В семье не без урода

– Смотри, какое странное название – “Северные зори”…

– А что? Надо было назвать как-нибудь матерком? – мама явно успокаиваться не собиралась.

Я задумался. Да уж, “Ёбанный пиздец” и правда подошло бы этому лагерю гораздо лучше.

– Всё, я поехала.

– Мам, ну не уезжай, пожалуйста! – взмолился я.

– А что мне? С тобой тут оставаться? Мне ещё на дачу ехать, а уже скоро темнеть начнёт.

Мама села в машину. Я остался снова один, зашкваренная сука, посреди лагеря и гопоты, его населяющей. Вернувшись в корпус, я обнаружил, что вся моя черешня, клубника, орешки и конфеты сожраны.

Дима Ситиков сидел на своей кровати в окружении пакетиков с сухариками, чипсами, а главным объектом вожделения всей палаты была коробка с дражже, на которой была изображена молния, метла и надпись “Берти Боттс” – прямо как леденцы из “Гарри Поттера” и радостно обжирался. Дима всем давал по леденцу, кроме, разумеется, меня. Чипсов мне не досталось тоже. Просто я напрасно думал, что раз он жрал гостинцы от моих родителей, то как минимум вернёт долг.

Приближалась королевская ночь. Я был в отчаянии. С каждым днём приближения оной на рылах моего отряда ухмылки становились всё шире при взгляде на меня, а костяшки на разминаемых кулаках звучали всё более угрожающе звонко. Рядом с лагерем проходила просёлочная дорога, но в каком направлении бежать – я не знал. Знал, что мне нужно как-то достичь трассы, но где она?.. Но ответ на этот вопрос нашёлся сам собой. Однажды в солнечный день тренера повели нас на карьер купаться – как раз по этой дороге. Так я узнал, в каком направлении трассы точно нет. Был ещё вопрос в том, дотащу ли я сумку с вещами на себе или лучше пересидеть королевскую ночь в пустом бассейне с вещами? Но ведь там комары будут кусаться, а у меня ещё и, как на зло, кончился “Москитол”, который дала мне с собой мама. Короче говоря, ситуация имела для меня два выхода, плохой и ужасный.

Но всё же в последний день, когда не было тренировок, зато был вкусный, и главное впервые сытный, обед в столовой в корпусе вдруг появились мои родители.

– Ну что, салабон, сбегаешь, да? – насмешливо спросил папа и взял мою сумку.

Я не хотел ничего возражать, ничего объяснять, боясь, что родители вдруг могут передумать меня забирать. Я не верил до конца в своё чудесное спасение, что до Питера добираться придётся не пешком с огромной сумкой, а на машине, в заднее стекло которой я смотрел, стоя на коленях на сиденье, ожидая, вдруг за ней ринутся вдогонку Илья Шухер, Кетчуп, Жёлтый Пояс или Циря. Но я видел только пустую просёлочную дорогу. Наконец, ворота проклятого лагеря скрылись за холмом.

Слово “салабон” на языке моего отца означало “слабак, салага”.

Поехали мы, однако, не в Питер, а на дачу, и когда мы приехали, я первым делом спросил:

– А кетчуп есть?

Кетчуп был. “Адмирал” от фирмы “Балтимор”, с синей этикеткой. Я сделал порядочный глоток вожделенного кетчупа прямо из бутылки под изумлённый возглас мамы и с полбутылки вылил в тарелку с ужином, намазывая на каждый кусок и ещё и промокая его хлебом.

– Ну что, значит сбежал? Испугался, да, салабоха? – продолжил подзуживать меня отец.

– Эти уроды бы меня убили, понимаешь? – ответил я.

– Да что ты придумываешь? Какие уроды? Я же видел их, нормальные там парни! Это ты, сопля зелёная, поставить себя в коллективе не можешь, вот тебя и не любят все. Я таких, как ты, тоже лупил в детстве. Вон, Дима Ситиков – так он ещё на одну смену остаётся, в отличие от тебя, к маааамоцке убежавшего!

Ну а в самом деле – чего бы не остаться в лагере Диме теребить свой пеструн на ту красотку во время тихого часа, обжираясь харчами с большой земли? Да и с гопотой Дима всегда на одной волне – он ни минуты не колебался в момент, когда меня опускали, на чьей стороне ему быть.

