Истоки Русского Раскола. Грани и смыслы

Истоки Русского Раскола

Грани и смыслы

Сергей Пузырев

© Сергей Пузырев, 2025

ISBN 978-5-0065-4063-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Приходило время, и на Руси, как и во многих других государственных образованиях, периодически происходили явления именуемые расколом, когда целостное государство, по каким-либо причинам, начинало делиться на несколько частей. Начиная от древних гипотез, пытающихся объяснить текущие процессы в жизни человеческого сообщества. Процессы, которые рассматриваются такими науками, как социология, религиоведение и др., когда уже написаны и опубликованны тысячи работ известных историков и философов. Таких как Питирим Сорокин, Александр Дугин, или Евгений Николаевич Трубецкой, однако мы будем опираться на свои данные, полученные в процессе нашего же исследования, ссылаясь на общеизвестные факты, не требующие доказательств.

Русский раскол, как представил это историческое явление доктор исторических наук Александр Пыжиков, в своей книге «Грани Русского Раскола», базируется, по мнению автора, на размежевании РПЦ (Русской Православной Церкви) на два аспекта «Никонианство» и «Старообрядчество». В книге представлен взгляд Александра Пыжикова на отечественную историю сквозь призму религиозного раскола, многосложные процессы, которого наложили отпечаток на всю социальную ткань российского общества. Когда именно в конфессиональном своеобразии кроются истоки ключевых событий истории государства, связанных с крушением в начале XX века российской империи в ее никонианском обличье. Когда потрясения, произошедшие в России и вызванные церковными реформами середины XVII века, имели большое влияние па развитие страны в последующие два столетия. Так, по мнению Пыжикова, миллионы русских людей не считали себя приверженцами официальной церкви и крайне враждебно относились к действующей власти. Когда целые губернии были охвачены раскольничьей фрондой и существовали бесчисленные сёла, контролировавшиеся представителями старообрядческого движения. В руках весьма успешных купцов-староверов концентрировались огромные финансовые и промышленные ресурсы. И, по сути, была выстроена вторая, параллельная Россия: «Молодой славянофил Иван Аксаков, участник одной из государственных комиссий, писал тогда обречённо: „Право, Россия скоро разделится на две половины: православие будет на стороне Казны, Правительства… а все прочие обратятся к расколу… Кажется, нам суждено только понять болезнь и созерцать, как она пожирает постепенно ещё не вполне заражённые члены“. Собственно, это и случилось позднее в виде двух русских революций, для которых староверы подготовили щедрую почву. В этой книге впервые показана полная картина последствий духовного раскола русского общества и подлинная роль старообрядчества в истории России». В книге представлены полторы тысячи ссылок на документы и высказывания разных лиц по заявленной теме. Надо сказать, что по многим вопросам затронутым в книге Александра Пыжикова «Грани Русского Раскола» мы не согласны с автором, как и с его выводами. Но сделанная профессором историком работа дает возможность обсуждения темы старообрядчества, как цельной картины, с которой можно соглашаться или критиковать указывая на какие-либо несоответствия. В той же манере, что и историк Пыжиков не занимаясь изучением самого старообрядчества как специфической черты русского народа, без обсуждения конфессиональных разногласий старообрядцев с РПЦ. Без описаний различных течений самого старообрядчества и их конфессиональных различий. Без рассмотрения разных аспектов старообрядчества: предпринимательство, культура, традиции, литературное наследие и т. д. Когда по нашему разумению старообрядцы, как и казаки или иные обособленные группы населения России, не имеют этнических обособенностей от коренного населения государства. Тут не обойтись без ссылок на метафизику, на которую ссылаются упомянутые философы, рассматривая вопросы социологии, которые направляют наше внимание к двенадцатеричной системе человеческого сообщества. Или более позднего дуализма по Декарту, рассматривающего существование двух субстанций – материи и духа, на примере человека стоящего на вершине эволюции: Мир минералов, мир растений, животный мир, мир человека имеющего двойственную природу материи и духа. Учитывая соображения, что данная работа не является научной, то и имеющиеся факты по интересующим нас вопросам, будем излагать в максимально упрощенной форме, без нагромождения научных обоснований. Соблюдая цепь последовательных событий, как это практикуется в мифотворчестве.

