Штрихи к моему портрету. Рассказки смешные и не очень

Штрихи к моему портрету. Рассказки смешные и не очень

Сергей Павлович Степанов-Прошельцев

© Сергей Павлович Степанов-Прошельцев, 2025

ISBN 978-5-0065-3592-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сергей СТЕПАНОВ-ПРОШЕЛЬЦЕВ

ШТРИХИ К МОЕМУ ПОРТРЕТУ

Рассказки смешные и не очень

МОЯ РОДОСЛОВНАЯ

В детстве я хотел стать клоуном. Не вышло. Но в жизни моей было много смешного. Как, впрочем, и горького. Но это – отдельная тема.

Из таёжного посёлка

Я родился в Сибири, в таёжном посёлке Сузун. Моя родословная известна мне с Томска, куда в массовом порядке ссылали участников польского восстания 1863 года (Королевство Польское входило тогда в состав Российской империи). Среди его участников были и мои предки. Во всяком случае, в жилах моего прадеда по материнской линии, Ивана Жаркова, как стало мне известно из архивных данных, текла польская кровь. Как звали мою прабабушку, я точно не знаю. Кажется, Матрёна. У них с Иваном Жарковым было двое детей: Дмитрий и Анастасия. Анастасия – это моя бабушка. Она родилась в 1892 году. Иван Жарков умер рано, и прабабушка вышла замуж во второй раз, на семейной фотографии изображён её новый супруг и их совместная дочь Наталья.

Бабушка вышла замуж за Владимира Яковлевича Басина. Кем он был на самом деле, я не знаю. Существует несколько версий. Армянская (фамилия Басинян претерпела изменения и превратилась в Басин), цыганская и еврейская (будто бы дед был крещёным евреем). Последняя версия соблазнительна – она наталкивает на то, что дед был как-то связан с Польшей (Бася – распространённое польское женское имя). Но сведений о Басине ни в архивах, ни в церковных книгах Томска нет. Если он крестился, то крестился где-то в другом месте.

В пользу последней версии свидетельствует и то, что в Израиле живет культуролог Яков Зиновьевич Басин. Я увидел его фотографию и обомлел: есть ярко выраженное сходство и с моим дедом, и с моей матерью, и даже со мной. Написал ему письмо, но он ответил, что ничего не знает о своих предках – все они погибли во время Первой и Второй мировых войн. Сам же он появился на свет в Белоруссии.

У бабушки родились две дочери – Августа (тётя Гутя) и Галина. Имя Августа опять-таки свидетельствует о польских корнях, как, впрочем, и имя моей сестры – Анелия. Неля – очень распространенное польское имя. Неля родилась в Колпашево. Там, между прочим, отбывал ссылку Яков Свердлов. Почему мои родители оказались в этих забытом Богом местах, куда ссылали и в советское время, вроде бы догадаться нетрудно. Но это не совсем так.

Отец и мать учились в Томском университете. На стипендию очень трудно было прожить. Особой помощи от родителей не было. Мама рассказывала, что могла позволить себе на стипендию хлеб и кусочек халвы. У нее потом долго болел желудок. Вот они и оставили учёбу. Уехали в Новосёлово. Туда, где жили тётя Гутя с бабушкой. Это – версия сестры. А вот моя. Когда мы жили в Будённовске, мама однажды сказала, что они с отцом познакомились в Томске, где учились в Учительском институте*. Туда можно было поступить без конкурса. Стране нужны были педагоги. На социальное происхождение студентов порой не обращали внимания.

Учительские институты – учебные заведения для подготовки учителей средних классов общеобразовательных школ. Со временем Учительские институты перестали быть престижными вузами, каковыми были до революции. Их стали приравнивать к техникумам. Выпускников Учительских институтов в 1960-е годы стали переводить преподавателями младших классов с потерей в заработке. Таким образом их заставляли повышать своё образование. И не случайно отец с матерью стали учиться заочно. Отец станет в будущем редактором книжного издательства, а мать – юристом.

