Далеко в стране Колымской, или Золотодобытчики

– Строительством, Тома. Собрал парней, и трудимся, молодцы, здорово помогли.

– Ты давно дома?

– Вторую неделю.

– Ни разу ко мне не заглянул.

– Времени не было.

– Днём не можешь, вечером приходи, немножко побродим, поговорим.

– Если тебя, Тома, устраивает, сегодня приду после заката, где встретимся?

– Давай в конце улицы.

Вечером они встретились в конце ее улицы и медленно пошли за город. Тёплый вечер был тих, небо безоблачное. Солнце давно село, сумерки густели. Люди готовились ко сну, сон витал над крышами домов.

– Как живёшь?

– Вкалываю, охота чтобы мои въехали этим летом в новый дом.

– Устаёшь?

– Если бы уставал, то не ходил бы сейчас с тобой, но руки и ноги к вечеру гудят.

– Галка здесь или в Иркутске?

– В Иркутске, госэкзамены сдавала, диплом получала, сейчас на работу устраивается, писала, что повезло.

– А мне, Володя, надоело уже отдыхать, скучно. Ты знаешь, я не особенно в школе дружила с девчонками, задушевных подруг не было, да и знакомых в городе почти не осталось. Зашла как-то в школу, никого нет. ёПрошлась, заглянула в классы и так тоскливо стало. Кажется, что осенью снова пойду ученицей, сяду за свою парту, давно ли это всё было?

Сделав круг за городом, они вернулись в улицу и не далеко от дома девушки сели на лавочку. Владимир вроде бы в шутку обнял Тамару за плечи, и она тоже как будто в шутку прижалась щекой к его щеке. Он повернул голову и жадно поцеловал ее в губы. Она смолчала, и он еще раз поцеловал Тамару и осторожно сжал рукой ей грудь.

– На большее, Володя, не рассчитывай, я и так тебе многое позволила.

– А ты не боишься, что я тебя силой возьму?

– Если бы боялась, то бы не пришла и не разрешила тебе всего этого, ты первый это делаешь. Знаю, что ты настоящий джентльмен и не обидишь. Он её целовал, обнимал, она покорно принимала его ласки, и только учащённое дыхание выдавало её волнение. Когда дыхание её стало отрывистым и частым, она встала и сказала: «Поздно, Володя, проводи, а завтра встретимся».

У дома он её обнял и ещё раз поцеловал, она выскользнула из его объятий и, прошептав: «До завтра», – ушла к себе.ё

Дома он лег в новом доме на раскладушку и долго не мог уснуть.

– Интересно,– думал он,– разрешила почти все кроме главного. Или хочет меня отбить у Галки? Не понятно что-то.… Издевается.

Утром его разбудили мелкие родственники, которые бесцеремонно залезли к нему на раскладушку.

– Я их потеряла, а они вот где, – засмеялась мать, глядя, как Владимир возится с детишками, а те визжали от удовольствия.

Вечером всё повторилось. После поцелуев, она запротестовала,– нет, нет, Володя!

– Тома, ты вроде издеваешься своей полудоступностью.

– Уже, Володя, каюсь, что разрешила тебе всё это. Я, Володя, девочка и не дам тебе, это я позволю сделать только мужу, чтобы он меня потом не попрекал всю жизнь.

– Ты хочешь, чтобы я разошёлся с Галкой?

– Я этого тебе не говорила – прошептала она.

– Что ты хочешь?

– Не знаю, Володя. Всё так запуталось, что я и сама уже ничего не соображаю порой. Хочу быть с тобой, но не хочу встать на пути Галки. На чужом счастье, Володя, своего счастья не построить.

– Буду с тобой откровенен, Тома. Мне было с тобой очень и очень хорошо, когда мы с тобой ходили домой вместе из школы. Сейчас я много раз покаялся за то, что тогда тебе предложил дружбу, если бы этого не было, ты бы меня не ждала лето, и осенью бы у нас всё было бы хорошо. же в самые лучшие моменты наших отношений с Галкой, ты у меня не выходила из головы. Мне кажется, душа моя так и осталась с тобой. У меня, как и у тебя, всё перепуталось. Иногда думаю, что счастлив, а порой мне кажется, что всё это счастье я выдумываю. Когда мы ходили с тобой из школы домой, я так хотел тебе сказать,– любимая! Извини, меня, что опоздал, любимая…

Девушка замолчала и прижалась к Владимиру, а он гладил ей кудряшки, глядя на ночное звёздное небо, которое равнодушно взирало на человеческие судьбы. Помяв кудряшки, он повернул её к себе и поцеловал, да так, что она чуть не задохнулась.

