Фрагменты

Деметрий Дембовский

Фрагменты

«Будьте сентиментальны», – один реликтовый профессор нашего университета искренне верит в чистоту сердец своих студентов.

* * *

Феминистка

В судьбе мужчин любовь не основное,

Для женщины любовь и жизнь – одно,

В парламенте, в суде, на поле боя

Мужчине подвязаться суждено.

Он может сердце вылечить больное

Успехами, почетом, славой, но

Для нас одно возможно излеченье:

Вновь полюбить для нового мученья!

Байрон “Дон-Жуан” . 194.

Глава

Жуан бродил, уединясь от света,

Не понимая собственных стремлений

Ни томный сон, ни вымысел поэта

Не утоляли смутный вожделений:

Ему хотелось плакать до рассвета,

На чью-то грудь склонившись в умиленье

(А может, и еще чего-нибудь

О чем я не решаюсь намекнуть). . 96.

– Слушай, Лешка, я не могу.

– Чего ты не можешь?

– Больше так жить. Она меня доведет до того, что я её изнасилую.

– «Силой женщину взяв, сам увидишь, что женщина рада».

– Хихоньки все, да?

– Отчего же хихоньки? Ведь не слушаются же эти нимфы голоса природы, почему бы тогда нам не сделать доброе дело и не подсобить в этом нашей великой матушке?

– С тобой невозможно говорить! – вскипел Николай. – Человек от любви помирает, а тебе хоть бы что!

– Вот приди к ней и скажи, что помираешь, мол, от любви, больше так жить не можешь и скоро перейдешь на стратегию фавна.

– А я все это время что, по-твоему, делал, – рыбу ловил что ли?

– Ну если она такая непрошибаемая!..

– И ты думаешь, что меня этим успокоил?

– Н-да, тяжелый случай…

Глава

Но выше всех отрад – скажу вам прямо –

Пленительная первая любовь,

Как первый грех невинного Адама,

Увы, не повторяющийся вновь!

Как Прометей, бунтующий упрямо,

Украв огонь небесный у богов,

Мы познаем блаженство – пусть однажды,

– Впервые утолив святую жажду.

«Ерунда какая-то! Чем я плох для неё?.. И как же здорово заловила она меня в свои сети сказкой о первой её любви! Я прямо-таки упивался, предвкушая бурю страсти!.. Тоже мне Сафо нашлась, вторая Татьяна Ларина! Нет, положительно я сошел с ума», – так думал Николай, ехав в метро из института к своей Оксаночке. Признаться, был он не дурак и красотой не обделен, но в жизни ему не повезло. «Нет, определенно, мне нужна восточная женщина, ученица какого-нибудь гарема, а не технического ВУЗа. Сердцу не прикажешь! – скартавил он про себя ответ Оксаны на его просьбы о любви. – Чушь! О какой любви вообще можно было бы вести речь, если бы мы при малейшей трудности прятались за эту дурацкую формулу?». А ведь тогда я был удовлетворен её ответом! Или я просто не понимал смысла слов, а слышал только сладкий голос этой сирены и был готов согласиться со всем, что она говорила?.. Сердце!.. Какая отвратительная метафизика! Она ведь говорила мне, что в шестом или седьмом классе испытывала ко мне “нежные чувства”… Может быть, у неё что-нибудь.. не в порядке? Да что там может быть не в порядке, – порой она о половых проблемах рассуждает с таким энтузиазмом, что самому не по себе становится! Да что я не женился бы на ней в, если бы припекло? Конечно, женился. Нет, тут что-то не так…»

Глава

Она влюблено восхищалась им,

С восторгом целым миром любовалась,

От нежных встреч всем существом своим

Восторженно и смутно волновалась;

Готовая навек остаться с ним,

При мысли о разлуке ужасалась,

Он был её сокровищем… . 173.

Николай остановился около двери квартиры, где жила Оксана, выдохнул воздух, набрался мужества и позвонил. Спустя минуту дверь открылась, и Николай протянул букет роз своей любимой.

– Это в честь чего? – недоуменно спросила она.

– Просто так, – полушутливо ответил Николай.

– Спасибо, но не следовало этого делать, – проговорила Оксана и направилась в комнату.

Гость не перешагнул порога.

– Ты что там стоишь? Проходи, только ненадолго, я сейчас убегаю.

