Кто знал, что так выйдет

– Господи, – бормочет он. – Ладно, пошли отсюда. – Он показывает своим друзьям на дверь кивком головы, и все они уходят.

Что это только что было? Не понимаю. Мне казалось, все уже давно согласны, что девушкам советуют почаще улыбаться только придурки. Я так и стою на месте, ошарашенная, когда идущая к задней двери Пейшан наклоняется ко мне и бормочет:

– Рыба с головы гниет.

– Чего?

Она притормаживает и вздыхает, словно ее раздражает, что мне приходится объяснять такие простые вещи.

– Выражение такое. Если голова прогнила, то тело скоро к ней присоединится. Джонас – наша голова. Староста класса, звездный игрок в теннис, самый богатый, тыры-пыры.

– А. Ага. – Пытаясь переварить полученную информацию, смотрю на Пейшан с надеждой. – Эм, но ты-то не… не входишь в его фан-клуб?

Пожав плечами, она поправляет очки на носу.

– Пожалуй, можно сказать, что я не часть рыбьего тела, – хмурится девушка. – Ладно, рыба – это плохая аналогия, но менять уже не буду. Джонас – голова, большинство остальных – это тело, тело следует за головой. А я… – Она машет рукой, пытаясь подобрать слово.

– Черепашка? – подсказываю я.

– Не, это для меня слишком круто. Я водоросль. Болтаюсь на фоне.

Я смеюсь, чувствуя себя лучше, чем за все это утро.

– Звучит неплохо. Я тоже могу быть водорослью.

Пейшан тут же хмурится:

– Нет. Ты уже обречена. Ты даже не водоросль. Ты разозлила Джонаса. Вся эта тема с проектом… – Она вздыхает. – Да, ты права, поза банальная и вообще клише, но с Джонасом так разговаривать нельзя. Ты криль.

– Криль?

– Мелкие креветки, которых ест рыба.

– Нет, я знаю, что такое криль, просто…

Она не дает мне закончить:

– Супер. Ну ладно, увидимся. – И выходит из класса, оставив меня одну.

Снаружи доносятся знакомые звуки толпы учеников, со смехом и разговорами выходящих из классов. А здесь, в пустой комнате, остались только я и мое сердце, выбивающее бешеный, панический ритм в ушах. Заставляю себя глубоко вздохнуть, чтобы успокоить скачущие мысли. Пейшан наверняка преувеличивает. Да. Со мной такого не бывает. Я не криль. И даже не водоросль! В «Миньянге» я была если не головой рыбы, то очень близко к ней. Как минимум шеей. А у рыб есть шея? Хорошо, жабрами. Совершенно точно не ниже жабр.

Тупая рыбья метафора.

Так, надо собраться. Ну да, утро прошло не так хорошо, как хотелось бы. Но еще не все потеряно. Я все еще смогу вырулить. Просто нужна стратегия. План сражения. Давайте взглянем на ситуацию целиком: я попыталась пободаться с Джонасом, и это оказалось плохой идеей. Отлично, значит, с этой секунды Джонаса я игнорирую. Не буду обращать внимания на то, что он говорит. Отличный план.

На этой ноте я решительно выхожу из класса и следую за последними стайками учеников в столовую. Столовая в «Синфе» огромная, раза в три больше, чем в «Миньянге». Шумно здесь просто до ужаса. Учеников в этой школе так много, что перемена разделена на три смены, но в столовой все равно больше тысячи человек, и все они болтают и смеются. Вокруг нас более двадцати прилавков с едой, и все они полны здоровой, натуральной пищи. Рот наполняется слюной при виде различных яств. Вот наси и ми горенг (жареные рис и лапша), наси удук (кокосовый рис), хоккиен-ми, даже жареный сыр. Первое отличие от «Миньянга», которое мне нравится. Там у нас был только один прилавок, на котором по очереди продавали хот-доги, пиццу и наггетсы.

Встаю в очередь за сото айям (индонезийский куриный суп) и как раз изучаю меню, когда до меня доносится голос Джонаса. Черт. Так отвлеклась на еду, что забыла держаться от него подальше. Ну серьезно, каковы шансы, что мы окажемся недалеко друг от друга в этой огроменной столовой? Вселенная, ну почему? Чем я это заслужила? Силой воли заставляю себя не разворачиваться на голос и утыкаюсь вместо этого в телефон, молясь, чтобы он меня не увидел. Украдкой замечаю, что он справа от меня, в очереди за жареным сыром, и разворачиваюсь влево, пряча лицо. Но уши уже настроились на его голос, как локаторы, словно я кролик, прислушивающийся к передвижениям хищника.

