Обреченные на сражение. Не принимай покорно

Ермолов смотрел на присутствующих исподлобья, его взгляд был полон уверенности и решимости. Он знал, что впереди их ждет не только борьба с врагом, но и борьба с самими собой, с теми демонами, которые терзали их мысли.

– Ну что ж, ударим всеми механизированными корпусами, – ответил Носов, его голос звучал с новой решимостью, как крик в ночи, призывающий к действию. – Мы не можем позволить себе ждать.

Тернополь, 22 июня 2184 года. Утро разливалось по земле, как густая краска, медленно заполняя каждый уголок, каждую щель. Время было 9 часов, и мир, казалось, затаил дыхание, ожидая, что же принесет этот день. Небо, затянутое серыми облаками, предвещало бурю, а легкий ветерок, шевеливший густую траву, напоминал о том, что даже природа чувствует напряжение, царящее в воздухе. Каждое движение, каждый звук казались предвестниками чего-то страшного, и даже птицы, обычно весело щебечущие, замерли, словно прислушиваясь к зову войны.

В этом мрачном и тревожном времени, где каждый звук мог стать предвестником беды, природа сохраняла свою зеленую красоту. Густая трава, переливавшаяся под легким ветерком, казалась живой, а деревья, стоящие в посадках, словно стражи, охраняли свои тайны. В их тени прятались закамуфлированные мехбригады Российской Федерации, готовые к бою, как хищные звери, ожидающие своего часа.

Командир 8-го механизированного корпуса, генерал-лейтенант Рубцов, пробирался через эту пересеченную местность, его шаги были уверенными, но в глазах читалась усталость. Он двигался, перепрыгивая с кочки на кочку, стараясь не упустить ни одного момента, ни одной детали. За ним следовали младшие офицеры, их лица были искажены напряжением, а мысли – полны тревоги. Они не спали уже двое суток, и каждый из них понимал, что впереди их ждет не только марш, но и битва, которая может стать решающей.

– Мы должны утром 25-го нанести удар в направлении Берестечко, – произнес Рубцов, его голос звучал низко и уверенно, как гул грома, предвещающего бурю. Он обернулся к одному из офицеров, и в его глазах читалась решимость, смешанная с тревогой. – Предстоит марш примерно 120 километров, а мы уже прошли 300.

Офицеры, следовавшие за ним, обменялись взглядами, полными усталости и недовольства. Один из них, поправив форму, произнес с легкой тревогой:

– Мы отстали, заправиться нечем.

– Все горючее слить для передовых отрядов, – добавил другой, его голос звучал как предостережение, но Рубцов, казалось, не заметил этой фразы.

– Второй строй подойдёт заправиться, – произнес он, постукивая ладонью по бронированной ноге шагохода, на корпусе которого гордо красовалась звезда. В этот момент он услышал шум бронированного транспорта и обернулся. Из него вышел офицер с усами – товарищ член Военного совета Лебедев.

– Измена! – прорычал он, его голос звучал как гром среди ясного неба, полное недовольство и гнев.

Рубцов, опустив руку от шлема, которой отдавал приветствие, почувствовал, как внутри него закипает гнев. Он знал, что в такие моменты нужно сохранять спокойствие, но эмоции брали верх.

– Вам приказано выступать в 9:00 выступать, а сейчас 11:00! – кричал Лебедев, его лицо было искажено яростью. – Никто не вышел на рубеж!

– Корпус может закончить перегруппировку только к завтрашнему утру! – ответил Рубцов.

– Приказываю немедленно начать наступление! – почти закричал Лебедев, его глаза сверкали, как острые лезвия. – Если не начнете, отстраню от должности и отдам под суд!

Рубцов, чувствуя, как на него давит груз ответственности, прошептал:

– Ну что ж, приходится принимать самоубийственные решения.

Он понимал, что в такие моменты нужно действовать, и, собравшись с мыслями, произнес:

– По частям вводить корпус в бой. Согласен, создается подвижная группа в составе дивизии Васильева, полка Волкова и мототехнического батальона. Основные силы после перегруппировки вступят в бой завтра утром.

– Давно бы так! – более спокойно ответил Лебедев, его голос стал менее агрессивным. – Выполняйте, а командовать тактической группой будет Морозов. Вы должны к вечеру взять Дубна. Если возьмете – получите награду, – обратился Лебедев к стоящему за спиной Рубцова Морозову.

