Психология саморазвития

Все творчество Эпохи Возрождения прославляет человеческое тело – аскетичная красота Средневековья (женщины были бледны, болезненно худы, они выбривали лоб, чтобы он был выше: такой образ приближал человека к безгрешности, богу) сменяется буйством телесности, обнаженностью. Человечество утверждается в идеях Н.Коперника и Г.Галилео о том, что Земля не является центром мира.

Атмосфера внимания к человеческому представляет собой условие для управления своим телом, своим духом. Человеку подвластно строить жизнь, управлять ею. В произведениях искусства эпохи Возрождения символом судьбы становится ветер, наполняющий паруса корабля, в то время как человек стоит у штурвала и определяет направление движения в той мере, в какой возможно определить его при заданных условиях. Такие идеи могли родиться только в эпоху, свободную от догмы. Идеи, принципиально изменяющие жизнь всего человечества, порождались гениями, способными абстрагироваться от принятой картины мира и увидеть реальность по-другому. В эпоху Ренессанса это, безусловно, Леонардо да Винчи. Если в древнегреческом мифе об Икаре человек, пожелавший взлететь, упал на землю, поскольку «рожденный ползать летать не может», то Леонардо изобретал летательные аппараты и делал другие разнообразные открытия – это была убежденность в том, что окружающий мир подвластен человеческому разуму.

Пауль Тиллих [85] указывает, что неостоики эпохи Возрождения превратили мужество пассивного приятия судьбы, свойственное древним стоикам, в активное противоборство судьбе (вероятно, оно было основано на вере в свои силы, на стремлении идти вперед несмотря на удары судьбы).

Эпоха Возрождения создала условия для саморазвития личности, вместе с тем, только некоторые представители общества имели образование, развитое мышление, сознание и самосознание, могли выстраивать перспективу своей жизни, а следовательно, осознанно изменять и себя. Остальные люди были все еще под властью религиозной догмы, сословной принадлежности, социальных предрассудков. Безграмотность и бедность большей части населения не позволяла ей приобщиться к идеям Ренессанса и реализовать его потенциалы для саморазвития.

Еще более сложной ситуация была в России. Если Европой все-таки завладели прогрессивные идеи, то допетровская Россия была в основном темной, патриархальной, крайне медленно развивающейся страной. Новаторские идеи Петра I сложно было транслировать русскому населению. Самая образованная его часть не хотела менять уклад жизни, который позволял легко управлять населением. Стремление Петра I к новым идеям, знаниям, безусловно, является замечательным примером саморазвития: царь лично осваивал все интересующие его деятельности, формировал многочисленные навыки, необходимые для развития строительства, торговли, кораблестроения, военного дела. Идеи осознанного самоизменения, построения собственной личности нашли отклик лишь у некоторых последователей Петра I; остальное окружение Петра было вынуждено осуществлять саморазвитие по воле царя. Тем не менее, как сейчас принято говорить, инновации сложно «приживались» в России. Вспомним, как Петр I велел бороды брить, пить кофе и выращивать картошку, курить табак – внешние атрибуты иной жизни отторгались достаточно ригидным российским обществом. В условиях, когда знакомый способ действования признается самым эффективным, а новизна связана с тревожностью и поэтому дезактивирует деятельность, все новое признается чужеродным, а следовательно, враждебным (обратимся к примеру Левши, который пытался донести до «своих», что в Англии ружья кирпичом не чистят – донести более эффективные способы действия, чтобы улучшить жизнь своего народа). Безусловно, данные обстоятельства ведут к табуированию идеи развития и саморазвития, делают их невозможными на уровне обыденного сознания. Тем не менее, энергия саморазвития Петра I и его единомышленников позволяет Российскому государству перейти на новый качественный уровень развития.

