Как я помню этот мир

– Врать, это последнее дело. Но если для пользы, то чуть- чуть можно. – сказал отец, взял корзину, и мы пошли домой.

– Мама, смотри, сколько мы с папой грибов набрали, с края болота! – отрапортовал я, открыв дверь.

– А мы то, с Аллой думаем, где они потерялись? А они в болоте искупаться решили. – воспитывала она нас.

Сестрёнка не слушала её и уже тащила с корзины гриб в рот. Отец увидел, выхватил с её ручонок гриб и сказал:

– Ещё один неслух растёт. Сколько раз говорили, без спросу ничего не трогать, тем более тащить в рот! Это грибы! Их до пяти лет детям есть нельзя, а взрослым можно, только хорошо поваренные или прожаренные.

Отец был зол, но не выдал меня.

Я не знал, но у меня в понедельник началась полоса невезений. Сначала сестрёнка долго не могла уснуть, и я в сквер вышел, когда ребята кончили играть. Все задавали один и тот же вопрос:

– Видел ли я, какую рыбу привёз с рыбалки Зенок?

Он рассказал до игры, что они с отцом ездили на Неман с новыми удочками на Победе. Поймали больше нашей рыбу, и что я на крыльце это видел. Даже показывал чешую с пятак.

– Да, я видел, он нёс большую рыбину и новые удочки.

Нехотя, сквозь зубы процедил я. Ребята ушли домой, а я крикнул маме, что ухожу в дежурку к дяде Павлу. Если сестрёнка проснётся, искать меня у дяди Павла. Я дяде Палу рассказал все без утайки про болото, про строгое папино наказание и свою зависть к удочке и рыбалке Зенока. Внимательно, меня выслушав, дядя Павел сказал:

– Легко ты брат отделался, ели бы я был твоим отцом, я за такое, вспорол бы тебе задницу ремнём, что ты неделю на неё сесть не смог бы. Ты просто здесь не жил и не знаешь, сколько горя принесло это болото людям. Гибли и люди, и животные.

– Лучше бы задницу, – чуть не плача ответил я.

– А то до следующего года без рыбалки.

Он в свою очередь рассказал мне много интересного, зная, что от меня ни одно слово не уйдёт за пределы этой дежурки. Сначала о поплавке. Отец правильно делает, что не покупает поплавки, они яркие и не естественные и рыба их боится.

– А как же Сидляровы поймали вчера такую рыбину?

– Какую?

– Большую, красивую, я не знаю, как она называется.

– Поймали на золотой крючок.

– Это как?

– Ты меня порой сильно поражаешь. В чем-то ты соображаешь быстрее взрослых, а тут глупец глупцом.

И он рассказал мне интересную историю. В субботу вечером Сидляров дал ему ключи от гаража и велел приехать за ними к пяти. У Сидлярова нет прав. Дядя Павел приехал и ждал их до шести. Наконец господа соизволили спуститься. По дороге заехали в посёлок, и взяли, какого-то дядю без удочек, но с двумя сумками. Ехали долго. К восьми приехали на Неман. Ловили только Павел и Зенок. Сидляров культурно отдыхали с гостем на покрывале. Клёва не было, и они уехали домой. По дороге заехали в Лиду на рынок, и на прилавке рыбхоза купили живого зеркального карпа на пять килограмм. Эта рыба выведена искусственно, выращивается она в озёрах и прудах. В Немане она не живет, там водится её родственник сазан, дикий карп. Тут раздался звонок и прервал наш разговор на самом интересном месте. Это звонила мама, сестрёнка проснулась. Я, без желания, ушёл домой. По дороге я осмыслил наш разговор с дежурным и уверено прошёл мимо двери Сидляровых, где на показ в углу у двери стояла трёх коленка с таким симпатичным поплавком, он меня больше не привлекал.

Обвинение в воровстве.