– Если нет, предупреждаю, – продолжал Лебедев, его голос звучал как приговор, – примите на себя ответственность.

Суровым было начало войны. На Российскую Федерацию обрушился враг, жестокий и коварный, с мощью, превосходящей все ожидания. Общий военно-экономический потенциал противника вдвое превышал то, чем располагал Российская Федерация. На стороне врага было преимущество внезапного нападения, и войска Западного Экономического Блока, как свирепые хищники, наступали на всех направлениях, оставляя за собой лишь разрушение и смерть. В воздухе витала тревога, и каждый звук, каждый шорох казался предвестником беды.

На фронте, удаляясь от границы РФ, разразился настоящий ад. Бои шли не на жизнь, а на смерть. Мощные пушки гремели, разрывая тишину, и в ответ на их оглушительный гул раздавались крики солдат, которые сражались за свою землю, за свою Родину. В воздухе витал запах пороха и горелого металла, а земля, пропитанная кровью, тряслась от мощных взрывов. В небе кружили самолеты Западного Экономического Блока, как стервятники, готовые к атаке, и каждый их налет обрушивался на головы русских солдат, как молния, сжигая все на своем пути.

Командир 6-го механизированного корпуса РФ, генерал-майор Хацкевич, стоял на передовой, его лицо было искажено решимостью и тревогой. Он знал, что от его приказов зависит судьба многих. В этот момент, когда небо затянулось черными порывами сажи, он прокричал в микрофон крипто-связи:

– Слушай мою команду! Вперед! Только вперед! В атаку на шагоходы ЗЭБ! Только это спасет нас от авиации! Обратного билета не будет!

Его голос звучал надрывно, как крик раненого зверя, и в нем чувствовалась вся тяжесть ответственности. В этот момент меткий выстрел снес пехоту связистов, стоявших рядом с ним, и разорвал их на куски. В воздух взметнулась земля, трава и куски человеческих тел.

На фронте шла героическая битва. 6-й механизированный корпус, подвергаясь непрерывным налетам авиации РЭБ, устремился в свою последнюю атаку. У них была лишь одна заправка горючего, и они знали, что это может стать их последним шансом. Шагоходы, словно гигантские насекомые, с грохотом двигались вперед, их бронированные ноги оставляли глубокие следы в земле, а мощные пушки, установленные на их корпусах, были в бою.

В этот момент шёл бой, на поле сражения шагоходы бились с шагоходами, которые, как огромные механические звери, сталкивались друг с другом. Их бронированные ноги, словно мощные дубины, пытались опрокинуть противника. Импульсные пушки гремели, разрывая тишину, и каждый выстрел был как удар молота по наковальне. Огромные 180-миллиметровые пушки стреляли, и в воздухе раздавались оглушительные взрывы, которые сотрясали землю.

Сражение становилось все более интенсивным. Шагоходы, как хищные звери, таранили друг друга, пытаясь сбить с ног, и иногда импульсные сражения переходили в рукопашную, когда экипажи, не желая сдаваться, боролись за свою жизнь. Техника периодически дымилась от попаданий, и иногда она замирала, словно уставшая от борьбы, давая понять, что весь экипаж погиб от мощного импульса. Но даже в такие моменты, когда надежда казалась потерянной, находились те, кто продолжал вести бой, сжимая в руках оружие, готовые сражаться до последнего.

Налеты авиации противника не прекращались. Самолеты ЗЭБ, как стервятники, пикировали на землю, пытаясь взорвать шагоходы Красной Армии или расстрелять пехоту, которая шла за ними. Каждый налет был как удар молота, и природа вокруг сотрясалась от звуков войны. Дымы поднимались в небо, а пожары вспыхивали на земле, где когда-то росла трава. Вокруг царила разруха: земля, пропитанная кровью, горела, а воздух был наполнен запахом горелого металла и крови.

Ландшафт во время этого бронированного сражения напоминал картину ада. Горы обломков, сожженные деревья и разорванные тела создавали атмосферу ужаса и безысходности. Каждый выстрел, каждый взрыв был как крик о помощи, и в этом хаосе, среди огня и дыма, солдаты продолжали сражаться, не желая сдаваться.

