Отмель

Видео Кики выложено в Сеть. Его посмотрели семьсот человек. Я вижу, как моя дочь сидит в своем домике на дереве на фоне прозрачных занавесок, покачивающихся на легком ветерке. Лучи утреннего солнца освещают свежую, только начинающую расти листву. Кики расположила смартфон так, что в кадр попадает и наш, и соседский дома. Ролик снят сегодня утром. Дочь сказала, что идет фотографировать реку. Солгала.

Кики роется в сундучке, где хранятся ее наряды, а камера тем временем рисует кривую панораму сада наших соседей: Ариэлла стоит во дворе в широкополой соломенной шляпе, резиновых сапогах и полосатом шарфе, вытаскивая из грядки овощи, которые значительно выросли с тех пор, как она посадила их три месяца назад. Тут я замечаю какое-то движение слева. Мозг усиленно пытается разобраться в том, что происходит на экране. Человек в балаклаве приближается к Ариэлле, держа в руке пистолет, направленный прямо на нее. Я прикрываю рот ладонью, напуганная этой сценой, но не в силах оторвать от нее глаз. Подкравшись сзади, убийца молча стреляет моей подруге в затылок.

Я вздрагиваю, отворачиваюсь и всхлипываю, вспоминая, как часто боялась, что с Ариэллой может случиться беда. Чарльз молчит и сосредоточенно смотрит на дорогу, крепко сжимая руль. Невозмутимый, серьезный, мрачный.

– Она мертва, – говорю я мужу. Он продолжает тупо смотреть вперед. – Неужели тебе все равно?

Чарльз впивается в меня глазами.

– А почему мы, по-твоему, уезжаем? Матео будет дома с минуты на минуту, – отвечает он, так резко поворачивая на светофоре, что автомобиль заносит. – Это все, что тебе надо знать.

– Тормози, – говорю я.

– Нет.

– Меня сейчас вырвет.

Автомобиль останавливается – где бы вы думали? – у автобусной остановки, но мне плевать. Распахнув дверь, я высовываюсь наружу и тут же извергаю изо рта кислую рвоту вперемешку с кофе. Она омерзительна, но тошнота быстро проходит, хотя мне не стало легче. Перед глазами возникает страшная картина разорванного пулей черепа, желудок опять сжимается, и новая порция рвоты фонтаном вырывается из дрожащих губ. Из глаз текут слезы. Я думала, что готова ко всему. Считала себя сильной. Но к такому – к убийству – я не готова. Вытерев рот кончиками пальцев, я стряхиваю с них рвоту и утираюсь рукавом.

Ролик длится совсем недолго. Но человек, который застрелил Ариэллу… Я опускаю голову, смахивая слезы. Могу поклясться, что по телосложению и походке он напоминает Чарльза. Могу поклясться, что убийца очень похож на моего мужа. Я вся дрожу, кашляю и отплевываюсь.

– Залезай! – рявкает Чарльз у меня за спиной.

Я снова вытираю рот, заползаю на сиденье и захлопываю дверцу.

– Надо ехать в полицию. – Мой пронзительный голос повисает в воздухе, но муж перебивает:

– Нет. Я сам разберусь.

– Но почему мы уезжаем? При чем тут мы?

– Хватит задавать вопросы, – рычит он, выкручивая руль.

Я послушно замолкаю. Чарльз буквально кипит от злобы. Да, эти кадры шокируют и вызывают у меня отвращение, но я все равно должна их пересмотреть. Надо убедиться, что я не ошиблась. А вдруг это действительно Чарльз? Вдруг именно в этом кроется причина нашего побега? Подумать только. Мой муж убил мою подругу… Боже, она ведь собиралась мне что-то сказать! Может, это было как-то связано с Чарльзом и поэтому она мертва? Мы должны были встретиться в десять утра. Встретиться и поговорить. «Я все знаю», – написала она мне утром.

