Как я помню этот мир

– Сейчас мы тебя лечить будем! – уверенно произнёс я.

Взял пузырёк и несколько капель накапал в кашу, перемешал, попробовал на вкус. Ничего есть можно, противно правда и немного горьковато. Ну, нечего вроде, лекарство и должно быть таким, что это за лекарство, если его есть хочется. Правда баба Домна, тогда мне на кусочек сахара капала и какую- то молитву читала, и сразу, когда я проглотил, велела стакан воды выпить. Видя, что я пробую кашу, да приговариваю: “Ешь, зайка кашу, мишка тоже ест её!” Алёнка взяла ложку каши и сразу съела её, потом бросила ложку и начала плакать и плеваться. Я дал ей из кружки воды, она выпила её залпом. И начала плакать ещё сильнее, слёзы уже ручьём текли по её глазам. Я подсунул ей стакан молока, она опять отодвинула его и показала на кружку. Опять зачерпнул из ведра кружку воды и поставил на стол. Она, молча, осушила её. Немного погодя села на горшок и надула половину горшка. Потом сама легла на кровать и сразу уснула. Я сидел и смотрел, как она спит и вздрагивает во сне. Только сейчас я вспомнил, что не обедал. Мне, так хотелось есть, что я за милую душу, съел холодные щи. Я даже не помыл за собой посуду, сел на кровать у сестрёнки, и начал смотреть на неё. Лицо у Алёнки, порозовело, капельки мелкого пота выступили на лбу. Дыхание стало ровным, спокойным. Она уже не вздрагивала. Положил руку на лоб. Он был слегка влажный и холодный. Я лёг рядом, обнял сестрёнку и не заметил, как уснул.

Пришедший с работы отец увидел следующую картину. Сестрёнка в шапочке с заячьими ушками сидит на горшке возле кровати в одной руке держит кусок ржаного хлеба во второй морковку рот её, что-то усиленно пытается прожевать. «Нянька» спит на кровати. Одна рука у него заброшена под голову, вторая вытянута вдоль туловища, перевязана окровавленным носовым платком. Увидев отца, сестрёнка разжала один пальчик и вместе с хлебом поднесла его к губам и еле слышно, что-то пролепетала. Что означало:

– Тише! Тише!

Отец в испуге прошёл дальше к столу. На столе почти не тронутая каша. Беспорядочно брошенная ложка, вокруг разбросано её содержимое. Стакан с молоком. Пустая кружка и грязная тарелка, между ними куски хлеба и пузырёк скипидара. С дверей маминого шкафа торчит одежда. У бельевого шкафа окровавленный носовой платок, засохшие капли крови на полу. На бельевой веревке, протянутой у печки, сохнут собранные в кучу трусы. Пол весь в пятнах после плохо протёртой мочи. Растерянность отца прервал детский лепет сестрёнки. Она сделала своё дело и звала на помощь. Отец помог ей. Она села за стол и продолжила жевать хлеб с морковкой. Отец подсел к ней:

– Почему ты кашу не ешь?

Лицо Алёнки сморщилось, она сплюнула. Отец взял ложку и попробовал кашу. Лицо его побагровело, он сплюнул содержимое в помойное ведро.

– Прости, дочка, но без брата мы не разберёмся.

Отец разбудил меня, посадил за стол. Дал чистую ложку, пододвинул тарелку с кашей:

– Ешь! Попробуй чем, сестру кормишь!

Я попробовал. Я не могу описать, но это была такая гадость! В сто раз противнее, чем я пробовал в обед. Рот сам открылся, и каша оказалась на столе.

– Ешь! Проказник такой! Что с рукой? – никак не мог, успокоится отец.

Тут поняв неладное, заплакала Алёнка, подбежала ко мне и села на мои колени. Начала смотреть в мои не сосем проснувшиеся налитые слёзками глаза и гладить по голове.

– Ты смотри, он её всякой гадостью кормит, а она его жалеет!

Он вял бинт, тройной одеколон сорвал засохший окровавленный платок и обработал мою руку. Мне было больно, но я не плакал.

