Безумен не мечт'атель, а…

– Ну нет… У меня нет столько денег.

– Право, господин. Всё совершенно бесплатно. Саффар видел Дирнахеила, как Вы его назвали, и очень, признаться, поражен. Саффар был бы рад помочь духу и, выходится, Вам заодно. Идем?

Лонар последовал за проводником с недовольством: всем известно, что неприкаянные раскололи Олимп, и охотник предпочел бы никогда не видеть Орден, но выбора не было… «Бежать…»

Улица встретила их поднявшейся пылью. Люди так и сновали, огибая незаметную фигуру гигантского оленя и ненавистную фигуру Саффара.

– Эта… Почему они не замечают Дирнахеила? – спросил Лонар

– Они просто не верятся. Вот и всё. Не верят во что-то большее, за ступенной гранью их власти. Удивительно, что Вы его видитесь…

Мужчины остановились в кольце вокруг Дира, и пустынник почтительно склонился; нефритовое кольцо на его шее коснулось земли.

Выпрямившись – он доставал тюрбаном до основания шеи оленя, – Саффар повел их на рынок и попутно объяснил основы странствия по тропу.

…

Площадь располагалась рядом воротами. В центре, прямо из белого камня под ногами, рос маленький дуб, в тени Кран Мора. Листья дуба дрожали от дыхания толпы, и на них сверкали морские капельки, не таившие из-за холода людей и необычно холодного мая.

Вокруг одинокого дуба тянулись лавки. Их было немного, несколько сотен. Другие торговые площади были гораздо больше, но они занимали элитные места под великим дубом, а эта была для людей победнее.

Продавцы пытались выделиться кто как мог. Одни украшали прилавки заграничными узорами на лентах. Другие, совсем бедные, ярче всех кричали.

А был такой, кто позволял гладить прозрачную птицу на плече. У него Саффар купил связку чеснока и дурнопахнуших трав. Его кошель был набит туго; и то ли от этого, то ли из-за нефритового кольца неприкаянного, но торговец отказал в скидке и даже наоборот задрал цены.

У другого продавца во мраке переулка проводник взял серебристую бутыль, обернутую шелком. Живым шелком. По белой ткани ползли черные узоры и не давали рассмотреть внутренности бутыли.

Закончив с покупками, они направились к стойлам у ворот.

Саффар зашел и развязал верблюда. Зверь мирно что-то жевал, но, заметив за безопасной крышей великого оленя, не захотел выходить.

– Тише, Хупех. Ты разве не припомнишь легенды о Дирнахеиле? – верблюд закрыл глаза и задумчиво дожевал свой обед, а после как бы кивнул. – Умный мальчик.

Пустынник похлопал по спине питомца, вывел из стойла и пристегнул седельные сумки.

Саффар обратился с напоминанием к Диру, на которого уставился верблюд, и к Лонару, который уставился на верблюда:

– Самое главное – вера, хорошо? И не сходитесь с тропа.

Они кивнули, и отряд вышел за ворота, пробиваясь сквозь толпу.

Саффар приставил нефритовое кольцо к глазу, что-то пробубнил и растворился на тропе вместе со своими спутниками. Никто даже и не заметил.

Часть II

Глава 4

Е

Солнце уже не светило в спину ‘Идиому. Парк опустел, и под обнаженными березами проходили только потерянные в городской суете, которая срывалась за полупрозрачным забором.

Где-то здесь была и Мин. Беспокойство нарастало: парень прошел почти всю аллею, но так и не увидел розовую куртку с капибарой. Новая волна спазма скрутила живот. Он опоздал?

Из серых брюк ‘Идиом достал телефон в надежде увидеть уведомление, что больше не надо никуда идти. Никогда6. Но экран был мертв. Спазм опалил и грудь.

Парень с досадой опустил телефон и заметил чуть дальше мерцание розы на грациозности лавки. Он выдохнул. И ускорился.

Не розовую, а рассветную куртку подсвечивала последняя модель премиум смартфона; твердые пальцы оплетали посеребренную крышку, и ‘Идиом заметил татуировку бабочки на кисти с ангельскими крыльями.

Серо-красная листва застонала под кроссовками. Девушка подняла глаза. Лаймовые аккорды растекались по ее просторной радужке, почти настолько же вольной, как и у аниме аватара. Одну сторону лица прикрывала струна волос. Мин натянула ее за маленькое ухо, и ночные переливы сыграли на пряди, раскрывая тонкие губы, потрескавшиеся на холоде. Верхняя, как вершина рояля, приоткрывала белые молоточки зубов.

