Кто знал, что так выйдет

– Купила тебе с утра.

Черт. И почему она теперь решила побыть милой? Думаю, не стоит ли из принципа отказаться, но принцип уже не кажется таким уж важным, и, блин, я же вижу, что она даже вспомнила про дополнительную порцию карамели сверху.

– Это запрещенный прием, – ворчу я.

– Ладно, тогда выки…

Я быстро хватаю стакан.

– Что надо маме сказать? – намекает папа, словно мне три годика.

– Спасибо, – бурчу я.

Меня одаряют блаженной улыбкой Девы Марии.

– Пожалуйста, ну эр. – Ну эр – это по-китайски «дочь», и мои родители любят меня так называть, когда решают напомнить, что я их отпрыск. – А теперь иди. Нельзя опаздывать в первый же школьный день.

– Да, да. – Я встаю, закидываю рюкзак на плечо и тут же слышу мамин резкий вдох. Закрываю глаза. Не знаю, к чему она собирается придраться на этот раз, но, я уверена: что-нибудь нашла.

– Юбка…

Ой, блин. Она заметила, что я укоротила юбку. Быстро состроив невинные щенячьи глазки, я оборачиваюсь к ней.

Папа вытягивает шею, пытаясь понять, что не так.

– А что такое?

– Ты что, подшила юбку? – угрожающе низким тоном спрашивает мама.

– Нет… – Я опускаю глаза, словно бы удивлена не меньше. – Такую прислали.

Мама щурится. Атмосфера накаляется до треска. Мне почти слышно, как мысли бешено носятся в ее голове, как она перебирает все доступные варианты действий. Начинаю подозревать, что меня сейчас заставят поддеть под юбку шорты. В тот момент, когда я уже готова сломаться, уголок маминых губ чуть дергается вверх. Не знай я ее так хорошо, подумала бы, что она давит улыбку.

– Ну, тогда все нормально, – внезапно говорит она. – Иди давай и не опаздывай.

Что это вообще сейчас было? Мы с папой пару секунд смотрим на маму, одинаково ошарашенные, но в конце концов я пожимаю плечами:

– Ведите себя хорошо, детишки.

– Видишь? – ворчит мама. – Никаких манер.

– Мы ужасные родители, – соглашается папа и подмигивает мне.

* * *

Не знаю, чего я ожидаю от «Синфы», зато знаю, чего они могут ожидать от меня: великолепия. Не хочу себя расхваливать, но я обладаю твердой уверенностью бездарного белого мужика.

В машине Пак Ран, наш семейный водитель, улыбается мне в зеркало заднего вида.

– Готова к первому дню?

– Я всегда готова, ты же знаешь.

Он фыркает и выезжает со двора. Пак Ран с нашей семьей с самого моего детства, считай, уже кровный родственник.

– Пристегнись.

– Да, сэр. – У нас нет таких законов, которые обязывали бы пристегиваться на заднем сиденье, но Пак Ран давно уже дал понять, что никуда не поедет, пока я не пристегнусь. Знаете, я даже уважаю такую твердость характера.

Телефон снова жужжит. На этот раз оповещение приходит из дискорда, а не из ватсапа, и мое сердце подскакивает, потому что через дискорд я болтаю только с Дрожжебоем.

Дрожжебой: Первый день! Порви их там всех, пацан!

Я тихо смеюсь.

Чувачел10: Тебе что, на самом деле шестьдесят пять?

Дрожжебой: 👴 Нет, серьезно, удачи.

Чувачел10: Спасиб. Ты написал тем ребятам по поводу закваски?

Дрожжебой: Ой, мне пора!