Как не странно, но история с поплавком получила продолжение. Следующий день начался как обычно. Играл с сестрой, пришла тётя Галя, и пригласила на чай. Сестрёнка быстренько взяла кружку со стола, подбежала к маме и что залепетала, говорить она не умела, но мама поняла её и налила половину кружки молока.

– Понимает всё, какая ранняя! Смотри, скоро говорить научится! Бегает уже давно. – сказала тётя Галя и пропустила вперёд себя Аллу с кружкой, которую она несла двумя руками перед собой.

– Да нет. Ещё рано. Ей только год. Просто она рано пошла в семь

месяцев. – сказала мама.

Вот мы у тёти Гали. Как быстро летит время. Сестра уже сама наливает молоко коту в миску, а тот шельмец, трётся у её ног, лижет ей руки. Вспомнилось, как сестрёнка начинала ходить, сделает тихонько два шага, потом шлёп на попу, поднимется, потом опять два шага, снова шлёп на попу и так весь день. Мама тогда говорила:

– Боится, что упадёт, вот и садится на попу, а ходить то нравится, вот и встаёт на ноги. Пока научится, всю попу себе отобьёт.

У тёти Гали мы, как обычно, пили чай с пряниками, разговаривали. На столе лежала книга, вообще – то у тёти Гали было много книг, целый шкаф. Но почему- то сегодня именно, эта книга привлекла меня.

– О чём она, что здесь написано, такими большими буквами? – заинтересовался я.

– Эта книга о том, как жили раньше люди, у нас в Белоруссии на Полесье. Это обложка книги. На ней всегда название книги печатают большими буквами. Давай, мы с тобой прочитаем, что здесь написано. – сказала тётя Галя.

–Я не умею читать, но буквы мне дед и папа как-то показывали. – признался я.

– Ничего. Сейчас прочитаем.

Тётя Галя взяла меня к себе на колени и начала:

– Это буква л, это буква ю, а вместе?

– Лю. – прочитал я.

Так мы прочитали по слогам всё название:

– Лю-ди на бо-ло-те.

– Люди на болоте. – подытожил я.

– Молодец! Да ты одарённый! Хочешь книги читать сам, без чьей-либо помощи?

– Да, очень хочу! – обрадовался я.

– Тогда я подготовлюсь, завтра и начнём. – не унималась тётя Галя.

– А, я-то, думал, что на болоте могут жить только гуси, а тут люди. – поразмыслил я вслух и перевёл разговор на гусей.

– Тётя Галя, говорят, что вы ходите, в магазин по короткой дороге и не боитесь гусей.

– Чего их боятся. Они ведь не люди. Они только птицы. Самый страшный зверь на свете – человек. – ответила, улыбаясь, тётя Галя.

– Ну почему самый страшный зверь человек? А я боюсь гусей. – засомневался я.

– Подрастёшь, поймёшь. Хочешь, завтра вместе пойдём в магазин за хлебом?

Я немножко заколебался, но согласился. Сестрёнка всё это время играла на кровати с котом. Вдруг бросила его, взялась за трусы и начала плакать. Писать хочет, догадался я, и мы побежали в свою комнату. Но не добежали, сделали лужу прямо у нашей двери. Мама нас переодела, вытерла лужу и сказала:

– Просится надо заранее, а то сидите до последнего, надеюсь тёте Гале ничего не намочили?

– Нет! – ответил гордо я.

Мама уложила сестрёнку спать. Я ушёл в сквер к ребятам. У ребят было не спокойно. Они гудели как растревоженный улей. Оказывается, у Зенока после десяти утра кто – то срезал с удочки поплавок.

– Почему после десяти? Может его ночью украли? – попытался я начать расследование.

– Последний раз, я видел удочку вчера, когда шёл от дежурного, – вспомнил я.

– Ночью зашёл, какой-нибудь посторонний пассажир и срезал поплавок. Но взрослому, зачем поплавок, если рыбак он забрал бы всю удочку. – эти мысли я быстро прокрутил в голове.