Глава I.

Диалог с историком

Историческая наука, как таковая, может включать в себя отдельные категории историков (чиновников от науки), имеющих разные допуски к историческим материалам: архивисты, исследователи, преподаватели. Поэтому сначала необходимо разобраться с каким типом историков мы имеем дело, благо что все данные о каком-либо значимом человеке широко представлены в СМИ. Александр Владимирович Пыжиков, специалист по истории России 50—60-х годов XX века. В Википедии есть информация, что Александр Пыжиков после института работал младшим научным сотрудником отдела истории КПСС Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Был заместителем директора Института социально-политических исследований РАН. Кандидатскую и докторскую диссертации защитил по темам: «Общественно-политическое развитие советского общества в 1953—1964 гг.» и «Исторический опыт политического реформирования советского общества в 50-е – 60-е годы», которую защитил в 1999 году. Доктор исторических наук. Доступ в архив скорее всего получил благодаря занимаемым должностям: помощника министра по связи и информатизации РФ (2000), помощника Председателя Правительства РФ (2000—2003), заместителя министра образования Российской Федерации (2003—2004). В 2001 году ему присвоено учёное звание профессора. Был профессором кафедры новейшей отечественной истории Института истории и политики Московского педагогического государственного университета. Глядя на послужной список Александра Пыжикова, можно понять, что перед нами историк – преподаватель, получивший кафедру в самый неблагоприятный момент своей жизни. Трагедия его, как ученого, видится в том, что первую половину сознательной жизни коммунист Пыжиков работал в «лоне КПСС». А вторую половину сознательной жизни, чтобы вписаться в политическую ситуацию, он должен был идти другим курсом, разоблачающим деятельность ЦК КПСС в новейшей отечественной истории.

Обретя свободу от коммунистической цензуры Александр Пыжиков, начал преподавание новейшей отечественной истории в створе своего мировоззрения, сразу вступив в противоречие с другими историками, которые историческую канву видели иначе. Говорят, что Пыжиков создал свою конспирологическую концепцию, отвергая реальность татаро-монгольского ига и утверждая, что концепция «Москва – третий Рим» была создана Ватиканом с целью натравить Ивана III на турок, чтобы князь совершил «политическое самоубийство» России. Для этой цели Католическая церковь женила его на Зое Палеолог, и, стремясь прибавить ему ощущения собственной значимости, прислали в Псков своего «агента», монаха Елеазара, который должен был внушить князю идею о Москве – третьем Риме. Но великий князь Иван не купился на эту хитрость. Однако позднее Романовы навязали Руси концепцию «Москва – третий Рим», и Россия их руками была порабощена Ватиканом. Концепцию Пыжикова поддерживают отдельные люди в публичном пространстве. Пыжикову принадлежит идеея «украинско-польского ига», под которым, по его мнению, Россия жила сотни лет. А Раскол Русской церкви был инициирован царём Алексеем Михайловичем и находившейся «при его троне» Русской православной церковью, которых Пыжиков рассматривал как «украинско-польские конструкции». Проводил прямую аналогию между старообрядцами и большевиками.