За пределами Эпохи Возрождения научные парадигмы менялись параллельно развитию орудий труда, производства, совершению географических открытий, изменению общественной формации – границы осмысления мира все время расширялись, познание углублялось. В философии (а в ее рамках и в психологии) механистическая картина мира сменилась центрированностью на таких сферах, как ассоциации, затем сознание.

П.Тиллих так характеризует идею прогресса в период Нового времени: «У Аристотеля прогресс – движение от потенциальности к актуальности вертикально, т.е. идет от низших к высшим формам бытия. А прогрессивизм Нового времени рассматривает это движение как горизонтальное, протекающее во времени и направленное в будущее. Такова главная форма самоутверждения, свойственная западной цивилизации Нового времени. Это самоутверждение было формой мужества, ведь ему пришлось принять в себя ту тревогу, которая нарастала по мере углубления знания о Вселенной и о нашем мире внутри нее. Коперник и Галилей вытолкнули Землю из центра мира. Земля стала маленькой, и, несмотря на то, что Джордано Бруно в состоянии «героического эффекта» ринулся в бесконечность Вселенной, ощущение потерянности в океане космических тел с их незыблемыми законами движения прокралось в сердца многих людей. Мужество Нового времени было не просто оптимизмом. Оно было призвано принять в себя глубокую тревогу небытия внутри Вселенной, лишенной границ и понятного человеку смысла. Можно было мужественно принять эту тревогу, но устранить ее было невозможно; она возникала всякий раз, когда мужество ослабевало» [85].

Появление первых подходов к научному исследованию психологической реальности привело к выделению психологии как самостоятельной науки. Одним из важнейших вопросов, вставших для психологической науки и практики, стал вопрос о факторах, детерминирующих поведение и деятельность человека.

Значимым аспектом в разработке этой проблемы стал уже не вопрос о божественной или небожественной сути человека, а о соотношении наследственности и среды. Появляется целый спектр биогенетических и социогенетических концепций развития.

Целый ряд особенностей человека традиционно объяснялся его происхождением, действием фактора наследственности. Например, изначально все теории преступного поведения опирались на идею о том, что склонность совершать преступления детерминируется биологическими факторами. Активно разрабатывались этнические теории, например, идеи этнического темперамента, характера.

Биогенетическими были и первые теории подросткового возраста.

Ш.Бюлер, впервые описывая проблему жизненного пути, трактует ее как экстериоризацию заложенного в человеке.

На современном этапе развития психологической науки констатируется, что теории, опирающиеся только на биологическую детерминацию, обладают низким объяснительным потенциалом. Так, идея о гормональной природе кризиса подросткового возраста не выдерживает критики, поскольку целый ряд симптомов кризиса появляется до появления первых гормональных сдвигов.

Развивались также концепции предопределенности свойств человека социальным окружением (например, Джон Локк описывал идею tabula rasa (чистой доски), предполагая, что человек рождается как чистая доска, на которой жизнь пишет свои письмена, таким образом, можно воспитать человека любым образом, в соответствии с целями, которые ставит перед собой воспитатель, общество; гораздо позже Гумилев утверждал, что может любого человека научить писать стихи: технику стихосложения можно передать любому человеку). Воздействие общества не всегда признавалось положительным. Так, Ж-Ж.Руссо был убежден в том, что общество «портит» чистую от природы натуру человека, что человек прекрасен и гармоничен от природы и может оставаться таковым только в естественных, не подверженных влиянию цивилизации условий.

В рамках социогенетических теорий личностная активность объясняется как детерминированная социальной средой. В классическом бихевиоризме не остается места идее о внутренней активности личности – она полностью программируется социумом.

На этапе осознания значимости и наследственных, и средовых факторов, была разработана теория конвергенции двух факторов (В.Штерн), вместе с тем, в ее рамках факторы наследственности и среды, как правило, объединялись механически, не описывался их синтез.

Особенностью описанных выше подходов было игнорирование внутренней активности личности, феномена самодетерминации. В разработке нуждались понятия свободы, выбора, системности развития и функционирования личности.