Автомобиль проносится под сенью деревьев, подбородок у меня трясется, а все тело дрожит от страшного осознания того, что мне слишком многое известно.

Два месяца назад

На Бонди-Бич непривычно тихо, и за это надо благодарить погоду. В пасмурные дни туристы и хипстеры, как правило, отсиживаются дома. Смотрят «Нетфликс», читают, завернувшись в шерстяной плед, заказывают доставку кофе и пьют его, не вылезая из постели, поставив жидкость для снятия лака на прикроватный столик, чтобы была под рукой. Всё лучше, чем гулять по пляжу под небом, затянутым мрачными тучами.

Некоторые кафе заполнены представителями «поколения раздавленного авокадо»[4]. Они листают газеты, неспешно потягивая макиато, молчаливые, полусонные, еще не отошедшие от похмелья. Я выбрала одно из популярных местечек. Приятно оказаться среди нормальных людей, даже если телохранитель моей соседки не отходит от нас ни на шаг. Ариэлла хорошо вписывается в эту обстановку, одетая в драный джинсовый комбинезон, сандалии и широкополую шляпу. Надо заказать зеленый сок[5] с двойным имбирем и лимоном, чтобы не выделяться. Впрочем, я все равно чувствую себя белой вороной, поэтому выбираю миндальный флэт-уайт и тост из дрожжевого хлеба с двойным джемом. А ведь обычно я так не делаю – стараюсь не есть углеводы, – но сейчас нервничаю, как дурочка, и успокоить меня могут только они. Как только хлеб попадет в желудок, мне станет тепло и уютно и я наконец расслаблюсь, окунувшись в атмосферу этого места. Развалюсь на диване, закинув одну ногу на подушки, и вскоре забуду, что жуткий тип в черных очках внимательно слушает наш разговор, а Чарльз того и гляди опять на меня набросится, если я чем-то не угожу его новому клиенту.

Мы с Ариэллой не виделись с того самого ужина, на котором она вела себя так, словно у нее все в порядке. Но на сей раз я пришла подготовленная. С собой у меня крошечная записка, которую я сжимаю потной ладонью, готовясь незаметно передать Ариэлле.

Скажи, какая помощь тебе нужна. Э.

Похоже, я вот-вот струшу, потребую принести счет и убегу отсюда. Но, вспомнив Чарльза и его пощечину, понимаю, что сейчас мой долг – помочь Ариэлле любой ценой.

Проходит какое-то время, прежде чем нам удается выстроить нормальную беседу. Ариэлла начинает диалог со взгляда, который сразу раскрывает все карты: он слушает. Охранник садится рядом, прислонившись своим широким плечом к ее изящной фигурке. Со стороны может показаться, что это партнер Ариэллы, черствый, холодный, обиженный на весь мир. Сидит сложив руки и стиснув зубы и сканирует взглядом посетителей и официантов, словно только и ждет, чтобы наброситься на какого-нибудь бедолагу и отнять кошелек. Наверное, поэтому я и заказала тост из дрожжевого хлеба. Мне нужно что-то успокаивающее и теплое, как подушка. Наконец еду приносят. Я отрезаю квадратик тоста, добавляю солидную, как на ватрушке, порцию джема и сразу отправляю в рот, а сама уже готовлю следующий квадратик. Жую и режу, жую и режу. Тем временем мы продолжаем разговор – с виду обычные, ничем не примечательные посетительницы.

Ариэлла интересуется оздоровительным центром, в котором я работаю, спрашивает, как именно я помогаю людям. Я объясняю, что моя студия совсем не похожа на это кафе. Тут кишмя кишат модные хипстеры, а в нашем центре в Паддингтоне[6] таких не встретишь. Среди моих завсегдатаев – богатые домохозяйки, которые хотят выглядеть защитницами природы, но не горят желанием украшать дом подвесными растениями, обучать детей по расширенной программе и покупать органический крем для лица, от которого все равно никакого толку. Моим клиенткам нужно лишь заниматься йогой в дорогом спортивном костюмчике, потягивать огуречный сок с чистой горной водой и жаловаться на мужей. А потом хвастаться подружкам, что были у меня в студии. Им нравится считать себя частью моего племени.