‘Идиом снял наушники.

– Идиом? – спросила она с диссонансом в голосе.

– Д-да, Мин? – спросил он с волнами в голосе.

– Да, ты немножко опоздал.

– П-прости… Потерялся в душе.

– Хорошо, что нашел тропу, – улыбнулась она и вознеслась.

Аромат незрелой вишни струною смял ‘Идиома. Тело содрогнулось.

– Летс гоу! Там уже начали, наверное.

Они покинули аллею вместе и направились вдоль широкой улицы. Автомобили ревели, проносясь мимо, заглушали смех одиноких парочек на улице, но ‘Идиом слышал только удары сердца и пустоту тишины. Неловкую паузу.

Чувство неуместности рядом с ней бременело сильнее духоты, от которой люди прятались за куртками. Он не знал, что сказать…

– Почему она из экрана вышла другой? Я думал, что она красивее, – спросила немысль.

«Красота – бабочка, – и есть она, поэтому другая.»

– Можно приземленнее?

«В нашем мире можно измерять лицами.»

– Что?

«Правду.»

Немысль пропала, усугубляя тишину.

‘Идиом случайно сблизился с Мин плечами, но девушка повела ими, поправляя куртку, коснулась крыльев на руке и отдалилась.

‘Идиом покрутил сиреневую прядь и почувствовал во рту сухость. Достал конфету. Бросил в рот. Словил взгляд спутницы.

– Эм… Хочешь конфету?

Она кивнула. Он поделился.

Но его лицо приняло испуганный вид, когда ее лицо искривилось.

Она посмотрела на него со складками над бровями. Он посмотрел на нее с морщинками на носу.

И оба искренне рассмеялись.

– О май гаш, у тебя такой искренний испуг, – сказала Мин в перерывах между смехом.

Но после резко подняла брови еще выше и закашлялась.

«Я всё испортил!» – подумал Хатен’’’-Рид.

Он в панике закусил губу, поднимал руку несколько раз, но все же решился ударить между ее крупных лопаток. Девушка помотала головой и остановила ладонь парня. Откашлялась. Вздохнула и провела рукой по лицу.

– Не люблю кислое, – сказала Мин, но замялась, словно слова опередили мысленные смыслы.

– Ты всё испортил, – сказала немысль.

‘Идиом пожалел, что вышел из дома и под ногами не оказалось пропасти в бездну. Как теперь смотреть ей в глаза?

– П-прости… П-пожалуйста… – ответил ‘Идиом и опустил глаза, закусив губу сильнее; кровь пустоты просочилась в рот.

– Да не парься, всё ок. У тебя сейчас лицо даже смешнее.

Она замялась снова, но тепло улыбнулась, и тело обдало бо́льшим огнем. Парень выдохнул и неловко улыбнулся в ответ. Мин подняла руку, словно хотела потянуть ‘Идиома, но коснулась крыльев на другой кисти и сказала:

– Не стой как столб! А то пропустим всё. Пошли, недолго осталось.

К

Саффар словно прокладывал троп впереди: перед ним расступались водянистые очертания, поднимавшиеся к небу. Троп был достаточно узким, чтобы вместить всех. За волнами менялись пейзажи.

Изрезанные ледяные хребты плавно перетекали в джунгли: акации вырастали из снега, разбросанные камни меняли цвет на лазурно-белый, ограняли лепестки, и резкий запах целого поля пестрых цветов пробился к Диру. Он чувствовал удивление со скользкими нотами беспокойства в Лонаре, который спросил:

– Эта… Как вы так меняете мир?

– В том то и дело, что не меняем, господин. Уже нет… Скорее тропы нас меняют. И поэтому Саффар бы предпочел не раскрывать тайны Ордена. Для Вашего блага, – ответил проводник через плечо, странно-грустно улыбаясь.

Он вел верблюда рядом с собой и приглядывал за ведомыми.

Зелень в миг выцвела, звуки заглохли, и за волнами раскинулась пустыня с огненным кратером вдалеке. Столпы пламени выпрыгивали из огромной воронки и как маяки какое-то время сопровождали группу.

Кратер был огромным, даже для Дира, он подумал: «Могло ли солнце родиться из этих песков?»

 Со своей высоты олень смотрел, как одинокие песчинки скатывались в жерло и испарялись от жара.