К тому времени тётя Гутя была уже замужем, у неё родились близнецы – мальчик и девочка Мальчик умер рано, а девочка Тамара после выхода тёти Гути замуж за дядю Колю какое-то время жила у моих родителей. В трёхлетнем возрасте заболела холерой и умерла. Тётя Гутя до первого замужества училась в педтехникуме, который возглавлял родной брат деда. Его имя неизвестно.

Бабушка о себе рассказывала мало. Говорила, что они разошлись с моим дедом потому, что боялась, что семья пополнится новыми детьми, а кормить их нечем. Но я подозреваю, что на самом деле деда репрессировали. Впрочем, существует другая версия. Якобы дед умер в 1943 году в Красноярске. Но опять вопрос: как он там оказался? На него нет ответа.

Дед вроде бы сопровождал почту по железной дороге. Где жили его родственники – не знаю. Знаю только, что в его семье было 10 или даже 11 детей. Одна из сестер музицировала. У бабушки был повреждён правый глаз. Она говорила, что когда её мать была кухаркой у барыни, та за какую-то оплошность запустила в неё поленом. Полено попало в бабушку, которая пряталась под кроватью. Я почему-то в это не верю. Полагаю, что бабушку пытали в ЧК, и она боялась, что всё это может повториться. Поэтому и молчала даже на склоне лет.

Бабушка в молодости тоже работала на почте. Пенсии не было. Стала получать её после 1956 года, когда был принят закон о пенсиях. Платили бабушке 21 рубль, и я выпрашивал у неё деньги на книги. Две из них – «Чапаев» Дмитрия Фурманова и «Спартак» Рафаэло Джованьоли – стоят у меня на полке в книжном шкафу. Они сохранились чудом. А вот могила бабушки не уцелела. Кто-то увёз надгробную плиту и теперь там погребён другой человек. Я пытался что-то выяснить на сей счёт – бесполезно. Даниловское кладбище в Ставрополе находится теперь в черте города, его никто не охраняет, оно считается заброшенным.

Бабушка умерла в 1967 году, когда я служил в армии. На её похороны меня не отпустили. По Уставу выезжали на похороны только когда умирали мать, отец, сын или дочь.

По именному указу Екатерины

Сузун находится в 150 километрах к юго-западу от Новосибирска сегодня тут проживают 15 тысяч человек, а тогда… Тогда, наверное, сотни три, если не меньше. Во всяком случае, много лет спустя, в 1959 году Всесоюзная перепись зарегистрировала там всего 700 жителей.

Сузун получил своё название от протекающей через посёлок реки Нижний Сузун, притока Оби. Слово Сузун заимствовано у тюрок. Переводится оно, как «длинная, растянутая река» или «зелёная вода». А основан посёлок был по именному указу Екатерины второй от 7 ноября 1763 года в связи с необходимостью начать чеканку монет на территории Сибири. Тогда же началось строительство медеплавильного завода.

Место для посёлка было выбрано укромное – чеканка денег требует тишины. Сузунский монетный двор работал без малого сто лет, пока пожар не уничтожил все строения, да и запасы руд в Колывано-Воскресенском горном округе истощились. Но завод восстановили, он функционировал до начала Первой мировой войны.

Раннее детство своё я помню плохо. Первое воспоминание: спускаюсь по ступенькам крыльца. На мне какое-то пальтишко тёмно-синего цвета. На нём – офицерские пуговицы с отцовского мундира. Отца призвали в армию в 1943 году, хотя у него было серьёзное заболевание – трахома. Он был директором трахоматозного детского дома и заразился этой болезнью. Но всё-таки признали годным к нестроевой службе. В боевых действиях он не участвовал, служил в автомобильных войсках. Ремонтировал подбитые на фронте машины. Демобилизовался старшим лейтенантом в начале 1946 года.

Меня долго носили на руках. До этого я тяжело болел воспалением лёгких, лежал в больнице, отказали почки, выписали домой, не оставив никаких шансов на жизнь. Бабушка спасла меня, стала поить молоком прямо из крынки. Я выжил. Позже я написал такое стихотворение:

Сузун… Здесь я сшибал коленки

чуть от хворобы не погиб,

но, как изгиб узкоколейки,

судьбы подстерегал изгиб.