– Потому, что в десять поплавок был на месте. Утром его видел папа, когда уходил на работу, а в десять тётя Зина, когда мыла полы в коридоре. Получается после десяти. – согласился я.

Вдруг Зенок спросил меня:

– Ты во сколько встал?

– Как всегда в восемь – ответил я, и вдруг почувствовал, его подозрение к себе, покраснел от стыда, что несколько дней назад такие мысли могли прийти мне в голову.

– Где ты был до этого времени? Почему ты покраснел? – наседал Зенок.

У меня было железное алиби, ни маму, ни тётю Галю я не хотел вмешивать в эту историю.

– Тётя Зина ещё видела, когда выносила воду с вокзала в одиннадцатом часу, что маленький мальчик выходил из подъезда. А малявка у нас ты, больше некому. Пойдём! Она тебя узнает! – захлебывался от злости Зенок.

Тут со мной, что- то случилось. Я подпрыгнул и со словами “Не брал я твой поплавок!” Что есть силы ударил Зенока в глаз. Зенок сел на задницу, схватился за глаз и начел реветь. Зная его маму Станиславу, ребята быстренько разбежались. Хорошо, что я догадался уйти. Что тут началось!!!

– Кто? – спросила Станислава, отнимая руку Зенока от глаза. Синяк во весь глаз украсил его лицо.

– Я спрашиваю, кто?

– Сосед наш Виктор. – ответил Зенок.

– Эта, без году неделя малявка, будет бить моего сына?! Пойдём! Я сейчас вызову участкового и сдам его в милицию! – услышал я её слова на ходу.

Станислава взяла Зенока за руку и потащила к нам домой.

– Так он ещё мой поплавок украл. – жаловался по дороге Зенок.

Станислава ворвалась к нам домой, видя, что меня нет дома, накричала на маму:

– Откуда ты Кацапка, взялась на нашу голову. Где твой сын? Растишь вора и бандита. Мало того, что он украл поплавок, так смотри, что он сделал с моим сыном.

Она выставила вперёд напоказ Зенока. Мама взглянула на его лицо и испугалась. Как я, и что будет со мной, если меня найдёт Станислава. О чём она кричит, зараза такая, дочку разбудила. Мама, не ответила ей, как обычно она это делала. Её большие красивые глаза налились слезами. Сестрёнка посмотрела на маму и заплакала. Видя это, Станислава немного успокоилась, забрала Зенока и ушла к себе. Мама сразу позвонила отцу, рассказала о случившемся, и просила найти и привезти меня домой. Отец ответил, что он едет в Бенякони и искать меня не надо, сам придёт, не пропадёт. Найти меня было непросто. Я сразу убежал, испугался милиции. Сначала я слонялся у сараев и думал, что я наделал? Зачем я ударил Зенока. Что будет с нами? От мыслей у меня разболелась голова. Вдруг я решил. Пусть будет, что будет. Чтобы меня никто не нашёл, даже папа, я ушёл через станционные пути в лес. Побродив по опушке, я вышел из лесу и пошел по дороге, которая привела меня на большую поляну, огороженную глухим забором с воротами.

Дедушка Женя.

В ворота въезжали и выезжали машины, над ними большими буквами было, что- то написано. Я решил прочитать: первая буква А, вторая буква В, значит вместе будет АВ. В это время большая стая собак разных пород выскочила из ворот и с лаем бросилась на меня. К удивлению сторожа деда Жени, который всё видел и выбежал с палкой из будки защитить меня, я не побежал от них и даже не испугался, а просто стал, сними разговаривать:

– Какие вы глупые дворняги, что попусту лаете, я вас не боюсь.

У моего дедушки есть овчарка Шарик, она воспитанная, и на людей просто так не бросается.

Собаки остановились, и не зная, что им делать продолжали лаять, отдельные начали вилять хвостами. Я полез в карман куртки, и достал завалявшуюся там половинку пряника, которую уронила сестра на пол у тёти Гали. Протянул её собакам. Те опешили и перестали лаять, наконец, самый большой пёс отважился и взял из руки пряник. Тут, доковылял с палкой сторож, который по ходу движения, похоже, слышал мой разговор с собаками:

– Они оглашенные, хорошо, что не убегал, искусали бы.