Д.А.Леонтьев отмечает, что в науках о человеке дилемма свободы-детерминизма применительно к человеческим действиям на протяжении многих столетий являлась одной из центральных, хотя содержание обоих этих понятий существенно менялось. Одной из первых идей детерминизма было представление о судьбе, роке, божественном предначертании. Д.А.Леонтьев указывает, что, с одной стороны, понятие божественного предначертания не оставляло места индивидуальной свободе, с другой – тезис о подобии человека богу, о божественной природе человека предполагал возможность человека влиять на свою судьбу. Эразм Роттердамский в трактате «О свободе воли» [по 45] утверждал, что человек свободен в выборе пути греха либо пути спасения. Бог может даровать человеку спасение, но за человеком остается выбор, желает ли он быть спасенным, препоручить себя Богу.

Открытия в области медицины в период Нового времени поставили перед научным сообществом проблему детерминации человека его телесностью, психофизиологической организацией, механизмами и автоматизмами поведения (механодетерминизм). Д.А.Леонтьев отмечает, что проблема свободы получила новый импульс в контексте проблемы разума, возможности осознания того, что влияет на человеческое поведение.

В ХХ веке произошло осознание новой разновидности детерминизма – детерминации сознания и поведения объективными условиями существования, социальным и культурным окружением, «общественным бытием» (К. Маркс) и «общественным бессознательным» (Э. Фромм). Д.А.Леонтьев указывает, что чрезвычайно важный ракурс проблемы свободы раскрыл Ф. Ницше [по 45], принадлежавший хронологически к XIX в., но идейно – к XX, он первым поставил проблему самотрансценденции человека. Далее в экзистенциальной философской традиции (Ж.-П. Сартр, А.Камю) свобода рассматривалась как тяжкое, порой непереносимое бремя, порождающее пустоту, экзистенциальную тревогу и стремление к бегству (Э.Фромм).

В психологической науке развиваются теории, описывающие жесткую детерминированность поведения личности (Д.А.Леонтьев указывает, что крайними вариантами «жесткого детерминизма» считаются психоанализ 3.Фрейда, рассматривающий человека как целиком обусловленного его прошлым, и необихевиоризм Б. Скиннера (В. Skinner), утверждающий возможность и необходимость тотального контроля и управления всем человеческим поведением через специально организованную систему стимулов). Разрабатываются и теории «мягкого детерминизма», в рамках которых учитывается, что при наличии внешней детерминации поведения и деятельности личности существует некая зона свободы, где личность может делать выбор.

Во второй половине ХХ века значимость проблемы самодетерминации, саморазвития растет. «Синоним свободы – это жизнь… Живое ведь отличается от мертвого тем, что живое всегда может быть иным» [45, с. 10].

В исследованиях описывается оппозиция стремления личности быть самобытной, идти своим путем и стремление сохранять связи с окружающими, быть признаваемой (например, идея Эриха Фромма о дихотомии потребности в привязанности (бегство от свободы) и потребности идти своим путем (отрыв от корней)).

На современном этапе развития общества у личности есть все условия для непрерывного саморазвития, при этом становление этого процесса обусловливается влиянием целого ряда факторов, которые будут подробно рассмотрены далее (глава 2).

Итак, мы рассмотрели наличие возможностей, условий для личностного саморазвития на разных этапах развития общества. Проанализируем отношение к идее саморазвития в разные эпохи истории человечества.

Генетически самым первым отношением к идее саморазвития была его табуированность: попытка что-либо изменить в себе ассоциировалась с неопределенностью, неизвестностью, риском обратить на себя гнев высших сил.

Далее появилась идея предзаданности жизни человека, идея свитка – в человеке все заложено, он развивается естественным путем, на это невозможно повлиять. У человека, который верил в Создателя, не могла возникнуть идея изменять то, что создано всевышним. Так, самоубийство до сих пор во многих обществах и религиях считается величайшим грехом – вмешательством в божественные планы, распоряжение жизнью – божьим даром.