Щеки опять болят от того, как широко я улыбаюсь. Унес ноги, как только речь зашла о конфликте – как это на него похоже. Убрав телефон обратно в карман, я выглядываю в окно, смотрю на ужасные утренние пробки. «Синфа» находится в северном районе Джакарты, а мы живем на юге, так что, по крайней мере, нам не по пути с основным потоком, но дорога туда все равно занимает добрые сорок минут. Я проверяю сумку, чтобы убедиться, что взяла учебники, айпад и аквамариновый пенал, потом достаю зеркальце и проверяю свое отражение. Шпината в зубах нет. Не то чтобы я его сегодня с утра вообще ела, но я твердо верю, что матушка-природа изобрела шпинат исключительно для того, чтобы он появлялся у людей в зубах перед свиданиями и важными собеседованиями.

Когда мы подъезжаем к школе, я с удивлением осознаю, что у меня в животе свернулся узел. Выходя из машины, я чуть не падаю, потому что ноги превратились в желе. Поверить не могу – я так разнервничалась, что не могу ходить.

– Все будет хорошо. Расслабься, – окликает меня Пак Ран.

Я слабо ему улыбаюсь, а потом разворачиваюсь к угрожающе нависающему надо мной зданию школы. Ладно, хорошо, здание очень красивое и особо ни над кем не нависает, но, поклясться готова, я чувствую, как школа осуждающе смотрит на меня. Понятно, у меня едет крыша. Стиснув в пальцах сумку, делаю глубокий вдох и повторяю себе под нос:

– Я огонь. Я огонь. – Правда, теперь я думаю скорее о пожаре, чем о том, как я крута.

– Чи Кики! – окликает меня кто-то изнутри здания.

Подняв глаза, я вижу Элеонору Рузвельт, младшую сестренку, которой у меня никогда не было, она яростно машет мне рукой у стойки ресепшена. Все мое тело тут же расслабляется, а ноги вспоминают, как ходить, и вот я уже взлетаю по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Элеонора Рузвельт! – Когда нас с ней впервые познакомил ее старший брат, Джордж Клуни, я имела неосторожность назвать ее Элли. Меня прожгли взглядом, испепелившим даже мою черную душу, и сообщили:

– Меня зовут Элеонора Рузвельт Танувиджайя. Можешь звать меня Элеонорой Рузвельт.

Я тогда заметила, что даже настоящая Элеонора Рузвельт вряд ли постоянно звала себя полным именем, на что мне ответили:

– Да. А я зову. – На том и порешили.

Сейчас же она обхватывает меня за талию своими тощими подростковыми ручонками, стоит мне только переступить порог.

– Поверить не могу, что мы реально в одной школе учимся!

Обняв ее в ответ, я глубоко вздыхаю. Элеонора Рузвельт, пожалуй, единственный плюс в смене школы. Нашу связь нельзя объяснить словами. У нас обеих есть подруги наших возрастов, но что-то в ней напоминает мне меня. Клише то еще, я знаю, но мне так редко попадаются люди, настолько же громкие и бесцеремонно несносные, как я сама. Люди постоянно говорят Элеоноре Рузвельт быть потише, замолчать, не лезть, и я очень хорошо понимаю, как ее бесят эти требования стать меньше и тише ради удобства других.

Прямо сейчас, например, Элеонора Рузвельт трещит как пулемет:

– Ох, божечки, ты выглядишь от-пад-но в школьной форме! Меньшего я от тебя и не ждала, Чи Кики. – Осекшись, она ахает и распахивает глаза широко-широко, как персонаж аниме. – Ты что, укоротила школьную юбку? – спрашивает она наигранно шокированным тоном.

– Ну, может быть. Немножко. – Я подмигиваю ей, и она взвизгивает от смеха.

– Восторг! – Впрочем, она тут же сбивается: – Хотя другим может не понравиться. – Моя тревога тут же вспыхивает с новой силой, но девушка уже машет руками: – Да нет, конечно, понравится. Ты еще новый тренд запустишь, вот увидишь. Спасешь нас всех от этих мешков из восемнадцатого века, ага? – Она жестом указывает на свою отглаженную юбку ниже середины икр, в которой она выглядит непропорционально высокой.

