Из непечатного…

Я же, беру трубку, набираю номер на кнопках.

(у нас уже был цифровой телефон, а не этот с крутящимся диском)

Так и так, по какой цене вы продаете компрессоры.

Так, так, ясно. Айн минуту.

И в тот же момент звоню тому покупателю, из газетного объявления.

– Здрасте. У меня есть компрессоры.

– Сколько?

– А сколько надо?

– Много!

– Тогда договоримся. Какая оплата у вас?

– Ну как. Налички нет, как у всех: бартером, или ваучерами; «нефтянка», «химией», или «банками»…

– Не знаю, надо подумать.

– Хули думать у меня два танкера с нефтью под завязку стоят.

– Дай компрессоры!!

Конечно, до этого барыжил; ну десяток автоматов, ну десяток движков, ну десяток задвижек для «нефтянки».

Но это так, по мелочи.

Весь навар со сделок съедала жизнь, как абонплата за телефон, начисления за разговоры с теми.

Иногда длинная цепочка состояла из десяти посредников.

А может из двадцати.

Я даже не знал, что они продают на самом деле: нефть, золото, уран, плутоний, медь, титан, или алюминий чистой пробы.

Каждый стоял на своем, требовал свою законную долю, от общего пирога, от продажи товара.

Подкрепляя свои требования стволами и воровским авторитетом.

И кусочек всем выделялся по справедливости, в зависимости от риска; 1%, 0,5%, или же 0,01%.

Биржи, форекс, сосали в трубочку, – ведь они занимались тем, что и мы, а именно искали партнеров как посредники, а не вкладывали инвестиции в бизнес, тупо обзванивая всех подряд.

К примеру, как всё происходило в высших кругах власти.

Особняк, с охраной, столовая размером в спортзал.

Раскладывалась на кухонном столе карта страны, это было сродни игре в «монополию»:

Распивался дорогой коньяк, сидели в креслах важные гости:

– А давай я сюда поезд направлю.

– А я сюда.

– А ты с чем? У меня эшелон с картошкой. Вот тебе как это бартером?

– А у меня, фура, с вагоном водки.

– Муртаза Губайдуллович, губу то не раскатывай.

– Но-но, у меня спирто-водочных заводов знаешь, сколько в регионе.

– Знаем-знаем, и ваш сынок-пидорок Урал в накладе не останется. Мы вам поезд, и вы нам поезд.

– Айе, базар жог.

Муртаза Губайдуллович особенно любил, когда к нему заносят картофельные мешки, складывают в бункер, оборудованный под особняком.

С чем были наполнены мешки картофельные или мучные?

Картофелем? Или мукой? Или сахаром?

Бумажками, которые называются деньги.

Тугие пачки денег, в банковской обертке, или перевязанные резинкой: рубли, доллары, евро.

Куда он их дел?

В свое время вывел, или вывез эти мешки за границу, для материальной помощи Уралу.

На личном самолете.

Уралу не чтобы Уралу, а «уралу», сынок по имени такой пидорок, для комфортного обустройства в одной недружественной стране, там еще горы Альпы.

Аяз Шабутдинов, коуч и писатель, написавший книжку «как заработать миллион», тихо с нервами курит в углу, по сравнению с теми.

Я зассал в то время, мне стало немного страшно, заниматься такими вещами.

А я ведь молодой, мне ведь еще пожить охота.

Поэтому отключил телефон, на квартире.

А тогда в городе, поставили уличный узел связи.

Таксофоны, штук шесть.

Железные хромированные ящики, с кнопками.

Конечно с трубкой, с проводом, внутри трубки, вроде той, шланга из-под душа.

Они были сделаны платными под монету, но нашлись умельцы, местные хакеры, которые подсказали населению, как звонить бесплатно.

Конечно, еще можно упускать монетку стоимостью в «десять рублей», в тот монетоприемник.

(монета как в «десять копеек», или в «две копейки СССР», по размеру. Только серебряная.

