Дневник чародея-кулинара

Пора вам, дети, помогать,

Уроки делать, не лениться!

Тогда и мама будет рада,

И будет дома веселиться!

И помнить надо вам всегда:

Что я ваш брат, а не слуга!

Мы вместе – дружная семья,

Давайте же ценить друг друга!

Примерно через двадцать минут каша была готова. Я позвал мелких, наложил им поесть и поставил тарелки прямо на грязный стол. Олька скривила мордашку, демонстративно провела пальцем по скатерти, собирая крошки, как будто это не она намусорила, и заныла:

– Фу-у, каша! Мы же её не любим!

Не обращая внимания на сестру, Димка схватил ложку и принялся за еду. Видя такую подставу, мелкая попыталась его остановить, саданув локтем под рёбра. Ничего не вышло. Тот лишь немного замедлился и спросил с набитым ртом:

– Ну чего?

– А что я ещё мог приготовить так быстро? – ласковым голосом поинтересовался я у Ольки, притворявшись, что не заметил её провала с братом. – Ешь! Специально чернослива добавил, чтобы сделать вкуснее.

Она смотрела на меня с подозрением. Её можно понять: обычно я так не притворяюсь, но в то же время моё теперешнее поведение выглядит насквозь фальшивым. Несмотря на это, после недолгих сомнений Ольга всё-таки подчинилась. Пока мелкие ели, я читал книгу в телефоне и краем глаза поглядывал на них. Как только Димка закончил и вышел из-за стола, сказал:

– А теперь нужно убраться за собой. И ты, Оля тоже не убегай.

И они повиновались. Как миленькие. Да, ныли и пытались тянуть резину, но повиновались. Чуть больше чем за час выдраили кухню, помыли пол и пропылесосили зал. Потом мы все вместе сели за уроки. Я принёс в нашу с Димкой комнату Ольгин стол и сел учить английский. Если кто-то из мелких начинал просить помощи, я, не отрываясь от учебника, командовал:

– Перечитай ещё раз параграф. Поищи похожие примеры в интернете. Ты же не дурак какой-нибудь, правильно?

Когда в девять часов вечера с работы пришла мама, уроки были выучены, и я даже успел соорудить ужин, загадав для всех здорового ночного сна и бодрости утром. Мне ещё предстоит выяснить – можно ли приготовить еду, которая будет действовать на всех по-разному? Наверное, вряд ли. Но нужно всё-таки проверить.

Услышав звук открывающейся двери, Олька выбежала в коридор и принялся гарцевать вокруг мамы, речитативом делясь новостями:

– Я тут всё уроки сделала! Сама! Убралась на кухне! Вот, да! Пол помыла, пылесосом прошла! И посуду тоже убрала! Сама! Да, сама всё сделала, без проблем. Димка только чуть-чуть помог! А Юрка-то вообще отдыхал. Командовал только, командовал, да!

– Убралась? Сама? – мама встревожилась, остановила мельтешащую Ольгу и положила руку ей на лоб, как будто у неё в ладони вшит датчик температуры. Нахмурилась. Не удовлетворившись измерением, наклонилась и прижалась ко лбу ещё и губами.

– Ты в порядке, дочка?

На этот вопрос Ольга отреагировала очень странно: резко дёрнулась, как на ней кто-то нажал кнопку, перестала плясать и обернулась на меня. В глазах у неё был шок.

Глава 3: Аркадий Пересохин

Каждый день Аркадия Семёновича Пересохина начинался одинаково. Он поднимался по будильнику, много лет назад поставленному на шесть утра, делал зарядку под бодрый речитатив Высоцкого, принимал контрастный душ и принимался за дела.

Пока кофеварка варила кофе, а тостер жарил хлеб, Аркадий Семёнович заходил в мессенджер и просматривал чат Столбовска. Ничего интересного там не публиковали – обычную для таких маленьких поселений чепуху.

«Продаётся рассада клубники „Азия” по 5 рублей и „Кабрилло” по 10». «Продам комплект зимней резины на „Солярис” 185 65 р15 цена 18 тысяч». «Продам козликов на племя, цена договорная».

Иногда интересовались ценами и услугами. Возмущались, что кто-то снова привёз и оставил на дороге собаку. Поздравляли с праздниками и провожали в последний путь.

По старой редакторской привычке Аркадий Семёнович не брезговал никакой информацией. Ведь все эти будничные заботы людей говорили ему о том, что в Столбовске всё спокойно.