Он привел меня к себе в будку. На столе там были нарезаны кусочками сало и хлеб с луком. Из чайника на плитке уже валил пар. Получается, я оторвал дедушку от обеда, он в спешке даже плитку не выключил. Дедушка выключил плитку и сказал:

– Давай, знакомиться! Меня дед Женя тут зовут, а на самом деле я Новиков Евгений Николаевич. Ранение в ногу под Берлином. Сейчас дорабатываю до пенсии сторожем в автобазе. На фронте воевал танкистом. В звании сержанта распрощался с армией, после госпиталя.

– А я мальчик Виктор, мне пятый года, мы переехали сюда весной. Живу на втором этаже вокзала. – отрапортовал я, подражая дедушке Жене.

– Вот, мы и познакомились. Теперь, давай обедать. – сказал дедушка Женя. Только сейчас я вспомнил, что не обедал. Дедушка, все продолжал подсовывать мне лучшие кусочки сала с мясом, а я всё ел и ел. Утолив, немного голод, я подумал о дедушке:

– Дедушка Евгений, вы сами кушайте, а то я ваш весь обед съем.

Дедушка прослезился, видать его давно не называли Евгением. Налил мне чая и стал кушать сам. Через час мы были лучшие, друзья и почти всё знали друг о друге. Дедушка жил один. В их дом в Брянске во время войны угодила бомба и вся его семья погибла. Его уже успели призвать, и он узнал об этом, лишь, когда приехал после госпиталя. А он все думал почему, ему жена не пишет? После освобождения Брянска, его письма начали возвращаться обратно с пометкой «адресат выбыл». Конечно, я ему не рассказал о том, что убежал подальше, от дома, да и сам потихоньку успокоился. С дедушкой Женей было хорошо, я расспрашивал о войне, о танке, о его сослуживцах. Рассказал ему, что знал о своем дедушке. Мы вместе встречали и отправляли машины. Дедушка выдавал талоны со штампом и отмечал в них время убытия и прибытия машины, проверял с каким грузом выезжает и приезжает машина, заглядывая в кузов со специальной площадки. Машины с гаража в основном выезжали порожняком. Мне стало жаль дедушку, как он с больной ногой поднимается и спускается с площадки.

– Дедушка Женя, разреши я тебя немножко помогу.

– Давай! Валяй!

Я быстро поднимался на площадку, смотрел в кузов, говорил, что он пустой. Дед Женя, не выходя из будки, выписывал талон, и дальше я сам относил его шофёру и получал от того благодарность за быстроту обслуживания. В одной из машин я увидел бревно и верёвку и сказал об этом дедушке Жене, тот сам залез на площадку, посмотрел путевку шофёра и только после этого выписал талон. Машина уехала, а дедушка поблагодарил меня за бдительность, сказал:

– Молодец! Ты настоящий сторож по гаражу, я не ошибся в тебе, доверив такую важную работу. Я выпустил его, потому что он едет на сенокос, а верёвка и бревно нужно ему, чтобы утягивать сено.

Я расцвёл от похвалы. Мы дальше продолжили работать в паре. Почему всё хорошее быстро заканчивается? Вот и сейчас дед Женя посадил меня на машину, которая шла на станцию в пакгауз за оборудованием:

– Отвези, пожалуйста, мальца на вокзал, а то он давно мне помогает, родители, обыскались.

Мы распрощались, и я попутно с машиной уехал домой. Какой хороший дедушка, почти как мой, но мой лучше. Узнает, как нашей семье плохо здесь живётся и заберёт к себе на хутор. Ехали мы по дороге через переезд. На машине быстро, вот я и дома. Часы на привокзальной площади показывали пол пятого. Что делать? Папа придёт с работы в пять, а за это время Станислава сдаст меня в милицию, а там посадят в тюрьму, как деда Фадея.