Также во многих религиях существует запрет на изменение человеческого тела (например, нельзя делать хирургические операции, вставлять зубы, осуществлять экстракорпоральное оплодотворение и др.), изображение животных и растений – это все сфера творца, человек не имеет права в нее вмешиваться своими деяниями. В связи с этим невозможна и идея о том, что человек может быть творцом своего жизненного пути.

Возникает идея о человеке как о добыче в когтях судьбы, идея рока, фатальной предопределенности жизни; люди верят в невозможность изменения жизни, своего социального положения, состояния здоровья и др.

В современном мире идеи фатальной предопределенности жизни существуют и проявляются в ритуализации поведения, вере в приметы, гороскопы и т.п. Безусловно, руководствование личности такими идеями связано с особенностями ее кругозора, локуса контроля, рефлексивными возможностями и другими личностными особенностями.

Человек-фаталист не способен осуществлять целенаправленное саморазвитие, поскольку не способен планировать жизнь и продвигаться к намеченной цели: он не верит в саму возможность что-либо изменить в себе и в мире. Вспомним слова Владимира Ленского накануне дуэли с Евгением Онегиным:

Что день грядущий мне готовит?

Его мой взор напрасно ловит.

В глубокой мгле таится он.

Нет нужды; прав судьбы закон.

Логика размышлений в данном случае такова: жизнью не только нельзя управлять, но и нельзя даже предположить, что произойдет в будущем: «человек предполагает, а бог располагает». Ф.И.Тютчев выразил это следующими поэтическими строками:

Увы, что нашего незнанья

И беспомощней и грустней?

Кто смеет молвить: до свиданья-

Чрез бездну двух или трех дней?

Вероятно, поэт в эти строки вложил идею о том, что человек не может (не смеет) планировать жизнь, течение событий ему неподвластно. За два или три дня может произойти множество событий – эта бездна отделяет человека от спокойного и понятного «сейчас».

Идея заданности жизни снимает для человека саму обязанность планировать жизнь, брать за нее ответственность. Древние китайцы, проклиная, восклицали: «Дай бог тебе жить в эпоху перемен!» Это было самое страшное проклятие, поскольку сама идея изменения пугала. Неизменность жизни воспринималась как стабильность, предсказуемость (все приходит на круги своя), изменения же воспринимались человеком как опасность, отсутствие гарантий спокойной жизни в будущем. В условиях непознанного, необъяснимого мира древний человек обращался к религии: в этом случае человека «ведет» кто-то мудрый, всемогущий; для личности максимально комфортна управляемость, относительная бессознательность жизни.

Предполагается, что душа как частица бога позволяет человеку справиться с негативными проявлениями (животными страстями) и вести человеческое существование без греха. Обратимся к примеру Платона, который представлял человека как колесницу, в которую запряжен черный конь (страсти, влекущие человека в бездну) и белый конь (душа, оберегающая человека от падения).

Открытие знания воспринималось древними как результат того, что человек допускается к высшему знанию. Платон в данном случае говорил, что человек не познает, а его душа припоминает то, что знала до рождения и забыла в момент вселения в человеческое тело.

У В.В.Налимова находим интересную параллель: «Смыслы, изначально заложенные в Мироздании, раскрываются (или – иначе – распаковываются) множеством различных путей: через науку, философию, искусство, теологию и мистический опыт и, наконец, просто через жизненный путь человека, особенно если он был насыщен трагическими событиями» [46, с. 5]. Ученый, вероятно, имеет в виду открытие смысла человеком в контекстах различных деятельностей, предполагая субъектную активность, направленную на познание, осмысление.