Его это даже немного возмущало. Казалось, люди сговорились против него и в чате намеренно показывают свой материализм, хотя чего только от них не услышишь в личном общении!

Послушаешь, так Столбовск – просто рассадник нечисти. Чуть ли не у каждого второго в доме полтергейст или призрак. Как минимум – знакомая ведьма. Напридумывают же!

– Вы, Аркадий Семёнович, – сказала ему как-то бизнесменша Таисия Будяева, – Так упёрлись в свой скептицизм, что, даже если какой-нибудь призрак явится к вам лично и устроит бедлам, всё равно не услышите и не увидите его. Вот они к вам и не лезут. Вы же как в коконе защитном! Чего зря энергию тратить?

– Чушь! – отрезал он тогда, не подав виду, что уязвлён. – Если бы ваш барабашка существовал на самом деле, мой скептичный настрой не помешал бы ему проявиться!

Будяева – сочная дородная женщина шестидесяти лет – арендовала домик напротив, обустроив в нём филиал «Российского паранормального общества». Она помогала горожанам, обращавшимся за помощью, от назойливых «игривых духов». Делала это совершенно бесплатно, выделяя часть денег от своих барышей, которые имела на торговле свининой и ресторане. Потому обвинить её в шаромыжничестве Пересохин не мог. В штате у неё состояло трое охотников за нечистью, которым она платила весьма приличные по местным меркам деньги. Особенно если учесть, что «выезды» у них случались не очень часто, и постоянно на рабочем месте находилась лишь секретарша.

Такое соседство тяготило Аркадия Семёновича, хотя клиенты Будяевой и не доставляли ему особых хлопот. Но всякий раз, глянув на вывеску расположенного напротив дома, он ощущал неприятный холодок в сердце. Проклятое паранормальное общество не позволяло забыть, чем зарабатывает он сам.

Пять лет назад, выйдя на пенсию с некрасивым скандалом, Аркадий Семёнович продал свою квартиру в Москве и переехал в Столбовск. Человеком он был одиноким, не обременённым женой и детьми, поэтому счёл, что имеет право на небольшой финансовый риск. На оставшиеся от покупки дома деньги приобрёл оборудование, необходимое для выпуска небольшой провинциальной газеты, и принялся оформлять документы.

На этом дело замедлилось. Ему стали объяснять, что город слишком мал и издавать обычное новостное издание нет никакого резона. Хватит выходящей в Старо-Лукинске районной газеты и онлайн-чата. А вот что действительно нужно жителям, так это обозреватель, в котором будут публиковаться местные происшествия сверхъестественного толка.

Услышав такое от мэра, Аркадий Семёнович оторопел и решил, что над ним подшучивают. Поэтому совету не внял и сделал всё по-своему. Но за год работы «Вестника Столбовска», ему так и не удалось выйти в ноль. На складе у него валялось не меньше тонны старых выпусков, которыми он теперь растапливал баню.

В итоге он всё-таки последовал рекомендации и переориентировал газету на иной формат новостей. Название сохранил старое.

С тех пор прошло два года. Постепенно Пересохин вышел на весьма приличный для десятитысячного городка тираж – тысяча экземпляров каждую неделю. Кроме паранормальных новостей, публиковал платные объявления и творчество местных поэтов.

Стихи были слабыми. Но клуб «Скрижаль» платил за их печать неплохие деньги, поэтому Аркадий Семёнович закрывал глаза на эту откровенно графоманию. Он до сих пор ещё не рассчитался с долгами, в которые влез из-за своего упрямства. К тому же кредиторы вдруг осознали, что человек он пожилой, не ровён час умрёт, и надоедали постоянными звонками, требуя рассчитаться как можно быстрее.

Но умирать Пересохин не собирался. Допив кофе и изучив чат, он седлал велосипед и объезжал город, чтобы пообщаться со своими внештатными корреспондентами. Да, при нынешней вездесущей связи особой нужды в этом не было. Но ему нравилось ощущать ерошащий волосы ветерок и глазеть на старые деревянные усадьбы, расположенные в центральной части города. И пусть велосипед постоянно подпрыгивал на брусчатке, а сидушка чувствительно впивалась в зад, но это не мешало Пересохину наслаждаться прогулкой. В свои шестьдесят четыре года, он, слава богу, сумел осознать основополагающий жизненный принцип: чтобы быть счастливым, нужно уметь выбирать первостепенное.