Воришка сознался.

Я тихонько пробрался к тете Гале. К ней уже приходила сначала Станислава, потом мама с сестрой. Она вступилась за меня и сказала, что я не мог взять чужое, тем более всё утро я был у неё. Ты здесь отдохни, а я пойду, скажу твоей маме, что видела тебя в посёлке живым и здоровым. Что б она не волновалась. Заодно все новости разузнаю на станции у тёти Светы, билетного кассира. Она всегда все сплетни первой знает. Тётя Галя ушла, а я подумал, что какая она хорошая, решил обязательно её с дедом Женей познакомлю, благо он живёт через улицу в нашем посёлке в маленьком деревянном доме с сиренью у окна и флюгером на крыше. Я ещё раньше, до знакомства с дедом Женей, приметил этот дом. С этими мыслями я прилег на кровать и уснул. Проснулся я от того, что кто-то треплет мои уши.

– Тётя Галя! Какой хороший сон! – сказал я и опять закрыл глаза.

– Вставай, соня, пора, дома будешь спать, а то тебя все обыскались!

Я, наконец, понял, что сон кончился. Встал с кровати. Вечерело. Весь сегодняшний день пронёсся перед глазами.

– Я тебе хорошие новости принесла. Нашли воришку.

После визита к тёте Гале, Станислава посидела немного дома, потом решила ещё раз допросить тётю Зину. Нашли Зину в кассе. Она там мыла полы. Увидев такую грозную особу, Зина напугалась и от испуга вдруг вспомнила, что мальчишка был в чёрных штанах. Я, ходил в синем трико с начёсом. Станислава вернулась домой и рассказала про это Зеноку. Тут Марыля вспомнила, что к ней после десяти забегал племянник Зюток, сынок её старшей сестры. Зюток ей сообщил, что мама просила её вечером зайти к ним, посидеть с его маленькой сестрой.

По описанию тёти Зины, он походил на подозреваемого. Он маленький, ему около шести, и самое главное у него чёрные штаны. Марыля девушка честная, набожная, она без утайки поделилась своими мыслями с хозяйкой.

– Так чего ты тут стоишь? Веди его сюда! – заорала Станислава.

Марыля оделась и ушла. Через некоторое время она вернулась с поплавком. И сказала:

– Зюток сознался сразу, когда услышал, что вы его требуете к себе. Простите его, пожалуйста, он ещё маленький.

– Смотри у меня, а то быстро, от сель вылетишь. Развела тут родственничков на моё добро. – никак не могла успокоиться Станислава.

Мне не хотелось уходить домой, если честно я побаивался. Тётя Галя принесла мой картуз. Я понял, что идти придётся, и пошёл. Дрожащими руками открыл дверь, и на ватных ногах переступил порог. Сестрёнка бросилась ко мне, обхватила своими ручонками мои ноги, и долго, долго так стояла. В комнате мертвая тишина. Первой прервала его мама:

– Есть будешь? Проголодался?

Я молчал. Алла потащила меня за стол.

– Руки помой! Конечно, хочет, потому и домой вернулся. Ты зачем Зенока ударил? – налетел отец.

– За дело! – не выдержал я, кончив мыть руки.

– Кто тебе дал право распускать руки? Он тебя не тронул. А если бы он тебя ударил? Что с тобой было бы? Почему мама должна выслушивать всякие гадости? Будешь наказан! С сегодняшнего дня к ребятам ни ногой.

Я не стал есть. Лёг на раскладушку и долго не мог уснуть. Ну почему я такой невезучий? Папа прав, не надо было трогать Зенока. Но тогда Станислава, не пошла бы разбираться в этом, и все считали бы меня вором. И всё же с этой истории я сделал для себя вывод на всю жизнь, никогда не брать чужого, никогда, никого не трогать первым.