Я выбрал незнакомый улей —

с моим родным распалась связь,

и жизнь стремительно, как пуля,

как шмель гудящий, пронеслась.

И по колдобинам дороги

идти мне было суждено.

Но что припомнилось в итоге?

Сплошное белое пятно?

Я не сживал других со света

И не выматывал им жил…

Но правда всё-таки не это,

а то, что не напрасно жил.

Судьба, хотя и небогата,

но у меня обиды нет,

что, распускаясь, мак заката

мне обещал потом рассвет.

2014, г. Нижний Новгород

***

Все здесь напрочь забыто,

помню я только лишь

этот цвет малахита,

если сверху глядишь.

Здесь полвека я не был

с того самого дня.

И высокое небо —

это не для меня.

Увозили больного

в пасмурь – было серо.

Я не ведал, как много

остаётся всего.

Остаются укоры

до скончания дней,

остается такое,

чего нету родней,

Доктора залечили:

я и тот и не тот.

Но запретного чирий

непременно прорвёт.

Я не мог отогреться

на чужой стороне,

словно долго жил с сердцем,

пересаженным мне.

Надо было мириться,

что вокруг только грязь.

Но душа, словно птица,

на свободу рвалась….

Забываю, что мнимо,

что не грех забывать.

Это неистребимо,

словно чувствуешь мать.

Это вам не бравада

и совсем не пустяк,

если чувствуешь: надо

все осмыслить не так.

Не простят меня быстро,

не один нужен год…

Притворяюсь туристом,

но меня выдаёт

то, что здесь малолюдно

и что, в общем, окрест

нет нигде абсолютно

примечательных мест.

Только смутное эхо

неизбежных разлук…

Я тогда не уехал,

хоть и слышал тот звук.

В той запутанной драме,

что ещё не прошла,

лишь тоска, точно в храме,

что спалили дотла.

2023—2024, г. Нижний Новгород

Сузун упоминается и в ещё одном стихотворении:

ДВОЙНИК

Посёлок тот невелик,

туман там тюлем висит,

но что-то властно велит

туда нанести визит.

Здесь вскоре после войны

в какой-то семье одной

родился и мой двойник,

которого звали мной.

Не знал я, где этот тип,

что ел он и что он пил.

Но только наши пути

внезапно сошлись в степи.

Как будто бросило в дрожь.

И чья тут была вина?

Он внешне был не похож,

но что-то роднило нас.

Как это всё понимать

я точно не знал пока,

но мне хотелось обнять

случайного двойника.

В суровости той зимы

в глазах огонек не гас,

но были похоже мы

лишь тем, что назвали нас.

Мороз был нещадно крут.

Мы зябли – одни в пурге.

– Скажи, как тебя зовут?

– Степанов, – сказал, – Сергей.

Я был несказанно зол.

– Скажи мне, милок, зачем

дурацкий такой прикол?

– Да нет, я не вру совсем.

Не зависть сыграла роль,

не воля была небес.

Весной Степанов-второй

из жизни моей исчез.

Вопрос мой начальство злил,

куда мог двойник пропасть.

Сказали: перевели

куда-то в другую часть.

И стало легче дышать:

Забылся вопрос – зачем?

Не надо было решать

ребус чужих проблем.

Была ли моя вина —

угадывалось едва,

но путаница одна,

когда Степановых два.

Я радовался весне,

что нет вокруг бардака.

Но было тоскливо мне

как-то без двойника.

2022—2024 гг., г. Нижний Новгород

Редька с квасом, драники и ботинки на деревянной подошве

И вот я спускаюсь с крыльца. На горбылях забора – крынки. Одна из них – с трещиной. Почему-то помнятся эти детали. Бабушка доит корову. Далеко впереди – синяя лента реки. За ней – зубчатая стена леса. Всё. Воспоминание теряется.