Наш интерес к историку Пыжикову состоит в том, что захотелось понять, зачем историк такого уровня, высказывает откровенную ересь, по отношению к сложившейся исторической картине. И гадать тут долго не пришлось, глядя на послужной список доктора исторических наук Александра Пыжикова. Думается, что профессор увидел пустой портфель, когда прежние его работы оказались вредными и ни кому не нужными, и ему не чему учить студентов. Когда многие ученые оказавшиеся в подобной ситуации спокойно существуют в сложившихся обстоятельствах, Пыжиков взвалил на себя неподъемную ношу, взявшись за изучение целого пласта русской истории, связанной с сакральными знаниями, символами и знаками. Отсюда видны явные ошибки историка, стремящегося быстрее сделать обоснование своей теории, которая концентрируется на выяснении влияния, которое имел религиозный раскол произошедший в XVII веке, на ход российской истории в целом. Однако, делая попытку прочтения русской истории сквозь призму старообрядческого фактора, надеясь представить перспективной в изучении исторического материала с точки зрения русского старообрядчества. Пыжиков, тем самым, делает неверные построения в общей исторической картине развития русской государственности. Попытаемся понять, какую правду о религиозном расколе произошедшем во второй половины XVII века, когда борьба последователей старой веры и приверженцев никоновских реформ хотел показать историк. Говоря о том, что присутствие раскола в российской жизни сводится к минимуму, а все внимание к нему сосредотачиваются лишь на внутренней жизни этой религиозной общности: «Данной книгой предпринимается попытка разорвать этот порочный круг, придав изучению старообрядчества новые смыслы. Говоря иначе, показать, что русский раскол -это не удел мелких групп, обреченных обитать в условиях этнографического чулана, а масштабное явление совсем не маргинального характера. Книга по-новому пытается поставить вопросы влияния раскола на ход российской истории после XVII столетия, т.е. после того, как старообрядчество, по убеждению многих, оказывается на периферии исторических событий. Учитывая объемность поставленной задачи, автор ставит в качестве цели не ответ на все возникающие вопросы, а лишь привлечение внимания к дальнейшему исследованию русской истории в русле предложенного подхода. Насколько удалась эта попытка судить читателям. Затронутые в пяти разделах работы темы, вне всякого сомнения, могут и должны стать предметом специального изучения».

Получается так, что своим вбросом в историографию, темы о старообрядчестве, ученый историк не отвечает на поставленный им вопрос, а лишь призывает, каких-то его последователей разобраться в обозначенной истории государства. Заведомо безрезультатно, когда с самого начала истории раскола, правители государства исповедали официальное православие и их не интересовали догматические споры сторон.

УЗЛЫ ПРОТИВОРЕЧИЙ

К религиозной тематике мы равнодушны и попытаемся разобраться в созданных историком «узлах противеречий», которые не вписываются в логические построения конструкции нашей истории. Не копаясь в нагромождении ссылок подтверждающих, изложенный текст, мы полностью доверяем Александру Пыжикову и будем ссылаться только на него. Здесь надо приводить, какой то текст из книги Пыжикова «Грани русского раскола. Тайная роль старообрядчества от 17 века до 17 года», и давать свои возражения, обоснованные на каких-то общепризнанных исторических фактах. А таких узлов противоречий очень много, если не сказать, что вся книга состоит из противоречий. Когда историк, в кажущейся роли прозелита, стремится обратить читателей в свою веру, рассматривая русскую историю сквозь призму старообрядческого фактора, с точки зрения русского старообрядчества.

В первой же главе своей книги историк Пыжиков делает разделение власти и народа, говоря о том, что до середины XIX века, ни российское государство, ни общество толком не знали, что представляет собой старообрядческая реальность. В контактах с правительством на протяжении почти полутора столетий от имени старообрядцев выступали богатые купцы, каждое обращение которых сопровождалось подношением: «Высший свет, ориентированный на европейские образцы, долгое время в принципе не интересовался жизнью русского народа. В частности, раскол – в качестве формы народной самоорганизации – оценивался не иначе, как проклятое наследие татарщины. Со времени разгрома легальной староверческой оппозиции с начала XVIII века образованные слои почти перестали обращать на старообрядцев внимание. О раскольниках вынуждены были вспоминать, прежде всего, в связи с ростом их численности. Однако это не стимулировало сколько-нибудь серьезного изучения этого явления, Достаточно сказать, что почти за полтора столетия существования раскола в стране не вышло и сотни посвященных ему книг и статей».