– Давай рассказывай, что тут у вас произошло?

Я нехотя рассказал всё по порядку. Отец слушал, качал головой, и весь вечер наводил порядок после своей отлучки. Потом накормил ужином и уложил спать на свою кровать. Сам лёг на моей раскладушке. Весь следующий день провёл с нами никуда не уходил. Только однажды в разговоре сказал:

– Ты больше никогда никого не лечи, и сам не спросив, ничего не бери в рот, ты ведь вчера мог отравить сестру.

Тётя Галя.

Прошло два дня, как уехала тётя Галя. Не знаю почему, а я по ней соскучился. Вдруг открылась дверь и на пороге тётя Галя.

– Ура! Тётя Галя приехала! – закричал я, и бросился к ней. Она в пальто нагнулась ко мне, и я крепко обнял её за шею. Видя это, сестрёнка побежала за мной, и тоже протянула к ней ручонки. От тёти Гали хорошо пахло, не то, что от папы – табаком. Правда, от мамы пахло вкуснее, как она там в больнице? “Алёнка уже не плачет, скоро совсем забудет маму” – подумал я.

– Как вы тут без меня? Мои дорогие! А я вам подарки привезла.

Она достала из коробки большую белую соломенную шляпу и одела на Алёнку. Шляпа была великовата, тётя Галя закрепила её на подбородке резинкой:

– Смотри, какая она у тебя Милашка! Сейчас немного велика. К весне хороша будет.

Алёнка уже открыла шкаф, и крутилась перед зеркалом.

– Спасибо! – сказал я за сестру.

– А тебе, что я привезла тебе! Закрой глаза!

Я закрыл. Когда открыл снова. В её руках был большой резиновый мяч. Такой подарок мне даже не снился.

– Это мне?!

Я не мог сдержаться, и поцеловал тётю Галю в щёчку, когда та нагнулась закрывать свои опустевшие сумки.

– Большое вам спасибо!

Но Милашка в шляпе, выхватила из её рук мяч и убежала на кровать играть.

– Зачем у брата подарок отняла? Я сейчас немного отдохну с дороги и позову вас пить чай.

Тётя Галя ушла, а мы сестрёнкой начали катать мяч на кровати.

Позвонил папа и сказал:

– Завтра маму выпишут.

В голосе его, почему-то не чувствовалась радость, как в первый раз, когда маму с сестрёнкой выписывали. Тут зашла тетя Галя и позвала нас в гости. Алёнка как всегда взяла с собой кружку на половину наполненную молоком, шляпу она отказалась снимать, уж больно она ей понравилась. У тёти Гали, как всегда уже был накрыт стол. Но кота не было. Алёнка скривила губку. Я взял из её ручонок кружку и поставил на стол. Тут вошла, какая – то тётя в железнодорожной шинели и принесла в корзинке кота. Он бедняжка вырвался из неё, когда тётя открыла в ней крышку, и бросился к тёте Гале, начал тереться о её ноги.

– Знаешь, Галя он скучал, ничего не ел, наверно думал, что ты его бросила.

Тётя Галя взяла кота на руки, села на кровать начала гладить, приговаривать:

– Бедняжка мой, скучал по мне, отощал.

Кот лизал ей руки, она взяла со стола молоко и налила коту в чашку, со словами:

– Это тебе Алёнка принесла. Она тоже по тебе соскучилась.

Сестра в подтверждение прибежала гладить кота. Тётя в шинели ушла, сказала, что ей на службу, только поинтересовалась, прошла ли тетя Галя комиссию.

– Годна на год, что со мной будет, я ведь железная. – засмеялась тётя Галя.