– Конечно, пока Галку не целовал, она тебя не любила,– прошептала Тамара, отдышавшись,– мне, Володя, иногда становится как-то не по себе чувствовать и знать, что это же самое ты делаешь с другой.

Владимир ни чего сразу ей не ответил, а молчал, и молчал долго.

– Я вот чувствую, что если судьбе будет угодно, чтобы мы были с тобой вместе, то этот упрек я буду слышать от тебя постоянно, прямо или косвенно ты меня будешь в этом упрекать.

– В чём

– А в том, что сохранила для меня девственность, а я нет. Тамара промолчала.

– Мне кажется, Тома, что лучше бы ты её потеряла.

– Перекрестись, до чего уже договорился! Просто у меня к Галке неприязненное чувство, много из себя строит. На неё злюсь. Cучка!

– А на себя не злишься?

– И на себя злюсь, – прошептала девушка, – и на тебя. Помолчала и спросила: – А у вас хоть свадьба-то была?

– Не было.

По всему было видно, что ответ удовлетворил Тамару, услышав его, прижалась к Владимиру.

– Огрубели руки, Тома, тебе не больно,– спросил он, лаская её тело под кофточкой.

Она, молча, пожала плечами, видимо, давая понять, что ей нравится грубость, вернее огрубелость его ладоней. Если бы на встрече не витал незримо образ Галки, то она бы решилась…. Но последнее обстоятельство действовало на неё отрезвляюще.

– Володя, я хочу быть девчонкой в прямом смысле. Я же учусь и живу среди женской половины человечества, у нас есть и такие, что своим телом зарабатывают на жизнь. Наслушалась всего и всякого. От её откровенного шепота Владимир очнулся, глубоко вздохнул и расправил плечи, одернул ей кофточку и сказал,– пойдем, поздно уже, а мне рано вставать.

– Ты обиделся, Володя?

– Нет, я просто упустил из виду, что мы переросли пору розовой юности, не скамеечка нам нужна, а широкая коечка. И где мне нет места рядом с тобой.

Она хотела возмутиться, но Владимир встал и сказал,– не надо! Пойдём лучше по домам.

Молча, дошли до дома Тамары.

– Тебя ждать, Володя, завтра?

– Нет,– ответил он,– для души мне вполне хватает видеть тебя издали, а для полного счастья ты нужна вся. Возможно, мы достойны большой любви, а не жалких подачек. До свиданья, Тома, – сказал он и решительными шагами ушёл, ни разу не оглянувшись.

Да, если бы и оглянулся, то не увидел бы в темноте девушки, у которой глаза были полны слёз. Она постояла некоторое время, повздыхала и пошла в дом.

Оставшиеся дни перед отъездом, а вернее в часы перед сном, он старался не думать о ней, и это ему удавалось, за день он уставал так, что сразу засыпал.

– Княгиня уехала,– сказал Бондарь через несколько дней после их расставания,– с работы шёл, видел, её мать провожала, наверное, на вечерний поезд.

– Может быть, правильно сделала,– подумал Владимир и ничего не сказал Василию. Но на душе стало пусто-пусто. Зашёл в калитку, к нему подскочил Соболька. Каждый раз он взвывал от счастья, как только видел хозяина, набираясь радости на целый год, а то и больше.

Дом был почти готов, потолки решили не штукатурить, оббить их сухой штукатуркой. Осталось покрасить полы, прибить плинтусы, отчим собирался сделать на окна ставни и ещё на раз побелить. Главное дом стоял, и Владимир со спокойной душой поехал в Иркутск.

Перед распределением на работу, хозяйка их Клава, по совету Галины, тоже вышла замуж за парня, которого знала не очень долго. Купила полированный стол, наняла автомашину, чтобы довезти стол до дома и дорогой познакомилась со своим будущим мужем Мыколой, шофёром автомашины. Родом он был с Украины, но на родине, где жили родители, работы было мало, он после армии остался в Иркутске, собирая деньги на домик, и был сильно рад, когда Галина намекнула ему на женитьбу на хозяйке, и он, посватавшись к Клаве, отказа не получил. Всем был парень хорош, но был очень уж экономным и любое начинание просчитывал наперёд на несколько раз, чтобы была хоть маленькая, но выгода. Он сразу же положил глаз на времянку, но Клавдия предупредила,– я сдала им её до окончания института Владимиром, закончит, освободят, там и решим, что нам с ней делать.