Сегодня был вторник. Поэтому, прежде чем совершить моцион, Аркадий Семёнович дождался разносчиков и раздал свежие газеты. Из-за ограниченности средств ему приходилось экономить на штате и взять на себя львиную долю обязанностей. После этого надел кожаную куртку и перчатки, перекинул через плечо почтальонскую сумку и поехал развозить свою часть номеров.

Даже осенью и зимой он не изменял своему велосипеду.

Первым делом Пересохин заглянул в местную библиотеку, в дом культуры и музей. Затем посетил несколько магазинов, кафе и лишь потом отправился по частным адресам.

Все эти дела заняли у него около двух часов. На обратном пути он остановился у супермаркета, перекинулся несколькими фразами с юродивым попрошайкой Коленькой и отправился домой.

Квартира Аркадия Семёновича располагалась в большом старинном особняке, рассчитанном на двух хозяев. Строение это целиком принадлежало ему одному. Во второй половине находилось издательство, а в прилегающем дворике – деревянная баня и крохотный сад.

Пересохин не стал заходить в свои комнаты – притормозил возле офиса, сошёл с велосипеда и уже хотел открыть дверь, но увидел белеющий в почтовом ящике конверт и вздрогнул.

Большая часть корреспонденции шла на электронную почту. Бумажные письма приходили лишь из налоговой, земельного кадастра… И от Антонины Кузякиной – одной из поэтесс «Скрижали». Самой неутомимой и самой настойчивой участницы клуба.

Настроение Аркадия Семёновича, до того ровное и добродушное, резко испортилось. Он представил, что ему снова придётся печатать эту графоманскую ахинею, и сделал то, о чём ранее и не помышлял. Открыл ящик, вытащил подписанное округлым почерком письмо, где в слове «Столбовск», как всегда, вместо первой «о» красовалась «а» и разорвал его на мелкие кусочки.

Глава 4: 14.10. 2022

Три с лишним недели я ставил эксперименты. Исследовал свои возможности. Хотел понять, какими свойствами обладают те или иные блюда. Потому что очень быстро убедился: можно сколько угодно воображать желаемые картины и читать «заклинания», но, если продукты не обладают определёнными свойствами, эффект будет слабым.

Например, блюда, в которых содержится очень много медленных углеводов, особенно крупы, макароны и бобовые, здорово усыпляют бдительность, поэтому на них можно наложить почти любой приказ. Но они, кроме того, и сильно расслабляют. Вызывают лень. Обязательно нужно следить за выполнением задачи, иначе всё зря. Разве что прикажешь заснуть – сработает на сто процентов.

Мясо даёт много энергии, поэтому на него имеет смысл накладывать активные «заклинания». Но есть нюансы. Уборка по дому, например, вполне себе активное занятие. Но когда я приготовил мясное рагу и наложил на него установку помогать мне по дому, мелкие вроде и послышались, но… Постоянно отвлекались, устраивали беготню и бой подушками и приходилось напоминать про уборку. Правда, после повторного приказа, они всегда послушно возвращались к работе. Без препирательств и нытья, что уже кажется почти невероятным.

Даже одни и те ингредиенты, приготовленные разными способами, оказывают неодинаковое влияние. В общем, с наскока не разберёшься.

Из-за этих моих опытов приходилось вставать по утрам рано, готовить всем завтрак, а по возвращении из колледжа заниматься ужином. Раньше я всегда готовил еды сразу много: огромную кастрюлю супа, чан плова или каши с мясом. Чтобы надолго хватало. Теперь это не в моих интересах. Готовить нужно как можно чаще. Не всё так просто с моими способностями.

В этом я убедился уже на следующее утро, когда приготовил омлет и пожелал всем, себе в том числе, бодрости, внимательности и хорошей концентрации. Вечером Димка принёс из школы сразу две тройки, а Ольге написали в дневник замечание по поведению.

Мой день в этом плане прошёл обычно. Матильда, конечно, косилась, но не цеплялась и как будто вообще решила оставить в покое. Куда больше надоедал Троха: каждый раз, когда Бегичевская проходила мимо или бросала взгляд в мою сторону, он громко вздыхал и толкал меня в бок.

– Эх ты! – сказал на перемене. – Тюлень! Как она на тебя смотрит! Неужели ты так это оставишь?

Я его послал. Даже если он и прав насчёт неё, нужно быть совсем дурным, чтобы связываться с преподавателем. Да и что я ей скажу? Ладно бы она мне хотя бы нравилась, а так… Я же не поручик Ржевский.

