Полная версия
Из непечатного…
Только я никого не предам, не предам, не предам.
Ты меня слышишь?!
Бог, или кто там есть на небесах.
– Я не предам! Я больше не предам!!
Никого! И ни за что!
Корчиться, стоя на коленях, целовать нарисованные доски, вымаливая прощение. У кого? И за какие грехи?
– Пригоните сюда журналистов. Всех! Я хочу дать интервью.
*
Дети подземелья.
Наверно когда-то был такой роман, с таким названием.
Но не суть, не главное.
Дети перемен, сериал, вышедший, буквально сейчас.
Про 90-е года, прошлого века, или столетия.
Получается мы все дети, я не спорю, ведь был тогда подростком, парнем, юношей.
Он ни хера не соображает в жизни.
Моя мечта была, вступить в группировку.
Которая крышевала весь наш город
Там телки, там красивая жизнь, там работа, за которую платят наличные деньги.
Так и получилось, в итоге.
Ничего сложного: приехать на тачке в киоск, пообщаться с барыгой, взять бабло, уехать в закат.
Красиво? Возможно.
Но на деле не так: грызня, подколы, подставы.
Постоянно проверки на «вшивость».
Твердил сам себе, лишь бы не замараться, лишь бы не замараться в текущих водах той красной реки.
Босс захотел, чтобы сделался «чистильщиком».
Работал с СВД по тихому.
Мне пришлось все бросить, срочно бежать оттуда, из родного города. Уйти, исчезнуть.
Иначе..
Иначе, я не знаю.
Да, теперь вот такие мы, – дети перемен.
Уже взрослые, но все равно Дети.
Взращенные тем временем.
Что про кино?
Пацаны реально играют.
Съемки, кастинг, сценарий, на уровне смотрибельности.
Да, и это тоже тонко подмечено, взаимоотношения в семье.
Нас было тоже три брата, одна мать, но разные отцы.
Вырастая, переходя из класса в класс, мы ненавидели друг друга.
Снова и снова, ведь у нас разные папы
Значит, мировоззрение обозначилось тоже.
Папы были алиментщики: кто-то платил больше, кто-то платил меньше, а кто-то вообще не платил.
Поэтому мы относились к друг другу со всей ненавистью: дрались сами с собой, избивали без пощады.
До крови, до синяков, до больницы, до всего тяжкого….
Соседи, родственники говорили нам с укором:
– Вы что творите?! Вы же братья.
Я только плевал им вслед, какие мы братья.
Одно название: Лешка, Сашка.
Прошло время, жизнь раскидала всех по разным углам.
По разным сторонам.
Наверно не справляюсь с этими отголосками, до нашего времени. Никак.
Да и зачем, что было, то было.
Прошлого не вернуть.
Но все равно щемить сердце и душу.
Что как-то всё было неправильно.
*
Я не хочу быть пацаном!
«Слово пацана. Кровь на асфальте»
Сериал, вышедший в ноябре 2023.
Что тут сказать. Очередной шедевр, почти.
Сопоставим с «король и шут».
«Казанский феномен», странно, но так и было.
Странно, что на это, только сейчас обратили внимание.
Имею в виду кино, сценарии, книги, ролики.
Видимо слишком страшно для общества обсуждать ту ситуацию в то время.
Хотя да, сняли несколько программ для ЦТ, «до 16 и старше», «взгляд».
В журнале «ровесник» за 1989 год печатали статьи.
1988 год, после 8 классов, поехал в Уфу, поступать в училище.
Абитуриент, или «абитура», так тогда это называлось.
Кровать, матрас с клопами, неработающий унитаз в комнате, опять же в общаге. Которую нам четверым, предоставили.
Например вот я: поступал на художественное отделение.
Ничего интересного: краски, акварель, ватман, свернутый в трубочку, носимый в футляре под названием «тобус», потом развернутый на мольберте.
Второй был парень бас-гитарист 18 лет.
Он приехал издалека, из Янаула, со своей электро бас-гитарой, какой фирмы не знаю. Но гитара была крутой, на то время: покрытая лаком, красные вставки по грифу, звукосниматели, это выглядело очень красиво.
Я не знаю, зачем он приехал поступать на эстрадное отделение.
Он итак прекрасно играл на гитаре, знал ноты или нет, кто его знает, но любую музыку подбирал на слух, своя рок-группа «Апрель».