– Галына! – закричал Мыкола, здороваясь с Владимиром. Выскочила Галина и кинулась на шею мужу, выскочила и хозяйка, подошла, поздоровалась.

– У наших был? – спросила Галина.

– Вот эта сумка от них,– ответил муж и кивнул на сумку.

– Дом построил?

– Да, почти, строили всем миром, остались мелочи. Готовь, Галка, чай и будем все вместе пить, пробовать, чем угощают родители. А я умоюсь. Да, Галка, картошка есть? Там груздей банка.

– Картошка есть и горилка е! – засмеялся Мыкола.

Говорили за столом, который вынесли на улицу, говорили дома и ещё ночью. Галина рассказывала о том, как ей повезло с работой, о Германе она даже не обмолвилась, как не обмолвился и он о Тамаре.

– Длительная разлука явно пошла на пользу Галке,– думал Владимир, вроде как бабка отшептала Галкины завихрения.

Закончились общеобразовательные дисциплины, осталась в прошлом преподавательница Кирилюк, нагонявшая страх на первокурсников, не такой страшной оказалась "Теоретическая механика", сдав которую, можно было влюбляться, а сдав "Сопротивление металлов" можно было жениться. Выветривались из студенческих голов дифференциалы и интегралы, даты партийных съездов и многое, что два года вдалбливалось в их головы и портило кровь. Без спешки читал им преподаватель Елькин курс "Система разработок пластовых месторождений" и даже после второго или третьего объяснения начинал понимать что-то сам, – смеялись студенты над молодым преподом. Уже не носились они, сломя головы, по корпусам, а ходили солидно, не торопясь. Уже отношение преподавателей к студентам стало совершенно иным, к ним уже относились как к будущим специалистам, успешно прошедшим через два взбалмошных курса, которые в большинстве своём были ни уму и ни сердцу. Чем больше часов было отдано на изучение той же "Истории КПСС", тем меньше приходилось часов на спец. дисциплины. Начались курсовые проекты, и многое доверялось студентам самим изучить и осмыслить. Всё складывалось самым лучшим образом, как казалось Владимиру, в его судьбе. И если бы Тамара была не в Иркутске, то она, возможно, и забылась бы, но Владимир изредка видел её и видел, что она его избегала, и только когда от встречи было не увернуться, они с ней говорили на отвлечённые темы.

Иногда Галина пыталась узнать о планах мужа, на после институтскую жизнь, но Владимир отмахивался,– дай мне хоть до четвёртого курса дойти и закончить его. А там будет видно. Жена вроде бы согласилась с ним, но постоянно внушала мысль, что своей жизни без Иркутска она не мыслит. Владимир на это не обращал внимания, считая, что со временем у них всё будет ещё лучше.

В революционные праздники они ходили на демонстрацию каждый в своей колонне, за этим следили, за неявку, если не наказывали, то кровь портили. Новый год они первый раз встречали в Горно-металлургическом институте и танцевали в актовом зале второго корпуса, который Галине очень понравился.

После семестра и сдачи экзаменов у студентов горняков была первая производственная практика, которая должна была закончиться осенью. Владимир выбрал рудник в Забайкалье, который славился высокой скоростью проходки подготовительных выработок.

– Коршун,– обратился к нему руководитель практики, возможно, я к тебе и не приеду, так как нынче вас у меня много, много и рудников, и все вы разбросаны. Я даю тебе задание,– посмотри и посчитай возможность перевода на скоропроходческий режим проходки всех бригад рудника. Это очень важно, а так же посмотри,– как и чем можно ускорить проходку, какие технические мероприятия можно внедрить, чтобы увеличить скорость.

Дома Галина уговаривала его,– сильно не задерживайся, я нынче в отпуск не пойду, то есть пойду, но домой поеду не больше чем на одну недельку, надо планы составлять, работы предстоит очень много, а без тебя мне будет скучно.

– А если я устроюсь на рабочее место, начну зарабатывать деньги, задержусь немного. Или что? Бросать и ехать к тебе?

– Смотри, Володя, сам. Но, прошу, не очень задерживайся, а если задержишься, то пиши чаще.