– …Сегодня вечером? – спрашивает один из его друзей.

– Канеш, бро, – говорит Джонас. – Порвем Сильмеррово Ущелье! Я как раз новый скин купил – Золотоводного Дракона с временного ивента.

Мне словно становится тесно в собственной коже. Сильмеррово Ущелье – это одна из арен в «Героях Фронта». Уф, Джонас тоже играет в нее.

– Даже заплатил, чтобы сменить ник под скин. Теперь я…

Не разбираю его ник.

– Крутяк, – говорит друг Джонаса. – Надо не забыть добавить твоего нового перса в друзья. Кстати, вы не поверите, че сегодня было. В нашем классе новенькая – сама Мисс Подросток Индонезии. Смерть как горяча.

Джонас тут же отвечает:

– Да ладно? Серьезно? Это которая?

Следует пауза. Полагаю, они с приятелями пялятся на какую-то девушку.

Раздается впечатленный свист, и он говорит:

– О, да, я бы вдул. – Гадость какая. Остальные парни согласно смеются. – Блин, ну где справедливость, а? У вас Мисс Индонезия, а у нас какая-то чумная феминистка из ада. Бро, ты бы слышал, как мы групповой проект сегодня обсуждали. Она такая вся из себя: «Фу, парни, как это отвратно».

Что-то внутри меня с треском ломается, и я не успеваю остановиться, как уже разворачиваюсь и иду к Джонасу. От меня до него всего несколько шагов, и мы очень быстро и внезапно оказываемся лицом к лицу. Он замирает на половине смешка, вытаращив от удивления глаза, а я, кажется, никогда никого так не ненавидела, как его в этот момент. Рядом с ним два парня с высоко поднятыми воротниками и ухоженными мордашками – выщипанные брови, ультраувлажненная кожа – со сдавленными смешками тычут друг друга локтями.

– Палево, – шепчет один, с трудом сдерживая хохот.

Не обращая внимания на них, я тычу пальцем Джонасу почти в самое лицо:

– Чтоб ты знал, ты не только дерьмо мизогинное, ты еще и мелкий паршивец, который только и горазд, что трепаться у людей за спиной. В следующий раз, когда захочешь высказаться, имей смелость оскорбить меня в лицо.

– О-о-о, – тянет один из его братанов, явно наслаждаясь картиной.

Я угрожающе кошусь на них, и оба тут же затыкаются и тушуются. Резко развернувшись, я марширую прочь. По крайней мере, очень стараюсь. Ноги так дрожат, что идти становится жутко сложно. Вся энергия уходит на то, чтобы двигать ногами. Правой, левой, правой. Не останавливаться.

За моей спиной Джонас говорит:

– Во, видали? Точно чумная.

Снова смех. Ученики либо молча смотрят на меня, либо шепчутся, прикрывая рты руками. Боже, ну что я натворила? А главное, зачем? Криль не может съесть рыбу!

«Но ты не криль», – кричит тонкий голосок на задворках моего сознания.

Нет, ты была большой рыбой в пруду и внезапно оказалась в океане. Это все равно что криль, и от огромных рыб нужно держаться подальше, а не подплывать поближе к их пасти и не привлекать внимания.

Выдох выходит неровным. Плохо это все. Но я не могла просто стоять и слушать, как он называет меня чумной феминисткой. Вот только я сейчас наверняка лишь доказала его правоту. Боже, а я ведь правда верила, что первый день в школе у меня пройдет как-то получше.

Остаток перемены я провожу в туалете, глубоко дыша, чтобы успокоиться, в самой чистой кабинке, какую нашла. Выползаю я оттуда только со звонком. Когда я сажусь за парту, Лиам наклоняется ко мне и говорит:

– Эй, мне кажется, тебе стоит…

Но тут входит учитель. Оно и к лучшему, я уже как-то наслушалась, что мне стоит делать, а чего не стоит. Демонстративно отвернувшись от Лиама, я утыкаюсь в учебник.

Остаток дня проходит не намного лучше, но, по крайней мере, я больше не устраиваю концертов. Головы не поднимаю, записываю все, что говорят учителя. Еще два урока, и – ура! – свобода. Запихнув все вещи в сумку и не поднимая глаз, я выхожу вместе с остальными. Кажется ли мне, что люди косятся на меня и отводят взгляд, стоит мне на них посмотреть? Какая разница. Опустив глаза на свои руки, я понимаю, что стискиваю ремень сумки до побелевших костяшек. Заставляю себя разжать пальцы. Все в порядке. Первый день я пережила. Справлюсь.