– Они возмутительно портят фигуру, – соглашаюсь я.

Честно говоря, я была уверена, что остальные старшеклассницы тоже укоротили юбки, но, судя по реакции Элеоноры Рузвельт, я такая одна. Это напрягает. Впрочем, может, я и правда начну новый тренд.

Вы не убьете во мне оптимизм.

– Так вот, я тебя вообще-то смерть как хочу кое с кем познакомить, – говорит Элеонора Рузвельт и, не дожидаясь ответа, разворачивается и кричит: – Сара Джессика Паркер, иди сюда!

Из-за одной из гигантских колонн, украшающих школьное крыльцо, появляется девочка в очках и подходит к нам с застенчивой улыбкой.

Я сдерживаю усмешку.

– Сара Джессика Паркер, значит?

– На самом деле я Сара Джессика Паркер Сусанти. А Сара Джессика Паркер – это актриса, известная по роли Керри Брэдшоу в сериале «Секс в большом городе», – произносит она со всей возможной искренностью.

Можно я обниму этого ребенка?

– Ага, я знаю, кто такая СДП.

– Мама большая фанатка.

– Так и поняла, – серьезно киваю я.

– Так вот, – говорит Элеонора Рузвельт, – мы так рады, что ты теперь учишься с нами в «Синфе», потому что у нас для тебя есть отличное предложение. Иди сюда. – Подхватив меня под руку, она бодро тащит меня через весь огромный зал в ответвляющийся от него коридор, где народа меньше.

Ой, мама. Джордж всегда говорил, что его сестренке однажды светит либо обложка «Форбс», либо пожизненное в тюрьме за авантюру мирового масштаба. И как бы я ни обожала эту девчонку, я прекрасно понимаю, о чем он.

– А что такое? – настороженно спрашиваю я.

Элеонора Рузвельт подает сигнал Саре Джессике Паркер, и та картинно нажимает кнопку на телефоне, из которого начинает играть печальная скрипка. Я кошусь на проходящих мимо учеников. Некоторые из них оборачиваются на нас с интересом, но большинство заняты чтением книг или листают ленту на ходу. И все-таки хотелось бы мне, чтобы Элеонора Рузвельт и Сара Джессика Паркер выбрали другой момент, чтобы устроить свою чудную презентацию.

Откашлявшись, Элеонора Рузвельт начинает драматично декламировать:

– В жизни порой бывает так одиноко, особенно в школьные годы.

Так и хочется сказать, что в школьные годы, вообще-то, ты наименее одинок, потому что друзья буквально всегда с тобой, но мне хочется, чтобы все это поскорее закончилось, так что я только улыбаюсь и подбадривающе киваю.

– Ты вечно завален горами домашки, все эти проекты, контрольные, экзамены, боже, это же трагедия! Неужели так пройдет вся наша молодость? Неужто нам суждено провести наши лучшие годы, учась, учась и еще раз учась? – завывает она.

Затем, просветлев, поднимает вверх оттопыренный указательный палец, и печальная скрипка резко сменяется веселенькой музычкой. Вау, да они репетировали.

– Но не бойтесь, потому что Тетушки Знают Как Надо решат все ваши проблемы с отношениями!

Со смехом хлопаю в ладоши, еще даже не успев понять, что я вообще-то не знаю, как именно Тетушки собираются решать чьи-то там проблемы. Но Элеонора Рузвельт так страстно читает свою речь, что я ей верю. Вперед, Тетушки, спасите нас от мирового голода!

– Не смотрите, что мы молоды, Тетушки найдут для вас идеальную пару. Вам нужен кто-то высокий, светлый и красивый? Готово. Ищете кого-то, кто хорош в алгебре? Легко. Нужен тот, кто будет уважать старших и ходит хоть в один спортивный кружок? У нас есть идеальный кандидат для вас! Напишите нам в ватсап сегодня, встретьте свою вторую половинку уже завтра! – Элеонора Рузвельт и Сара Джессика Паркер обе торжественно трясут руками, и музыка на этом обрывается.