Поезд уже не ходил по берегу Байкала от Иркутска до Слюдянки. Все туннели остались в стороне, поезд тащил электровоз прямой дорогой в горы. Преподаватель буровзрывных работ рассказывал, что этот участок дороги строили во время войны. Строительство было секретным, участок должен был дублировать старую железную дорогу. Опасались, что, если японцы произведут диверсию или бомбёжку и выведут из строя хотя бы один туннель, то это грозило бы надолго лишить железнодорожного сообщения Забайкалье и Дальний Восток. Поехал Владимир мимо Байкала специально днём, чтобы посмотреть на суровые горы Хамар Дабана, на озеро Байкал, которым он не уставал восхищаться.

Станция Слюдянка поразила его тем, что не было базарчика, да и на всех последующих станциях их не было. А когда он ехал поступать в Иркутск первый раз, по той, по старой дороге, которая теперь оставалась в стороне и внизу, базарчики были на каждой станции. Тогда продавался везде и всюду знаменитый байкальский омуль, но теперь его не было, омуль исчез. Шли разговоры, что Хрущев продал уловы омуля на корню чехам не то на 15, не то на 20 лет. Шли слухи, что на Байкале появилась строжайшая рыбная инспекция, которая обыскивает все проезжающие машины и, если обнаруживает омуля, то штрафует самым безжалостным образом. Если кто-то попадается во второй раз, дело передается в суд, по которому конфискуется и машина, как орудие преступления, а нарушитель получает срок за кражу государственного имущества. Исчез омуль, а бабки, что тайно выходили к поездам, объяснили,– замучили нас эти краснопёрые, так они называли милиционеров, гоняют, конфискуют, штрафуют. А про омуля и говорить не хотели, и оглядываясь, сразу же отходили, боясь провокации.

Глава 10

На руднике Владимира встретили, как встречают любого командированного, быстро оформили общежитие, вручили направление и он пошёл получать койко-место на всю производственную практику. Общага гудела, пили после получки, песни и маты доносились почти из каждой комнаты. Полнотелая комендантша очень удивилась, когда Владимир попросил место в комнате, где не пьют.

– Ты что больной?

– Да нет, я же в шахту иду работать.

– Тогда будешь пить, научат,– уверенно заявила она, но место дала, где по её словам парни не напивались до потери пульса, то есть выпивали в меру.

До глубокой ночи шарашились пьяные холостяки, дверь нельзя было закрыть на замок, так как всё равно её бы вышибли. Иной заходил, бессмысленно таращился и, постояв, ничего не сказав, уходил. Утром Владимир пошёл устраиваться на шахту.

Для себя он решил, что будет лучше для него, как для будущего горного инженера, если он освоит за время практики несколько горняцких профессий. Вначале он попросился в бригаду проходчиков учеником. Взял его к себе в звено сам бригадир, Валерий Черепанов, которого все звали «Черепушкой». У бригадира было среднетехническое образование, когда он увидел Владимира у начальника участка, то сам попросил:

– Юрий Гаврилович, дай мне парня в бригаду, парень здоровый, а у меня в бригаде, сам знаешь, кто болеет, кто в отпуске. Я из него в два счёта проходчика сделаю, если он не лень и работать хочет.

– Добро, Валера,– согласился начальник и, кивнув в сторону бригадира, спросил: – Коршун, слышал? К Черепанову пойдешь на выучку.

В свою первую рабочую смену Владимир собирался только завтра к 17:00. Светило солнце, было тепло, и шахтеры не торопились опускаться под землю, во мрак и сырость. Проходчики грелись на солнышке, курили, балагурили и совсем не обращали внимания на призывы стволовой спускаться вниз.

– А ну, поехали,– просто приказал бригадир своим и ещё двое, кроме самого бригадира и Владимира поднялись и пошли к клети. Подошло ещё одно звено, стволовая закрыла клеть, решётку и дала сигнал к отправлению. Клеть приподнялась, зависла, за это время стволовая убрала "кулаки" и клеть пошла вниз, набирая скорость. Владимиру показалось, что пол резко ушёл из под ног, и он схватился за поручни. Скорость нарастала, уши заложило, светом шахтёрских фонарей высвечивало сплошной сруб ствола шахты, два раза внизу начинало светлеть, но клеть проносилась мимо ярко освещенных горизонтов. Наконец Владимир почувствовал, что его вдавливает в пол. Началось резкое торможение, он на какое-то мгновение даже засомневался в прочности пола и еще сильнее ухватился за поручни, клеть очень плавно стала опускаться и скоро прочно стала. Появился стволовой в широченнейшей шляпе, открыл решётку, двери, и объявил:

– Остановка конечная, выходи!

– Лёха, а где порожняк? – спросил стволового бригадир.