Глава 5

Как же мне не терпится снова схватиться за телефон. Стоит ему оказаться в моих руках, я тут же смахиваю экран блокировки и проверяю уведомления. Почти 100 сообщений от Касси и Шарлот в чате Плохих Девчонок вызывают у меня бурю эмоций. С одной стороны, я рада, что две мои лучшие подружки ладят, но с другой – Г-Р-Р-Р, я так много пропустила. Найдя свою машину среди цепочки ожидающих, я забираюсь внутрь, здороваюсь с Паком Раном и пролистываю диалог в начало.

Касси: Кики, глянь, как Аксель подкачался за лето

К сообщению прилагается фото Акселя, превратившегося из дрыща в мини-Халка

Шарлот: Ну ни фига себе…

Касси: Скажи?

Шарлот: А он вообще-то даже горяч? Лол, да простит меня Джордж

Касси: Ну, наверное. Если тебе нравятся широкоплечие и с квадратной челюстью. Я слышала, он мотался в ЛА и там все лето качался на Масл-бич. Спорим, он хлебает протеиновые шейки и подсел на стероиды?

Шарлот: Ну, они ему явно помогли

Касси: Ага, но у него от них член усохнет

Шарлот: Чего? Рил? Или ты прикалываешься

Касси: Я серьезно! Целую статью читала. Стероиды влияют на гормоны, поэтому, когда парни их принимают, у них голос становится выше, а член уменьшается!

Шарлот: ЛОЛ

К этому моменту мои брови, кажется, уже уползли до самых корней волос. Пальцы зависают над экраном, готовые печатать ответ, но, пролистав ниже, я понимаю, что тема уже сменилась и Касси начала рассказывать Шарлот про миссис Прасари, нашу знаменитую чудаковатую биологичку, которая носит две пары очков одновременно: одни на носу, вторые на лбу. Два года мы учили с ней биологию и так и не поняли, в курсе ли она вообще, что у нее на голове две пары очков. Оказывается, на этот раз она притащила в лабу мертвую свинью, и никто не уверен до конца, разрешила ли это школа, или миссис Прасари просто забежала с утра на мясной рынок. Зная ее, оба варианта одинаково вероятны. Мысленно сравнив миссис Прасари с мисс Тиан, я чуть не задыхаюсь. Никогда не думала, что буду так отчаянно по ней скучать. Однако вот.

И снова в уме проносится миллион ответов – я мгновенно придумываю минимум четыре шутки на тему, но дальше диалог уходит куда-то еще. К тому времени как я добираюсь до конца, Касси и Шарлот уже успели обсудить по крайней мере пять различных тем, и я пропустила все до единой. Все из-за того, что в «Синфе» нужно держать телефоны в тупой корзинке на входе в класс.

В горле встает внезапный комок, и я смотрю в окно, стараясь дышать медленно и глубоко. Вместо этого каждый вдох выходит неровным. В голове раз за разом проносится: «Так нечестно. Нечестно, нечестно. Не. Честно».

Да, я в курсе, что звучу как маленький ребенок, но, блин, как же это все чертовски несправедливо. В «Миньянге» у меня были подруги. Хорошие, с такими девчонками можно и состариться. А что, если я ошибаюсь? Вдруг мы с Касси стали так близки только потому, что годами сидели в одном классе? А теперь, когда меня там нет, она вообще может прийти к выводу, что у нас мало чего общего. И почему мама с папой решили, что меня вот так просто можно выдернуть из единственной школы, в которой я училась десять лет, и бросить в холодную и враждебную среду, где все придется начинать с нуля. Ну почему? Только потому, что туда ходит Джордж Клуни, а значит, это точно самая крутая школа Джакарты. Нечестно. Почему я должна страдать из-за амбиций своих родителей?

Теперь я так расстроена, что у меня нет сил отвечать на сообщения. Да и в чем смысл? Они молчат уже час. Касси наверняка на внеклассных занятиях – она играет на виолончели в школьном оркестре. Шарлот вообще спит небось. Уронив телефон на колени, я прислоняюсь головой к окну.

Стоит мне перешагнуть через порог дома, как мама тут же кидается ко мне.

– Кики-и! – восклицает она, вцепившись в меня и таща через всю гостиную на кухню. – Я купила твой любимый чизкейк с убе и латте на овсяном молоке, знаю, ты их обожаешь. Иди сюда, расскажи, как день прошел.