В минуты отдыха, он начинал меня учить играть на гитаре «турецкий марш», Моцарта, по-моему.
Гитара была тяжелой, кожаный ремень от нее сдавливал шею, металлические струны резали пальцы, да ну её, говорю ему, бери свою гитару назад, я лучше кисточкой буду водить по холсту.
Третьим соседом по комнате оказался дембель, лет 23.
Парнем, только сейчас пришедшим с армии, а мне было 14 лет.
Он был здоровый и самый пьющий, – дембель, в одном слове всё сказано.
В батальоне служил запевалой, замполит выдал ему направление на учебу, а потом он приехал сюда, поступать на вокальное отделение.
Трезвым, я его никогда не видел. Он всегда с похмелья, пьяный, сильно пьяный, или перепоя, когда начинал блевать в унитаз.
Ну правильно: график у него был таков;
Днем построение всей общаги на уши, вплоть до всего, изъятия из карманов абитуры всякой мелочишки на винишко, то есть на портвейн, в бутылках по 0,7.
Вечером концерт, добровольно-принудительно даваемый студентами второкурсниками, которые задержались в лето, в той общаге, балалаечниками и аккордеонистами. (Аккордеон это вроде баяна)
– Яблоки на снегу…
Запевал дембель голосиной песню Муромова, на то время топовый певец он был, без микрофона, без усилителей, его голос бас смешанным с баритоном разносился по всему строению общежития. Сверху, до низу.
Концерт устраивался либо в кухне, либо в коридоре, возле пролетов, ведущих вниз на первый этаж (мы жили на 5-ом этаже).
Балалайки бренчали, аккордеоны пищали, всё было не в лад и в разнобой.
Но публике, парням и девушкам из разных комнат, нравилось.
Еще бы, не так посмотришь, придет дембель.
Между собой мы все его боялись и звали Дембель, то ли уважительно, то ли пренебрежительно.
После двух-трех песен обязательно поднималась бабушка вахтер, разгоняла нас по углам. Нарушение правил общественного порядка грозило отчислением, или не допущением к экзаменам.
Потом наступала ночь, дембель утихомиривал всех, потом уходил прочь.
Возле подъезда общаги его ждало такси.
Утром он вламывался в дверь нашей комнаты, кое-как доползал до своей кровати.
По его словам, когда менял тазик с блевотиной, он был в фирменном кабаке, пел песни под аккомпанемент инструментального ансамбля, работал ртом, чтобы заиметь деньгу на будущее. Он бы взял бы меня с собой, где есть крутые дяди и красивые тети, но мне мало лет, пока.
А так он меня уважает и… и вообще, мы как братья, ну почти.
Так прошли две недели до момента подготовительных и приемных экзаменов
Последний раз мы с ним увиделись, тогда.
Мы стояли в сторонке, от всех.
То было утро, вступительных экзаменов, где надо уже конкретно набирать баллы.
Перед зданием «альма-матер», образовалась толпа молодежи, человек пятьсот или триста. Я не стал лезть в середину толпы, где были всевозможные ораторы, а увидел дембеля, подошел к нему.
Он был трезв и хмур, курил сигарету, возле оградки.
Мы поздоровались, почти как взрослые, ведь мне исполнилось на днях 15 лет.
Экзамены для него были тоже: из московской консерватории приехали «покупатели», которые ищут будущих звезд оперной сцены.
– Боишься? – Спросил он меня как-то хрипло.
– Угумм.
– Да не ссы. Поступишь. Не в этот раз, так в другой. Понимаешь?
– Мда. Мамка только опять заругает.
– Наплюй.
Он закашлялся навзрыд.
– Братан, у меня что-то с голосом случилось.
Сипло проговорил он.
– Слышишь?
– Ну да.
– Походу связки надорвал. Да херня. Живи парень. Просто живи. Ничего больше. Будь человеком, пацан. Понял?
Он повернулся, ушел прочь оттуда.
Я ничего ему не сказал в ответ, пошел на экзамены.
Нас завели в большую аудиторию, сказали рисовать.
Не прошел по мастерству, когда тридцать человек на одно место, все-таки тоже это решает.
Вечером, после всего, экзаменов и плотного обеда в заводской столовой на окраине города, куда обычно ездил из-за экономии денег, я вернулся в общагу.
Дембеля уже не было, мне сказали, он собрал вещи и уехал, куда непонятно.