– А поцелуй?

– Какой поцелуй?

– Ну хотя бы в щечку.

– Вот еще чего: или туда или сюда, а то сквозит с лестничной клетки.

– Значит, убегаешь, – грустно произнес Николай, входя в квартиру и закрывая за собой дверь.

– Ох, эти невыносимые дела!

– Отчего же невыносимые? Очень даже выносимые и приятные. Ты никогда не задумывался о смысле жизни?

– И что бы я там надумал?

– Что нужно что-то делать, чтобы быть кем-то и что-то после себя оставить.

– А что бы ты ответила Екклесиасту?

– ....

– ?

– Ты умничать будешь?

– Ну, извини, милая моя, в последнее время я стал что-то слишком раздражителен.

– Лечиться надо.

– …И ты совершенно не уделяешь мне ни минутки времени.

Оксана демонстративно посмотрела на часы.

– Ты торчишь здесь уже целых пять минут и отвлекаешь меня глупыми разговорами.

– Могу я поинтересоваться, куда ты собираешься?

– На работу, а затем в институт.

– Могу я проводить тебя?

– К чему эти лишние телодвижения? Я уже вполне взрослая и способна сама доехать, а ты бы нашел лучше себе какое-нибудь занятие, вместо того чтобы сидеть у моих дверей и ходить, словно тень за мной.

– Ну, будь здорова, – ответил Николай и вышел вон.

Глава V

Она любила и была любима,

Как вся природа диктовала ей,

Боготворя, была боготворима.

Их души в этом пламени страстей

То задыхались, то неумолимо

Взмывали снова к радости своей,

Сердца влюбленных бились, пламенели,

Как будто розно биться не умели. . 191.

«Нет, с этим надо кончать, – думал Николай, выходя из квартиры Оксаны, – и чем быстрее, тем лучше. Боюсь, не долог тот час, когда я вконец рассвирепею и сделаю что-нибудь нехорошее, чтобы отучить её от этих глупостей. Можно ли поверить, что проблема исключительно во мне, что она не может полюбить меня, тогда как на самом деле она очень влюбчивая и влюбляется, чуть ли не каждый месяц?! Сколько её знаю, не помню, чтобы она хоть кого-нибудь любила, – Николай шел по набережной и ломал свою голову. – Утопиться что ли? Если бы её это хоть немножко тронуло! А то ведь обзовет меня дураком и пойдет делать свои дела. Но как же растопить это обледеневшее сердце?

– Ведь это Лешка Овидия в институте цитировал! Да, конечно: «Смолкнут скорее весной соловьи, а летом цикады, а меналийские псы зайцев пугаться начнут, нежели женщина станет противиться ласке мужчины, – как не твердит “не хочу”, скоро захочет, как все». Жди её! Захочет, как же! Соловьи поют все так же, собаки за зайцами гоняются, а женщины стали о смысле жизни рассуждать: оторвали их от прялки, а теперь бегайте за ними, выпрашивайте крохи любви!.. А может, я и вправду с ума сошел и чего-то не понимаю? Да нет, Лешка меня поддерживает, – ему-то сходить с ума не зачем – у него с этим делом все в порядке.

Николай купил пару шоколадных батончиков, чтобы утолить голод, и направился опять к дому Оксанки. – Вот пойду и просижу всю ночь в подъезде у её квартиры!»

Глава V

Они уединились – не уныло,

Не в комнате, не в четырех стенах:

И море, и небесные светила,

Безмолвие песков и гротов мрак –

Все их ласкало, нежило, томило.

Они, обнявшись, наслаждались так,

Как будто были в этот час блаженный

Бессмертными одни во всей вселенной.

Они одни на берегу глухом

Ничьих ушей и глаз не опасались,

Лишь друг для друга внятным языком

В полунамеках нежных изъяснялись.

Язык живой любви нам всем знаком:

Его слова во вздохах выражались.

С тех пор, как Ева пала в первый раз,

Язык любви привычен стал для нас.

. 188, 189.

«…Конечно же, она мне нравится, ужасно нравится, хотя своей бесчувственностью кого угодно доведет до белого каления. А может у меня какая-нибудь патологическая фиксация на этой личности? Вроде она на мамашу мою не похожа, да и вообще ни с чем не ассоциируется… Голову глупостями забиваю! Что ей трудно поцеловать меня, уделить мне побольше времени, быть повнимательней, – неужели я многого прошу?» Тут размышления Николая, восседавшего на ступеньках лестницы, около квартиры Оксаны, были прерваны по причине её высочайшего появления. Николай не ждал её так рано.