Глядя на нее, я чувствую, как весь этот отвратительный день обрушивается на мои плечи. А вместе с ним вспыхивает злость, подобно раздутым углям.

– Хреново он прошел. Ненавижу эту школу. Все еще не понимаю, зачем мне надо было переводиться из «Миньянга», – хотя нет, понимаю, потому что ты хочешь, чтобы я, как ты, вечно пыталась подняться в обществе.

Улыбка на мамином лице застывает, и я чувствую укол вины, но ее тут же заглушает злость. Потому что я все правильно сказала.

Мама делает глубокий вдох. Я вижу, как она пытается справиться с собой. Ее бесит, когда я спорю, обычно после этого мне напоминают, что я стала слишком уж западной. Но она справляется со своими эмоциями и снова выдавливает улыбку:

– Да ну, уверена, это просто нервы в первый день. Чтобы тебя да запугали другие дети? Да никогда. Я тебя знаю, ты прекрасно приспособишься.

– Не уверена, что хочу к ним приспосабливаться.

Уголки ее губ опускаются.

– Кики, – вздыхает она.

Но я не могу сейчас с ней разговаривать. Во мне бурлит столько ненависти. Пульс эхом отдается в голове непрерывным и ритмичным «Она виновата, это все она виновата». Черт подери, меня обозвали чумной, кто так себя ведет вообще?

– Я в душ, – перебиваю я. И тут же чувство вины заставляет добавить: – Но спасибо за латте и чизкейк. – Я взлетаю вверх по лестнице прежде, чем мама успевает возразить, и с облегчением выдыхаю, оказавшись в своей комнате. Уверена, мама нажалуется папе, и потом они оба отчитают меня за то, что я не уважаю старших, бла-бла-бла.

В этот момент звякает телефон. Это звук дискорда, и от него я мгновенно подскакиваю и лезу в карман.

Дрожжебой: Ну как первый день в школе? Выжил?

Внезапно я понимаю, что имеют в виду, говоря, что «открылось второе дыхание», потому что дышать и правда резко стало легче. Улыбнувшись, я пишу ответ:

Чувачел10: Новая школа высосала из меня всю душу, и теперь я валяюсь у себя на полу

Дрожжебой: Ахах, чего там такого ужасного?

Чувачел10: С чего начать? Ну, например, с того, что в моем классе учится один козел, который ужасно мизогинит.

Пауза. Чуть было не написала, что он этот сексизм направил на меня, но это бы меня спалило.

Чувачел10: В классе новенькая есть, так он ее чумной обозвал

Дрожжебой: Серьезно?

Чувачел10: Скажи? Я ведь прав? Это до хрена грубо?

Дрожжебой: Прав. Я бы его на место поставил. А она что?

Чувачел10: Послала его, по сути. Сказала, мол, в следующий раз, когда захочешь высказаться, имей смелость оскорбить меня в лицо.

Дрожжебой: Окей, я влюблен

Я резко убираю руки с клавиатуры и смотрю на экран. Лицо начинает покалывать. Ненавижу это чувство. Самой противно. Буквально рассказываю лучшему онлайн-другу о себе в третьем лице, ну не жуть ли? А что еще тут делать? После всего, что произошло, мне невыносимо хотелось поговорить об этом с Дрожжебоем, даже сильнее, чем с нашим чатом в ватсапе. Может, мне просто хотелось убедиться, что он не отреагирует, как те парни. Что скажут Касси и Шарлот, я и так знаю – взорвутся возмущенными воплями: «Да как они смеют так обращаться с нашей королевой!»

Чувачел10: Ахах, симп

Дрожжебой: Просто говорю, что она звучит круто. А что сама школа?

Чувачел10: Блин, строгая, капец. Учителей, например, надо звать «Учитель», а не там «Мисс Чан» или типа того

Дрожжебой: Ну, это у нас тоже так

Чувачел10: И ни одной укороченной юбки, прикинь?

Дрожжебой: Эм. Чет стремно как-то, зачем тебе укороченные юбки?

Блин. Совсем забыла, что я типа парень. Да, от пацана комментарий про юбки звучит отвратительно. Впрочем, Джонас бы точно мог что-то такое сказать. Фигово.

Чувачел10: Да я не в том смысле. Просто, как сказать… странно видеть, что никто не сопротивляется форме. В моей старой школе мы все постоянно с ней экспериментировали.