Рос я хилым, болезненным. До трёх лет успел переболеть всеми детскими хворобами. Оттого, что я был хиляком, оттого, что волей-неволей заставил так переживать родителей, мне многое прощалось.

Время было нелёгкое, послевоенное. Семья жила бедно, иногда и впроголодь. Не всегда на столе был хлеб. Мама моя худела и желтела. Летом ели в основном окрошку, либо редьку с квасом, весной – драники из мороженой картошки, а зимой – картошку в мундирах, экономили на очистках. И это несмотря на то, что отец работал собкором в газете «Советская Сибирь». Дома он бывал редко – мотался по командировкам. Вечно трещал телефон, и отец орал в трубку, потому что его не слышали.

Отец мой был родом из Алтайского края. Я практически ничего о нём не знал. Позже, уже в зрелом возрасте, мне стало известно, что семья отца жила в деревне. Фамилия деда была Красносёлов. Он почему-то был краснодеревщиком. Редкая специальность, таких мастеров и в городах поискать надо. Отец, когда выпивал, постоянно критиковал современную молодёжь, осуждая её за то, что любит красивые вещи. И рассказывал о том, что сам он в таком возрасте ходил в ботинках на деревянной подошве. Он повторял это много раз, я выучил эту байку наизусть и однажды его воспроизвёл. С того момента он больше к этой теме не возвращался.

Впрочем, отца можно было понять. Юного Пашу Степанова отдали в ремесленное училище. Прибавили то ли год, то ли даже три. Семье нужны были деньги – отец был неизвестно каким по счёту ребёнком. Но были ещё моложе его – тётя Шура и дядя Вася. Дядя Вася умудрился найти в Сибири неразорвавшийся снаряд и бросил его в костёр. В результате ему оторвало несколько пальцев, но несмотря на это он стал художником.

Тётю Шуру бабушка родила поздно. Вроде бы в 51 год. Прожила она то ли 92, то ли даже 102 года, ничем не болела. Ходила по магазинам, готовила еду. Вдевала нитку в иголку без очков. Никогда не пользовалась транспортом. С горного Алтая пришла в Новокузнецк к детям пешком. Но, в конце концов, всё-таки подцепила грипп с высоченной температурой. В бреду запуталась в одеяле, упала с кровати и сломала шейку бедра. В таком возрасте кости уже не срастаются, а долгое лежание привело к воспалению лёгких, от чего она и умерла. Похоронили её в Новокузнецке.

Однажды отец повёз меня к ней в гости. Мы поехали втроём. Неля осталась дома. По-моему, бабушке моя мама не нравилась. Но, возможно, я ошибаюсь. Бабушка показалась мне суровой и даже деспотичной. Я ей, по всей вероятности, тоже не приглянулся. Несмотря на её окрик, не стал есть пельмени с картошкой и просил отца скорее уехать.

Черепаново

Из Сузуна наша семья перебралась в Черепаново. Этот город поближе к Новосибирску и более цивильный.

Тогда мне было четыре года. Страшная жара, а я в тёплом шерстяном костюмчике (берегли от воспалений лёгких). Мы идём с бабушкой. Она покупает медовую коврижку. Медовый вкус её помню до сих пор.

Мы проходим мимо железнодорожной станции. Гудки паровозов (тогда ещё ни электровозов, ни тепловозов не было в помине). Какой-то памятник прямо на перроне. Кинотеатр. Крутят фильм «Ночь перед Рождеством». Старый немой фильм 1913 года режиссёра Владислава Старевича. Это был точно не мультик, созданный в 1951 году сёстрами Брумберг. Но мне фильм не нравится. Я начинаю плакать. Вокруг возмущаются:

– Выведите его!

– Ты боишься чёрта? – спрашивает бабушка.

– Нет, я его не боюсь, – отвечаю я. – Просто хочу в туалет.