– А ты, что здесь делаешь? – опять недоуменно спросила она.

«Как бесят меня эти её наивные удивления!» – подумал он и ответил:

– «Пойду, сорочки захвачу в дорогу и мой зеленый с синим зипунишко».

– Колечка, не заставляй меня беспокоиться о твоем здоровье. Познакомься, – представила она двух вышедших из лифта девиц, – Зоя и Катя.

«Боже, что за имена!..»

– …а это Николай, которому, как всегда, делать нечего.

– Очень приятно, – произнес Николай, заметив любопытство на лицах подруг. – Эти темные подъезды с грязными стеклами, ободранными стенами, поступательным движением лифта и ворчливыми соседями, выносящими мусор, очень вдохновляют. Я художник… Сюрреалист.

– Такой же сюрреалист, как и я – динозавр, – пояснила Оксанка.

«Значит я действительно сюрреалист», – печально подумал про себя Николай.

– Ну, так что тебе надо?

– Я же сказал – жду вдохновения.

– А-а! понятно. Если хочешь, я могу пригласить тебя на день рождения к одному своему другу. Сейчас я забежала домой взять фотоаппарат.

– А там есть грязные стены?

– Ну ты идешь или нет?

– Иду.

Войдя в освещенный лифт, Николай внезапно заметил перемену, произошедшую на голове Оксаны:

– Боже! где твои роскошные волосы?

– Обрезала.

– Д… – еле сдержался он. – Но зачем?

– Надоело: в метро все косятся на меня, да, притом, с ними так возиться долго… А сейчас я стала похожа на мальчика, – миленько вылепила она ещё одну глупость.

Глава V

Час пробил! Их сердца соединились

На берегу среди суровых скал.

Над ними звезды яркие светились

И океан восторгам их внимал.

Их чувства тишиною осветились,

Их дух уединенья обвенчал,

Они дышали счастьем, принимая

Друг друга за детей земного рая. . 204.

Первое, что увидел Николай, войдя в квартиру друга, у которого был день рождения, это несколько пока ещё полупьяных, незнакомых лиц, клубы сизого дыма и какое-то оргаическое веселье под музыку. Он шепотом поблагодарил Оксаночку за приглашение: «Нет, спасибо, – я лучше на улице буду созерцать “звездное небо надо мной и моральный закон во мне”, – там тише и воздух свежее».

Николай не очень долго наслаждался городской тишиной и ночной свежестью: около двух часов ночи из подъезда вышла небольшая компания, которая шумно распрощалась, и от неё отделилось столь милое сердцу Николая существо. Оксаночка еле держалась на ногах, но, вероятно, была очень уверена в своей способности “самостоятельно дойти”. Она не заметила низенького заборчика, коим обычно огораживают клумбы, и определенно рухнула бы в грязь, если бы Николай не поддержал её.

– А-а!.. Это ты! – проговорила Оксанка, икая и с трудом перелезая через заборчик.

– Ну разве можно так напиваться?

– А я что хочу, то и делаю! – заявила она тоном не терпящем возражений.

– Это по всему заметно. Может мне жениться на тебе, – тогда я хотя бы буду иметь авторитетный голос мужа и займусь твоим перевоспитанием.

– А я за тебя не выйду!

– Неужели я так тебе отвратителен?

– Нет, ты хороший мальчик, только очень глупенький.

– И чем же я глупенький?

– Забиваешь голову разной ерундой. Если очень хочешь меня, я ничего против не имею, – можешь взять хоть сейчас, – но не донимай каждый день своей влюбленной физиономией. Ясно?

«Уж куда ясней, – подумал Николай. – Может, я действительно требую чего-то невозможного, может и впрямь следует ограничиться работой и здоровым сексом? Впрочем, какой это “здоровый секс” – она сейчас пьяная так расхрабрилась, а ведь протрезвеет и опять начнет говорить о сердце». Николай довел Оксанку до дома, а сам отправился в институт. Начинался новый день.

Глава V

…полусонным

Был мой герой. Он мог бы так устать,

Когда бы дрался с целым батальоном!