Дрожжебой: Это да. В моей школе тоже суперстрогие правила по форме. Когда мы перешли в седьмой класс, кто-то из нас бунтовал, но к одиннадцатому все уже привыкли.

Чувачел10: А, да, и прикинь: нам приходится кланяться учителям и старостам, когда мы мимо них в коридоре проходим. А в начале урока староста командует нам встать, и мы встаем, и он говорит нам поздороваться с учителем, и мы кланяемся и здороваемся. А потом урок кончается и все опять по новой: «Класс, встать», «Поблагодарите учителя».

Дрожжебой: Ты сейчас прямо мою школу описал. Только у нас старосты говорят: «Пожалуйста, поприветствуйте учителя».

Чувачел10: Серьезно? И вам всем норм?

Дрожжебой: Ну да, а почему нет?

Чувачел10: Ну оно же типа…

Я снова делаю паузу и перевожу дыхание, пытаясь подобрать правильные слова к тому, как я себя по этому поводу чувствую.

Чувачел10: Я думал, такое только в подростковых антиутопиях бывает, короче.

Дрожжебой: ЛОЛ, ну да, бро. Если тебя это утешит, нас не сортируют по факультетам или дистриктам

Чувачел10: Уверен?

Это я пишу уже с улыбкой. Только Дрожжебой может сделать ультрастрогую школьную систему чем-то нормальным.

Чувачел10: У вас там все школы в Сингапуре такие жесткие или только твоя?

Дрожжебой:??

Хмурюсь. Я что-то не то сказала?

Чувачел10: Я что-то не то сказал?

Дрожжебой: При чем тут Сингапур? Мне откуда знать

Чувачел10: А ты разве не оттуда? У тебя в местоположении написано Sg.

Дрожжебой: Аааа. Локация просто так выставилась, потому что я игру качал, когда был у мамы в гостях на каникулах. А так-то я в Индо живу.

Стоп, что?? Сказать, что я в шоке, это ничего не сказать. Я рук не чувствую, пытаясь напечатать ответ. Даже не понимаю до конца, что пишу, пока не нажимаю «Отправить».

Чувачел10: Кул. А что за школа?

Дрожжебой: «Синфа», а что?

Какого. Простите. Черта?! Я, кажется, вечность сижу, замерев и глядя на экран с отвисшей челюстью. Пальцы зависли над клавишами не шевелясь. Дыхание в горле сперло. Мысли словно взбили миксером и отправили летать по моей бедной черепушке, как обломки астероидов, сталкивающиеся друг с другом и взрывающиеся в пыль.

Дрожжебой: Ты тут? Играть-то будем? Оч хочу сегодня на Сильмеррово Ущелье сходить.

Почему-то именно упоминание Сильмеррова Ущелья выводит меня из ступора достаточно, чтобы пальцы снова забегали по экрану.

Чувачел10: Соррян, не могу. Домашки гора. Из школы.

Боги. Ну разумеется, домашка у меня из школы, откуда ей еще у меня быть? Закрываю приложение, чтобы не ляпнуть еще какую-нибудь тупость или не спалиться, а потом откидываюсь на спинку стула и выдаю ну очень долгий вздох. Мать моя. Что это сейчас было? Пытаюсь догнать собственные мысли. Итак, Дрожжебой учится в «Синфе»…

За одной только этой мыслью в мой мозг врывается тысяча маленьких мыслят, и все они фальцетом орут: «Омойбог что-о-о-о!»

Ну все, вот оно. Вот так я и помру. Мое сердце взберется по ребрам и пищеводу, застрянет в башке и лопнет. Ну конечно. КОНЕЧНО. Дрожжебой учится в «Синфе», где я теперь самый главный лузер всея лузеров. И теперь он точно просечет, что я Чувачел10 и все это время ему врала. Потом приходит новая мысль: «Я точно знаю как минимум одного человека в „Синфа“, который играет в „Героев Фронта“». Джонас. ГАДОСТЬ КАКАЯ ФУ ФУ ФУ-У! А что, если Дрожжебой – это он и есть?!

Боже, какой бардак, и у меня ноль идей, как все это исправлять.

Безнадежно. Нужна помощь. Сама я даже осознать масштабы не могу. Кинувшись к телефону, я пишу сообщение Касси: SOS!!! Она отвечает почти моментально: «Встретимся в „Кейк Хо“?»

Несмотря на то что в моей голове все взлетает на воздух, это вызывает у меня улыбку. Почти все становится лучше после торта из «Кейк Хо» и возможности проораться в лучшую подружку.