Иногда мы устраиваем вечеринки, где клиентки пьют дорогое шампанское, наслаждаются хорошей едой и изливают душу. Мы проводим презентации с участием всемирно известных коучей по здоровому образу жизни, влиятельных персон, которых можно увидеть в утренних американских телешоу. У нас нет пропотевших ковриков для йоги, благовоний и плетеной мебели. Хотите увидеть нечто подобное – обратитесь в соседний кабинет к Трейси, инструктору по йоге.

– С удовольствием посмотрела бы твою студию, – улыбается Ариэлла.

– Конечно, приходи. Кстати, спасибо за вечер. Было потрясающе.

Она сцепляет и расцепляет руки.

– Спасибо, что пришли.

– Вы с мужем знаете толк в званых ужинах.

– Ты так думаешь?

Ариэлла отпивает сок и слизывает розовым языком пену, оставшуюся на верхней губе, пока я сражаюсь с хрустящим тостом, запихивая его в себя по кусочкам. Ненавижу такие разговоры. Вежливые и бессмысленные, о вечеринках и работе, обо всем и ни о чем. Скорее бы передать ей записку. И почему мне не все равно? Что будет, если я позволю соседке и дальше вести странную жизнь затворницы и больше не стану с ней встречаться? На завтра у нас запланирована прогулка. Каково будет Ариэлле, если я вдруг дам задний ход и все отменю? Она по-детски помешивает сок соломинкой и обхватывает стакан обеими руками. Мы с ней едва знакомы. Я жую тост, стреляя глазами в охранника. Неужели ей больше не к кому обратиться? Почему она выбрала меня? Телохранитель втягивает и надувает щеки. У меня сводит низ живота. Нет. Неважно, какие сомнения меня терзают, – я не могу бросить Ариэллу в беде. И все-таки надо выяснить, чем я могу ей помочь. Это как-то связано с Матео? А может, ее обижает охранник? Признаться в этом мужу она, конечно, не рискнет, ведь тогда телохранитель наверняка начнет ей угрожать. Я прокручиваю в голове возможные сценарии, пытаясь понять, какой из них звучит наиболее правдоподобно. Единственный способ докопаться до истины – это передать ей записку. Но я не знаю как и когда. Он близко, слишком близко.

– Давно вы с Чарльзом женаты? – спрашивает Ариэлла, и мы мгновенно меняемся ролями. Она становится коучем, а я – ее клиенткой. Ну и ну. Кто бы мог подумать, что такое возможно?

Я слизываю джем с указательного пальца.

– Десять лет.

– Потрясающе. И как вам удается сохранить любовь?

Я едва сдерживаю смех и не могу найти подходящих слов, чтобы ответить на такой вопрос. Ариэлла это замечает и снова отпивает сока. Я сильно потею под шарфом и срываю его, обнажая шею, но делаю это аккуратно и слежу, чтобы записка не выпала из руки. От кофе становится только хуже. Надо было заказать зеленый сок, как соседка.

– Идеального брака не существует. Как и его рецепта. Все просто: вы либо совместимы, либо нет.

Я не спешу смотреть Ариэлле в глаза, но чувствую, как она буравит меня взглядом. Знает ли она мой маленький секрет? Догадывается ли, что я вот-вот брошу Чарльза и уже продумываю план? Порой женская интуиция сильнее слов. Я намазываю джем на очередной тост и надкусываю его, глядя куда-то мимо головы Ариэллы. В этот момент рука соседки тянется к моей, дотрагивается до нее, и я наконец перевожу взгляд на Ариэллу. Она знает, что у меня в ладони спрятана записка. Чувствует ее, горячую, влажную. Прищуривается. Одно из двух: либо ты ее берешь, либо я сейчас оттолкну твою руку. Мы молча смотрим друг на друга. Охранник пялится в смартфон.