Он жмурился, старался не дремать;

Графиня тоже с видом истомленным

Сидела тихо и бледна была,

Как будто до рассвета не спала. XV. 14.

В огромном здании института не было ни души. Освещенный поднимающимся розовым солнцем, он напоминал восхитительный дворец с длинными, загадочными коридорами и открытыми классными комнатами. Николай бродил один по этим лабиринтам, и ему казалось, что наконец-то он нашел то истинное счастье, которое не смог отыскать в любви. «Полностью, без остатка посвятить себя науке, великой и суровой природе, на которую всегда можно положиться. Любовь оказалась всего лишь иллюзией; а в наш технократический, разумный век верить в неё стало еще более глупо. Ларошфуко был прав, когда говорил о любви как о приведении: «все о ней говорят, но мало кто её видел». Да и видел ли кто-нибудь? Не было ли это простой галлюцинацией?»

Постепенно здание института стало оживляться: с начало прошли гремящие ведрами уборщицы, затем озабоченные профессора, и под конец – толпы веселых студентов. Теперь это напоминало Вавилон. Николай увидел своего друга.

– Что-то ты сегодня какой-то помятый, –вместо приветствия произнес Алексей. – Опять звезды считал?

– Угу.

– Бедный Колечка. Я тебе обещаю, что если поймаю сорванца Эрота, то обязательно принесу его тебе, чтобы ты его хорошенько отшлепал.

– Спасибо, ты настоящий друг.

Николай действительно выглядел несчастным. Теплый и сочувственный тон его друга чуть не вызвал слезы у него на глазах.

* * *

Превосходный decadence звучит в словах торговца в «Шагреневой коже» Бальзака, когда тот поддерживает молодого человека: «Желать сжигает нас, мочь разрушает. Коротко говоря, я сосредоточил свою жизнь не в сердце, которое может быть разбито, не в ощущениях, которые притупляются, но в мозгу, который не изнашивается и переживает всё… я добился всего, ибо умел всем пренебречь [пренебречь жизнью, не жить]. Моим единственным честолюбием было – видеть.

Мои пиршества заключались в созерцании морей, народов, лесов, гор. Я всё созерцал, но спокойно, не зная усталости, я никогда ничего не желал, я только ожидал. [Боже, сколько здесь лжи! Зачем ты ждал, что ждал? Смерти? Лжец!!!] Что люди зовут печалью, любовью, честолюбием, огорчением, – всё это для меня лишь мысли, превращенные мною в мечтания; вместо того чтобы их ощущать я их выражаю, я их истолковываю».

Я разочаровался в ratio, я ненавижу его с его безучастной логикой, я предпочту умереть от абсурда, чем слушать его ничтожные мещанские доказательства. «Я хочу царственного, роскошного пира, вакханалии, достойной века [отнюдь не нашего двадцатого века: в нашем веке вообще мало что есть достойного]… Пусть мои собутыльники будут юны, остроумны и свободны от предрассудков, веселы до сумасшествия! Пусть эта ночь будет украшена пылкими женщинами! Да, мне нужно заключить все наслаждения земли и неба в одно последние объятие, а затем умереть». Мой гедонизм, безусловно, не столь пылок как гедонизм этого молодого человека, но это все же HEDONE!

«Только тот, кто вдыхал тишину пустыни, может понять, что значит просто жить. Просто жить, ради любви, храбрых поступков».

– Юноши должны быть целеустремленны.

– Так если понапрасну потерять лучшее время своей жизни.

– Взрослые мужи должны достичь вершин власти.

– Так если стать рабами общества и идеи.

– Старики должны собирать плоды славы.

– Так если неудовлетворенными и разочарованными ожидать смерти.

– Что же ты хочешь?

– Просто жить, наслаждаться, отведя себе сферу для творчества и изредка нести ей жертвоприношения.

«Я был жертвою чрезмерного честолюбия, я полагал, что рожден для великих дел, – и прозябал в ничтожестве».

О. Бальзак «Шагреневая кожа».

Мне нужна восточная женщина, безумно преданная, боготворящая, страстная, спешащая исполнить любое мое желание. Страстная Элоиза, Юная Гайдэ, Каролина Лем, «златоокая девушка» Бальзака.

Апсара

Антология восточной женщины.