Раскаленное солнце июня 2184 года безжалостно палило искореженную землю, затянутую удушливым покрывалом техногенного смога от боя. Воздух над полем, некогда свежий и чистый, превратился в свинцовый купол, под которым догорали последние отблески былой природы и архитектуры. Изуродованные скелеты пятиэтажных зданий, словно молчаливые стражи павшего мира, вздымались над руинами города, храня в своих израненных стенах эхо довоенного времени.

Капитан Алексей Воронов замер у разбитого окна, впившись взглядом в визор боевой оптики. Его натруженные пальцы, защищенные слоем композитного материала, до побелевших костяшек сжимали рукоять прибора наблюдения.

– Множественные контакты в квадрате А-7, – произнес он охрипшим от пыли голосом в микрофон системы связи, встроенной в воротник защитного комбинезона. – Шагоходы противника приближаются плотным строем. Количество… – он на мгновение замолчал, пересчитывая механических монстров, – не менее трех десятков боевых единиц.

В тяжелом, пропитанном гарью воздухе нарастал низкий, вибрирующий гул. Боевые машины сил ЗЭБ, похожие на механических пауков, неумолимо надвигались на позиции русских войск. Их шестиногие силуэты, зловеще вырисовывающиеся на фоне багрового горизонта, казались порождением кошмарного сна. Каждый шаг их титановых конечностей, усиленных сервоприводами, сотрясал землю, отдаваясь глухим эхом в полуразрушенных зданиях и отзываясь дрожью в костях защитников города.

– Всем постам, – прогремел в криптозащищенном канале связи властный голос командующего корпусом, – боевая готовность номер один. Артиллерийским расчетам приготовиться к залпу.

Воронов медленно обернулся к своим бойцам, рассредоточенным по этажам полуразрушенного здания. Их лица, покрытые маской из пыли и копоти, светились неугасимой решимостью. В глазах каждого читалась готовность стоять до конца, защищая родную землю от безжалостного врага.

– Товарищи, – голос капитана звучал твердо и уверенно, эхом отражаясь от обшарпанных стен, – получен приказ фронта. Мы переходим в контрнаступление.

Внезапно воздух разорвался от оглушительного воя импульсных зарядов. Первые залпы русской артиллерии прочертили в свинцовом небе ослепительные линии, словно молнии в грозовую ночь. Шагоходы противника, попавшие под сокрушительный удар, вспыхивали подобно гигантским факелам. Их усиленная броня, не выдерживая колоссальной мощности импульсных разрядов, плавилась и искривлялась, словно воск под палящим солнцем. Раскаленный металл стекал по искореженным конструкциям, оставляя после себя дымящиеся остовы некогда грозных машин.

– Вражеский истребитель! – пронзительный крик сверху разрезал какофонию боя. – Прямо над нами!

Зловещая тень боевой машины промелькнула над головами, заставив сердца защитников сжаться от предчувствия неминуемой беды. Капитан Воронов, чьи инстинкты были отточены годами учёбы, среагировал молниеносно:

– Всем немедленно покинуть здание! – его голос перекрыл грохот канонады. – Бегом, бегом! На улицу!

Бойцы, как один, бросились к выходу, перепрыгивая через обломки и развороченные перекрытия. Их движения были отточены до автоматизма – результат бесконечных тренировок и горького боевого опыта. Едва последний солдат преодолел двадцатиметровую отметку от здания, как небо прочертил ослепительный росчерк импульсного заряда.

Здание, служившее им укрытием, содрогнулось, словно раненый великан. Бетонные перекрытия, не выдержав чудовищной энергии взрыва, начали складываться одно за другим, подобно костяшкам домино. Оглушительный грохот обрушения смешался с шипением плавящегося металла и треском разрываемых конструкций. Гигантское облако пыли взметнулось к небу, на несколько мгновений затмив багровый диск солнца, создавая иллюзию преждевременных сумерек.

В этот момент эфир наполнился решительным приказом, передаваемым по всем защищенным каналам связи:

– Всей артиллерии корпуса – импульс! – голос командующего звенел сталью. – Повторяю: всей артиллерии корпуса – импульс! Не дать им ни метра нашей земли!