– По забоям развезли, Валера, но порожняка мало. Отвечая, закрыл двери, решётку и дал сигнал для подъёма клети. Валера, что там телятся? Почему смена не опускается?

– А то ты не знаешь? На улице красота, кому в этот ревматизм опускаться охота, мастер выйдет из раскомандировки и загонит,– объяснил бригадир и направился вглубь квершлага. Шли долго, с освещённого квершлага, который был прямой и широкий, свернули в штрек, освещение скоро закончилось, захлюпала вода, со стоек крепления свешивались длинные белёсые нити плесени, нарастал шум работающего вентилятора. В забое после взрывных работ пахло горькой миндальной косточкой, а около работающего вентилятора ничего не было слышно. Бригадир выключил его, и наступила вдруг такая тишина, что скоро стало слышно журчание воды. Тишина, казалось, звенела.

– Стас, займись уборкой, ты Никола, ороси, да получше, а то, как поссышь. Лей, чтобы меньше пыли было, а мы, Володя, пойдём с тобой порожняк в разминовку загоним.

– Дело дрянь,– порожняка мало, у ствола, крепёжника тоже нет, как бы ни пришлось нам загорать.

Владимир не стал расспрашивать бригадира, а принялся с ним перекатывать порожние вагонки из штрека в разминовку, девять они закатили, а десятую покатили с собой к забою.

– Смотри и запоминай,– бригадир стал показывать Владимиру, где и что у них лежит. Где, что, и как подсоединять, как страховать прикрученные шланги. Всё трясётся, всё вибрирует, а давление в магистрали около шести атмосфер, если сорвёт шланг, а ты обрати внимание на накидную гайку, и этой гайкой, не дай бог, по виску шарахнет. Вот я и страхую цепочкой шланг, чтобы не летал по выработке, а если сорвёт, то падай и лежи, выжидай, чтобы кинуться и перекрыть воздух.

Объяснял, показывал, прицепил вагонетку к погрузмашине и сходил показал ученику-студенту, где и как открывать воздух, воду. Открыв воздух, стал легко, играючи, подбирать ковшом машины породу с рельсового пути. Валерий грузил, а парни по два человека катали гружёные вагоны вниз по штреку за разминовку и по одному из разминовки подкатывали к машине. Двое катят, один отдыхает, быстро загрузили все десять, и бригадир пошёл к стволу за порожняком, дав задание звену проходить водоотливную канавку.

Бригадир ушёл, Николай и Стас закурили.

– Ты что, студент, не куришь?

– Нет.

– Плохо,– засмеялся Стас.

– Чем плохо?

– А кто не курит, кто не пьёт, тот здоровеньким умрёт. Может быть ты и не пьёшь?

– Угадал, не может быть, а не пью.

– Что так? Антабусник, или какая другая причина? – поинтересовался всё тот же Стас.

– Причина, парни, одна, на четыре сотни стипендии не разгонишься.

– И по чуть-чуть не потребляешь?

– По чуть-чуть мараться не охота, а на большее нет денег. Владимир, взял лопату и начал прибирать канавку, бросая породу, как научил его бригадир, за крепление. Пока бригадир ходил, парни курили и давали советы Владимиру как лучше и быстрее работать. Он успел пройти метров десять канавки, когда пришёл Валерий и отматерил Николая со Стасом:

– Работнички, мать вашу в душу, с палкой я над вами стоять не собираюсь, не хотите вкалывать, катитесь из бригады к чертям собачьим. Лучше новеньких наберу и обучу, чем с вами работать, что в забое работы не стало? Порожняка, скорее всего не будет, а крепление у нас отстало раза в два больше допустимого, не хотите канавку проходить, поставили хотя бы раму, стойки в разминовке есть.

Николай со Стасом привезли на "козе" брёвна, Владимир к этому времени закончил канавку, помог бригадиру откайлить приямки под стойки рам крепления. Тот показал ему как топором рубить лапу "верхняка" без "пропеллера" и предложил попробовать самому зарубить с одного конца для пробы. Владимир попробовал лезвие топора и быстро вырубил лапу.

– Колян, иди, посмотри, парень первый раз рубит и без "пропеллера", а ты ни как не можешь,– позвал бригадир Николая и показал лапу.

– Так он же студент, грамотный, а я кто?

– Ты проходчик пятого разряда, а он всего-то ученик проходчика, сейчас ты скажешь, что у тебя руки разные, одна, мол, правая, другая левая,– так? – сказал со смехом и стал показывать ученику как клинить крепление, чтобы раму не выбило взрывной волной.