Таким образом, в обществах людей, воспринимающих жизнь как фатально предопределенную, идея саморазвития была невозможна, неосуществима. Это связано еще и с тем, что социальный индивид не воспринимался как индивидуальность: человек представлял собой только часть всеобщего человеческого организма. Такие идеи находим и у Конфуция (Китай, 5-4 в.в. до н.э.), и в Спарте, где человек – это часть военной машины, призванной защитить государство, и в Индии с ее кастовой структурой общества, и в странах Востока.

Условно касты можно выделить и сейчас в любом обществе, но другого рода: в тех или иных обществах жестко стоят вопросы расовой дискриминации, гендерного неравноправия, эйджизма и др.

В случае осознания невозможности справиться с предопределенностью жизни личность может задействовать защитные механизмы, например, принять тот факт, что у человека нет выбора. Так, в опере «Евгений Онегин» мать Татьяны Лариной поет: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Тем самым она выражает мысль о том, что не стоит следовать чувству, необходимо смириться с судьбой (браки заключаются на небесах; стерпится – слюбится). Важно отметить, что и свои чувства Татьяна объясняет выбором высших сил, в письме Онегину она пишет:

То в вышнем суждено совете,

То воля бога: я твоя!

Таким образом, и Татьяна, и ее мать связывают выбор супруга с решением, принятым со стороны: мать – со стороны социума, Татьяна – со стороны бога. Эта же линия прослеживается со стороны няни, которая говорит Татьяне: «И вот ввели в семью чужую». Слово «ввели» в данном случае символизирует невозможность выбора личностью. Таким образом, в обществах, где жизнь осмысливается как определяемая извне (волей бога, социальными нормами и традициями), идея саморазвития невозможна. В случае возникновения внутреннего противоречия личность включает защитные механизмы (смирение, вера в бога и/или судьбу), делает выбор между чувством и долгом в пользу долга (Татьяна говорит Онегину: «Я Вас люблю, к чему лукавить, но я другому отдана и буду век ему верна»).

В подобных общественных условиях личность, сталкиваясь с противоречием чувств и долга, эмоционального и рационального, неспособна осмыслить диалектику противоречия и перейти на новый уровень развития путем синтеза тезы и антитезы (например, священник в Романе В.Гюго «Собор Парижской Богоматери» не способен разрешить конфликт между долгом священника и любовью к цыганке Эсмеральде, сделать это в социально приемлемой плоскости, поскольку само общество не допускает наличия такого противоречия). Безусловно, если личность воспринимается лишь частицей общества как организма, стремления одной личности не могут влиять на уклад жизни общества.

Таким образом, в обществах с жесткой детерминированностью поведения личность, желая изменить свою жизнь, сталкивается с самим обществом, не дающим человеку средств для саморазвития.

Огюст Конт, родоначальник социологии, впервые высказал идею о том, что общество – это не сумма индивидов, а система. В системе уже каждый элемент значим, следовательно, мировоззрение человека, его стремления начинают приобретать значимость для общества.

Обратимся к формированию идеи саморазвития в русском обществе. Вероятно, данный вопрос имеет смысл рассматривать в контексте глобальной проблемы Запад-Восток. Н.Гумилев предложил типологию цивилизаций, в которой народы подразделяются в зависимости от менталитета, в зависимости от представлений о времени, влияния человека на ход жизни (арабская поговорка гласит: «Люди больше похожи на свое время, чем на своих отцов»).

Народы вне исторического времени. Традиционные цивилизации. В них нет идеи развития, на саму эту идею наложено табу – нельзя ничего менять, усовершенствовать, все нужно делать согласно завету предков. Если живущие нарушат заветы предков, то те разгневаются и живущие исчезнут. В таком обществе идея саморазвития возникнуть не может в принципе. В этом обществе течение времени неощутимо – человек не может планировать, что-то замедлять или ускорять. Категория времени неважна, нужно лишь понимать времена суток и года, связанные с хозяйственными нуждами. Поэтому в таких цивилизациях люди не знают своего дня рождения, возраста. Существует современная народность, где имеется только один – всеобщий – день рождения, его отмечают совместно; возраст не замечается, а чтобы определить, пора ли ребенку в школу, он должен правой рукой через голову дотянуться до левого уха: если у него это получилось, значит он достаточно взрослый, чтобы приступить к школьному обучению. Дополним, что в обществах такого типа идея саморазвития невозможна.