При этом со времен Екатерины II государство, побуждаемое прагматикой и просветительством, прекращает давление на раскол и пытается встроить его в свои планы. В результате политику властей по отношению к этой – значительной – части общества все больше определяют фискальные задачи, а миссионерская нетерпимость архиереев перестает отвечать устремлениям правительства. Напомним, что, начиная с правления Петра I, епископские кафедры в России занимали выходцы из киевской духовной школы, относившиеся к старообрядчеству с нескрываемой враждебностью. Постепенная их замена во второй половине XVIII столетия на великороссов позволила государству попытаться проводить политический курс, вошедший в историю под названием единоверия. Его разработка относится к 1780-м годам, когда отмена для раскольников двойного оклада интенсифицировала поиск возможности соединить две ветви православия. Обратиться к Екатерине II с просьбой дать старообрядцам приемлющим священство архиерея принадлежала графу А. И. Румянцеву-Задунайскому и князю Григорию Потемкину В своих контактах со староверческими лидерами Стародубья эти влиятельные деятели екатерининской эпохи обещали поддержать эту идею. Однако, при претворении ее в жизнь камнем преткновения стало то обстоятельство, что раскольники выступали за подчинение непосредственно гражданским властям, не желая находиться в ведении Синода и епархиальных администраций. Тем не менее, в 1800 году уже при императоре Павле I, единоверие было учреждено в качестве особой организационной формы для раскольников, согласных войти в подчинение Синоду с сохранением своих дониконовских обрядов. Иными словами, обязательство принимать священство от господствующей церкви позволяло сохранить древний богослужебный чин».

Здесь историк Пыжиков противоречит сам себе, утверждая о том, что правительство не занималось вопросами старообрядчества и в то же время повествует о том, что правительство вписало в конечном итоге старообрядцев в существующее общество. Отменив двойной оклад подушевой подати, которой при Петре I стало облагаться все население страны, а с раскольников, т.е. лиц, объявивших себя приверженцами старой веры, бралась в двойном размере. Бесполезно спорить с каким-либо демагогом имеющим статус профессора, и который может манипулировать информацией в своекорыстных целях. Однако надо согласиться с тем, что разработка принципов единоверия шла довольно трудно. К примеру, переговоры со стороны старообрядцев возглавили лидеры Рогожского кладбища в Москве, которые выступали как поверенные других регионов страны. Но власти оспаривали право такого представительства и якобы имеющегося отчуждение правящего класса от собственного народа, продолжая нивелировать старообрядческую идентификацию простонародья. Проводя его через школу гражданского воспитания, каковой в ту эпоху являлась господствовавшая церковь, а «раскольничья» тема в российских элитах вне единоверческого контекста практически отсутствует. И даже оппозиционные декабристские общества, вобравшие весь цвет высших слоев, не видели ни раскола, ни его потенциальных возможностей. А тема раскола осталась за рамками многотомных исторических изданий концептуального характера. Вызывает недоумение, когда ученый выдвигает подобные провокационные идеи, хорошо осознавая, что вся литература и наука до революции 1917 года находилась под патронажем РПЦ, которая не допустила бы ни какой публикации о конкурирующей старообрядческой церкви. Так же как и в СССР все вопросы идеологии контролировалась ЦК КПСС. Да и кого могла интересовать информация о религиозных особенностях староверов, когда любая религиозная пропаганда была запрещена, отчего староверы даже укрепляли свои позиции, оставаясь в своих скитах и затворах. При этом Пыжиков подает религию раскольников, как суть народной жизни, и душу народа, говоря о том, что раскольники из горных предприятий Урала поддержали Пугачевское восстание. Слыша в этом отголоски казачье-раскольничьей вольницы как принципиально иной организации жизни, отличной от жизни общества, построенного на Табели о рангах. Краеугольный камень такого уклада – общность управления, выраженная в коллективной воле. Иллюзия какой-то свободы, которой ни когда не было ни у казаков, ни у раскольников. В конце тридцатых годов XIX столетия власть в России поворачивается лицом к своему собственному народу. Речь идет о концепции «православие, самодержавие, народность». Теория официальной народности возникшая в годы царствования Николая 1 стала краеугольным камнем самодержавной политики на долгое время. Эта теория основывалась на принципах православной веры, самодержавия и народности. Данная идеология впервые была озвучена в 1833 году графом Уваровым, который в Российской Империи занимал пост министра народного Просвещения. Здесь Александр Пыжиков отмечает: «На самом деле эта теория – не российское ноу-хау; это адаптированный вариант наработок немецкого романтизма, с начала XIX века популярного во многих странах Европы. Суть романтизма как самостоятельного течения общественной мысли – в противостоянии классицизму, пропитанному аристократическим духом и долгое время остававшемуся законодателем европейской моды в политике.