Алёнка, так почему-то стал я называть сестру, когда пришёл домой, прибежавшая ко мне на раскладушку, видать очень соскучилась без меня. Но я уснул, не поиграл с ней.

Алёнка, ешь кашку!

Всю следующую неделю я провёл дома. Слушал радио, играл с Алёнкой, смотрел на ребят, как те играют в разные игры. Интересно вспоминают ли они обо мне и, что думают о моём поступке, наверно осуждают. Один раз нас отпустили к тёте Гале. Алёнка, почему-то её все начали так называть, с моей легкой руки. Как всегда принесла коту молока и играла с ним на кровати. Тетя Галя после общего чаепития учила меня читать по слогам. В начале новой недели изменилась погода, пошли дожди, резко похолодало. Неожиданно заболела мама. У неё была высокая температура, врач определил ангина, и маму увезли в больницу в райцентр. Папа взял больничный, но на работу его все равно часто вызывали. Тогда он оставлял нас с сестрой вдвоём. Уходя, говорил:

– Сейчас заскачу на часок, расскажу, что, как и обратно домой. Вы тут не скучайте, ведите себя хорошо.

Мы и не скучали. Правда, вели себя не очень. Так говорил отец, когда разбирал медвежью берлогу, которую мы построили около его с мамой кровати из стульев, скамейки, одеял и подушек. Я был как будто медведем и спал в берлоге, а сестрёнка волком который в поисках пищи набрёл на берлогу. Ну и его часок иногда превращался в половину дня. Но мы ему замечание не делал. Так пролетело ещё две недели.

Однажды к нам зашла тётя Галя, посидела у нас, папы не было. Я как хозяин угостил её чаем с вареньем, которое месяц назад сворила мама из слив. Я ей рассказал о нас всё. Она даже в берлогу с нами поиграла, была при этом хитрой лисой Патрикеевной. Нам так понравилось, что мы даже её не хотели отпускать. Уходя, она пожелала, чтобы мама поскорей поправилась, и сообщила, что она завтра уезжает в Лиду на медкомиссию и два дня её не будет. О коте она позаботилась, отнесла подруге. Папа пришёл после двух, Алёнка ещё спала. Он рассказал, что на железной дороге произошла авария. Молодой тракторист зазевался на не охраняемом переезде, и всё там повредил. Ему завтра придётся провести со своими подчинёнными, там почти весь день. Его очень просил об этом начальник дистанции. Он не смог ему отказать, хотя у него больничный, по уходу за малолетними детьми. Алёнка проснулась капризная, отказалась от еды, к вечеру у неё поднялась температура. Папа вызвал врача скорой помощи. Та ехали долго с Вороново и, наконец, приехала. Врач посмотрела, послушала сестру:

– Ни чего серьёзного, просто у неё режутся зубки, и температура от этого, так бывает у маленьких детей. Где жена твоя? Такой молодой, и с двумя детьми один.

– Она в больнице, – грустно ответил отец и проводил врача за дверь.

Отец разбудил меня половина восьмого. Показал, где находится манная каша, которую он сварил Алёнке на завтрак и обед. Для нас щи из другой кастрюли. Поставил всё в духовку. Хлеб, булка на столе. Чай и молоко в духовке. Проверил, что прогорела печь, закрыл заслонку и ушёл на работу, на ходу сказал, если сам не справишься, зови тётю Галю. Я только открыл рот, чтобы сказать, что тётя Галя уехала, отец уже закрыл дверь. Проснулась Алёнка, в девять часов в настроении. Я сказал, что мы остались одни, папа и тетя Галя уехали. Все это она приняла как должное. Утро прошло хорошо. Мы позавтракали. Алёнка съела кашу, выпила стакан молока и потащила меня играть в берлогу. Потом мы прослушали по радио передачу про зайчика, и она захотела быть зайчиком. Сначала она долго искала, что-то в мамином шкафу. Разбросала из полок всё бельё, потом начала плакать и злится, наконец, нашла, что искала, это оказалась её летняя шапочка с заячьими ушами. Натянула её на голову и спряталась под стол. Я понял, что это у зайца лёжка. Подошло время обедать. Я достал с духовки для сестрёнки тёплую манную кашу, положил в тарелку, налил стакан молока. Себе налил щи. Нагнулся под стол и позвал:

– Зайчик, пойдём обедать!