Но олень не увидел того, что испугало Лонара. Гибкая шея опустилась, чтобы посмотреть.

Рядом с ними, у самой пелены, стоял мясистый кактус. Из основного стебля выставлялись две длинные руки с зазубренными иглами. Зоркий глаз Дира замечал осторожное дрожание кактуса. Ветер был слабый.

– Это… Растение странное, – сказал Лонар и высморкался на троп.

– Верьтесь, господин. Всё будет хорошо. Троп отделяет нас бескрайним миром от того, что за ним, хоть так и не кажется простому глазу, – Саффар ответил спокойно, но схватил поудобнее хопеш на бедре.

Лонар разрезал взглядом кактус. Левая нога хромала медленнее. Рябь на стенах тропа тоже замедлилась. Мужчина заскрипел зубами и достал нож из-за пояса, и тогда песок зашевелился.

Стебель приподнялся, снизу показался панцирь, а сзади вылезло жало. Игольчатыми руками монстр попытался схватить Лонара. Натянул водянистую ткань. Рябь соприкоснулась с иглами. И порвалась.

Завеса спала. Пыль ворвалась в легкие мужчины – он закашлял. Отпрыгнул от смертельного захвата, но уронил нож.

Монстр беспорядочно бил жалом, не попадая ни по кому.

Саффар запрыгнул на верблюда и закричал им бежать в тот момент, когда песок стал вибрировать.

Дир устремился за проводником. Земля уходила из-под задних ног, образовав воронку. Мерзкий шорох хитинистых ног пытался достать оленя – не смог.

Дир пронесся мимо Лонара, который начал отставать. Край воронки подступал. Олень почувствовал сильный страх человека – страх смерти – и развернулся.

Поровнявшись с охотником, он низко подогнул лапы. Мужчина залез на спину.

Край воронки завладел ногой Дира. Олень стал скатываться вниз.

Жало ударило в голень. Олень заревел. Но из последних сил передних лап смог вырваться из ямы.

Лонар обхватил руками гибкую шею, и они отбежали от смертельного кактуса.

Яд с задней ноги размыло по всему телу – мышцы Дира парализовало. Он упал, отправив в песок наездника. Что-то хрустнуло.

На самом деле, Дира чувствовал свое тело настолько слабым, что даже без яда не мог бы бежать с кем-то на спине дольше минуты.

Саффар развернул верблюда и направился к ним.

– Разве нельзя иметь хоть чуточку веры? – спросил он, спрыгивая с Хупеха.

Лонар не ответил, прокашлялся и посмотрел на оленя, рядом с которым лежал отломанный рог и россыпь серег.

– Прости, – сказал мужчина и отошел отвернувшись.

Саффар полез в сумки, но случайно уронил статуэтку. Это была женщина, вроде бы, но с мужскими и животными чертами. Вместо головы была бычья морда. Нефритовая фигурка расставила руки и ноги так, что можно было разглядеть голые формы во всех деталях. Из рук стекали волны.

Лонар заметил статуэтку, и пустынник, потемнев, схватил ее, засунул обратно в сумку.

– Это… Изгерут? Странные виды ее… – спросил Лонар и смущенно высморкался.

– И да и нет. В Куалантоке свое видение бога воды. Но Саффар бы предпочел не говорить об этом, – глубокое давнее разочарование, вина и, видимо, стыд наполнили мужчину.

Пустынник аккуратнее достал из сумок душистые травы, ступу, пест и начал готовить противоядие. Он качал головой, поглядывая на Лонара, который снял с пояса полупустую флягу и отпил.

«Что есть прощение? И что есть вина? Я чувствую в вас обоих», – Дир не мог поднять головы, и только бирюзовые слезы колебались на знойном ветру.

– Эта… Мой отец говорил, что вина делает нас слабее. Мы колеблемся и допускам зло. А прощение – это дар, который нужно заслужить. Так он говорил, – влага проступила у края голубых глаз, и Лонар не мог смотреть на оленя, поэтому смотрел на свою тень.

«Дар…»

– Дар? Господин, Саффар полагает, что каждый заслуживает этот «дар» от рождения потому, что мы все ошибаемся, – проводник перемолол травы, скинул смесь в миску и подошел к оленю. – Поэтому Саффар и прощается Вас, пусть Вы чуть не убили Дирнахеила. Яд езан’босоло смертельный обычно, знаете? Но, полагается, великий будет в порядке.