– А в армию-то ты как пойдёшь, салабон, а? – не унимался мой папаша – Там в армии с тобой вообще нянчиться не будут! И мамоцка не заберёт! Что делать думаешь, а? А ну руки по швам, когда с тобой взрослые разговаривают и на меня смотри! Что в армии, говорю, делать будешь, салага? Там с такими, как ты, знаешь что делают? Ты там будешь на очелле ночевать будешь с зубной щёткой, понимаешь?

– А зачем зубная щётка? – спросил невпопад я.

– А затем, что ты своей зубной щёткой очко в армии драить будешь!

И в этот момент я понял осознал свою первую далеко идущую цель в жизни и озвучил его отцу: ни за что, никогда не пойти в армию, любой ценой. Представив себе такую же гопоту, ещё более злобную, замкнутую, здоровенную и тупую, я понял, что мне там не выжить и недели.

– Не пойду я в твою армию! Сам в неё иди! – надулся я.

– Что значит не пойдёшь, а? А родину защищать кто будет? Я вот был в армии! А ты что, чем-то лучше? Руки по швам, я сказал! В армии тебя научат родину любить!

– Слушай, отстань уже от него, ему 10 лет – вздохнула мама.

– Да знаю я таких! Что изменится-то потом? Я тебя вот буду отмазывать, понял? – с этими словами папаша сунул мне в нос дулю, слепленную из воняющих сигаретным дымом пальцев – Вот я тебя отмазывать буду! Пойдёшь служить в армию, как миленький! Я тебя, салабона, в кадетский корпус сдам, чтобы тебя там уму-разуму научили! Юль, с какого возраста берут в кадетский корпус, ты не узнавала?

Видимо, угроза сдать меня в детдом трансформировалась в угрозу сдать меня в кадетский корпус. Качественно, впрочем, это ничего не меняло.

– Сергей, да хватит уже! – мама становилась нервной – Прекрати! Уже время спать, я устала!

– А что хватит?! – распалялся отец – вон, Юра пойдёт в Суворовское училище, а этот вон что?!

– Да не Юра он, оставь ты уже его в покое и меня не нервируй!

– Нет, подожди, а в чём я не прав?!

– Сергей, хватит!

– А что вот ты предлагаешь, Юля? Отмазать детоцку пусть дальше по кайфу живёт за мой счёт? Я, – заорал папаша, повернув ко мне выкаченные в бешенстве, до которого он сам же себя довёл на ровном месте, глаза – Я ненавижу халявщиков! И ты на халявку жить тут в моём доме не будешь, понял?!

– ДА СЕРГЕЙ!!! Ярослав, живо иди в свою комнату!

– Тут нет его комнаты! Тут есть моя комната, а его тут – только та кучка, что он оставил вот там за огородом в домике с высокой крышей!!!

Вообще, мой отец был самым лучшим папой на свете – первые две недели, которые следовали за его выходом из запоя: он покупал мне всякие игрушки, разрешал есть сладостей, сухариков и чипсов, сколько я хотел, разрешал играть в компьютер сколько влезет и не наезжал на меня. Запои, а следовательно выходы из них случались у него регулярно, но не часто – обычно один был зимой, а ещё один следовал летом или осенью. Остальное время он либо не очень замечал моё существование, что меня устраивало, но иногда он начинал меня пытаться учить жизни, нудно, скучно, постоянно повторяясь, кашляя, вставляя огромное количество слов-паразитов. Время от времени он срывался на немотивированную агрессию, которая наступала у него так же резко, как у нормальных людей наступает позыв к калоизвержению. Короче, мой отец был типичным нормальным русским мужиком.

Впрочем, благодаря нему я выработал в тот вечер первую в своей жизни далеко идущую цель – и что немаловажно, достиг её – не пойти служить в армейку. Этот момент, в общем, я и считаю началом своей сознательной жизни.

Глава 6. Виктор.