В тот день, вернувшись домой, я приготовил борщ. Мне нужно было, чтобы мелкие вели себя послушно, без всяких там капризов занимались домашкой, не убегали гулять, пока не закончили, хорошо учились. И желательно, не очень-то меня доставали.

Но вышла какая-то ерунда. Давно они не вели себя так паршиво, как эти два дня, которые ели тот борщ. Да я и сам почему-то давненько не чувствовал себя таким взвинченным. Так я и не понял, почему это получилось: то ли блюдо оказалось неподходящим, то ли сила моего желания, то ли что-то ещё.

На выходные я приготовил суп, рагу и сделал пирог. Учёл предыдущую неудачу, не стал просить многого и пожелал, чтобы мелкие без споров садились делать домашнюю работу. И снова ничего не получилось.

Это жутко нервировало. Я даже засомневался. Решил, что нафантазировал себе волшебный кулинарный талант, а на занятиях мы уснули, потому что кто-то действительно подсыпал в еду колёс.

Но потом пришли абсолютно чистые результаты анализов.

Тогда я стал вспоминать ситуации, когда после моей еды люди вели себя необычно. И мне пришла идея, что все эти моменты похожи тем, что я искренне и очень сильно хотел получить эти вещи: чтобы Бегичевская оставила меня в покое, а мелкие вели себя прилично. То есть эти мои желания были не просто сиюминутной блажью, а действительно очень сильными душевными порывами.

Даже торт, который два года назад выпросила Олька… Разумом мне, конечно, было глубоко наплевать, будет ли кто-нибудь ей объясняться в любви или нет. Но когда я вспоминал эти её смешные жеманные ужимки, мне становилось смешно и радостно, и очень хотелось эти чувства продлить. Поэтому всё время, пока я пёк торт, прокручивал подобные картинки и улыбался. Мне нравилось об этом думать.

Похожие чувства я испытывал и когда насылал сон на Бегичевскую, и когда первый раз «усмирял» мелких. А потом это всё превратилось в рутину. В монотонное «надо». Надо, потому что это круто. Может быть, в этом всё дело?

Когда мне пришла в голову эта мысль, я понял, что быстро стать «чародеем» не получится. И в то же время почувствовал азарт, как будто мне предложили пройти сложнейший квест. Всё равно сделаю, во что бы то ни стало!

И начал экспериментировать. Перед готовкой обязательно расслаблялся и думал о чём-нибудь приятном, чтобы как следует настроиться. Тогда наконец-то стало получаться.

Правда, я заметил также, что несмотря на мой настрой, некоторые блюда никак не хотят приобретать нужные свойства. А если приобретают, но совсем слабые.

Взять, например, тот же борщ: его я готовил чаще всего. Специально, чтобы понять, как работает вся эта кулинарная магия.

Так вот. Борщ может усыпить, подлечить, сделать послушным, вернуть силы. А вот на умственные способности почти не влияет. Скорее, даже наоборот: слегка отупляет. Правда, ненадолго.

В итоге я пришёл к тому, что нужно сначала изучить свойства отдельных продуктов. И уже потом исследовать, как они работают вместе.

Вот так выглядят мои записи в дневнике за прошедшую неделю:

Капуста – богата клетчаткой, витаминами C и K. Улучшает пищеварение и способствует детоксикации организма. Салат из свежей капусты с минимумом других ингредиентов, очень круто влияет на концентрацию и память.

Картофель – богат крахмалом. Также он содержит витамины А, С, комплекс витаминов B, калий, магний и много чего ещё. Хорошо насыщает, расслабляет, делает послушнее. Варёный картофель – сильное успокоительное, к тому же он поднимает настроение. А вот жареный утомляет, делает ленивым.

…Олька, похоже, меня подозревает. Сама не знает в чём, но ведёт она себя забавно. Приходит, когда я готовлю, и наблюдает. Станет в дверях, подбоченится и смотрит, как я хожу по кухне, чищу овощи или мою мясо. Отслеживает каждый шаг.

А всё потому, что днём малые ходят у меня по струнке. Из квартиры ни ногой, посуду моют, убирают, сами учат уроки. Но когда с работы возвращается мама, с ними происходят странные метаморфозы. Только она дотронется до кого-нибудь, и все мои усилия катятся коту под хвост. Если я кулинарный волшебник, то она, выходит, антиволшебник.