– Смотри, Володя, вот так будет не выбивать, а наоборот взрыв будет помогать клинить раму. До конца смены крепили, порожняк подали в конце смены, так что грузить им уже не пришлось. Выдались "на-гора", когда стояла ночь. Ярко светили звёзды, было тепло и пахло травой, пахло так, что после затхлого и сырого воздуха шахты у Владимира закружилась голова.

– Какая же всё же благодать – чистый, земной воздух,– подумал он и поспешил за всеми в бытовку. Сдал фонарь и самоспасатель, получил свой номерок, сбросил в сушилке брюки и брезентовую куртку, повесил их сушиться, остальное грязное поместил в шкафчике и пошёл в душевую. Он постоянно ходил как тень за кем-нибудь из своих, помылся, переоделся в чистое и пошёл со всеми ждать автобус.

Пока ждали автобуса, один из проходчиков спросил Стаса: – Стас, ты научил студента заводить перфоратор?

– Мы сегодня не бурили, завтра научу,– откликнулся тот.

– Я тебе научу,– пригрозил бригадир, который оказался рядом. Сам то, давно ли бегал в восстающий*, по солнцу время смотреть? Проходчики дружно хохотнули и стали вспоминать розыгрыши.

– Валера, а помнишь xoхла, что просил у тебя рельсы для восстающего?

Тот засмеялся: – Как не помнить! Xoхол он и есть xoхол, настырный, надоедливый, как комар. Я тогда мастерил, он меня заколебал. Давай, говорит, мастер рельсы, стелить будем. Спрашиваю: «Какие рельсы, куда стелить?» Знаю, что он в восстающем работает. А он мне: «Геннадий меня послал за рельсами, старые закончились, а новых нет, как породу откатывать будем?» Еле втолковал ему, что в восстающем рельсы не настилают, говорю, что подшутили над тобой, над новеньким. Дошло наконец, что Генка его разыграл. Ну он ему при первой же пьянке и поставил фонарь, чтоб светлей в шахте было, говорят, врезал и посоветовал, рельсы фонарем освещать.

В шахту городские парни приходили малограмотными, шли деревенские, в шахтёрском деле ничего поначалу не понимали. Вот их старые шахтёры и учили: то перфоратор заводить, то для погрузмашины ведро компрессии принести, то сбегать в восстающий и посмотреть, высоко ли солнце на небе, не пора ли смену заканчивать. А потом всей сменой, как жеребцы ржали над новичками. Особенно любили учить их заводить перфоратор.

– Работал я сменным,– рассказывал бригадир,– звеньевым был Сашка Патылицин, дали ему в смену новичка, он идет с ним и спрашивает,– ты хоть раз перфоратор пробовал заводить? Тот говорит, что вообще такой машины не видел. Тогда, говорит, сходи и попроси у вон того парня верёвочку, скажи, что не знал, никто не сказал, поэтому и не принёс. Отправляет его к хохмачу Пошехонцу Юрке, тот сразу врубился, дал ему верёвочку – оплётку от огнепроводного шнура. Дал, а сам позвал ребят, и пошли смотреть на комедию. Забой был чистый, Саня всё объяснил новенькому. Сам густо-густо намазал штангу солидолом, всё приготовил, намотал шнурок на буровую штангу и говорит: заводят перфоратор, как моторную лодку или трактор с пускача, от верёвки. Даёт ему конец и говорит: «Дёргай, как скажу. Я, говорит, до трёх досчитаю, ты дёргай, понял?» Досчитал и включил перфоратор, тот вроде дёрнул, а Саня резко выключил и говорит: «Видел? Мотор схватывает, идёт дело, повторим, только, говорит, смазка кончилась, надо штангу ещё сильнее смазать». А у новенького и без того вся рожа в солидоле, одни глаза сверкают, заводят дальше, тут и парни подошли, как увидели новенького, так аж за животы схватились, ржут.

– Что с ними?– спрашивает парень

– Припадочные, не обращай на них внимания,– говорит на полном серьёзе Сашка, а это он умел делать, и дальше заводят.

– Я как раз захожу, разогнал этот спектакль. Сашке тогда выговор вкатил да фонда мастера лишил.

– А помнишь, как Ванька Пахомов, Зимина, отправил в восстающий солнце смотреть?

– Помню. Тот сбегал и говорит,– видно дождь идёт, всё небо затянуло, солнца не видно.