По стоимости, как десять рублей сегодняшних.

Но если ты такой крутой, и мен.

То можно, наверное. Зачем скупиться…

Поэтому крутые мены, уже вовсю пользовались мобильной связью и пейджерами)

Набираешь с кнопок 111, потом ждешь длинный гудок, после нажимаешь искомый номер.

На стене дома, строительными дюбелями на пол-метра, чтобы не унесли, не вырвали с корнем, возле проспекта, таких таксофонов было навешено шесть.

И вот представьте себе очередь из людей: громадную, многоголосую…

Зачем они стоят? За дефицитом? За водкой? За продуктами?

Нет, они стоят, чтобы позвонить. Бесплатно.

Я тоже стоял, не один раз на дню.

Надо было звякнуть то одному, то другому.

Узнать новости, пообщаться: что, куда, зачем.

Как-то раз ошибся номером, попал не туда.

Но мне ответил девичий голосок.

Вскоре она станет моей девушкой, а потом уж все такое.

Просто номер запомнил, или записал на руке.

Так получилось.

Я Юру тогда подкалывал насчет тети.

– А сам то, что такой.

– Что такой.

– Женишься через телефон, песня будет такая.

– Да пошел ты. Через телефон. Ну ты ващее.

Я тогда в фантазиях не мог думать, что такое приключиться.

Однако, вот. Получите, и распишитесь.

*

Детдом.

Я узнал, что Детдом снесли, и это из жизни.

Да, тот детдом, который был описан в книжке.

Детдом, то здания, или здания, меня очень цепляет.

Там столько всего было…

Потом сам ходил туда, посмотреть, что и как произошло.

Сейчас там пустырь, с развалинами, с обломками бетонных плит и кирпичей.

Собираются строить торговый центр, под названием «Дом».

Все, как и предсказано в моем тексте.

То есть я не хочу предсказывать, чтобы так сбывалось в жизни.

Иногда это меня очень пугает, что я не могу спать по ночам.

Писать, то, что потом сбывается.

(я писал «кройщика» из-под полы, можно сказать под одеялом накрывшись с головой)

Детдом тогда не сгорел весь, его восстановили, со временем, на всякие пожертвования, и всё такое.

А когда стал писать книжку, то его снесли, почему-то напрочь.

На пустыре остался забор, по периметру снесённого детдома.

Он такой же: железный.

Острые прутья смотрят вверх, уже неокрашенный, вся синяя краска стерлась от времени, и от непогоды.

Правда, забор стал чуть ниже, что могу перемахнуть его в прыжке.

Хотя зачем это уже, да и мой возраст не позволяет сделать, так как в молодости.

может я вырос?

А может он врос в землю, из-за меня?

Не знаю………..

*

Работа и Чехов.

Если человека никогда не называли идиотом, значит он неверующий.

А если называли, то выходит он верующий.

Странно…

А начиналось всё как обычно.

Постепенно, шаг за шагом, почти незаметно для меня самого.

– Пойдете работать сторожем? – спросили меня в центре занятости населения, он называется сокращённо, ЦЗН.

– А есть другие варианты? Может мастером, или инженером?

– Других вакансий нет, но это пока лучше для вас, чем просто носиться с «бегунками», получать копеечное пособие, – уныло вздохнула тетка с рыжими волосами, постучав по клавиатуре, посматривая на тусклый монитор.

Всё это выглядело ничем не обещающим: ни в жизни, ни в перспективе.

А о будущем мог только мечтать, как и тетка с рыжими волосами.

Ее зовут Люция, она работает с людьми, называемыми «безработными».

Коим тоже называюсь я, стою на учете, именно у неё, как «безработный».

Все это кажется убогим и нищенским; потертый линолеум под ногами, расшатанные столы у персонала, продавленные кресла для посетителей, потолки с люстрами, где не хватает лампочек, покривившиеся шкафы для хранения бумаг и папок, стены со старыми обоями, но все также висит «наш великий».