– Все хорошо, – тихо произносит Ариэлла, но я не понимаю, о чем речь. – Я скоро забеременею. – С этими словами соседка отпускает мою руку, не забрав записку. Но почему? Я не сомневаюсь, что она нащупала бумажку. Тем временем Ариэлла снова расплывается в улыбке и посасывает соломинку. – Надеюсь, Мэтти согласится оставить ребенка. Из него выйдет чудесный отец. Ну а мне пригодятся любые твои советы.

И вот мы снова обсуждаем беременность. «Беременность – единственная тема, которую нам позволят обсуждать». Видимо, больше и впрямь не о чем говорить, но Ариэлла играет так натурально, что я даже не могу сказать, притворяется она или нет. Может, искренне мечтает о детях? Стоит ли мне признаться, что я жду еще одного ребенка? Я ведь никому об этом не рассказывала. Или соседка устроила спектакль только для того, чтобы отвлечь телохранителя? Я ищу намек, подсказку, явную ложь. Но ее нет. Где та опасность, что буквально витала в воздухе, когда мы вместе пили чай? А вдруг первая записка была всего-навсего глупой шуткой? Или Ариэлла передумала?

Я буквально из кожи вон лезу, чтобы казаться веселой. Растянутые губы, довольная улыбка, светящиеся от счастья глаза – гротескная пародия. Это фарс, а я – обманщица и притвора. Но все равно выдавливаю из себя поздравление, продолжая изображать улыбчивую и довольную жизнью соседку. Быть женщиной порой совсем непросто. Особенно если не умеешь играть.

– Значит, он задумывается об отцовстве? – спрашиваю я, пытаясь понять по глазам Ариэллы, что она сейчас чувствует. – Прекрасно!

Соседка перемешивает зеленую жижу ножом, темные кусочки овощей сталкиваются со светлыми, и жидкость постепенно приобретает густой травяной оттенок.

– Думаю, да. Он будет счастлив.

Нет, не будет. Похоже, она забыла, в чем созналась мне за чашкой чая. Но я-то помню наш разговор и знаю, что Матео не хочет детей. Забавно, как порой мы закрываем глаза на собственную ложь. А зачем вообще врать? Наверное, чтобы сделать наш убогий мир чуточку романтичнее. И тут я понимаю, что тоже обманываю Ариэллу, ведь, как и у нее, у меня есть секрет, о котором никто не знает. Но не слишком ли быстро, не слишком ли легко и доверчиво она раскрыла мне свой?

Ариэлла допивает сок. Официант забирает грязную посуду и протирает наш столик. Интересно, зачем она вообще меня сюда привела? Записками мы не обменялись. От чувства нависшей угрозы не осталось и следа. Большую часть времени охранник копался в смартфоне, особенно когда мы обсуждали материнство и местные школы. Почему же Ариэлла не забрала записку, которую я принесла, хоть и нащупала ее у меня в руке? Совершенно сбитая с толку, я смотрю, как соседка встает, перебрасывает ремешок сумочки через плечо и посылает мне воздушный поцелуй, а телохранитель, точно бультерьер, уже грузно сопит у нее за спиной.

Сейчас

Я не осуждаю женщин, которые заводят любовников. Отношения – это всегда две стороны монеты. Если на одной из них изображен король, на обратной будет номинальная стоимость. Так же и в браке: не бывает взаимоуважения там, где нет доверия. Доверие – это сокровище, благодаря которому рождаются общение, близость, дружба. Утрать его – и партнер найдет кого-то на стороне. С нами так и произошло. У меня появился другой. Наверное, поэтому я и не осуждаю женщин, которые заводят любовников.