Почему так выходит – тоже надо разбираться. Порой даже мелькает мысль, что стоит поговорить с мамой. Рассказать про свой дар. Но потом смотрю, как она сюсюкает с мелкими, и понимаю, что сделаю только хуже. Лишу себя такой возможности воспитать их. Мама не поймёт. Не поддержит.

Понятное дело, «беспричинные» трансформации собственного поведения внушают Ольке опасения. Вот она и ходит за мной.

Сначала мне даже казалось, она, как и Бегичевская, считает, что я что-то подкладываю в еду. Но сегодня мелкая вдруг спросила кагэбэшным тоном:

– А чего это ты вдруг такой добренький стал? Сам же говорил, что мы тоже должны учиться готовить!

Сказала и смотрит с вызовом. Типа такой каверзный вопрос задала, что мне никак не отвертеться.

– Ну, ты же теперь тоже не такая противная мартышка, как раньше, – ответил я самым серьёзным голосом, на который способен. – Раньше устраивала бардак и не убирала за собой. Уроки не делала. Всё маму с работы ждала, не давала ей отдыхать. А теперь сама свои дела делаешь. Учиться лучше стала. Вчера пятёрку получила. Вот я и подумал: почему бы и мне не вести себя нормально? Раз даже Олька может?

Мелкая тут же надулась и ушла, громко топая и так сильно хлопнув дверью, что со стены отвалился кусок штукатурки. Чтобы я знал, как она обижена, и проникся. Я проникся и фыркнул. Раньше бы обязательно гомерически захохотал вслед, но в этот раз сдержался: решил не усложнять себе задачу по воспитанию в сестрице послушания.

Вот так, с небольшими нюансами, и прошли последние три недели. Когда я понял, что быстро разобраться со своими способностями у меня не получится, решил в обед кормить малых чем-нибудь близким по химическому составу к молочной манной каше. Манка – это что? Крупа из пшеницы. Из пшеницы ещё делают полбу, булгур, кускус… Макароны, опять же.

И я стал варить или кашу на молоке, или делать к ней подливку типа «бешамель». Макароны просто заправлял сыром. Вроде бы и разнообразие, но не настолько принципиальное, чтобы моё «заклинание» не сработало.

Жизнь постепенно налаживается. Приходится, правда, крутиться как электровеник: рано вставать, готовить, бежать в колледж, по возращению обязательно медитировать, чтобы быть в хорошем настроении, потом снова готовить и делать домашнюю работу, если она есть.

Дома у нас сейчас всегда порядок. Мама уходит утром самая первая, к восьми утра. Учёба у нас с девяти. Поэтому весь день Олька и Димка ведут себя, как ягнята. Только вечером происходит «откат»: они как будто вспоминают, что не хотят быть послушными, и начинают беситься. Но из-за того, что последнее время они ежедневно наводят порядок в квартире и сами делают уроки, у них появилась к этому привычка и сопротивления всё меньше и меньше.

А сегодня мама позвонила мне с работы и попросила сходить вместо неё на родительское собрание, потому что она задерживается и освободится позднее обычного. Идти не хотелось. Но пришлось.

До сих пор вспоминаю школу с содроганием. Не потому, что у нас были плохие учителя или кто-то меня гнобил, нет. Просто в детстве я всегда был один, хотя вокруг постоянно крутилась прорва народа. Ужасно хотелось присоединиться, погулять со всеми, но из-за домашних дел я часто не держал обещания и меня перестали приглашать на сходки. Неохота такое вспоминать.

Поэтому, когда я зашёл в здание, моё настроение резко ушло в минус. Пока поднимался на третий этаж, постоянно останавливался – то на стенгазету посмотреть, то шнурок завязать. Поймал себя, что специально тяну резину, одёрнул и ускорился.

Когда зашёл в класс, он уже был полный. Виктория Павловна, географичка, увидела меня и говорит:

– О, Юра! Ты пришёл. Ну, тогда все в сборе. Можно начинать. Проходи, садись.

Я повернулся к классу, прикидывая, где бы сесть. Глаза разбегались: вокруг одни незнакомые лица, в основном женщины по тридцать-сорок лет. За первой партой в среднем ряду сидел совсем уже пожилой мужик: морщинистый, угреватый, с золотым зубом впереди. Встретился со мной взглядом, похлопал по пустующему рядом сиденью и улыбнулся.