Со знаменами и флагами в триколора.

Взгляд, опущенный вниз, утыкается в уголок за шкафом с документами, где якобы спрятана обувка Люции: у одного сапожка кое-как приклеена подошва, у другого замок набекрень смотрит.

Честно говоря, у меня не тоже лучше, обувь.

Наверно поэтому здесь ошиваюсь: нет денег, нет работы.

Люция, она примерно моего возраста, поэтому мы общаемся на «ты», а ей, во что бы то ни стало надо меня трудоустроить, чтобы не портить статистику исторического максимума безработицы в «1.7%», объявленного тем, кто висит на стене.

– Ты пойдешь? – спрашивает она.

– А что там делать? Какие условия? – тупо задаю вопросы, от нечего делать.

Немного поворачиваю голову, и на тебе – тут тебе развлечение. Бесплатное.

Как до этого дошел? Так получилось.

Ведь с молодости в казино играл, в рулетку. Не знаете в какую?

В русскую. Называется «друзья».

Как там происходило: сначала одному другу поверил, он обманул, другому дружбану дал больших денег в долг, он не вернул, а другой подставил, то есть не себя, а мою задницу, так ему стало выгоднее для карьеры.

Третий, четвертый, пятый, десятый…

Думал, повезёт. Но почему-то не везло.

Я всё играл и играл, не унимаясь, пока не наступило время прозрения.

То время можно называть по-разному; полнейшим затмением, помутнением рассудка.

Или накрывший мою жизнь, туман с мутной ложью и сплошным враньём.

Один знакомый рассказывал веселую историю из жизни:

«… у меня ДР, в декабре, стали отмечать, ну и пошло-поехало, очнулся я, значит, ничего не понимаю: потом смотрю по сторонам, вокруг моя дача, тепло, вроде лето наступило, а я сижу на грядке, сажаю помидоры…»

Такое вот прозрение, но в том случае там был причиной один алкоголь, вводивший человека в изменённое сознание.

Поэтому я, образно говоря, нахожусь здесь с голой жопой, в кабинете под номером «два», слушаю Люцию, заодно смотрю на шум.

Кабинет просторный: у двух окон стоят, – раз стол, два стол, три стол, ещё два стола у стены, и также обратно: раз, два, три. То есть получается восемь столов, расставленных возле стен.

За почти каждым столом, работают люди, точнее, женщины, разных возрастов и внешностей.

Работа у них, обрабатывать нас безработных, или трудоустраивать на работу, чтобы экономить бюджет государства.

Это кому как, как слышится, или может видится.

А работа была, но только такая: прачки, посудомойки, официантки, кассиры, продавцы, грузчики, уборщики, маляры, разнорабочие, комплектовщики по 14/7, дворники.

Ещё требовались таксисты, трактористы, мотористы, слесаря, шофера камазисты, водилы всех категорий, но это смешно!

Такие важные птицы, под заборами не валяются в наше время.

Как врачи, особенно стоматологи.

Конечно, люди, без опыта работы, требовались по «вахтовкам», где работодатели обещают золотые горы, комфортные условия работы и проживания.

Ладно, допустим, контора без мошенников, потом заплатит по договору, но попробуйте повкалывать на работе, с перетаскиванием тяжестей, с одного места на другое, пребывая всё время на ногах по 14 часов в сутки подряд целый месяц, а то и два. Это нормально?

В цивильном капиталистическом обществе, давно такого нет.

Молодые, и здоровые парни, которым лет по 18—25, вроде студентов, или малолетних зеков, они смогут за бабки продержаться некоторое время.

Ну хорошо, врать не буду, вот случай…

Но начать думаю, следует по порядку происходящих событий: четыре года назад, после нескольких десятилетий зря прожитой жизни, пришлось вернуться из Ёбурга, в родной город. Всё ничего, но с работой вышла проблема, пришлось встать на учёт в ЦЗН.