Джек, мой любовник, вдохнул жизнь в мое увядающее сердце, словно летний ветерок, всколыхнувший лепестки маргаритки. Я закружилась и завертелась в вихре нашей любви с такой искренней улыбкой на лице, увидев которую невольно задашься вопросом: что это она так сияет? Долгожданный отпуск? Подарили новое кольцо с бриллиантом? Муж согласился сделать ремонт на кухне? Нет. Ничего подобного. Мне досталось нечто большее: человеческое общение, прикосновение кожи к коже, от которого бросает в жар, взгляд, положивший конец всем остальным взглядам, и поцелуй, ради которого не жалко умереть. Секс – жесткий, мощный, всепоглощающий, человеческий, страстный секс. Все это дал мне любовник.

Я на пятом месяце беременности, и это ребенок Джека. Сомнений нет, потому что мы с Чарльзом давно не занимаемся сексом. Обнаружив задержку, я сразу сделала тест, увидела положительный результат и в тот же день специально потрахалась с мужем. Ребенок родится на четыре недели «раньше» – я тщательно все спланировала, а Чарльз тупой и ничего не заподозрит.

На следующее утро после теста мне показалось, что Куп почувствовал во мне ребенка. Прижавшись светлыми воздушными кудряшками к моему животу, сынишка нежно гладил его круговыми движениями, а я, не в силах пошевелиться, сидела с чашкой кофе в руке, застывшей над головой Купера. Он знал. Знал, что там ребенок.

Кики, которая совсем чуть-чуть старше брата, утратила связь с любой эмбриональной энергией. Уткнувшись в свой айпад, она сидела рядом и смотрела «Ютуб», уплетая шоколадный тост и водя липкими пальцами по экрану.

Дочь и сын родились не от любви Чарльза, а в силу первобытного инстинкта размножения. Вот почему я советую клиенткам: не выходите замуж и не заводите детей, пока не узнаете избранника как следует. Не выходите замуж только потому, что так диктует общество. А лучше вообще не выходите.

* * *

Джек – молчаливый деловой партнер[7] охранного предприятия Чарльза. Чарльз – бывший военный. Джек – нет. Он погружен в финансы и бухгалтерию. Чарльз воплощает собой все, чего ожидаешь от человека, который с двадцати до тридцати лет жил за границей, выполняя приказы гипермаскулинных мужчин с оружием. Джек другой. Джек добрее. Джеку не все равно, когда ты жалуешься ему, что уже третий день страдаешь от мигрени. Он зайдет на чашечку кофе и попросит поделиться рецептом морковного торта. Поинтересуется, как дела у твоих детей, и обсудит с тобой опасности, связанные с современными технологиями и социальными сетями. Чарльз даже не слушает, а Джек, пожимая плечами, говорит: «Когда у меня будут дети, я и близко не подпущу их к интернету. Слишком много там отморозков».

Он помог мне передвинуть тяжелый горшок в саду. Он знает, как зовут мою маму. Вот он какой. Из тех, кто никогда не заведет интрижку. Но когда он все-таки ее завел, я простила Джека, зато винила себя в том, что использую своего друга. Он ведь не женат. Это я несчастна в браке без любви. Я – ползучая пиявка.

Сказать по правде, мне не нравится называть наши отношения интрижкой. Интрижки коротки и развратны, в них важен лишь секс. А у нас – роман. Джек гладит меня по голове, пока я лежу голая на его волосатой груди, целует меня, мы держимся за руки, сплетаемся пальцами и мечтаем однажды переехать за город и забыть о жизни в мегаполисе, завести лошадей и проводить вечера у камина. Мы никогда не говорим о моем муже. А когда я вижу Джека на светских вечеринках, он перестает быть моим любовником и снова становится молчаливым партнером Чарльза. В такие минуты он по-прежнему добр и приветлив, но держит дистанцию.