Именно этот идейный источник дал жизнь новым научным школам, которые приступили к серьезному изучению национальных историй, народных языков, традиций и т. д. Последователи романтиков утверждали ценности, помогающие обретать самоидентификацию государствам и народам. Но подходы ученых-интеллектуалов представляли не только научный интерес – они оказались востребованы властями, которые оценили их перспективность с политической точки зрения. Ряд германских государств, и в первую очередь Пруссия, взяв на вооружение взгляды романтизма, поставили в центр идеологической архитектуры идею нации, которая с помощью религии и церкви сплачивается вокруг монархов. Мысль выглядеть не просто правителем, а «отцом» народа не могла оставить равнодушным Николая I, особенно в свете его комплексов, связанных с восстанием декабристов».

Романтизм поставленный в центр идеологической архитектуры идею нации, которая с помощью религии и церкви сплачивается вокруг монархов, знакома нам из произведений рыцаря миннезингера Вольфрама фон Эшенбаха (ок1170-ок1220), главной поэмой которого служит насчитывающая 25 тысяч стихов «Parcival», рассказывающая о «Короле былого и грядущего» и рыцарях круглого стола короля Артура. Истории о доблестных рыцарях Ланселоте, Гарете, Парсифале, вошли в список литературы многих стран, в том числе и в России.