Восточные цивилизации. Идея цикличного развития, время течет медленно, по кругу, все взаимосвязано (прошлое и будущее, жизнь и смерть), человеку в такой культуре некуда спешить, все идет своим чередом. Важны духовные императивы, семья, уважение к старшим. Значима религия, человек не может изображать растения и животных – это дело Создателя, человек не допускается к актам творения. Идея саморазвития не запрещена, но она не вписывается в менталитет представителей таких обществ.

Западная цивилизация. Идея непрерывного развития. Время течет очень быстро, его вектор направлен в будущее, как стрела. Человек много планирует, многого хочет достичь («американская мечта»). В своем движении человек направлен не столько на общество, сколько на реализацию собственных целей, значима идея индивидуализма. В религиях есть специфический компонент: человек – это подобие бога, следовательно, ему многое доступно. Идея саморазвития в таких обществах культивируется, вместе с тем, преобладает жизненная стратегия «иметь» по отношению к жизненной стратегии «быть».

В рамках дискуссии западников и славянофилов осуществлялись многочисленные попытки понять, к какому типу цивилизаций можно отнести Россию? Для нас это важно в том смысле, что от этого зависит и исторически складывающееся отношение к идее развития и саморазвития человека. Руси изначально были свойственны патриархальность, соборность. Патриархальность выражалась в следовании традициям, соборность – в коллективизме (идея прослеживается в русском фольклоре: в сказках и былинах), а также в следующей идее: сила власти царю, сила мнения – народу. При этом в таких условиях индивидуальное развитие характеризуется низкой степенью значимости, поэтому идея саморазвития не возникает. Человек, мыслящий по-иному, становится чуждым (обратимся к примеру категории лишнего человека в русской художественной литературе 19 века, к идее «горе от ума»).

Разрабатывается теория евразийства, основной идеей которой является то, что Россия – это не смешанный тип, где объединились западная и восточная цивилизация, она идет по собственному, уникальному пути развития.

Обратимся к поэтическим строкам Ф.Тютчева:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить,

У ней особенная стать –

В Россию можно только верить.

Возникает идея о том, что Петр I сбил Россию с ее самобытного пути, изменил естественный ход развития российского государства.

Возвращаясь к идее саморазвития, нужно отметить, что русские люди достаточно часто характеризовались и характеризуются подверженностью подражанию, копированию чужих идей (от моды на одежду до моды на идеи).

В качестве примера вспомним описанную Львом Николаевичем Толстым в его «Войне и мире» Россию, когда цвет русского дворянства не говорил по-русски, когда копировалось все французское – язык, имена, образ жизни. Тем не менее, русское жило и в дворянстве: вспомним, как Наташа Ростова танцует по-русски под русскую народную музыку, восхищая крестьянок – ее душа все-таки русская.

В русском человеке, несмотря на опыт смешения русских и иностранных идей, есть направленность на самобытность, вероятно, поэтому представители русской нации «не боятся» раствориться в других народностях, в связи с этим у русских людей развит интернационализм.

Природа русского человека вбирает в себя компоненты нового, оставаясь при этом уникальной. Так, в IХ веке на Русь пришло христианство, но оно не распространилось в чистом виде, а приобрело характер двоеверия, когда воедино слились миры христианской веры и славянского язычества. Православные христиане отмечают праздник светлой Пасхи, тем не менее, ему предшествует русская Масленица, где блины символизируют победу жизни над смертью (символ солнца), а сжигание чучела есть не что иное, как языческий обряд. Тем не менее, две традиции вполне органично сосуществуют в русской культуре.