Я снова хлопаю, но тихо, потому что спиной чувствую, как на нас пялятся другие ученики по дороге в класс.

– Ну, что думаешь? – спрашивает Элеонора Рузвельт, едва сдерживая блестящую в глазах энергию.

Приходится приложить гигантские усилия, чтобы сохранить серьезное лицо.

– Ну да, это было круто. Очень, эм, убедительно. Но мне кажется, нам пора идти…

– О, да-а-а!

Элеонора Рузвельт разворачивается к Саре Джессике Паркер и стукается с ней кулачками.

– Так и знала, что тебе понравится идея. Ты точно должна была меня понять.

Ну тут нельзя не улыбнуться.

– Если тут кто-то и способен учредить успешную службу знакомств, это точно ты. Только, ну, мне кажется, большинство родителей не одобрят, если их дети начнут встречаться в тринадцать. Родители в Индонезии и в шестнадцать-то такого не одобряют.

– Нет! – восклицает Элеонора Рузвельт. – Боже, нет, это не для нас. – Сара Джессика Паркер яростно кивает головой. – Это для вас, выпускников!

– Ага… Ну, я уже сказала, что если кто-то и может такое провернуть, то это ты. Но много ты знаешь старшеклассников? – Что-то я сомневаюсь, что кто-нибудь станет обращаться в сервис знакомств двух тринадцатилеток, но вслух я этого говорить не буду. Обидится.

Вместо того чтобы сдуться от озвученного мной замечания, Элеонора Рузвельт улыбается еще шире:

– Ну да, это будет ТВОЯ роль, Чи Кики.

Ой-ой.

– Я… чего-то не догоняю.

– Ну ты же старшеклассница. И новенькая. Вот тебе прекрасный способ познакомиться в «Синфе» с кучей народа!

– Я… ну, я не знаю… я буду так занята поступлением в колледж… и все такое.

– Именно! – вскрикивает Элеонора Рузвельт. И как ее глаза умудрились стать еще шире? Клянусь, ее лицо уже на семьдесят процентов состоит только из них. – Это пойдет тебе в портфолио!

– Ага, да, не думаю, что использование службы знакомств…

– Ты не будешь просто ее использовать, – говорит Сара Джессика Паркер. – Как самая первая участница, ты получишь должность в компании.

– Я не знаю…

Элеонора Рузвельт оттопыривает большой палец:

– Навыки организации. – Указательный. – Коммуникации. – Средний палец. – Социальных связей. – Безымянный. – Маркетинга. – Мизинец. – А потом, когда завоюем «Синфу», сможем перекинуться на другие школы, а это уже настоящий бизнес. Такую заявку в колледж никто не переплюнет.

– Ну… – Как бы мне ни хотелось сопротивляться, я очень впечатлена. И этим девчонкам тринадцать? Когда мне было тринадцать, я только в стрелялки рубилась. Хотя погодите, я до сих пор это делаю.

– А вишенка на торте, – добивает меня Элеонора Рузвельт, – это наше приложение.

– Чего? – Поверить не могу, что это я тут старшая, но при этом ничего не понимаю.

Она торжественно указывает на Сару Джессику Паркер:

– По ее сногсшибательной внешности, может, и не скажешь, но наша Сара Джессика Паркер вообще-то гений программирования. Она сбацает нам приложение.

Сара Джессика делает реверанс:

– Я люблю создавать приложения. Парочку уже делала, чисто интереса ради. Это очень просто.

Я медленно киваю.

– Приложения для телефона – это просто? – повторяю я, все еще не поспевая за происходящим.

– Проще простого. Будет похоже на «Тиндер», – говорит Сара Джессика с необъятной уверенностью.