В пустыннике беспокойство за другую жизнь затмевала прочее.

Он залил микстуру в маленький рот оленя и сказал, что надо подождать. Олень почувствовал недовольство Лонара: он не мог ждать7.

 Саффар сколотил навес над спутниками из ковра и двух штырей, а другую часть прикрепил к Хупеху. Сел на песок и спросил:

– Как же Вы, господин, встретились Дирнахеила? И зачем вам Оцел Ждрой? – словив непонимающий взгляд, он уточнил: – Меч в камне.

Лонар вздохнул, невольно взглянув на разбитые слёзы на песке.

– Эта…Сложно… Он… Вестник Гилиах, наверное. Говорят, она ведает вещими снами. Она показала мне судьбу, – заключил мужчина, вспять переводя взгляд на свою тень.

– Но, господин, позвольте… Саффар сколько мифов ни собирал, а везде говорилось, что богиня луны предпочитается наблюдать, а не действовать. Полагается, вещие сны – это случайные стрелы, которыми она промахивается на охоте. Они не ведут. Не показывают судьбу. Только незначительные события, – Саффар поглаживал шесты бороды думая.

– Ну… Мои сны не такие.

– Знаете, с другой стороны Саффар много слышал о демонах снов. Ваши брудши, к примеру. Насылают морок, упиваются страхом, а когда надоедает, то вырывает грудное сердце. Не думаете, что Вас может водиться за нос? Полагается, он боится запаха вереса и…

– Не думаю…

Саффар красноречиво развел руками. Ждали они в тишине, а когда Дира отпустил яд, они собрались и пустынник повел их дальше, напомнив вновь о вере, хотя сам не верил больше в Лонара.

…

Из песка за водянистой пеленой выросли горы, ощетинились камнем. Между ними прорезалась долина. Земля имела странный пепельный оттенок, но, казалось, восстанавливалась после смерти.

Путники сошли с тропа.

Оказались они на дороге к монолитной крепости, задняя ее часть уходила в скалу. Солнце перевалило за высокие пики, слегка нависавшие над долиной, и, видимо, здесь вечер наступал немного раньше, поскольку растения у дороги готовились ко сну.

Саффар повел их было к непробиваемой стене, за которой виднелась башня-близнец той, что в Лироисе, но Лонар остановил его.

– Эта… Укажи, где меч.

– Вы, господин, разве не хотите обождать за стенами? В Ховиноште ночью опасно.

Герой переминулся. Его пугали неизведанные ночи чужой земли, ведь и родные были страшны. Но страх, что Лироис сгорит в демоническом пламени и Лонар не найдет себе места в другом мире, – этот страх был сильнее.

– Эта… Нельзя откладывать. Мои видения важны как никогда.

– Саффар уважает Вашу, господин, веру. Пусть она не всегда сильна, – он поклонился, но Лонар поморщился.

Проводник указал вдаль, прочь от города, и теперь путь Дира со спутником лежал к семи холмам на горизонте из загнутых гор.

Глава 5

О

‘Идиома встретил запах свежей бумаги. Как будто здесь он и возникал в целом мире, но это был всего лишь клуб любителей книг на “безбрачной” улице. Была она так названа, потому что прилегала к мосту, с которой кто-то вечно воровал замки влюбленных.

Хотя, как оказалось после, здесь и вправду рождались книги: клуб располагался под полом, в подвале, издательства. Свет был приглушенным. Мин вела по коридору с новой краской. Два стула валялось у стены. Кто-то забыл очки десятилетия назад на старомодном, даже по тем годам, комоде. Всё напоминало винтажную конфету в новой обертке.

Они подошли к двери и услышали прежде других теплый, как костер, голос за дверью.

Мин посмотрела на ‘Идиома. Почти треугольные остротой зрачки изучали готовность на его лице. Хатен’’’-Рид не знал, был ли готов к чему-либо, поджал губы и кивнул. Она толкнула дверь.

Свет в комнате оказался в разы сильнее, изобличал тени стульев – один стул, словно лишний, стоял в углу всеми замечаемый. На стульях в центре сидели кругом, друг напротив друга, немного людей – часть из них была пуста. В воздухе повисла разочарованная пауза.

Они были увлечены обсуждением новой книги, «Перенос внутрь», которую держал в тонкой руке человек-спичка. Его пыльноватая кисть была центром круга и не сочеталась с блестящим кофейно-клетчатым пиджаком; в кармане, у сердца, выставлялся платок с неровными инициалами «Х. Ф.»