Все началось совсем не так, как обычно бывает. Как правило, интрижки или тайные отношения случаются в тот момент, когда вы оба пьяны и хотите секса; один из вас делает первый шаг, второй соглашается, и вы трахаетесь. Нет, я не из тех, кто идет привычным путем. В тот день я полезла в буфет, чтобы достать кофейник; Джек стоял у стойки на нашей кухне, а Чарльз одевался наверху. Джек сказал, что ему нравятся мои волосы, а я ответила, что мне нравится, как он на меня смотрит. Мы улыбнулись друг другу – и сразу всё поняли. Я налила кофе, придвинула к нему чашку и коснулась его сжатого кулака, пробежав указательным пальцем по каждой костяшке. Прикосновение было электрическим, и внутри у меня все закипело. Я наклонила голову, коснулась губами волосков у Джека на руке и вдохнула маслянистый запах мужчины.

Неделю спустя, когда Чарльз куда-то уехал, я пошла на девичник. Точнее, сказала, что пошла. На самом деле я гуляла по ботаническому саду, держа Джека за руку и обсуждая с ним цену местных ферм. Цену нашего будущего.

Сейчас

Сценарий был уже у меня на языке. Мне не терпелось произнести свой монолог перед аудиторией в лице Чарльза и Джека. Я вот-вот расскажу мужу о нашем романе: «Я от тебя ухожу. У нас с Джеком будет ребенок, он не твой, и тебе ни за что меня не остановить. Никакой контроль, никакая финансовая эксплуатация, никакие угрозы не помешают мне тебя бросить».

Увидеть, как мрачнеет лицо Чарльза. Стоять рядом с Джеком, готовым меня защитить. Сообщить о разводе детям в присутствии юриста и психолога. Предпринять все меры предосторожности. Открыть новую бухгалтерскую фирму Джека. Наш будущий дом уже готов к заселению. Просторное здание с полированным деревянным полом и массой света, которого мне так не хватает. У Кики лиловая комната, а у Купера – зеленая. В следующую субботу привезут мебель. Из наших окон открывается вид на океан, который ничто не загораживает, и в каждую комнату проникают теплые солнечные лучи. Джорджия будет жить с нами, потому что души не чает во мне и детях, словно преданная мама и бабушка, которой у Кики и Купа никогда не было. Но теперь всему конец.

Кики часто спрашивает, почему мы поженились. Разве родители не должны целоваться, обниматься, любить друг друга? Разве отцы не должны собирать с детьми лего, кататься по траве, подбрасывать и ловить их в бассейне? Почему папа почти не бывает дома?

Вот тут я понимаю, что дочь спокойно воспримет решение о разводе и когда-нибудь поблагодарит меня за него. Они заслужили счастливую мать, светлый и яркий дом. Мы с Джеком все сделаем правильно и подарим детям любовь и поддержку, в которых они нуждаются. Дочь увидит, как я смеюсь; мама счастлива, а ведь это и нужно детям. Все будет хорошо. Мы начнем новую жизнь.

А теперь? Что теперь?

Кики и Купер сидят на заднем сиденье нашего автомобиля. Во рту у меня стоит кислый вкус рвоты. Глаза Чарльза прикованы к дороге. Он сигналит обгоняющему нас водителю, а его смартфон, лежащий в центральном отделении бардачка, вибрирует, как будильник. Перед глазами крутится видеоролик: я вижу, как мужчина, возможно Чарльз, стреляет Ариэлле в затылок. Дождь заливает лобовое стекло, размывая обзор. Я сказала детям, что мы отправляемся в небольшой отпуск, чтобы навестить мою больную подругу. Посыпались вопросы, но я была к ним готова. Я знала, что Чарльза надолго не хватит, что он разорется и потребует, чтобы дети замолчали, поэтому быстро ответила им сама. Это моя давняя подруга, с которой они незнакомы. Собирались впопыхах, но по приезде обязательно купим то, что не успели взять с собой. Все произошло слишком внезапно. Маме очень важно проведать свою подругу.

Но действительно ли мы уезжаем или просто покатаемся по округе, а потом остановимся в первом попавшемся отеле или снимем квартиру, пока не решим, что делать дальше? Чарльз ничего мне не говорит, а я слишком напугана, чтобы спрашивать.