На следующий день, как повесили результаты на стену, тоже пришлось паковать вещи, собираться домой.
(наверно я пока жив, следуя совету того дембеля)
Четвертым был парнишка из Казани, из той самой Казани.
16 лет, поступает на вокал, поет тенором.
Он был немножко того, с прибабахом.
Всего чего-то боялся, особенно на улицах, даже на многолюдных.
Когда мы шли вместе куда-то в магазин за едой, я это замечал.
– Как ты идешь? – изумлялся он.
– Нормально, как все ходят.
– Нельзя. У нас так медленно нельзя. Надо быстро ходить.
– Вот смотри.
Он показал, как он ходит; быстрая ходьба, почти бег, руки плотно прижаты к бедрам.
– Почему?
– Не знаю. Я не хочу быть пацаном!
Выкрикнул он мне в лицо.
– Я не пришитый. А кто не пацан, того бьют, и унижают, всегда. Понимаешь?
– Нет, не понимаю.
Для меня это было дико немного: ходить прямо по улицам, по проспектам, почти бежать.
Меня разбирал смех, а ему, как понимаю, было не до смеха.
Стычки на улицах, унижения в школе, макание головой в унитаз.
Я тоже через это проходил, но как бы на минимальном уровне.
Группировки, да, конечно имелись: «зеленовские», «иковские», «фонтановские», «центральные».
Всё это есть и было в каждом городишке.
Но отходило на второй план: пацан уходил в армию, служил, дембель, жизнь, работа, встретил вторую половинку, свадьба и семья.
Конечно, бесплатная квартира, должность, работа, зарплата.
Образование, медицина.
Тут уже не детских игр, играть в разбойников.
Они превращались в нормальных людей, в солидных дядей и тетей.
В Казани, получается, оказался провал работы обкома, райкома, горкома.
Вот и все.
Своего рода – провал социальной политики, полностью.
Как сейчас говорит один бывший чинуша из ментов в интервью.
– А что мы могли сделать тогда? Доказательств нет, ничего нет.
Батальоны согнать?
И я отвечаю ему, уже за кадром, как зритель,
Да, именно, согнать три, да хоть пять, батальонов ВВ, поставить по два человечка на каждом перекрестке, по улицам круглосуточный патруль пустить. Объявить по городу военное положение.
И всё. Проблема решена. В корне и кардинально.
А сейчас вытащили проблему как гнойник, наружу, без анестезии.
Хотя уже сколько лет прошло.
Я не знаю, как этому относиться: «цеплялка», ну да, цепляет. До сих пор.
Правильно-хорошо поступали те пацаны, кто его знает.
Время было такое.
Насилие, всегда в ответ порождает насилие, в том, или ином виде.
Почему? Кто его знает. Так заведено изначально.
«Хади такташ», «тяп-ляп», – молодежные ОПГ из Казани, выросшие из детей, которые всколыхнули весь мир. Уже не по-детски.
Эпилог.
Когда попрощался с парнями из нашей комнаты на 5 этаже, то каждый пошёл своей дорогой. Они поступили на первый курс, а я и дембель, нет.
Наверно судьба.
Бас-гитарист отучился, я его потом иногда видел на телеэкране.
Он подыгрывает разным звездам, в сольных проектах, так по мелочи.
Звучание его гитары, это никогда не забываемо.
Иногда кажется, что он как бы сигналит, именно мне о спасении, передавая своим ритмом сигналы «сос» из саундтреков разных фильмов и сериалов.
Бред, но мне кажется, что его надо иногда спасти.
Парнишка из Казани, кто его знает. Сгинул куда-то.
Тенор был, ха, Басков уныло вытирает подметки.
Поговорочка: – «родина ждет героев, а пизда рожает дураков».
А если посмотреть наоборот.
Герои-то народились, только Родина осталась в Пизде…….
*
Юра.
Что было потом после провала в уфимское училище?
Не знаю. Я относился ко всему пофигистски.
Поступил или нет, какая разница.
Мамка снова нашла где-то деньги, вот на эти последние гроши, отправила поступать в училище, на педагогическое отделение с художественном уклоном.
Куда? Вы слышали о таком местечке под названием Лениногорск.
Нет? это в провинции.
Там есть такое училище педагогическое, где учат на учителей первоклашек.
В том числе и на художников.