Мои родители развелись, когда мне было 15 лет. Развод был долгий и мучительный, сопровождавшийся ежевечерними скандалами, драками, обливанием друг друга чаем и битьём посуды. Отец не пил, он бухал – и надо сказать, что пока у родителей было как бы всё нормально, он себя сдерживал и вёл себя относительно прилично, насколько это вообще уместно говорить про запойного пьяницу. Но во время развода он в запоях, следовавших один за другим, он терял остатки человеческого обличия. В его комнате смердело бомжом. Он сжигал посуду на плите. Приползая откуда-нибудь в полубессознательном состоянии, имел фингалы под глазами. Выходя из запоев, он со скандалами требовал у продолжавшей работать в их магазинах матери денег – на новые бизнес-проекты. Работать – это было как-то не его. Он и прежде всегда ездил исключительно “по работе”, но никогда – “на работу”.

День его в прежние времена выглядел так. Ближе к полудню, напившись кофе и наевшись варёных яиц до отвала, он, довольно порыгивая и разговаривая по мобиле современной , садился в джип сверкающий чёрный Mitsubishi Montero Sport с мотором v6 – три литра, салоном кожаным и комплектацией – охренительной и уезжал – в загадочное для всех окружающих “по работе”. Время от времени он не забывал мне напоминать, что ненавидит халявщиков и моё в этом доме – только кучка, которую я оставил в туалете (или в домике с высокой крышей за огородом – если дело было на даче). Ещё он угрожал, что меня он не упомянет в завещании, а всё отпишет Руслану – моему брату. Не от того, конечно, что он так сильно любил Руслана – просто брат мой был ещё маленький, и его ненавидеть было не так сподручно, как меня. Ну, а себя мой папаша мыслил, видимо неким графом, маркизом, лендлордом, который жалует и лишает, казнит и милует. Впрочем, однажды один из магазинов родителей пришли и отжали бандиты – и расследованию сего инцидента больше всего противостоял именно отец.

Обычно для других детей развод родителей – это трагедия, но мне хотелось, чтобы это наконец прекратилось, и однажды, наконец, это так и случилось – родители наконец-то поделили свои хаты, бабки, дачи, машины, бизнесы и отец со словами, что воскресным папочкой он быть не желает, причём что для меня (с моей стороны это было, на самом деле, взаимно), что для брата и исчез в закат – со всеми своими истребованными и полученными ложками, вилками, бабками, дачами и прочим дерьмом.

Радость моя, впрочем, не длилась долго. Моя мама слишком привыкла, по-видимому, к лицу мужского пола в доме в качестве объекта ненависти и это почётное место занял следующий по старшинству я.

Маму стало резко раздражать, как я дышу, сморкаюсь, хожу по квартире, каким полотенцем я вытираю руки, кашляю, куда и как кладу свои вещи. Я внезапно во всём стал, как мой папаша, напоминание о чём получал ежедневно и по нескольку раз. Я резко стал всё делать неправильно.

Попутно появился объект обожания – Виктор. Виктор был бывшим офицером – собственно, и именно глядя на него и его бесчисленных сослуживцев я понял, что “бывших” их не бывает. Я позже знал многих людей, в жизни которых, в отличие от меня, армия в виде срочной службы таки произошла, но которые стремились это забыть, как страшный сон, как любую несвободу стремится отрефлексировать и забыть любой здоровый психически человек. Но есть такие люди, у которых голова сформирована под фуражку и для которых армия – единственное событие в жизни, достойное внимания, воспоминаний и ностальгии. Ещё для них армия – это как для средневекового грешника – крестовый поход. То есть человек может кидать людей в бизнесе, по мелочи воровать, ходить от жены налево, пить напропалую, при этом на любое замечание такие обычно отвечают – “А я вообще-то в армии служил!” – и этот волшебный пароль буквально обнуляет весь счётчик свинств данного человека. Самое удивительное, что в российской действительности это прекрасно работает – свинья и мразь, зато отслужившая в армии – уже не совсем свинья и мразь: ну он же в армии служил! – это звучит так, как будто на основании этого факта у него появляется карт-бланш на запои, измены жене, избиение своих детей и неограниченное право терроризировать всех вокруг.