Она на этот раз угостила нас вафлями, мы до этого никогда их даже не видели. Она купила их специально для нас. Мы с сестрой съели по одной. Мне вафли очень понравилось. Но я не посмел больше взять. Папа, как-то рассказывал мне про тётю Галю, что она давно на станции, работала на разных должностях и сейчас её очень часто используют на подменах. С последней должности дежурного по станции её уволили семь лет назад, она тогда после гриппа не прошла комиссию по слуху. Тётя Галя тогда никуда не уехала, да и ехать ей некуда, у неё не было своего жилья. С квартиры её выселить не могли, хотя квартира и служебная, она невиновата, что комиссию не прошла. Её место занял, дядя Павел, его прислали сюда, как молодого специалиста после техникума. Он отработал положенный ему по распределению срок, но никуда, не уехал. Павел почти сразу женился на молоденькой хорошенькой учительнице польке и жил в её доме. Когда ему предложили в этом году должность начальника станции в Мостах, у них уже было три доченьки. Он отказался, супруга не захотела менять место жительства, видно им хорошо было с родителями. Тёте Гале предложили отработать год товарным кассиром, временно благо сотрудница ушла в декретный отпуск. Она за неделю уже освоила профессию и честно отработала свой срок. Через год у неё полностью восстановился слух, но её место оказалось занято. Она каждый год сейчас проходит самую строгую комиссию на дежурного по станции, а работает на подмене, куда вызовут за штатом. Такая палочка выручалочка. Придет работник к Сидлярову, просит отпустить по семейным обстоятельствам или в отпуск, а тот говорит, что отпускает, но замену ищи сам. Вот и бегут они к тёте Гале. А Сидляров никогда не кланяется, он в стороне. За то на комиссию отправляет каждый год.

Четыре дежурных по станции, восемь по охраняемым переездам, четыре весовщика, четыре товарных кассира. Отпуска одних дежурных уже закрывают год. Больше просят в ночную смену. А тётя Галя всё ровно плохо спит по ночам, вот и выручает. Никто не может заставить её выйти на работу она за штатом, она всегда выходная. Вот и последние два месяца она редко ходила на работу, говорила, что она себе устроила отпуск. Ходила в основном ночью, и то, когда очень попросят. На радостях, что прошла комиссию, тётя Галя сегодня не отправляла нас домой, а накормила от пуза, и ещё дала по вафле домой, когда за нами пришёл папа.

Мама серьёзно больна.

Маму к обеду привезла скорая помощь. Два санитара под руки привели её в квартиру, сняли пальто, положили на кровать и уехали. Она плохо ходила, ноги и руки были опухши. Она даже не могла держать ложку в руках. Оказывается, лечение не пошло на пользу, ангина дала осложнение, и она заболела ревматизмом. За ней нужен был уход, сиделка. Откуда её взять и отец принял решение забрать домой, когда спадёт высокая температура. Теперь я понял, почему отец был, какой-то не такой. Вот пришёл папа. В одной руке у него бидончик с молоком, в другой сетка с хлебом. Он обнял маму, та заплакала. Я осмелился и тоже обнял её. От мамы пахло больницей. Потом мама позвала:

– Алла, доченька, пойдем к маме!

Голос её изменился. Он стал сиплым, глухим. Алёнка уже забыла маму, или просто не узнала её. Она сидела на раскладушке в шляпе и играла с мячом. Никакой реакции на мамину просьбу.

– Милашка в шляпе, иди к нам! – позвал я. Алёнка подошла к нам.

– Доченька, это я, твоя мама, сейчас такая. Забыла?!

Мама попыталась обнять сестрёнку и пошевелила руками, острая боль отобразилась на её лице. Папа подбросил угля в горящую плиту, поставил на конфорку выварку, вылил туда два ведра воды и пошёл с ними за холодной в колодезь. Мы уже не раз обжигались и понимали, что к плите подходить нельзя. Он только проронил нам:

– Никуда не уходите, смотрите за мамой.

Придя с водой, он снял с гвоздя ванну, поставил на пол, приготовил воду. Видя это, Аленка стала раздеваться. Пытаясь остановить доченьку, отец сказал:

– Погоди не тебя, маму. Тебя я позавчера мыл.

Но Аленка не послушала его, разделась, взяла меня за руку и повела к ванне.

Я посмотрел на отца, тот одобрительно кивнул головой:

– Но мойся сама, чистюля такая, я тебя мыть не буду.