Я правда желал стать им, художником, стать известным на весь мир.
Мамка мне все уши прожужжала, о том, каков мой отец.
– Иди по его стопам, – говорила она.
– Ладно, – отвечаю.
– Ты поедешь?
– Да, только брюки надо новые и рубашку глаженую.
– И тобус еще новый. А картины, сегодня нарисую, заново.
Тот старый тобус, ведь со злости на весь мир выкинул в окно из общаги, когда выселялся.
Ночью рисовал вступительные наброски, а мать стирала и гладила рубашку и брюки.
Утром отправился в путь, с чемоданом, с новым тобусом зажатым под мышкой, в белой рубашке и в отглаженных брючках.
Было наступление конца лета, начало августа, тепло и беззаботно, когда ни о чем не охота задумываться.
Автобус, «пазик», яичного цвета послушно вез меня по маршруту, до указанной остановки в билете, в то место, откуда я должен был вылезти, как говориться, действовать по обстановке.
Я, когда только слез с подножки автобуса, который завез меня на конечную остановку, сразу понял, – я в жопе.
В жопе мира, и всего остального.
Ладно, мне не привыкать.
Поэтому бодро подобрал свои вещи, чемодан и тобус, пошагал по адресу, поступать на художника, по улочкам, по которым важно расхаживали коровы с телятами.
Встречались по пути рогатые бычки, нагло вздевающие рога, козы и даже курочки.
Как находил дорогу?
Так примерно: подходил к какому-нибудь гражданину, мол, как пройти к училищу?
Тот не спеша, возле калитки в частный дом с сараем и баней, объясняет:
– Видишь бурую корову, ее Зорькой зовут, видишь недоенная, счас замычит, значит, но ты не нашенский, то-то я гляжу футляр учительский.
– А, ты это, студен, значится, тогда, последуй вон за той молодкой курой, звать Маруся однакося. Вишь пузатая и несется, десяток приплода будет точно.
– Маря, Маря, проводи студена.
Говорит тот, местный житель:
– Она всех приезжих провожает, вроде гида. Служит у нас. На полставки.
Он поднял указательный палец важно.
– Иди за ней.
Маруся, значит Маруся.
Кура услыхала свое имя, сразу прибодчинилась, выронила червяка из клювика, искоса глянула на меня.
Взмахнула крыльями, куда-то побежала.
Я поплелся с вещами за курицей, в бело-коричневой окраске, в перьях и в пухе на гузне, она сердито квохтала и припрыгивала на ходу, словно ругалась на своем языке: экий ты дурачок, что приехал сюда.
И отвлекаешь меня от важных дел. Вот снесу яйца на дороге, что мне делать тогда?
Маруся, курица несушка, вела меня как «навигатор», которого тогда не было, по тесным асфальтовым дорожкам, спрямляя путь между улицами.
Точнее улочками, ибо улицами их было назвать, не поворачивается язык.
Новая «альма-матер» оказалось зданием в два этажа, временем постройки, эдак примерно до революции.
Нет, не той, а вообще до неё.
Да что тут гадать, короче времен пугачевского бунта, вот не ошибусь.
В здание угадывалось крыльцо, с дверью и вывеской, где было написано, что здесь то самое, училище находиться.
Видимо это вход, подумал я.
Видимо тоже самое подумала Маруся, она запрокинула шейку, заквохтала быстро-быстро, взмахнула крыльями, потом убежала прочь.
От меня и от здания.
Наверно по своим куриным делам. Оставляя мне на память комок помета и немного перьев.
– Пока Маря, – сказал ей, пошел отдавать документы в приемную комиссию, с нелегкой душой и думками на сердце.
Ведь сейчас курица, а что будет потом….
На деле, на деле оказалось совсем не страшно.
«Местные», говорят, отпетые, поэтому лучше, вечером не ходить.
Одна девушка отвела меня в общежитие для студентов и абитуры.
Мне даже предоставили отдельную комнату, с замком и ключом, на первом этаже и с окном. В ней было две кровати с постельными принадлежностями, стол, табурет, стенной шкаф, наверно для вещей, подумал, разгребая оттуда мусор и хлам, оставшийся от старых жильцов.
Почему две кровати имелось?
Да потому что через некоторое время в мою комнату, заявился парень, открывая ключом закрытый замок;
– Здорово.
– Здорово.
– Я Юра.