Мужчина развернул к новеньким яркие глаза цвета забродившего шампанского.

– О, миледи Хинт! А кого это Вы привели в наш скромный клуб? Рабочий уже, между прочим, тридцать минут, – он постучал по руке, словно там были часы, но чувство времени у него было глубже кожи.

– Мистер, прощу прощения за опоздание. Это ‘Идиом. Он… – Мин посмотрела на парня, который пальцем наматывал сиреневую прядь и опускал глаза, – он хотел посмотреть, послушать.

– Ну что же вы тогда стоите, молодые дарования? Проходите, присаживайтесь. У нас, к сожалению, мест еще много. Целых двенадцать8, если считать те, что в коридоре. В точности как в знаменитом романе. Кто-нибудь читал?

Он обвел всех членов клуба, четверых – как и пустых в будущем стульев в центре, – и разочарованно добавил:

– Эх, молодежь… Теперь в мире такое перенасыщение книгами, что классику разве что в школе читают. Но, к счастью, в школе не учат, как читать! Для этого мы и здесь! Учимся читать!

Спичка залилась искрами смеха, столь яркого, что даже ‘Идиом улыбнулся и сел подальше от других.

К нему присоединилась Мин и поддержала улыбку. Как, кажется, и юноша через два места от нее.

Исподлобья догорали два, кажется, серых огня. Полноватым пальцем он стучал по невыразительному подборобку и, кажется, о чем-то даже думал, но грустно нависшие, до самого подбородка, брови скрывали мысли.

Притом одет юноша был по последнему плачу моды, кажется, хоть и безвкусно: скользкая куртка из прошлого века, широкие штаны завтрашнего дня, которые задирались до коленей и открывали высокие носки в кедах, танцующих неритмично.

– Мы обсуждали вот эту замечательную книгу, – повернулся человек-спичка к ‘Идиому и поболтал кирпичную обложку, словно изысканный бокал, наслаждаясь ароматом. – Вы знакомы с ней?

Все глаза, особенно тусклые серые, устремились на новенького. Духота, которая, как он думал, прошла, вновь напомнила о себе. Кожу изнутри растянули тупые иглы.

– А! Претрясно ж, только пришел, а все тебя слушают! – сказал Люнден.

«Я же опозорюсь!» – подумал парень.

– У нас вот позор так позор – на скале умереть. Ты ж не собираешься?

«Смогу ли.»

– Смогешь. Пока не потеряешь голову на плахе – это не позор.

«Ты просто не знаешь нашего мира.»

– Мне и не надо. Люди одинаковые, пусть и мнят себя изме́ненными.

‘Идиом сглотнул. Он ощущал взгляд рядом с собой тяжелее остальных. И не знал, хорошо ли это. Мин будто невзначай толкнула его кроссовком.

– Д-да, конечно, она везде, – сказал наконец парень.

– Отлично! Наш разговор зашел о ценности этой книги. Милорд Даккер, – он указал на человека, поправившего утонченные очки, через два стула от ‘Идиома, – считает, что ценность ее в крайнем вреде для общества. Вреде идеи, что человек может контролировать реальность. И он заметил, что автор не может считаться писателем, – человек в очках деликатно кивнул.

– А милорд Логерман, – в этот раз мужчина указал на пухлые серые огни, – возразил, что популярность книги доказывает обратное. Доказывает, что она востребована. Ценность ее несчетна. И автор, безусловно, достоин быть “в топе”, как он выразился, – Логерман превосходительно ухмыльнулся.

‘Идиом ощутил ужас во рту и достал конфету, однако кислинка не сильно помогала расслабиться, поскольку он понимал, к чему всё идет. Парень начал крутить прядь, заранее продумывая ответ.

– Так вот, Вы не хотели бы поделиться своим мнением по этому поводу? – сказал человек-спичка и яркие пузыри вскипели на его глазах.

– Я-я… Н-не уверен, что могу рассуждать об этом. Не читал книгу.

Логерман фыркнул и сказал:

– Конечно. Все вы, зумеры такие: к ответу призывают – молчат, – на вид он не был сильно взрослее ‘Идиома: не больше двадцати трех; ‘Идиом не мог понять, чем так разозлил его.

– Ну же, милорд Логерман, не торопитесь с выводами, – сказал мужчина с книгой, погрозил пальцем и повернулся к обвиняемому. – Я не прошу Вас, молодое дарование, критиковать книгу, потому что это моя работа. Мне куда интереснее Ваша точка зрения насчет ценности любой книги как таковой.