В Черепаново приезжали к нам в гости бабушкина сводная сестра Наталья Петровна и её родной брат Дмитрий Иванович с женой. Приезды гостей были особыми днями. Бабушка накрывала стол, ставила самовар, и гости выпивали по десять, если не больше, чашек чая. Сахар кололи щипчиками, употребляли его, как в старину, вприкуску. Я слушал их рассказы о времени, когда в России был царь. Им казалось, что это был золотой век. Но старикам время их юности всегда кажется золотым веком.

От дедушки Димы (он просил звать его Митя) я узнал, что он участвовал в Первой мировой войне, был ранен. Но чем занимался в дальнейшем, я не расспрашивал. Дедушка Митя и его супруга, бабушка Поля, были большими молчунами. Впрочем, время было такое. Некоторые откровения порой карались лагерным сроком. Они привезли мне в подарок эмалированный горшок (тогда это было дефицитом). Он был полон пряников.

Бабушка Таля (Наталья Петровна), была учительницей в малокомплектной школе в глухой сибирской деревеньке в Томской области. Она курила, мужем не обзавелась, хотя в свои годы выглядела весьма привлекательно. Я с ней общался больше, и она баловала меня конфетами. А родители делали ей по этому поводу выговор: дескать, детям нельзя есть много сладкого.

Наталья Петровна приезжала к нам и в Будённовск, где жила чуть ли не полгода. Я учился тогда в первом классе и однажды взял забытую бабушкой Талей на кухне пачку папирос-гвоздиков, и в пустом курятнике выкурил её всю, не затягиваясь, конечно. Однако и этого было достаточно. Я еле—еле выполз на свет Божий. Научился курить по-настоящему только в девятом классе..

Мама у меня была очень строгой. Она преподавала в школе математику. Но в Черепаново устроиться на работу не могла. Она тоже подолгу болела. Её болезнь была связана с травмой, которую получила, когда ей было шесть лет. Она упала с балкона в Томске со второго этажа. С той поры мама страдала головными болями, которые с годами принимали всё более затяжной и острый характер.

НОВОСИБИРСК

Почему я полюбил верблюда

Потом мы перебрались в Новосибирск, где жили в доме барачного типа. Он стоял на краю большого оврага. Отец купил его по дешёвке, так как дом мог в любое время рухнуть в тартарары. Он был очень холодным – стены промерзали; чтобы лечь в постель, грели простыни у печки.

Во дворе росло много лопухов. Играть было негде и не с кем. Я подолгу сидел у обрыва и смотрел вниз, где самосвалы сгружали мусор. Было очень тоскливо.

Однажды отец сводил нас с сестрой в зоопарк. Я впервые увидел верблюда. Именно он мне запомнился больше всего. Потому что далеко плевался. Я так не умел, хотя очень старался. Не получалось.

Как отец курить бросил

Этот котёнок появился у нас в Черепаново. Назвали его Фомкой. Мы полюбили друг друга, спали, обнявшись, ели из одной тарелки, когда родители не видели. При них это было делать нельзя: они пугали глистами, и кот дипломатично удалялся. Умным был, всё понимал.

Фомку, уже взрослого, привезли из Черепаново в Новосибирск. Отец курил, но с табаком тогда были большие проблемы. Где-то удалось раздобыть махорки. Отец набивал ею папиросные гильзы. Но курил и жаловался, что табак плохой, чем-то припахивает. Это продолжалось до тех пор, пока он не застал Фомку на месте преступления – он повадился справлять нужду в коробке с махоркой. Кот получил хорошую трёпку, но отец после этого как-то очень резко бросил курить.

Почему вождь не всем товарищ

Одно из самых первых детских воспоминаний. Хмурый, метельный ноябрь. Красное число в календаре. Военный парад в Новосибирске. Я сижу на широких отцовских плечах, смотрю, как косой стеной валит снег, как печатают шаг статные гвардейцы, как реют на ветру знамена и флаги.

– Кто это? – спрашиваю я, показывая на огромный портрет человека с усами и лукавым прищуром глаз.

– Тише, – говорит отец. – Это – наш вождь, товарищ Сталин.

– А почему он нам товарищ? – не унимаюсь я, в пять лет все мы почемучки.