И отец сел у стола отдохнуть. Я посадил сестру в ванну, взял в руки кусок хозяйственного мыла. При виде мыла, она уже сама закрыла глаза и я начал мыть ей голову. Через десять минут, я помыл Алёнку. Отец ополоснул её, завернул в самотканое полотенце, и вместе с ним посадил на мою раскладушку. Сестра раскраснелась и была похожа на маленького поросёнка, из моей книжки про трёх поросят. Одевалась она сама, как любил говорить отец, под чётким руководством брата, который подавал из шкафа её нужную одежду. Папа подлил горячей воды, раздел маму, на руках отнёс и посадил в ванну.

– Пока отмокай!

Засмеялся он и положил под голову маленькую подушку. Спустя некоторое время, он начал мыть ей голову. Длинные густые чёрные волосы сбились в комок, и отец долго вычесывал их гребнем. Вскоре сестрёнка уснула, а отец всё продолжал отмывать маму. По опыту я знал, проспит Аленка не менее двух часов.

– Папа отпусти меня на улицу, я так давно там не был.

– Иди только дальше сквера ни ногой! Что б я тебя в окно видел и в нужный момент мог позвать, надень куртку и ботинки, а то на улице прохладно.

Я всё сделал, как он сказал. Взял с собой мяч, отрыл дверь, которую он закрыл, когда начал мыть маму и ушёл на улицу. Ключ в дверном замке сделал за мной два оборота. Ребят в сквере не было. В школе начались занятия. Я начал играть в мяч один. Спустя некоторое время набежали ребята и присоединились ко мне. Как они все выросли, только я остался маленького, росточка. Оказывается, тогда они не поверили Зеноку, в том, что я украл поплавок. А потом очень обрадовались, когда нашёлся воришка. Ко мне они, отнеслись хорошо, посочувствовали, что заболела мама. Рассказали, что Зенок после того случая больше не выходит в сквер и в школе его нет. Занимается с домработницей Марылей, на неё возложили ещё обязанности по обучению сына хозяина грамоте. Отец позвал домой. Я забрал мяч и ушёл.

С сего дня я ухаживал за мамой и сестрёнкой. Мама ничего не могла делать сама и, как могла, руководила мной. Отец вышел на работу. Он просыпался первый, топил печь, готовил, приносил воду и выносил отходы нашей жизнедеятельности. Отец уходил из дома рано, до того, как проснётся мама. Утром я каждый день протирал ей лицо и руки тёплой водой, расчёсывал. Потом шёл к молочнице на перрон за молоком, за продуктами и хлебом. Кормил маму и Алёнку, которая просыпалась после мамы. Занимал и играл с сестрой, она как хвост следовала за мной по пятам и совсем не признавала маму. На улицу её не выводили. Я шел туда, когда Алёнка ещё или уже спала. Дядя Павел ушел в отпуск, в место его в смену вышла тётя Галя. К деду Жене я так больше не наведался, даже домой. Похолодало, начало октября, часто идут дожди. Я хожу в магазины по длинной дороге. Когда тётя Галя выходная, мы идём в магазины вместе через Гусиное Королевство. Она очень смелая и с ней я ничего не боюсь. Она научила меня, не боятся гусей. Вот и сегодня мы идём в магазин по кроткой дороге. Тётя Галя взяла спрятанные в кустах две палки, покороче дала мне, и мы пошли. Она со стороны гусей, я шёл со стороны болота, держу её за руку, немного волнуюсь. Гуси выросли, стали более агрессивные и всё чаще вытягивали свои длинные шеи с жёлтым клювом с шипящей, как змея головой пугали нас. В это время тётя Галя била гуся палкой по шее, и он уходил в сторону. Вот уже кончается насыпная дорога, и тётя Галя перестала обращать внимание на гусей, как один гусак схватил её за подол шинели и потянул в свою сторону. Тётя Галя не успела повернуться, как я выхватил палку и ударил, что есть силы гуся по крылу, тот выпустил пальто, загоготал и отошел в сторону. Большое серое перо осталось на дороге. Я согнулся и поднял его. Тётя Галя похвалила меня:

– Молодец гусар защитил даму!