В индуистской мифологии апсары, наделенные ярко выраженной сексуальной и эстетической функцией, играют значительную роль, как, например, гетеры или гейши в реальной истории древней Греции и Японии. Они отличаются необыкновенной красотой, любвеобильностью и великим разнообразием иных совершенных качеств, которые должны были сулить мужчинам сладчайшие радости любви. Эти небесные куртизанки соблазняли богов, мудрецов и аскетов; и были реальны на столько, на сколько может быть реален психологический архетип. По крайней мере, очевидна потребность в их наличии. Не зря же мы встречаем практически в любой мифологии, особенно земледельческой, подобных любвеобильных дев, несущих, также, нагрузку богинь плодородия. Даже суровое в половом отношении христианство не пренебрегло этим образом. Правда, оно присвоило ему статус чертовщины, назвав суккубами (succubus, от лат. succubare, «ложиться под») демонов, которым приписывалось совращение мужчин, особенно отшельников и святых. Впрочем, для последних было весьма соблазнительно назвать суккубом ту или иную крестьянку, прелести которой этой ночью ввели их в искушение (Боккаччо «Декамерон» 1,4; 3,10). Ведьмы также стали сказочными героинями и историческими жертвами инквизиции, которая хоть как-то стремилась понизить интенсивность данного архетипа, истребляя красивых, своевольных, склонных к нимфомании женщин.

В фольклоре европейского средневековья часто можно было встретить идиллические сцены с пастухами и пастушками. Символическая близость к природе, к её дозволенным, естественным инстинктам, крестьянская простота нравов, возрождают античные образы весёлой и спокойной любви. Прекрасные, юные пастухи здесь выполняют функции сатиров и гандхарвов, а прелестные пастушки, соответственно, нимф и апсар. Даже на такой неплодородной почве ростки человеческого желания все-таки пробивались к солнцу.

Сюда же можно отнести и многие литературные сюжеты; в частности, тот, где женщина проводит ночь с неизвестным мужчиной (несчастливым влюбленным, хитростью подстроившим встречу и т. д.), думая, что это её муж. Обман, по сути, не возможный, создает впечатление документальной хроники, хотя не подвергаемая сомнению гротескность сюжета выдает его архетипическим корни («ночная женщина» здесь лишается всех органов чувств, превращается в абсолютный образ покорной, сладострастной апсары).

География данного архетипа огромна: в славянской мифологии эту функцию выполняли русалки и вилы. Последние были тоже водными духами, но в отличие от русалок, имели крылья и козьи (ослиные) ноги. Если отнять у вил крылья, то они становились простыми девушками; тем же, кто сорвет с них волшебные платья, они полностью подчинялись. В мифологии чувашей водяной дух вуташ, в виде прекрасной девушки, приносила мужчине, согласившемуся стать её возлюбленным, деньги.

В западноевропейской мифологии этими функциями обладали ундины. Как и русалки, они завлекали путников вглубь воды, где делали их своими возлюбленными. Они были способны обрести бессмертную человеческую душу, полюбив и родив ребенка на земле. В иудаизме мы встречаемся с «дочерьми Каина», соблазнившими праведных сыновей Сифа, которые несут ту же архетипическую нагрузку. В мусульманской джанне и германо-скандинавской вальхалле праведникам и доблестным войнам прислуживают прекрасные гурии и валькирии. В представлениях южноамериканских индейцев народностей тоба и каража, звезды – это небесные женщины, время от времени спускающиеся на землю, чтобы вступить в любовную связь с живущими там мужчинами. (Достаточно популярный сюжет в современной фантастике, когда женщины-инопланетянки специально прилетают на землю, чтобы забеременеть от мужчин-землян.)