Через некоторое время устроился через них, в одну фирму, выкупившую заводские территории, у организации банкрота.

«Европласт» называется, пластиковые окна делает.

Зачислялся сборщиком стеклопакетов, но на самом деле определили меня вроде разнорабочим. Как объяснить характерную специфику:

На лазерном станке, сначала огромное стекло нарезается по стандартным размерам, затем заготовки поступают на монтажные столы.

На столах стекла собираются по схеме, указанной заказчиком, ставятся перегородки с фольгой. Нестандартные размеры, вырезаются вручную, при помощи стеклореза и линейки. Далее стекла поступают в вакуумный конвейер, где из них откачивается воздух, таким образом, они вроде как склеиваются между собой.

Моей обязанностью было: брать стёкла с конвейера, ставить на крутящийся станок (аккуратно, чтобы не разбить), где один парень или его сменщица девка, обмазывают изделие с торцов, черным герметиком.

Затем берешь его, аккуратно, чтобы не разбить, иначе ущерб вычтут из зарплаты, ставишь стёкла стоймя на тележку. Далее толкаешь ее в сторону, потом приезжает погрузчик, он отвозит тележку в другой цех, где стекла обрамляют в пластмассовый профиль.

Доли минуты, занимают эти действия.

Наверно в нормальном производстве, в нормальной стране, эти операции проделывают роботы манипуляторы.

Но мы где живем? Правильно.

Мы сами как роботы, поэтому должны выполнять однообразную работу.

А она как оказалась, была очень грязной и тяжёлой.

Грязной, – потому что, герметик, похожий на тягучую смолу, хотя это и была смола или мастика, не успевая подсохнуть, стекал, куда ни попадя, затем намертво прилипал к моей одежде.

Спецовку мне так и не выдали, поэтому пришлось принести из дома, что-то старенькое из вещей, но пока носимое: джинсы, спортивная куртка.

После смолы стирать и чистить одежду становилось бесполезным делом, только выкидывать на свалку.

А трудность заключалась в том, что один стеклопакет, или пока собранные стёкла, весит от 20 до 30 килограмм.

За смену перетаскиваешь их шестьсот раз, то есть, грубо говоря, за смену приходилось таскать тридцать тонн. Всё это нежно и аккуратно. А смены проходили почти по 14 часов

В понедельник прошла первая смена, – терпимо.

Вторая смена, была уже в тягость.

Третья смена, там я разбил стекло.

Оно было важным, сделанным для какого-то «шишкаря», в его строящийся особняк.

Уронил на землю, вес зашкалил, стеклопакет был тройной, под сорок килограмм, в шесть квадратных метров.

А я его брал один, без помощников.

Как берут стекла и стеклопакеты?

Есть такие специальные ручки, вакуумные прихваты, с присосками.

Четвертая смена, – в утренние часы разбил два стеклопакета.

Потом в перерыв состоялся разговорчик, на повышенных тонах, с применением мата.

Предъявлял мне тот молодой щенок, со станка с герметиком, за которым никак не успевал. Мы сцепились в драке посреди рабочего места, но нас разняли.

Драки, ничего нового, обычное дело, среди холопов.

Щенок успокоился, даже потом якобы стал помогать мне:

Поднимать один стеклопакеты в сорок килограмм, вроде на спор, и для хвастливого вида: типа какой я сильный, а ты лох косой.

Ну раз он поднял. Ну два, или даже двадцать два, не спорю.

Организм молодечный, спина здоровая с позвоночником, – ему всего двадцать с чем-то лет, а у меня уже давно седые волосы.

Я ему так и сказал:

– Потаскай лет десять кряду. Посмотрим, какой ты будешь потом: прямой, или косой!

Парень зло поморщился, но ничего не ответил.

А ко мне вскоре, после обеденного перерыва, приставили помощника: то ли узбека, то ли туркмена. Он прохлаждался без дела, видимость работы показывал, слоняясь по цехам.

Выяснилось, что до меня, он один выполнял адскую работу.