– Даже не буду обращать внимания на то, что вам еще рановато знать, что такое «Тиндер». – Я сурово на них хмурюсь, и они обе закатывают глаза. – Но вообще-то не забывайте, что, как бы, секс до свадьбы – это очень… то есть… – Я не могу подобрать слов. – Это, ну, вы знаете, вы… рано вам еще!

– Боже мой, Чи Кики, – стонет Элеонора Рузвельт. – Ну конечно же мы не про секс говорим. Фу. Это будет как «Тиндер», только невинный. Невинный, одобренный родителями «Тиндер».

Я щурюсь:

– Ты же в курсе, что Джордж убьет меня, если ты вляпаешься в историю?

Элеонора Рузвельт мило улыбается мне:

– Тогда, похоже, тебе стоит проследить, чтобы я не вляпалась в какую-нибудь историю.

Я умею признавать поражение:

– Ладно, хорошо, я вам помогу. Только не ввязывайте меня в сами свидания.

– Уверена? – спрашивает Сара Джессика. – Свидания могут быть полезными для социализации.

Отбросив волосы за спину, я подмигиваю им:

– Мне не нужна помощь, чтобы найти себе кого-нибудь.

Элеонора Рузвельт смотрит на Сару Джессику, выразительно подняв брови.

– Видала? – спрашивает она. – Говорила же тебе, Чи Кики лучшая.

Сара Джессика, кажется, хочет продолжить спорить, но в этот момент раздается звонок.

– Это только первый, – говорит она. – Значит, у тебя есть восемь минут до официального начала урока.

– Тогда я побежала, – говорю я.

– Договорим потом, – кричит мне Элеонора Рузвельт, пока я лечу по коридору в сторону здания старших классов.

– Конечно!

Фух, меня спас звонок.

Глава 3

После горы просмотренных сериалов на Нетфликсе я знаю, что в Штатах ученики весь день переходят из класса в класс на разные уроки. Но в большинстве азиатских школ ученики сидят на месте, а по классам в соответствии с расписанием перемещаются учителя. Именно поэтому все ежегодно молятся попасть в хороший класс, потому что если тебе достанется кто-нибудь хреновый – местный задира или группа спортсменов, которым все должны поклоняться, – то тебе не повезло.

В «Миньянге» классы называли в честь животных. В одиннадцатом я была в классе «Дракона», самого крутого зверя из всех возможных. Как же я кайфовала, что меня звали Драконом, а не Орангутангом. В «Синфе» классы различают по названиям добродетелей. Уф. 11-й «Щедрость», 11-й «Усердие», 11-й «Вера» и так далее. Ну кому захочется из Дракона превращаться в (уф, мой новый класс) Чистоту? Похоже на дурное предзнаменование. Почему чистота – это добродетель вообще? О какой чистоте тут речь? Расовой? Звучит как тот еще расизм. Или имеется в виду сексуальная непорочность, но это вообще отвратительно.

Ладно, может, мой мозг просто сходит с ума и загоняется по любому поводу, по которому только можно. Теперь, когда Элеонора Рузвельт унеслась к своему классу (7-й «Справедливость»), мне еще и свой класс приходится искать самостоятельно. В каком-то смысле я рада, что меня не провожает какая-нибудь пожилая леди из администрации, но «Синфа» просто огромная, и я немного потерялась.

– Я огонь, – шепчу я себе, продираясь сквозь толпы учеников, заходящих в классы.

Глаза мечутся от таблички к табличке, задерживаются на учениках, которые в свою очередь смотрят на меня, обводя взглядом с ног до головы, когда я прохожу мимо. Черт, и правда, никто больше юбку не укорачивал. Что за фигня?

«Неважно. Главное – найти свой класс».

Снаружи каждого кабинета висят огромные пробковые доски. Часть из них заполнена образцовыми проектами – вон тот, например, посвящен химическому составу популярных шампуней и тому, с какой вероятностью они могут вызывать рак. А вон другой, про физическую составляющую яичной скорлупы и о том, почему она гораздо крепче, чем нам кажется. На других досках висят медали, картины и прочие памятные вещи. И все они гордо подписаны названиями классов, чьим ученикам принадлежат: 11-й «Мудрость», 11-й «Надежда», 11-й «Доброта», – они что, даже не по алфавиту идут? Блин! Но вот наконец я вижу его: 11-й «Чистота». Мой дом на ближайший год.