* * *

Папа говорит, что раньше культура еды в Джакарте была довольно-таки скучная. Сплошная традиционная кухня Китая и Индонезии. Это не в смысле, что у Китая и Индонезии невкусная еда, но разнообразия не хватало. То там, то сям попадались маленькие итальянские и французские ресторанчики, но о них мало кто знал, а цены там были заоблачные. Когда я была маленькой, мама с папой водили меня только в китайские рестораны. Но за последние несколько лет индонезийцы, отучившиеся за рубежом, стали возвращаться и открывать новые места, и вот внезапно еда Джакарты заиграла новыми красками. Сначала была стадия, где все с чем-то смешивалось – кухня была итальянско-японской, индонезийско-вьетнамской, китайско-индийской, корейско-американской и так далее. Потом была стадия кафе, где куда ни плюнь – можно было попасть в красочный закуток, хвастающийся местным эксклюзивным кофе. Теперь у нас стадия тортов. Все предыдущие стадии мне тоже нравились, но тортики радуют особенно.

Кроме еды, в Джакарте особо делать нечего, так что владельцы ресторанов тратят несметное количество денег, чтобы их заведения были самыми красивыми и в них можно было сидеть часами. Вот взять тот же «Кейк Хо», например: он выглядит как мечта Вилли Вонки. Если бы Вилли Вонка был французом и имел вкус. Ну хорошо, то есть не совсем как мечта Вилли Вонки. Стены здесь покрашены в насыщенный зеленый, повсюду пестрят нежно-розовые пионы, а стеллажи заставлены аккуратными рядами книг с пастельными корешками. А уж торты… Гигантские башни, обмазанные жирным кремом, гордо выставленные в стеклянных витринах – словно бы даже слишком красивые и величественные, чтобы их есть. В каждом по меньшей мере восемь толстых слоев, и мы с Касси частенько приходили сюда сразу из школы, делили кусок на двоих и еще уносили домой остатки.

Колокольчик над дверью звякает, оповещая о моем приходе, и Тесса, владелица кафе, поднимает взгляд от прилавка. При виде меня она тут же улыбается, а затем удивленно наклоняет голову набок, когда не видит никого за мной.

– А Касси где? Вы обычно вместе приходите.

Горло немного сжимает. Знаю, глупо так ломаться от простого вопроса. У меня был тяжелый день.

– А, Касси скоро подойдет.

Кажется, Тесса что-то улавливает в моем голосе, потому что выражение ее лица смягчается, а в глазах вспыхивает понимание.

– Садись. Напиток как обычно?

Мое «как обычно» – это то, что Касси любовно прозвала «Позором всея Индонезии». То есть холодный латте, но в нем только половина эспрессо. Ни одно уважающее себя индонезийское кафе не подает кофе без кофеина, а я потом всю ночь уснуть не могу, если пью его после обеда, так что в качестве компромисса я беру в два раза меньше кофе.

– Ага, Касси тоже как обычно, пожалуйста. И нам кусочек… – Замешкавшись, я смотрю на витрину. Все классические вкусы уже здесь: морковный торт, красный бархат, немецкий шоколад, настарная крошка (настар – это такое индонезийское печенье с начинкой из густого ананасового джема) и кокосовый пандан. Сегодня к ним присоединился огромный торт темно-фиолетового цвета.

– Японский уби, – говорит Тесса, проследив за моим взглядом. – С глазурью из пальмового сахара.

– О, да, вот его. – И конечно же, стоило мне это сказать, как я понимаю, что мой желудок все еще завязан узлом и аппетита у меня толком нет, даже когда речь идет о волшебных тортах Тессы. Ну и ладно, никто не мешает мне хотя бы попытаться заесть горе сладостями.

– Так точно, уже несу.

Касси является сразу после наших напитков и абсурдно огромного куска торта, и я тут же вскакиваю со стула, чтобы ее обнять.

– Ой-ой. Поняла, ситуация чрезвычайная. Боже… прошу, скажи мне, что ты не умираешь, или еще чего. – У нее буквально наворачиваются слезы.

– Нет! Господи, нет, ничего такого. – Супер, теперь чувствую себя ужасно, что так ее напугала. – Просто… Дрожжебой.

– Ась? – Секунду Касси выглядит озадаченной, но потом ее озаряет: – О нет! У тебя что, закваска померла?

– Закваска? – Теперь уже я ничего не понимаю.

– Ну та закваска дрожжевая, помнишь? Которую мы все делали во время пандемии. Только твоя так долго прожила. Ну вот, не хочу, чтобы Франсин умирала!