Опять-таки его поставили, по распоряжению начальства, конечно, оно стало в курсе всего конфликта.

Работа пошла быстро и споро: щенок огрызался, я лаял.

В те чертовы часы, я и тот узбек, ничего не разбили.

А стеклопакеты, как назло с конвеейра сходили громоздкими, соответственно тяжелыми.

Поэтому я кивал узбеку, мол, помоги узкоглазый брат: мы впивались прихватками, и в четыре руки, с кряканьем перетаскивали его в нужное место: сначала на станок, а затем со станка на тележку.

Еще интересно, узбек, как-то по своему крякал.

Но самое интересное, был такой разговор, состоявшийся буквально на бегу:

– Валерий Палыч (это начальник цеха), можете перевести меня на другой фронт работы?

– А что такое? Не справляешься? Вижу. Вон у тебя помощник узбек. Давай работай, не стой.

– Валерий Палыч, да не могу я здесь, дайте что-нибудь другое: стекла резать, или пластмассу? Или помощником на конвейер?

– Ну где я тебе место найду, – если нету. Поговори с мужиками из бригады.

Может они согласятся, на перемену. Не знаю. Делай что хошь, а работай. Понял??!!

Валерий Палыч убежал, точнее, покатился как резиновый мячик на ножках, ведь он был полненький, в тоже время живенький, по цеховым делам, а я остался работать дальше.

Наступило время вечернего перекура.

Также мое, когда обратился к мужикам и парням, о подмене.

У всех мужиков был физически легкий труд, по сравнению с моим трудом.

Поэтому никто, подчеркиваю, никто, не согласился, чтобы встать на мое проклятое место. Все стали отнекиваться по разным причинам.

Узбек помощник, а что узбек, сегодня тут. А завтра там.

Так и получилось на следующий день.

Его с утра отозвала куда-то, в другое место: на выезде помогать установщикам стеклопакетов. Поэтому в пятую смену, когда работал в одиночку, у меня в конце вечера отказала рука.

Что-то хрустнуло в ней, не могла сгибаться в локте.

На следующий день, с утра пошел на прием к травматологу, чтобы оформлять больничный, благо у меня «в трудовой», есть законная печать, о приёме на работу.

Рентген показал надрыв связок.

Позвонил Палычу, мол, так и так: беру со следующей недели «больничный лист», потом видимо увольняюсь к едрене фене.

Он покряхтел:

– Что ж, теперь узбеку одному придется работать.

– Слышь, ты вот что: оформи свою травму как бытовую.

– На хрена мне это?

– Ты не кипишуй, всё будет чики-пуки. А мы тебе премию выпишем. И очень хорошую

Пойми, нам не с руки показывать травматизм. Понимаешь?

– Понял. А сколько?

– Да ты не парься, всё будет чики-пуки. Ты давай, пиши «бытовуху». А мы не подведем.

– Лады, Палыч, договорились.

Поэтому написал у врачей объяснение, что получил не «производственную» травму, а «бытовую».

Прошло время «больничного», две недели.

Но Палыч, зачем-то занес мой номер в «черный список», к нему стало никаким образом не дозвониться, звонок тут же обрывался, даже без повторения автоответчиком: «абонент не в сети. Оставьте сообщение…»

Поэтому через месяц, мне пришлось самому переться туда же, на окраину города: за расчетом, за моими документами, лежащими в отделе кадров.

Пешёчком, по слякоти, по весенней грязи. Какое такси, если денег нет ни фига.

Еще заметил, чем круче выглядит офис, тем поганее заводские условия: ни раздевалок, ни душевых, ни сортиров, ничего.

Зато офисное здание сверкало в мраморе, в зеркалах, в стекле.

Девушка в кассе, дала листок, где расписаться, потом деньги; заработанную плату, вместе с «больничными», обещанной премией, – купюру в сто рублей, с мелочью.

– Вот. И вот, здесь распишитесь, что получили.