Сестрёнка вылезла из-под стола. И вдруг побежала к овощному ящику, схватила грязную морковку. Я еле успел отнять из рук грязную морковку. Алёнка стала плакать. Я начал её уговаривать объяснять, что у зайчика болят зубки и ему нужно есть кашку, все зайчики перед едой моют лапки. И повёл насильно мыть руки к рукомойнику. Сначала я вымыл свои руки, потом подставил скамеечку и с горем пополам вымыл её руки. Посадил за стол и стал кормить кашкой, при этом приговаривал:

– Какой у меня умный зайчик, он кашку кушает.

Тут Алёнка перестала есть, вылезла из-за стола, побежала опять к овощному ящику, но я успел поймать её. Тогда я выбрал самую маленькую морковку и сказал:

– Ладно, будет, как ты хочешь.

Потом помыл морковку под рукомойником. Сел за стол и стал её чистить.

Сестрёнка за моей спиной внимательно наблюдала за мной. Нож был очень острый, его только вчера наточил отец. Поэтому кожура тонким слоем легко снималась с морковки. Вот и всё осталось обрезать хвостик. Тут терпение Алёнки видать закончилось, и она, решив, что всё, ринулась забрать морковку, толкнула мою руку. Нож предательски вошёл в указательный палец на левой руке, да так глубоко. Кровь фонтаном хлынула из пальца. Я зажал его второй рукой, но кровь сочилась через неё. Тогда я взял из стопки на бельевом шкафу чистый носовой платок и обмотал им руку. Плоток стал красный, но кровь уже не капала. Я впервые после случившегося, посмотрел на Алёнку. Лицо её было белое, как полотенце. Она стояла, как вкопанная и молчала, корпус тела, начиная от пояса, был наклонён немного вперёд, ручонки прижаты к животу. Большая лужа растеклась вокруг её ног. Я кое – как переодел сестрёнку, положил на кровать. Здоровой рукой вытер лужу. Помыл правую руку. Снял кровавый платок. Он прилип к порезу. Я тихонько оторвал платок от раны, кровь опять стала сочиться. Я вытер её платком, взял новый платок и перевязал руку. Кровавый платок бросил у бельевого шкафа.

Взял немного странную сестру, посадил за стол. На лице у неё уже пропала бледность, но она молчала, даже не лепетала. Я дал ей в руки стакан с молоком, она поставила его на стол и молча, отодвинула от себя. Что делать? Не ест, не пьёт, не плачет. Такой я её ещё не видел. Почему-то я взял кружку и зачерпнул холодной воды из ведра. На моё удивление она её осушила. Потом я несколько раз пытался кормить её кашей, но она отталкивала её. Затем она сама села на горшок и долго на нём сидела. За это время я срезал злополучный хвостик у моркови, убрал со стола от греха подальше нож. Помыл ещё раз морковь. Алёнка так и не слезла с горшка. Услышал, что она пописала, немного погодя снял с горшка. Больше она ничего не сделала, но с горшка слезла нехотя.

– У сестрёнки, наверное, глисты! – подумал я.

Почему я так решил? Наверное, потому, что вспомнил, как мне когда-то сильно болел живот на хуторе, и я не мог, сходит по большом. Как меня тогда лечила баба Домна. Она тогда выгоняла их из моего живота. Потом показывала больших, противных красных червей, когда те вышли. Даже пузырёк с лекарством ещё сохранился. Я достал пузырёк из-под маминого шкафа. Прочил по слогам: “Ски–пи–дар”. Точно Скипидар, вспомнил я название. Открыл пузырёк, понюхал, точно он, противный запах.