Я притворился, что не заметил приглашения. Стою, оглядываюсь. Остальные места заняты. Все сидят по двое, за одним столом даже трое умудрились поместиться. С дядькой никто почему-то никто захотел сесть. Я уже собрался устроиться с рядом с ним, как вдруг меня окликнули:

– Хлебников! Иди сюда!

Повернулся, вижу – с «камчатки» мне рукой машет… Бегичевская. Такая вся… обычная. Домашняя, что ли. В толстовке с пантерой, с накрашенными губами, а на руках митенки, как будто она только из спортзала. И не скажешь, что преподаватель. Я даже не сразу её узнал. Двинулся на зов, через пару шагов сообразил кто это, запнулся. Но возвращаться к золотозубому было глупо, и я пошёл всё-таки к Матильде.

Некоторое время мы с ней сидели молча, не принимая участия в обсуждениях. Сначала географичка говорила про двоечников и хулиганов, потом хвалила отличившихся, а на закуску оставила запланированную на каникулы экскурсию.

Я скучал. Благодаря моей стряпне Ольга и Димка стали вести себя приличнее, но отличниками стать не успели. Если бы не поездка в Москву, можно было бы и не приходить на это собрание. Поэтому я тупо ждал, пока перейдут к главному, и с трудом сдерживал зевоту.

Было шумно. Когда Виктория Павловна стал делать замечания родителям проштрафившихся учеников, некоторые начали возмущаться и спорить, объясняя причины поведения своих детей; другие скандалили, а третьи смотрели на первых и вторых и хихикали. На меня весь этот цирк наводил тоску, я чувствовал, как временами сознание «уплывает», и радовался, что не сел за первую парту.

В итоге всё-таки не справился с зевотой и раззявил пасть во всю ширь. Бегичевская пихнула меня локтем и прошипела в ухо:

– Хлебников! Ты совсем-то уж не борзей, а? Рот хотя бы прикрой!

– Ну-у скучно же, – провыл я сквозь сведённые челюсти, пытаясь не зевнуть ещё раз. – Сил нет терпеть…

– У тебя здесь кто? – она внезапно сменила тему. – За кого пришёл?

– В смысле, кто? – я не сразу понял, о чём меня спрашивают. Потом встрепенулся. – Дети, конечно.

– Чьи?

– В смысле, чьи? Свои!

– Прямо-таки свои? Это во сколько же ты…оженился?

Тут до меня, наконец, дошло, на что она намекает, и я пробурчал:

– Конечно, свои! С каких это пор, брат и сестра – не свои?

– Туше, – со странной улыбочкой сказала Бегичевская.

Мы помолчали. После её вопроса мне стало интересно, из-за кого пришла на собрание она. Спрашивать об этом было, наверное, не очень правильно – всё-таки преподаватель. Но наша болтовня подействовала на меня расслабляюще, и я перестал воспринимать её просто как училку. Что-то изменилось. Поэтому через пару минут я всё-таки не удержался и спросил:

– А у вас здесь кто?

– Сестра, – тут же ответила Бегичевская, как будто ожидала этот вопрос. Перехватила мой взгляд и ехидно добавила: – Да-да, я ещё слишком молода для одиннадцатилетнего ребёнка.

– А я разве говорил, что вы старая? – лицу стало жарко. – Ничего такого я не говорил.

– Да? – она фыркнула. – Зато я себя и своих одноклассников в этом возрасте помню! Всерьёз думали, что в двадцать лет молодость уже прошла. Двадцать стукнуло, считай, пару лет до пенсии осталось. Малолетние дебилы.

Говорит это, а сама в глаза мне смотрит и посмеивается. А я, по правде сказать, так и считал до сих пор. Но под её ехидным понимающим взглядом стало почему-то так стыдно, что думал, под стол провалюсь. Спасибо Виктории Павловне, выручила меня:

– Так! Что там за лясы на камчатке? Молодёжь! Вам с нами неинтересно, я смотрю? Бегичевская!

– Да, Вик Пална! – Матильда резко вскочила и вытянулась в струнку. Руки по швам, подбородок задрала, глаза от усердия выпучила, губы по-утиному выпятила. Не думал, что она способна на такие кривляния.

– Мы здесь, вообще-то, по делу собрались! – принялась её отчитывать Виктория Павловна. – В кино шушукаться будете, а тут все говорят вслух!

– Да-да, – заулыбался с первой парты золотозубый мужик. – Больше двух – говорят вслух!

– Какое кино, – дурашливо заныла Бегичевская, – Вы что, Вик Пална! Меня за него посадят! Это же мой ученик!