В эпоху позднего Средневековья рыцарские обеты превратившись в красивую форму ролевой игры, как некогда театрализованные ритуалы элевсинских и других мистерий. Известна традиция сближения образа рыцаря и святого, короля и рыцаря, каковыми были король Артур, король Ричард Львиное Сердце, император Павел, герцог Бургундский Карл Смелый и другие рыцари, имевшие королевское достоинство, короля, рыцаря и святого. В цикл легенд о короле Артуре, входит легенда о Граале, как поиск чаши высшей святости, которая помещалась в центре мистического круглого стола во дворце короля Артура – Камелоте. От Грааля, неотделимы еще два предмета, копье, некогда пронзившее тело распятого Христа, – питающее, разящее и целящее, и заветный меч царя Давида (библейской традиции), уготованный рыцарю-девственнику. Некоторая неясность, что же такое Грааль, – конструктивно необходимая черта этого образа: Грааль – это табуированная тайна, невидимая для недостойных, но и достойным, являющаяся то так, то иначе, с той или иной мерой «прикровенности». Грааль – символ бессмертия, духовной чистоты, мистический центр земли, обладает способностью чудесно насыщать своих избранников неземными яствами. Дискуссии идут о том, какие из легенд о Граале восходят к ортодоксально – христианской, апокрифической, а какие к кельтской языческой традиции. Здесь надо было бы остановиться и напомнить, что указанные языческие традиции, относятся к другой ветви христианской религии, – католицизму. Но не надо торопиться, когда рыцарская тема присутствует и в России. Мы знаем, что рыцарем мог стать только дворянин. Посвящение в рыцари проводилось в торжественной обстановке, когда посвящать в рыцари мог только король (не королева). В последствии посвящение стал делать Великий магистр рыцарского ордена, которые обычно так же имели формальную принадлежность к королевскому дому. Обучение рыцаря происходило в служении в качестве пажа знатной дамы, а затем оруженосца у кого-либо из рыцарей, который затем и представлял своего оруженосца королю, для посвящения в рыцари. Таким образом, каждый рыцарь, имел свою историю и принадлежность к какому-либо землевладению или военному рыцарскому ордену, отмеченными соответствующими геральдическими символами, которые рыцарь по обыкновению носил на своем щите. И далее по Александру Пыжикову: «Надо заметить, что немецкий романтизм вдохновлял в ту пору не только государственные власти России. Он послужил основой для такого общественного движения, как славянофильство. Его идеологи, А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, П. В. Киреевский, К. С. Аксаков и др., находились под влиянием романтической школы, усматривая в народе эстетический источник, а началом искусства считали веру и язык. Они идеализировали общину как организационную форму народной жизни и огромное значение придавали православию, но церковный раскол понимали по-европейски, то есть исключительно как размежевание православия с католицизмом. Западных просветительских идей славянофилы не принимали, утверждая, что это не нужно российскому народу, который всегда был верен монархии. Тем не менее Николай I, проводя политику официальной народности, не стал опираться на данную группу интеллектуалов, а предпочел более управляемые бюрократические механизмы. Можно сказать, что в идейном смысле славянофилы оказались своего рода конкурентами государства, мешавшими реализовывать триаду „православие, самодержавие, народность“. Однако их знания о народе и отношение к нему носили преимущественно теоретический характер. Недостаточная осведомленность проявлялась и в редких славянофильских оценках раскола. К примеру, лидер группы А. С. Хомяков так рассуждал о путях, как он писал, уничтожения рогожского раскола: „…перезвать в общение с православными раскольничьих епископов… подчиняя их не Синоду, а греческим патриархам или сербскому? Подготовить это агентами, созвать их в городе не русском, сделать публичное заседание при самих раскольниках“. Такой вариант, наподобие единоверия, вынесенного за национальные рамки на просторы всего православного пространства, по всей видимости, считался приемлемым рецептом для решения сложнейшей проблемы, пронизывающей все российское общество. Стремления же к научному изучению раскола в кругу этих интеллектуалов в те годы еще не прослеживалось. Их усилия сосредотачивались на демонстрации преимуществ православной веры перед западным католицизмом и протестантизмом».

И далее по всему тексту книги, вторым планом, чувствуется вопрос, ну почему, почему ни кому не интересен раскол, почему его ни кто не изучает, а только формально делаются, какие-то отписки государственных чиновников. И историк Пыжиков идя по тонкой грани, разделяющей правду с откровенной ложью, провоцируя и манипулируя знаниями, пытается вытрясти на поверхность, из глубин исторических документов, историю о расколе. Надо полагать, для того, чтобы пересмотреть историю раскола в пользу раскольников, приводя высказывания путешествующего по России немецкого ученого А. Гакстгаузена, который высказался о русском расколе. В своих записках путешественник рассказывал о сектах, с которыми ему пришлось столкнуться в ходе поездки по губерниям: 1) секты появившиеся до патриарха Никона и происходившие, по его мнению, от гностиков; 2) раскольничьи толки XVII века, возникшие вследствие церковной реформы, и 3) секты, сформировавшиеся в правление Петра I под влиянием западных религиозных веяний (молокане, духоборцы). Причем ни православное духовенство, ни чиновники не стремились обсуждать с бароном вопросы вероисповедания. И возникает противоречие, когда к заявлением о том, что правительство не желает вникнуть в дела раскольников, в то же время говорится о том, что МВД занималось выявлением различных сект, согласий, толков. Однако их систематизация опиралась не на научные подходы, как у А. Гакстгаузена, а на степень их «вреда» для православного государства. И отмечается, что в 1830 году среди вредных религиозных общностей власти еще не называли староверие, упоминая лишь духоборцев, молокан, иудействующих, иконоборцев. Таких сект было зафиксировано около полутора сотен. Более того, в 1842 году министр МВД (граф Л. А. Перовский) привлек к изучению вопроса о раскольниках знатока народного языка и фольклора Владимира Даля и ученого-этнографа Николая Надеждина, знатока раскола церкви и её истории.