Говорит он, широко улыбаясь во весь рот и всеми зубами.
– Райбан.
Говорю ему в ответ.
А он протягивает руку, я тоже, он жмет ее сильно-сильно.
– Эй-эй, осторожней, не сломай, ведь мне еще рисовать.
– Прости, не рассчитал силенки.
Юра, парень моего возраста, он «местный», почему-то решил поступить в «педагогичку», на учителя начальных классов.
Мы с ним сразу подружились, с первого взгляда или слова.
– Тут говорят, местные, лютуют.
Сказал ему между делом.
– Есть такое, но ты не бойся, я всем скажу, чтобы тебя никто не трогал.
Если докопаются, то скажи – Юра отвечает.
Поэтому я ходил везде без препятствий, днем и даже вечером.
Конечно, местные пацаны и парни подходили поначалу, интересовались, что за птица залетела сюда.
– Ты кто? Иди сюда, есть мелочь на кармане?
– Я с Юрой. Знаешь такого?
Говорил им.
– Ну-ну, иди отсюда, гуляй, пока.
Хотя ходил по одной тропке, это было двухэтажное здание «универмага», на первом этаже была столовая, где можно было покушать вкусно и дешево, закупить пирожков с капустой, или украсть пару ломтей хлеба на ужин.
На этаже были разные отделы с промтоварами.
Но меня привлекал отдел «почта»; газеты и журналы.
Особенно меня интересовал свежий выпуск «советский воин», где на последней странице, на внутренней стороне обложки, был постер.
Красивой эротичной девушки, к тому же полуобнаженной.
Конечно, платил за эти журналы двойную, тройную цену, даже для старых выпусков. Иногда, даже экономил на еде для того чтобы выкупить журнал с симпатичной красоткой.
Нет, не то, о чем подумали.
Я их срисовывал с фотографии, перенося на белый лист ватмана, ведь как художник, должен обладать натурщицей женского типа.
Но их нет, вот приходиться так.
Юра жил своей жизнью, я своей, его отсутствия почти не замечал.
Однажды он притащил в комнату магнитофон.
Это была большая коричневая коробка под названием «романтик».
– Это что?
– Магнитофон.
– Откуда он? Только не говори что купил.
– Украл, у одного. Да не ссы.
– Вот смотри, и кассета есть, давай вместе послушаем.
– Давай, а как включать знаешь?
– Тут всё просто. Нажимаешь сюда и сюда….
Мы просто балдели, забывая о том, что вокруг нас; барак, с общими туалетами, с отсутствием воды, кухни, душа, ванной.
С туалетами, где рядом присела, рядом с тобой тоже, одна девчонка, которая тебя нравилась.
Но уже не понравится никак, ибо она писала, или какала рядом с тобой.
Та кассета была с записью первого магнитоальбома группы «ласкового мая». Записанного тогда, в условиях детского дома.
А этот Юра тоже был чрезвычайно музыкальным, он даже пробовал петь в нашей комнате, под кассету, голос был сильно похож, почти неотличим; от этого Юры, и другого, чей голос звучал на той кассете.
Мы переглянулись.
– Я тоже могу так.
– Здорово. Можно сделать группу как они.
– Ништяк. Давай встретимся в Уфе через неделю?
– Давай.
Я забрал документы, из «педагогички».
Потом поехал в Уфу, но Юру так и не встретил в условленном месте.
Больше никогда, почему-то.
Кассета с фонограммой, конечно, осталась у него, и магнитофоном.
Конечно, это был Юра, из «ласкового мая»
Особенно когда появились снимки, в газетах и журналах.
Я опознал его, в то время.
Что мог сделать? Ну прикололись пацаны. Вот и всё.
Особенно прикалывала его улыбка, широкая, как у Юрия Гагарина.
Широкая и открытая, всегда кажется, что улыбается именно мне.
Конечно Юра, не был чисто «местным», в том местечке.
Приехал на побывку из детдома, где записал альбом, после захотел поступить куда-то, чтобы получить хоть какое-то образование, как обычные люди.
Какие-то родственники, дальних кровей.
С помощью их он немного обжился в том городишке.
Да он был крепким парнишкой в то время.
Все время мне говорил про какую-то тетю.
А я в шутку говорил, что это его теща, где еще есть женушка с ребенком, да еще с двоими. Он почему-то смущался и краснел, потом переводил разговор на другое, как живу, что делаю, что пишу акварелью.