Обратно, я уже шёл со стороны гусей. Нёс, в левой руке, сетку с хлебом. В правой – палку. Размахивал ей, и я уже нисколечко не боялся гусей. Реакция у меня была быстрее гусиной. В случае нападения, хлестал палкой, по агрессору, и гуси отступали. Дома рассказал маме о случившемся, и похвастался пером. Ей немного стало лучше, опухоль на руках спала, и она сама уже ела и могла кое – что делать. Мама и научила нас в игру, которую знала от своей мамы, моей бабушки по материнской линии Маруси. Игра называлась гуси и серый волк.

Игра не вылечила.

Волком, конечно, была Алёнка. Я достал волчью маску из сундука, дедушкин подарок. В ней я был волком на ёлке у папы на старой работе на станции Мицкевичи. Мне тогда Дед Мороз даже подарок дал. Маску я надел на сестру. Гусем я не хотел быть, но мама сказала:

– Гусь должен разговаривать, а Алёнка ещё маленькая и не умеет это делать, тем более ты будешь не один гусь, а целая стая. А повадки гусей лучше тебя никто не знает. И для пущей важности приделала на рубашке петельки из ниток и вставила в них гусиное перо

– Это чтобы волку было, за что хвататься и видно, что ты гусак – вожак стаи.

Я согласился, куда мне было деваться. До прихода папы с работы мы разучили игру и даже наигрались. Но раньше папы пришла тётя Галя с яблочным пирогом, она иногда баловала нас деликатесами собственного производства. Пирог она испекла сама, в духовке свей печки.

– Шура я пришла тебя проведать, справится о твоём здоровье, а то в поселке говорят всякое. Мальчишка у вас славный, сегодня меня от гусей защищал. В твоё отсутствие мы с ним буквы начали изучать

Тут открылась дверь, и вошел отец:

– Озорник он хороший! Не пройдёт и дня, чтобы он чего не выкинул.

Вступил в разговор отец, слышавший их разговор ещё в коридоре, через не плотно прикрытую дверь.

– Что есть, то есть, – поддержала отца мама.

Отец помог снять шинель с тёти Гали. Её усадили за стол, и мы пили чай с пирогом и нашими конфетами в обвёртке с медведями, которыми угостил папу, какой – то дядя вчера, за то, что папа отремонтировал ему по весне мотоцикл. Папа не взял с него тогда ничего за ремонт. Сейчас он приехал из Минска и привез нам в знак благодарности эти конфеты. Очень вкусные, я такие ещё не ел. Потом мы показали им игру. У нас получилось это в виде представления. Мама села на кровать. Она хозяйка гусей. Берет чашку и зовёт гусей обедать. Алёнка грозный голодный волк сидит под столом в маске, я голодная стая гусей и вожак стаи в одном лице с пером на спине стою у стены у шкафа. Хозяйка гусей зовёт:

Гуси! Гуси!

Стая отвечает:

– Га! Га! Га!

Хозяйка спрашивает:

– Есть хотите?

Стая отвечает:

– Да! Да! Да!

Хозяйка говорит:

– Так летите домой!

Стая отвечает:

– Серый волк за горой не пуска нас домой!

Хозяйка говорит:

– Так летите, как хотите!

Стая гусей летит к хозяйке. Я тихонечко иду и машу руками. Когда гуси долетят до горы. Я поравняюсь со столом. На них набросится злой, голодный, серый волк. Алёнка в маске волка, вылезет из-под стола. И набросится на стаю, то есть на меня. Гуси изо всех сил машут крыльями, и улетают к хозяйке. Я машу руками и делать вид, что очень сильно бегу к маме. Волк обязательно поймает вожака гусей и съест его. Алёнка расставит в сторону ручонки, зарычит, набросится на меня, свалит на пол, покусает за рубашку и вырвет перо. Папе и тёте Гале так понравилось, что они хохотали до слёз, и три раза вызывали нас на бис. И у нас каждый раз была новая импровизация, одна лучше другой. На улице стемнело, тётя Галя ушла к себе. Я лёг спать.