Российские шагоходы, эти исполинские боевые машины на шести мощных опорах, двигались вперед с неумолимостью лавины, невзирая на шквальный огонь противника. Их бронированные корпуса, испещренные следами многочисленных попаданий, продолжали нести на себе экипажи, защищенные многослойной композитной броней. Каждый механик-водитель, каждый стрелок и командир знали – отступать некуда, позади была родная земля, которую они поклялись защищать ценой собственной жизни.

Капитан Воронов, укрывшись в глубокой воронке от предыдущего взрыва, наблюдал разворачивающееся сражение. Один за другим падали вражеские шагоходы, подкошенные точными попаданиями русской артиллерии. Земля содрогалась под непрерывными ударами импульсных зарядов, воздух наполнился удушливой смесью озона и испарений расплавленного металла. Каждый выстрел, каждый взрыв приближал момент победы, но цена её становилась всё выше и выше.

– Товарищ капитан! – сквозь грохот сражения пробился голос связиста. – Срочная криптограмма из штаба фронта!

Воронов развернул электронное сообщение на потрескавшемся экране портативного коммуникатора. Строки приказа светились зловещим красным светом: «Удерживать позиции любой ценой. Подкрепление выдвинулось. Стоять насмерть.»

Битва за стратегическую высоту продолжала набирать обороты. Российские шагоходы, преодолевая яростное сопротивление противника, методично выдавливали силы ЗЭБ из разрушенного города. Каждый метр отвоёванной территории был полит кровью и машинными осколками, но защитники не думали об отступлении. Их воля к победе была крепче брони их машин.

В штабе Юго-Западного фронта генерал Ермолов, склонившись над картой боевых действий, внимательно следил за развитием операции. Его изможденное лицо, изборождённое глубокими морщинами, отражало колоссальное напряжение последних дней и бессонных ночей.

– Товарищ Кузнецов, – произнес он в защищенный микрофон криптосвязи, – докладываю: контрудар механизированных корпусов увенчался успехом. План противника по молниеносному прорыву к Киеву полностью сорван. Враг несет тяжелые потери и убедился в несокрушимости наших войск.

В динамике раздался голос Верховного Главнокомандующего:

– Хорошо, Сергей Алексеевич. Однако ситуация на Западном фронте критическая. Противник вплотную подошел к Минску. Немедленно вылетайте в Москву. Нам необходимо обсудить дальнейшие действия.

Связь прервалась, оставив полководца наедине с тяжелыми думами о грядущих сражениях. За бронированным стеклом штабного бункера догорал очередной день войны 2184 года, а в затянутом смогом небе уже зажигались первые звезды, едва пробивающиеся сквозь плотную завесу техногенной мглы.

Древние стены Брестской крепости, молчаливые свидетели бесчисленных войн и сражений, вновь содрогались под испепеляющими ударами импульсных зарядов в этот роковой июнь. Каждый камень, каждая трещина в почерневшей от импульсов кладке, казалось, кричала от боли, когда очередной разряд высокотехнологичного оружия врезался в многовековые укрепления. Беспощадное солнце, пробивающееся сквозь завесу дыма и пыли, безжалостно палило обугленный камень, а воздух был пропитан удушливой смесью запахов горелой проводки, озона и смерти.

В полуразрушенном каземате, где когда-то размещался склад боеприпасов, теперь располагался временный командный пункт. Капитан Петров, человек, чье лицо казалось высеченным из того же камня, что и стены крепости, осторожно приблизился к пролому в стене. Его голова, наспех перевязанная последним относительно чистым бинтом из опустевшего медблока, пульсировала от боли. Кровь, просочившаяся сквозь повязку, смешивалась с потом, оставляя причудливые узоры на покрытом копотью лице.

Каждое движение давалось с трудом – четверо суток без воды превратили некогда крепкого офицера в иссушенную тень. Но в его глазах, запавших от усталости и обезвоживания, все еще горел неукротимый огонь решимости. Этот огонь поддерживал не только его, но и всех защитников древней цитадели.

– Я крепость! Я крепость! – голос молодого связиста Андрея Соловьёва срывался от напряжения и жажды, пока его пальцы лихорадочно работали с передатчиком криптосвязи. – Ведём бой! Противник продолжает массированный обстрел! Ждём распоряжений! Приём!