– Молчи и смотри, – осаживает меня родитель. – Он товарищ всем, кто за справедливость.

– Значит, он не всем товарищ, – делаю я далеко не детский вывод. – Вовка вчера откусил от моего яблока, значит, он не товарищ Вовке.

И тут я неожиданно получаю увесистый шлепок. Я до сих пор не понял, за что.

Шепотки на кухне

А потом был холодный ветреный март. По репродуктору каждый час передавали важные правительственные сообщения. Мать с отцом закрывались на кухне и о чем-то шептались. Из обрывков фраз я понял, что Сталин серьезно болен.

Однажды мама обняла меня и заплакала.

– Что случилось? – спросил я её.

– Сталин умер, – ответила она. – Как дальше жить будем?

Страна была в трауре. Родители шили чёрные траурные повязки. Мать то и дело промокала слёзы платком. А когда одновременно загудели заводы, поезда и автомобили, стало по-настоящему жутко. Казалось, вместе со Сталиным умерла одна шестая часть суши…

Город Каина

До переезда на Северный Кавказ мы некоторое время жили в Куйбышеве (это не Самара, а город в Новосибирской области). Там на сестру однажды напали индюки, когда она возвращалась домой из школы. Окружили плотным кольцом. Ещё минута – и они бы заклевали, поскольку не любят красный цвет, а пальто у Нели было с его оттенками. Каким-то чудом ей удалось убежать.

Говорили, что индюки появились здесь благодаря декабристам. После Великой Отечественной войны в Куйбышеве жили сосланные калмыки. Их было довольно много. Они пили чай с молоком, бараньим салом и солью.

Сосед-калмык утверждал, что такой чай очень полезен, принёс его нам попробовать. Налили чашку и мне. Я попробовал и долго плевался – как тот верблюд в новосибирском зоопарке.

Индюки

Не заживает рана,

и облегченья нет.

Город Валериана*,

память далёких лет.

Стаей шальных касаток

мчат они налегке…

Что там, в пятидесятом,

было в том городке?

Раньше он звался Каинск —

видно, совсем не зря:

там прославлялся Каин,

что застрелил царя**.

Прошлое город вымел.

правда, не до конца.

Городу дали имя

славного партбойца.

Чтоб никто не заныкал,

Сталин пригнал сюда

злейших врагов – калмыков,

высланных без суда.

Сразу десятки жалоб

(было о чём тужить):

ссыльные, мол, мешают

местным вальяжно жить

Пишет Семён Корецкий,

дескать, эти зека

как-то антисоветски

смотрят на индюка.

Вражеский, по идее,

взгляд этот. Ясно вам?

А индюки худеют

сразу на килограмм…

Кто их первоначально

стал разводить – секрет.

Кончилось всё печально,

и объясненья нет,

хоть и, конечно, надо —

люди разгадки ждут,

как индюшачье стадо

власть захватило тут.

Как это всем знакомо

и как типично ведь!

Секретари парткомов

вдруг стали всем владеть.

Стали скупать заводы,

фабрики и дома.

Их велики доходы,

можно сойти с ума.

Тошно от отвращенья,

и не хватает слов…

Как же шло превращенье

нелюдей в индюков?

Тихо! Строчить доносы —

это не для мужчин.

Так же шумят берёзы,

больше стало машин.

Но на все перемены,

времени вопреки,

так же глядят надменно

жирные индюки.

*Город Валериана – Куйбышев Новосибирской

области.

**Каин – Янкель Юровский.

2022, г. Нижний Новгород

Куйбышев, который до сего дня не поменял свое название, расположен на притоке Иртыша – Оми. До 1935 года это был Каинск, и надо сказать, именно здесь появился на свет один из убийц семьи Николая II – каин по имени Янкель Юровский. Отец его, Хаим, родился в Полтаве и был сослан в Сибирь за кражу. Впрочем, библейский Каин имеет к Каинску-Куйбышеву лишь косвенное отношение. «Каен» по-тюрски означает «берёза».