Утром я принёс от молочницы молоко. Позавтракал. Мама послала меня за хлебом. Тётя Галя дежурила. И я пошел один по асфальтированной дороге, огибая озеро. Принёс хлеб. В квартире были чужие люди. Молодой парень и женщина чуть моложе тёти Гали. В белых халатах. Врачи догадался я. Женщина слушала маму трубкой. Потом посмотрела лекарства, которые пила мама и сказала:

– Дорогуша, я за вами заеду через три часа, после осмотра остальных больных, работников и членов их семей на станции.

Потом она куда-то позвонила. Послушала нас с Алёнкой. Дети у вас на удивление здоровы. Правда мальчик маловат ростом на свой возраст и худенький. Потом она писала разные бумаги, смотрела мамину выписку. Спросила:

– Молоко не появилось?

– Нет, – ответила мама и заплакала.

– На кого я детей оставлю, я только с больницы, мне здесь стало лучше.

– На мужа, я ему сейчас больничный, выпишу. Вы боитесь их на две недели оставить – оставите на всю жизнь. У вас ревматизм. Активная фаза, идёт осложнение на сосуды, сердце, голову, почки, суставы и другие органы. Если не лечить то умрёте, или останетесь инвалидом на всю жизнь. В Вороново вас привезли с сильной ангиной, и очень высокой температурой на машине скорой помощи, а вы приписаны к нам Лидской железнодорожной поликлинике. У нас есть и ведомственная больница. Я вам уже и место заказала в палате интенсивной терапии. Вот мужу больничный лист, так что без разговоров собирайтесь, мы вам не дадим умереть, – прочитала лекцию тётя врач властным голосом.

– Мама, послушай тётю, езжай, я за сестрой смотреть буду! – чуть сдерживая слёзы, сказал я.

– Какой хороший мальчик. – сказала врач и ушла. Мама позвонила папе и плача рассказала обо всём.

Он пришёл домой и собрал её в больницу и через несколько часов остались мы одни. Отец как всегда говорил:

– Сынок я на часок отлучусь на работу. Ты тут смотри.

И я смотрел, за сестрой исполнял все её прихоти. Слушали радио. Играли в «Берлогу», «Лису Патрикеевну», «Гуси! Гуси!», «Хутор», «Дочки матери» и ещё несколько игр. Алёнка забыла маму, в крайнем случае, не скучала по ней, в отличие от нас с папой. Он всегда приходил к обеду, укладывал Алёнку спать, а меня отправлял на улицу:

– Иди на улицу прогуляйся, а то без воздуха заболеешь, да и Алёнка без тебя отвлекаться не будет, быстрее уснёт.

Я брал мяч, шёл в сквер, выбирал два дерева между какими маленькое расстояние – это были ворота, и бил мячом по ним. Ребят не было, они в школе. Спустя некоторое время мне надоедало, становилось скучно, и я возвращался в квартиру и сидел у изголовья спящей сестры, всё – таки живая душа. Отец уходил на часок на работу и до пяти был там. Мы, оставались одни. Вел я себя наверно хорошо. Как – то отец даже сказал, что если я себя и дальше так буду вести, то через две недели маму выпишут с больницы. Я очень скучал по маме и считал дни.

Пришла беда – открывай ворота.

И вот первый выходной. За мной зашла тётя Галя, папа надел на меня новое, купленное на вырост пальто, новую из какового меха шапку под ушки, и когда я не захотел надевать, не удобное пальто, папа сказал:

– Сегодня, после вчерашнего дождя подморозило, уже зима не за горами. Надо одеваться по сезону, а не в куртке старой бегать, а то заболеешь, как мама мало мне беды.