Эфир отвечал мертвой тишиной, прерываемой лишь тишиной и далеким эхом взрывов. Эта тишина была страшнее самого оглушительного грохота сражения – она означала полную изоляцию, отрезанность от внешнего мира. Капитан, превозмогая боль, положил свою огрубевшую от войны руку на плечо молодого бойца:

– Выключи питание, сынок, – его голос был хриплым от жажды. – Они уже далеко… Нужно беречь каждую каплю энергии. Каждый джоуль может стать решающим.

В этот момент из темноты каземата появился старший лейтенант Соколов. Его некогда безупречная форма превратилась в лохмотья, пропитанные потом и кровью. В дрожащих руках он держал потертую флягу с собранным со стен конденсатом – жалкие капли влаги, за которые теперь шла настоящая борьба за жизнь.

– Товарищ комиссар, – в его голосе слышалась мольба, – хоть глоток. Вы не пили уже больше суток…

Капитан посмотрел на флягу, и его пересохшее горло сжалось в мучительном спазме. Язык, распухший от жажды, казался куском наждачной бумаги во рту. Четверо суток без воды превратились в вечность страданий. Все продовольственные склады были уничтожены в первые часы атаки, медикаменты закончились, а раненые умирали не столько от ран, сколько от невыносимой жажды.

Горькая ирония ситуации не давала покоя измученному разуму капитана – крепость, окруженная водными каналами, превратилась в остров невыносимой жажды. Каждый защитник мог видеть воду, слышать её манящий плеск, но подступы к ней простреливались безжалостными импульсными орудиями противника.

– Отнеси раненым, – произнес капитан, с нечеловеческим усилием отворачиваясь от фляги. Каждое слово царапало пересохшее горло словно битое стекло. – Им сейчас нужнее. Особенно Михайлову с третьего поста – у него сильный жар.

Вокруг командира сидели измождённые бойцы, каждый из которых старательно отводил взгляд от заветной фляги. Их потрескавшиеся, покрытые запекшейся кровью губы, воспаленные глаза и заострившиеся черты лиц рассказывали безмолвную историю нечеловеческих страданий. Но никто – ни один человек – не проронил ни слова жалобы. В этом молчании была та самая сила духа, которую не могли сломить никакие технологии врага.

Когда багровые сумерки окутали израненную крепость своим призрачным покрывалом, капитан собрал добровольцев. Тридцать теней – всё, что осталось от некогда могучего гарнизона – бесшумно скользнули к воде. Река, их последняя надежда, манила своей обманчивой близостью, каждый всплеск её волн был подобен песне сирены для измученных жаждой людей.

– Только под водой, – еле слышно произнес капитан, его пересохшие губы едва шевелились. – Их тепловые сканеры не засекут наши следы в речной прохладе. Помните: главное – доставить воду раненым. Без воды ещё крепость не продержится и дня.

Бойцы один за другим погружались в темную воду. Их импульсные винтовки казались продолжением их измученных тел. Каждый понимал – это, возможно, последняя попытка прорвать смертельное кольцо окружения.

В этот момент древняя цитадель словно ожила, превратившись в единый боевой организм. Все оставшиеся защитники, превозмогая слабость и боль, открыли ураганный огонь по позициям ЗЭБ. Импульсные разряды прочертили ночное небо ослепительными линиями, на мгновение превращая непроглядную тьму в подобие дня. Каждый выстрел был точен – никто не мог позволить себе тратить драгоценные заряды впустую.

Но враг, обладающий превосходящей огневой мощью и неистощимыми ресурсами, был начеку. Берег реки внезапно озарился ослепительными вспышками ответного огня. Вода вскипела от попаданий импульсных зарядов, превращаясь в смертоносный кипяток. Капитан, застывший у пролома в стене, с немым ужасом наблюдал, как один за другим погружались в речную пучину его боевые товарищи. Те немногие, кто сумел добраться до противоположного берега, вступили в отчаянную рукопашную схватку с силами ЗЭБ, но силы были слишком неравны.

Вернувшись в крепость с жалкими остатками отряда – всего десятком бойцами из тридцати – капитан тяжело опустился на свой старый стул, служивший ему постом уже которые сутки. Его воспаленный взгляд блуждал по древним стенам, впитавшим в себя память о сотнях лет сражений. Массивная кладка, почерневшая от новой войны, казалось, молчаливо разделяла скорбь своих защитников.