Архетип прекрасной, покорной женщины, которую мужчина волен создать и уничтожить по своему желанию, очевидно, имеет не совсем древние корни, и возник наряду с эндогамией в ходе развития патриархальных общественных отношений. Только по мере значительного увеличения сексуальных запретов психологическая интенсивность этого архетипа начинает возрастать. Образ духа, живущего рядом с тобой, но невидимого окружающим, открывающего тебе тайную мудрость, да еще, к тому же, обольстительного и сладострастного, позволяет более комфортно чувствовать себя в мире, где прежняя сексуальная свобода значительно ограничена. Однако осознание этого комфорта порождает чувство вины и искажение данного архетипа, накладывая на него амбивалентные слои опасности, безобразности, враждебности этих духов. Например, в мифологии тюркоязычных народов эквивалентом апсары можно считать албасты, которая изображается старой, уродливой женщиной с закинутыми за плечи грудями, что, впрочем, не мешало тувинским охотникам пользоваться её дарами и расположением. Албасты, как и русалки, серены, ведьмы, менады, лилит, и т. п., могли быть опасны для человека именно в силу вины собственных непристойных желаний, идущих вразрез социальных табу и грозящих наказанием со стороны последних. Например, соблазненный апсарой аскет рисковал прервать свое подвижничество и навсегда забыть о жизни среди богов.

Одна ночь из тысячи

Иногда, подобно Еве, родившейся из ребра Адама, во время моего сна рождалась женщина из неудобного положения, в котором я лежал. Её создавало наслаждение, которое я готов был вкусить, а мне казалось, что это она мне доставляла его.

Марсель Пруст “В сторону Свана” ; 1.

– Ганс, если ты будешь продолжать в том же духе, то у меня сложится впечатление, будто в последнее время ты вообще не имел ни одной женщины.

– Почему так?

– Потому что ты рассказываешь такие небылицы, которые в обыденной жизни просто не возможны. Подумать только: исполняет все твои фантазии! Что за чушь? Где ты видел такую женщину?

– У себя дома…

– Врешь! Покажи мне её, я хочу её пощупать, расспросить на сколько твой сегодняшний бред соответствует реальности.

– Это невозможно. Я не могу её с тобой познакомить. Ты видел её фотографию?

– То, что она прекрасна и то, что она была в твоих объятьях, еще ничего не доказывает. Не знаю, где ты откопал эту женщину, но то, что ты говоришь о ней, кроме, конечно её божественной внешности, – чистой воды неправда!.. Нет, ну надо же! ей абсолютно от тебя ничего не нужно, кроме как беспрекословно выполнять все твои желания, попутно дополняя это счастливой улыбкой, нежной заботой, умной беседой и неистовой страстью! Где ты понабрался такого идиллического вздора? Вон посмотри на ту суку: за сотню баксов ты получишь от неё все, кроме улыбки, заботы, умной беседы и пылкой любви.

– А что же тогда остается?

– Вот и я о том же – ничего не остается! Грубость, жадность, злость и вялость! Кого не возьми – кругом один обман! А ты мне сказки рассказываешь.

Друзья изрядно подвыпили и после весьма содержательной беседы отправились по домам. Ганс, открыв ключом дверь своей квартиры, упал на кровать и заснул. Когда он проснулся, было уже четыре часа ночи. На краю его кровати сидела очаровательная девушка и нежно смотрела на помятое после пьянки лицо хозяина. Её внешность не поддавалась никаким описаниям, а тихая, счастливая улыбка, вспыхнувшая на её лице сразу, как Ганс открыл глаза, была бы способна вознести даже самого искушенного мужчину на седьмое небо.

Видно я здорово набрался, – произнес Ганс, протирая глаза. Девушка протянула ему стакан с водой, который уже долго держала в руках.

– Здесь аспирин, я больше ничего не нашла у тебя.

– Спасибо, дорогая, – ответил Ганс. – Тебе опять пришлось меня раздевать и укладывать…

– Ничего страшного. Сейчас я хочу, чтобы тебе стало лучше, а для этого нужно первым делом принять душ.

– Ну нет, только не душ! – Ганс укрылся с головой одеялом.

Прекрасная фея шаловливо набросилась на своего хозяина, приняв вид веселой проказницы. Сколько раз Ганс удивлялся такому оборотничеству, обязательным результатом которого было его поднимающиеся настроение. Казалось, что из всех способов, ведущих к данному результату, она всегда выбирает самый верный. Быть может, тому немало способствовала её обворожительная нагота, с которой она всегда здесь представала, благоухающая чистота, неподдельная искренность, беззащитная влюбленность и её блестящий ум. Быть может, Ганс был и сам немного влюблен в неё и старался ей угодить. Как бы там ни было, но он вылез из-под одеяла, ибо восхитительные прелести юной феи, от которой он шутливо отбивался, полностью разогнали его головную боль и, подняв девушку на руки, побежал с ней в душ.