Виктор излучал самый мужичайший сорт мужичайшества просто фактом своего существования – круче, чем негр на лошади из рекламы Old Spice. Виктор делал абсолютно всё правильно – он правильно говорил, мама его цитировала даже в его отсутствие, правильно ел, правильно храпел, правильно сморкался, правильно ходил, правильно клал свои вещи. Что бы ни сказал, что бы ни сделал Виктор – всё приводило маму в неописуемый восторг. А ещё он правильно пил. И это было для меня, пожалуй, самым удивительным. Глядя на отношения моей мамы с отцом, мне казалось, что самое первое, оно же главное, что должен делать мужчина в отношениях с моей мамой – это быть трезвым. Но на Виктора это требование по какой-то причине не распространялось.

Каждая пятница в нашем доме превратилась в маленький новый год, а следующая за ней суббота – в первое января. Мама начинала ещё в четверг вечером готовиться к нему, накупая всевозможных вкусностей и наготавливая всякие мяса и прочие разносолы. Мне трогать ничего не разрешалось – это же всё на новый год. Затем в пятницу, приезжая пораньше с работы, мама доделывала последние приготовления и сервированный стол представлял собой настоящее произведение искусства, которое трогать было нельзя – пока не приедут Мужики. Под Мужиками разумелся, естественно, Виктор с каким-нибудь неизменно ему сопутствующим Сослуживцем. Армия у России довольно многочисленная, если я не ошибаюсь, третье место в мире по численности личного состава, и поэтому сослуживцев у Виктора было много. Все они были по виду и по разговору смесью штрибанов с бандитами. И в те времена приблизительно так оно и было: уволившиеся из нищей армии офицеры имели в рукаве в основном единственный козырь – это прочные социальные связи в своём наглухо закрытом для чужих социуме и подтаскивали “своих” к мутноватым, зато выгодным делам. Они привозили с собой коньяк и начинался праздник. В начале его я мог поесть вкусной еды и был этим доволен. Следовали армейские истории вперемежку с какими-то приблатнёнными бизнес-мутками:

– Вот, помню, как-то в Сольцах мы там на двух “КамАЗах”, помню, поехали, а там в тормозах – воздух!

– А помнишь, там замполит меня такой вызывает, короче, где тушёнка, спрашивает, а я ему, значит…

– На, вот попробуй эту вещь – распоряжался по-хозяйски Виктор, указывая на то или иное блюдо из кулинарных шедевров, приготовленных мамой.

– А знаешь, почему “Уралы” лучше “Камазов”? Там потому что в Афгане, короче, когда наши воевали…

– Давай за наших выпьем!

– Ну мы там с ним в среду встретились и я ему такой – ключи на стол, а он в отказ. Ну, там мои ребята ему быстро объяснили, что к чему.

– Ну он огорчил уважаемых людей, само собой.

– Ага, вести себя потому что надо правильно, когда с серьёзными людьми общаешься, а он реально берега попутал…

И так далее. Поев, я стремился убраться в свою комнату, взять в руки свою раздоблбанную, раздобытую некогда у Келуса на антресолях гитару, и начинал что-нибудь играть. Обычно из “Гражданской обороны”.

О, слепите мне маску от доносчивых глаз!

Чтобы спрятать святое лицо моё,

Чтобы детство моё не смешалось в навоз,

Чтобы свиньи не жрали мою беззащитность…

Но, к несчастью, на кухне был ещё и музыкальный центр и в определённый момент праздника, примерно к концу первой бутылки коньяка с кухни начинала орать песня “А белый лебедь на пруду” в исполнении группы с характерным для обстановки названием “Лесоповал”. Когда открывалась вторая бутылка коньяка, открывалась и дверь в мою комнату и Мужики требовали меня за стол – с целью Поговорить По-Мужски. Я со вздохом откладывал гитару и шёл на кухню. Музыкальный центр надсаживался:

А белый лебедь на пруду

Качает павшую звезду,

На том пруду,

Куда тебя я приведу.

– Сядь-ка, Ярославка – мне покровительственно указывали на стул пальцем, вымазанным в свином жире.

Я повиновался.

– Ярославка, ты вообще что по жизни-то думаешь? – вопрошал Виктор, с трудом фокусируя на мне взгляд.