И когда Куп интересуется, куда мы едем, я смотрю на Чарльза и грызу ногти в надежде, что он сам сообразит ответить сыну. Я ведь тоже хочу знать, куда мы направляемся. Какой у нас план. Сколько человек нас преследуют. Муж отвлекается от дороги и бросает на меня косой взгляд.

– М-м?

– Где это? Где живет Мэри?

Историю о подруге по имени Мэри мы сочинили, пока ждали Купера у школьного кабинета. Ну конечно, это всего на одну ночь, максимум на две. А потом мы что-нибудь придумаем.

– В Квинсленде[8].

Я сглатываю. Что? Почему там, почему так далеко? Мы же никого не знаем в этом штате. А Джек? Когда я снова увижу любимого? Я кладу руку на живот и борюсь с очередным приступом рвоты. Джек не знает, где я, не знает, что со мной, и мне вряд ли удастся написать ему втайне от Чарльза.

– Мы что, поедем туда на машине? – спрашиваю я.

– По морю.

С заднего сиденья раздается радостный визг детей, а я все сильнее вжимаюсь в кресло и кусаю внутреннюю сторону щеки, пока не появляется медный привкус. По морю? Он не шутит? Мы отправимся в Квинсленд на яхте? Не может быть. Перед глазами встает стена воды, и я моргаю, отгоняя наваждение. Дети не должны ничего заметить. Придется делать вид, что все в порядке, что таков наш план, и продолжать притворяться. Я еще ничего не знаю. Знаю лишь, что Кики показала всему миру нечто ужасное. Но все же… при чем тут мы? Это Чарльз убил мою подругу? Если нет, почему просто не вызвать полицию? Ариэлла мертва. Больше я ничего знаю. Ариэлла мертва.

Наша яхта пришвартована в нижней части гавани Роуз-Бэй. Роскошная лодка длиной в двадцать один метр, на которой мы уже несколько месяцев не катались вместе. Время от времени Чарльз возит детей на пристань, но морская болезнь не дает мне наслаждаться регулярными речными прогулками. В основном муж использует яхту для деловых встреч, во время которых уговаривает потенциальных клиентов заключить выгодную сделку. Приглашал ли он туда Матео? Много ли стриптизерш и проституток развлекалось там с моим мужем?

Я спрашиваю Чарльза, надолго ли мы уезжаем, а он поднимает руку и шепчет: «Тсс». Так мягко и тихо, что дети его не слышат. Но это знак. Он либо сам не представляет временных рамок, либо намеренно держит меня в неведении.

Два месяца назад

Джек – это теплая кожа и теплые улыбки. Мощные толчки и крепко сжимающие пальцы. Дыхание, вырывающееся из моего открытого рта; гнездышко, в котором уютно; объятия, в которые хочется броситься; дом, который мне подходит. В Джеке есть все, чего нет во мне. Он добр и бескорыстен. Непоколебим и крепок как скала. Терпелив и непритязателен, готовит чашку за чашкой кофе с миндальным молоком моей любимой марки. Иногда я подолгу смотрю на его спину, острый перевернутый треугольник, и хочу, чтобы Джек принадлежал мне. Но никто и никогда не сможет обладать Джеком, потому что он – ничей, свой собственный, и от этого я хочу его еще больше.

Как часто бывает в новых отношениях, мне любопытно узнать о его бывших. Тогда я смогу сравнить себя с ними. Хочу увидеть их фотографии, услышать личные истории, а пока Джек их рассказывает, неотрывно смотреть ему в глаза, пытаясь угадать, живы ли в нем те чувства. Хотя во взгляде Джека я вижу лишь собственное отражение, которое тоже на меня смотрит. Там нет никого из тех женщин, что были раньше. Только та, что сейчас. В нем живу только я.

Такая любовь разрушает неуверенного в себе человека вроде меня. А что хуже всего, я просто не знаю, как с ней быть.