Капитан Петров, сидя на своем старом стуле, чувствовал, как его тело, истощенное от лишений, начинает терять связь с реальностью. Вокруг него царила атмосфера безысходности, но в то же время – стойкости. Каждый камень, каждая трещина в стенах крепости, казалось, шептали о прошлом, о тех, кто сражался здесь до него, о тех, кто не сдался, даже когда всё казалось потерянным.

В дальнем углу каземата слышались стоны раненых. Медики, сами измождённые до предела, пытались помочь им самодельными перевязочными материалами, собранными из лоскутов одежды и обрывков ткани. Где-то в подвале плакал ребёнок – один из многих гражданских, укрывшихся в подземельях крепости, и его плач, как эхо, разносился по стенам, напоминая всем о том, что они защищают.

– Мы не можем сдаваться, – произнес капитан, обращаясь к оставшимся бойцам, которые, казалось, были погружены в свои мысли. – Мы должны помнить, что мы здесь не просто для себя. Мы защищаем нашу землю, наших близких, наше будущее. Каждый из нас – это часть этой крепости, и пока мы стоим, она не падёт.

Его слова, полные решимости, пробудили в бойцах искру надежды. Они переглянулись, и в их глазах зажглось понимание: они не одни. Каждый из них был частью чего-то большего, чем просто война.

Внезапно, из-за стен крепости раздался оглушительный грохот. Враги снова начали обстрел, и стены, казалось, дрожали от мощи разрывов. Капитан встал, его сердце забилось быстрее. Он знал, что это не просто атака – это была попытка врага сломить их дух.

– На позиции! – закричал он, и его голос, наполненный решимостью, разнесся по каземату. – Мы не отступим! Мы будем сражаться до последнего!

Бойцы, словно пробуждаясь от долгого сна, быстро заняли свои места. Каждый из них знал, что это может быть их последний бой, но в их сердцах горела решимость. Они были готовы сражаться, готовы защищать свою крепость, свою землю, свою жизнь.

Капитан снова взглянул на флягу с конденсатом, оставшуюся на столе. Он знал, что это не просто вода – это символ надежды, символ жизни. Он поднял её и, не задумываясь, отдал её одному из раненых, который, казалось, уже на грани. Вода, струящаяся по его губам, была как бальзам на раны, как свет в темноте.

– Мы выстоим, – произнес капитан, глядя в глаза своим бойцам. – Мы не одни. Мы – крепость. И крепость никогда не сдаётся.

Снаружи раздались новые взрывы, и крепость снова содрогнулась. Капитан Петров, стоя на передовой, чувствовал, как его сердце наполняется гордостью за своих бойцов. Они были не просто солдатами – они были защитниками, хранителями истории, и пока они стояли, крепость не падёт. В их глазах горел огонь, который не погаснет, даже если мир вокруг них рухнет в бездну.

– За Россию! – закричал он, и его крик отозвался эхом в стенах, как заклинание, которое должно было защитить их от всех бед.

– За Родину! – ответили ему бойцы, и их голоса слились в единый мощный хриплый хор, который разнесся по всей крепости.

6 глава

26 июня 2184 года. В штаб-квартире группы армий Центр, расположенной в роскошном кабинете, обставленном предметами старины и драгоценными металлами, царила атмосфера напряженного ожидания. На стенах висели картины, изображающие величественные сражения прошлого, но сейчас они казались лишь мрачными напоминаниями о том, что война не щадит никого. Генералы, собравшиеся вокруг цифровой карты, с тревогой следили за движениями шагоходных соединений, которые, как черные ядовитые змеи, ползли вглубь русской территории.

– Четыре дня войны, – произнес один из генералов, указывая на карту с помощью водяного указателя. Его голос звучал уверенно, но в глазах проскальзывала тень сомнения. – Шагоходные соединения продвинулись на двести километров. В результате двустороннего охвата третьей, четвертой и десятой армии русских, у нас появилась возможность их полного окружения. Передовые отряды Пирса и Дюпона прорвались на подступы к Минску.

В его словах ощущалась не только уверенность, но и тревога, ведь они знали, что русские сражаются фанатично, до последнего человека, и это придавало их словам особую тяжесть. В воздухе витала напряженность, словно предвестие грозы.