Давать на абсурдный тезис не менее абсурдный антитезис я тогда ещё не научился. Сейчас я бы в подобной шизофренической обстановке дал ответ навроде такого: “да там чисто, со своими за наших, конкретно, чтобы не западло” – и, уверен, таких собеседников это бы более чем удовлетворило. Возможно, за этим бы даже последовал тост “за своих! за наших!”. Но тогда я ещё наивно пытался говорить на русском с людьми, говорящими на бредовом.

– В смысле – что? – переспрашивал я, пытаясь уточнить этот абсурдный по своей сути и постановке вопрос.

– Ты, Ярославка, отвечай чётко, конкретно и по существу, когда тебе, это… – Виктор описывал рюмкой с коньяком в жирной руке сложную траекторию в воздухе – вопрос конкретный задают.

– Не знаю – всё, что находился ответить я.

– Ты не “не знаю”, а конкретно давай! Ты что вообще по жизни думаешь? Ты как вообще дальше жить собираешься? Что делать собираешься?

А белый лебедь на пруду

Качает павшую звезду,

На том пруду,

Куда тебя я приведу.

А чем я собирался “по жизни” заниматься, когда мне было 15 лет? Я собирался Егором Летовым быть, но немножко чтобы как Курт Кобейн, а больше ничего не собирался.

– Я музыку люблю. Ей и хочу заниматься – пожимал плечами я.

– Ой, Ярославка… – морщился Виктор.

– Не, а что? Музыка это хорошо! – обрывал его Сослуживец – Сыграй нам что-нибудь!

Я приносил свою раздолбанную акустику.

– Слушай, это, Ярославка ты, да? Можно “Славик”, да? Слушай, Славик, а вот эта твоя причёска – она что обозначает? – другой палец, измазанный в жире с томатным соусом под ногтём указывал на мою голову.

– Мозгов у него нет, вот что она обозначает! – вставлял Виктор, проглотив основательный кусок запечённой в духовке свинины, для вспоможения в этом непростом деле обращаясь к коньяку.

– Да ты, Вить, блин, это, дай человеку ответить! Славик, что твоя причёска обозначает? А то в наше время, знаешь, такого не было…

Одна из так и оставшихся мне глубоко непонятными черт русской ментальности состоит в том, что почему-то всё должно что-то означать. Банан не может быть просто бананом – это фаллический символ. Даже удивительно, что психоанализ зародился не в России, а в Австрии, в которой у меня, кстати, ни разу не спросили, что обознает та или иная татуировка, причёска или предмет одежды – даже если это балахон с надписями на русском. И ладно бы это только у сапогов так было – с ними всё ясно, у них каждая лычка на погонах что-то да значит и просто так её и не в ту сторону не пришьёшь на не тот предмет одежды. Но так в России буквально у всех, даже у, казалось бы, главных антагонистов всевозможных служак – уголовников значения татуировок глубоко символично. И имея в те времена, например, татуировку, которая просто нравится нельзя было просто пройти по улице, чтобы не подошли и не потребовали пояснить за портачок – пацаны интересуются. И именно поэтому я заявляю, что россияне – глубокие азиаты по своей ментальности, это у азиатов всё вечно что-нибудь означает. Например, если глядя на значок южнокорейской компании Hyundai вы видите букву Н в овале – то вы ничего не понимаете. На самом деле это два человека, символизирующих компанию и клиента, слившихся в рукопожатии и объединённые радостью от качества продукции, символизируемую овалом. Да и значок Toyota тоже не просто два симпатичных овала, а “два внутренних овала олицетворяют «сердце клиента и сердце компании». Пересечение двух овалов символизирует доверие между клиентом и компанией, а также взаимную пользу, которую они друг другу приносят. Кроме того, два овала, пересекаясь, образуют [оказывается], букву «Т» – первую букву названия Toyota”. В общем, и моя причёска должна была, видимо, обозначать глубокую радость от ежепятничного лицезрения в компании моей матери, выражающей всем своим видом неземной восторг от их вида, двух подвыпивших солдафонов и прослушивания “Белого лебедя на пруду” на полную катушку и готовность отвечать на их абсурдные вопросы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.