Хатен’’’-Рид услышал заинтересованный вздох той, кто обрек на это. Но в суете он забывал думать, и ему сложно было начать сейчас.

– Я-я думаю, что ценны только те книги, которые приносят что-то уникальное. И уж точно не распространяют ересь на серьезных щах! – с каждым словом эмоции закипали в ‘Идиоме.

Логерман снова усмехнулся и контратаковал:

– Уникальные? Никому в два-кей-двадцатых не нужны «уникальные». Люди читают только то, что привыкли.

– Это неправильно! – возразил ‘Идиом. – И писатели должны бороться с этим!

Даккер стал кивать, как и его соседи, как и Мин, насколько парень мог видеть краем глаз.

В профиль она была прекрасна.

Человек-спичка заинтересованно вдохнул.

Логерман быстрее стучал пальцем по подбородку и стопой по полу.

– С обществом невозможно бороться. Если пытаться – ты окажешься лузером с дырявыми карманами. Твои книги тупо не будут читать, – крикнул Логерман, голос его был и до этого излишне громким.

– Лучше сохранить совесть чистой и умереть, чем уподобляться мракобесию, почивать на лаврах.

– Чел, ты угараешь? Все думают о деньгах. Мир такой. Даже ты. И ты этого не изменишь. На свалке место «визионерам». История их забудет из-за других.

‘Идиом покраснел. Как человек может быть настолько циничным? Он сжал кулаки. Хотел перейти на неконструктивный диалог: слова задевали его до живота, но Мин опередила.

– О май гаш! Никто не любить выскочек, – она многозначительно посмотрела на Логермана, и тот сжался. – Истинный писатель должен привычное представить новым и не терять уникальности!

Ее минорный голос перескочил на октаву повыше. Слегка надломился. Мин покашляла и, осознав, что люди теперь смотрят на нее, поправила куртку закрываясь.

 Но остальные члены клуба поддержали ее аплодисментами. ‘Идиом тоже.

– Отлично, миледи! Полностью согласен с Вами! – сказал человек-спичка. – И, к сожалению, время подходит к концу, поэтому давайте на этой ноте и закончим. Всем спасибо, что пришли. Хорошего вечера.

Л

Издали меч в камне или Оцел Ждрой, как его назвал пустынник, казался малой шпилькой, которая по воле чуда пронзила холм. Вблизи он таким и остался. Солнце окончательно скрылось, и меч излучал тоскливое алое сияние.

Дир чувствовал печаль, заключенную в лезвии, но не понимал почему. Возможно, меч устал выставляться веками из земли? А может, скучал по крови? Он не знал. Не знал и, что лучше.

В холм, высотой со стену, уходила шахта, но выглядела она истощенной, хотя редкий стук кирок всё же раздавался. Вход охраняла пара воинов в гамбезонах с алыми копьями.

 По неведомой причине Лонар остановился в отдалении от холма, у леса, и сказал:

– Эта… Подожди здесь, Дирнахеил.

«Почему? Я чувствую в тебе противоречия. Что ты собираешься сделать?»

– Я… Ну… Должно забрать меч. Это самое главное.

«Это правильно?»

– Дирнахил… Не время сейчас думать об этом. Времени нет. Ты же видел, в Лироисе, люди бегут в страхе. Во снах… – он почесал нос и олень заметил, что белое пятно под ним разрослось, а на другой стороне, под бородой появилось такое же. – Всё исчезнет. Не будет дома людям…9

«Стремления к добру делают злой поступок правильным?»

– Не знаю… Но должно что-то сделать. Так говорят боги. Подожди здесь, – сказал Лонар.

Он отпил из поясной фляги остатки, повесил с разочарованием пустоту на пояс и вышел из леса.

Олень наблюдал, как фигура испарилась, слилась с серым пейзажем. Большим кругом Лонар обогнул холм и начал взбираться на него так, чтобы стражи не увидели.

Дир чувствовал боль не только меча. Кража. Лонар думал о краже, и чувствовал, что это постыдно.

Стыд. Что это всё значит? Слишком много.

Ветер усилился. Слёзы пели слишком много.

Почему он делает это? Разве нет другого выхода? Он оставил Дира, чтобы не мешался. Но разве Дирнахеил, тот, на кого верующие смотрят как на бога, мог бы мешаться?