Доставал ему из шкафа мольберт, расставлял ножки, крепил ватмана кнопки, это были девушки из «советского воина», только во весь рост, ну и с преувеличением чуть молочных желез.
Ему нравилось, мне тоже.
– Айда на крышу.
– А можно?
– Не ссы, нам можно всё.
Мы вышли из барака, Юра указал путь, по лесенке, она была приставлена к скосу крыши. Он первый взобрался как кошка. Следом за ним я.
Светило солнце, уходя в красноватый закат, он розовел перед вечером.
Потом из холщовой сумки Юра доставал принесенные вещи, раскладывая на подстеленной газете, это были пирожки, еще очень теплые.
– Это от тети, покушать нам.
– Ладно свистеть, от тещи, так и скажи.
– Да нет, от тети, ты попробуй только.
– Ага.
Целая сумка пирожков улетела за пять минут, в наши прожорливые желудки. Без чая, без ничего, так просто.
Потом мы опьянели от еды, разлеглись на крыше: он на одном месте, я на другом, стали говорить о жизни.
– У тебя какая мечта?
– Стать известным художником.
– А вот я не знаю, зачем вот поступаю (в «педагогичку»), тоже не знаю
– Понятно.
– А как тебе здесь?
– Плохо.
Стал рассказывать, что у меня на душе: про школу, про одноклассников и одноклассниц.
Точнее про одну, от которой у меня мурашки по коже бегают, есть добытый всеми неправдами её телефонный номер.
По которому всегда стесняюсь позвонить ей, чтобы спросить, пойдет ли она свидание… со мной.
Юра хмурился и морщил лоб, стараясь понять мои переживания.
– Че, так правда бывает?
– Ну да.
Потом Юра притащил наверх магнитофон, поставил кассету, с демо-версией первого магнитоальбома.
Ему нравилось такое слушать, мне тоже.
– Зачем тебе это? – спросил он, когда мы прослушивали ритмы из «романтика», имея в виду мое художество.
– Не знаю.
– Может что-то лучше найдешь в жизни. Может в музыке.
– Пойдешь в группу вокальную?
– Пойду. Только я петь не умею.
– Не бойся, я научу.
Юра с широкой улыбкой, так произносит.
– Приезжай в Уфу, такого-то числа августа, там встретимся.
– Хорошо, я приеду.
На ночь Юра всегда уходил, чтобы не мешать мне, как я сейчас понял, предаваться своему юношескому максимализму, то ли к тете, то ли к теще.
Хотя какая теща в 15 лет…
На следующее утро пошел в деканат, забрал документы.
После всех экзаменов.
Меня зачисляли, на первый курс, как студента, со стипендией в 29 рублей.
Мне это было по барабану, ведь в таких условиях, даже тараканы не живут, или поменять это всё на иллюзорную надежду, выбраться из этого гавна и жопы мира.
«Розовый вечер», наверно оттуда, от меня, у Юры.
Хотя мне абсолютно не жалко. Пускай, поет.
Хотя, правда стыдно, признаваться в том, что вот, так и было.
Стыдно признаваться в том, не поступил, не оправдал надежд родителей, наверно общества, которое возлагало на меня великую, тоже надежду.
Пирожки были очень вкусными, вроде с мясной начинкой, даже непонятно из чего они сделаны. Только осталось в памяти, что они были такие, очень вкусными и натуральными и домашними………
Юра не был таким, изначально мажором, что ли сказать.
Обычным детдомовским пацаном.
В детдом, куда я попал в 90-е, там быстро понимают кто ты, и что за человек.
*
Юра. Второе.
Я его ни виню ни в чем.
В 90-ых мы оба оказались не у дел.
Юра записал последний альбом, уехал в Америку.
После в Германию.
Я же, занялся бизнесом: перекупка, скупка, перепродажа.
Это тогда называлось посредник.
Находишь товар, он продавец, звонишь ему.
У нас тогда, в квартире родителей был телефон, с возможностью соединяться по «межгороду».
Интернета не было, как и «айфонов».
Конечно, я платил за него абонентскую плату, и за все остальное.
Схема была абсолютно простой:
Берешь газеты, находишь продавца, – он кричит во весь голос, купите мой товар, допустим компрессоры.
Не имея понятия, о чем это, тут же читаю в объявление «куплю компрессоры».