Он дал указание, что купить и мы пошли с тётей Галей в магазин и конечно, по короткой дороге, через Королевство Гусей. По дороге я взял спрятанную палку. Пальто больше размера на два, полы длинные, неудобно. Гусиное Королевство поредело раза в три, остались самые крупные экземпляры, многих из них оставят до рождества для застолья, остальные на потомство. Прошлый раз, когда мы шли, гуси на нас почти не нападали. Сейчас они ещё подросли, почувствовали свободу, или не признали меня в новом пальто, или им пальто не понравилось. То и дело гоготали, отдельные вставали на свои красные лапы вытягивались, поднимали ввысь, свою грозную голову с желтым острым клювом и быстро хлопали своими мощными крыльями, показывая сою силу. Но самые наглые выходили на дорогу, и хватали нас за одежду, за что получали палки по шее и спине. Потом успокаивались, и отходил, молча в сторону. Мы пришли в магазин купили, что надо и пошли домой. Взяли оставленные у дороги палки, и пошли на обратный путь. Гуси видать ещё не забыли старую порку и вели себя скромнее. На средине Гусиного Королевства, мы встретили отпускника дядю Павла, поздоровались. У них с тётей Галей завязался взрослый разговор. Я не любил слушать взрослые разговоры, прошёл вперед и стал ждать тётю Галю. Я всегда так делаю из-за скромности, так научила меня бабушка Домна, ещё на хуторе. Тут три огромных откормленных за сезон гусака поднялись на дорогу, и пошли друг за другом, мне на встречу шипя, как змеи с вытянутыми шеями. Я хотел в глазах своих лучших друзей казаться героем. Не в первое, и начал защищаться. Я со всего маха ударил палкой, по вытянутой шее, шедшего впереди гусака, тот развернулся к озеру и сразу слетел с насыпи на луг. Второй неробкого десятка продолжал идти на меня. Я повторил свой манёвр, после удара по шее, второй гусак развернулся к озеру, но только в пол оборота, и остался на дороге загоготал, собираясь атаковать снова. Видать удар получился слабым. Скорее всего, из-за длинных рукавов в пальто. Я изловчился и сильно ударил гусака по спине, да так, что гусак слетел на луг и утащил мою палку, на край траншеи отделяющую дорогу от луга. Третий гусак остался на насыпи, но сменил свою угрожающую позу. Довольный своей победой я подошел к краю траншеи и согнулся, чтобы поднять палку. Неожиданно ноги мои поехали по скользкой траве в зад, к дороге, я не удержал и упал ниц на краю траншей так, что моя голова и руки оказались ниже туловища в траншее. С левой руки я не снял сетку с покупками. Находившийся на обочине гусак, вдруг влетел мне на спину, и начал, что есть силы бить крыльями по спине. Мне было очень больно, так что я не мог кричать. Я не мог подняться с сидящим на спине монстром, мои руки скользили вниз по канаве. В дополнение гусак сначала ущипнул меня за шапку, а потом начал долбить в голову. С каждым ударом крыльев и клюва я становился слабее, в конце концов, через некоторое время, я потерял сознание. А гусь продолжал, молча убивать четырехлетнего мальчика, в двадцати шагах от взрослых. Тётя Галя была на пол головы ниже Павла и увидела побоище, когда тот повернул голову. Она вскрикнула и быстрее Павла добежала ко мне, сбросила обезумевшего в ярости гуся. Дядя Павел подхватил ещё дышащее тельце мальчика, с привязанной к руке сеткой и, что есть мочи, понёс меня домой. Тётя Галя побежала к бывшей медсестре фронтовичке бабушке Клаве. Бабушка Клава на моё везение оказалась дома. Она неделю назад ушла на пенсию, последний год работала фельдшером, в каком-то ближайшем от Бастун пункте. Она захватила свой расходный чемоданчик, и они с тётей Галей побежали к нам домой. Они успели вовремя. Я уже раздетый и отмытый от грязи лежал на кровати, не приходя в сознание. Два мужика не знали, что делать. Сестренка гладила меня ручкой по животу и плакала. По дороге баба Клава узнала, что произошло, и сказала, что такого по её практики ещё не было. Она открыла мои веки, посмотрела в глаза, послушала дыхание и сказала: