довольно давно, еще в бытность свою начинающим инспектором. Тогда Мергетройд закрыл дело, объявив несчастным случаем смерть молодого человека, чей лоб был разбит об чугунную батарею. На слушаниях инспектор Уолтер Берксон позволил себе сделать возмущенное заявление: «Мне стыдно за мою родину Англию, где в судах до сих пор можно встретить дуболомную Мергетройдову логику, отметающую все улики, кроме разве что прямого признания самого убийцы!». И хотя его эмоциональное заявление попало в газеты, но даже возникшая в связи с этим шумиха почему-то не смогла подвинуть старика Мергетройда из судейского кресла.

Саймон с самого начала не очень надеялся, что делу миссис Харрисон будет присвоен статус «убийство», но имя судьи, к которому дело отправлялось, и вовсе словно бетонной плитой прихлопнуло какие-либо робкие ростки надежд. Завтра не хотелось даже идти на это бестолковое шоу, которое будет проведено под вывеской «коронерские слушания». Почему, в конце концов, он вообще обязан присутствовать на этом фарсе? Не отправить ли туда Ронни Шорта с его бронированной психикой? Но ведь он, Саймон, обещал сообщить о слушаниях миссис Эвертон, и она наверняка придет туда. Как оставить там ее и других друзей покойной безо всякой поддержки выслушивать штампованный бред? Нет, нет, ему придется идти…

– Грэм! Слышишь меня, Грэм? – Макс слегка тряс за плечо Саймона, который незаметно для себя ушел в сон, – Нам что-то надо писать в отчете. Почему ему удалось оторваться?

Встрепанный Саймон нехотя сел на диване. Оторваться? Отчет? Чего они тут все от него хотят?

– Инспектор Триксвелл, подайте кофе старшему по званию!

– Есть, сэр! – усмехнулся Макс и направился в угол, где стояла кофе-машина.

Остаток дня прошел для Саймона в работе рутинной и бумажной, которая никогда не остается в памяти. Поэтому, сидя вечером в скромно гостиной своей квартиры на Нанхэд-лейн и доедая купленные по дороге домой бургер и картошку фри, Саймон мог вспомнить только бешеную тряску пустопорожней погони, плачущую миссис Четэм, надменный взгляд мисс Вайенс, да пожалуй – самое приятное за день – лицо миссис Эвертон, говорящей ему: «Вы отличный инспектор»… Саймон не любил предаваться печальным мыслям, и, когда чувствовал, что подступает тоска, просто брал и ложился спать....

С утра все неприятные ожидания Саймона полностью сбылись: коронерские слушания пошли хуже некуда. Откуда только берутся люди, которые умеют создать душную атмосферу на пару миль вокруг себя? И ведь знаешь, на что они способны, и когда контакт с ними неизбежен, всячески готовишь себя морально, но все равно не сможешь на 100% защититься от испускаемых ими токсинов.

– Прошу суд обратить особое внимание на некоторые положения в заключении патологоанатома. В частности, о кровоподтеке на запястье покойной, а также о грубо срезанных, по сути обкусанных каким-то инструментом ногтях, – говорил Саймон, когда его вызвали как свидетеля.

Неподвижное морщинистое лицо возвестило металлическим голосом:

– Данные факты не доказывают насильственного вмешательства. Миссис Харрисон могла упасть и поранить руку незадолго до смерти, а что касается обрезанных ногтей, за всю практику не встречал такого странного вида насилия, – и Мергетройд, кажется, даже насмешливо хмыкнул, довольный собственным остроумием.

Саймон приберег более веский довод напоследок:

– Особенно интересным представляется то, что, по заключению эксперта, следов препарата не нашлось в желудке миссис Харрисон, хотя они там обязательно должны быть, если покойная раствор выпила. Если же она его не пила, возникает вопрос, каким образом препарат попал в ее организм, и еще больший вопрос, могло ли такое попадание произойти добровольно.

Мергетройд подтянул очки с кончика носа до переносицы, неторопливо вытащил из пачки бумаг заключение Мэри Брексли и начал читать. В зале повисла такая тишина, что было слышно даже, как Мергетройд перебирает пальцами страницы документа.

– Здесь написано, – огласил он в конце концов, – что препарат найден в ротовой полости. Следовательно, покойная его выпила и он весь успел уйти из желудка.

– Эксперт также пишет там, что подобный сценарий маловероятен. Это вы пропустили, ваша честь? – громко спросил Саймон и по залу прошел гул. Тут же стукнул коронерский молоток.

– Тише! И больше уважения к суду! Я здесь не первый год рассматриваю дела, молодой человек! И прекрасно знаю разницу между «маловероятно» и «абсолютно исключено». Маловероятно выжить, например, упав с 30-метровой высоты, но есть и те, кто выживают. Мы не можем базировать вывод о насильственности чьей-то смерти на рассуждениях, что «мало», а что «весьма» вероятно. Для серьезных выводов нужны серьезные доказательства. И я спрашиваю вас, инспектор Силверстон, есть ли у вас таковые доказательства в отношении насилия, якобы примененного к миссис Харрисон? – дребезжал голос с места судьи.