Я еще какое-то время стою снаружи и рассматриваю доски. Ну то есть ладно, снаружи я стою потому, что мне немножечко до ужаса стремно заходить. Но еще я собираю информацию о своих будущих одноклассниках. Первая доска полностью занята двумя проектами: один по английской литературе (изучение покровителей Шекспира), второй по алгебре. Оба сделаны Джонасом Джейденом Арифином. Имя кажется знакомым, так что я достаю телефон и лезу в Гугл. Знаю, знаю, я как сталкер какой-то, но знание – сила, а силы мне сегодня очень даже пригодятся.

От прогрузившихся результатов я слегка задыхаюсь. О Джонасе Джейдене Арифине написана уйма статей, потому что его семья владеет компанией «ТолкКо», самой большой телекоммуникационной корпорацией страны. Чтоб меня. Окей, ладно. Значит, Джонас Арифин, подросток-миллиардер, это главный заучка в классе. Не ожидала, но уважаю. Вот только когда я подхожу ко второй доске, увешанной наградами по теннису, они тоже все оказываются Джонаса. Ладненько. Корректирую свою мысленную картинку этого парня, делая прыщавого задрота чуть менее прыщавым и пририсовывая ему широкие плечи спортсмена. Третья доска заполнена фотографиями с различных мероприятий, пестрящими учениками в школьных матросках, со смехом обнимающими друг друга за плечи. Вот один из них на какой-то ярмарке ремесел и выпечки, вот кто-то в защитных очках на уроке резьбы по дереву.

Пока я стою и разглядываю доску, мимо меня проходит пара девчонок. Посмотрев на меня с мимолетным любопытством, они ловят мой взгляд и улыбаются, а потом достают телефоны и роняют их в корзинку на стене. Надпись над корзинкой гласит: «Телефоны сюда!»

Вау, понятно. Видимо, телефоны с собой на урок брать нельзя. Хардкорненько. Очень нехотя выловив из кармана мобильник, я аккуратно опускаю его в корзинку. Чувствую себя какой-то голой теперь. А как притворяться, что занята, если нельзя уткнуться в экран? Впрочем, может, мне и не придется притворяться. Может, у меня тут же появится столько новых друзей, что я даже и не вспомню, что у меня нет с собой телефона. С этой мыслью я делаю глубокий вдох, стискиваю в руках лямку сумки и шагаю в свой новый класс.

В первый день всегда страшно, неважно где, но когда ты новенькая – все в три раза хуже. У меня уже достаточно опыта, чтобы знать, что первый шаг в новый класс – это решающий момент, который задаст тон всему остальному году. Мне просто необходимо произвести наилучшее впечатление, иначе все коту под хвост.

Все мускулы тела напряжены и молят меня опустить голову и плечи, но я заставляю себя стоять прямо. Грудь вперед, плечи назад, подбородок поднять. Небольшая уверенная улыбка на лице, словно боевой раскрас.

«Здесь всем так же неуютно, как тебе», – говорю себе.

– Эй, новенькая! – кричит кто-то.

Ладно, хорошо, неуютно явно не всем.

Головы тут же разворачиваются ко мне, они как стая сурикатов, и вот меня уже изучает около десятка заинтересованных пар глаз. Я замираю. Кажется, мое сердце забывает, как биться. Тем не менее каким-то образом я умудряюсь кивнуть куда-то в направлении парня, который меня окликнул.

– Хей. – Голос у меня становится тонким и писклявым.

– Садись за мной, – говорит он.

– Эм. Да нет, спасибо. – Чуть склонив голову, я прохожу в заднюю часть класса. И чего я ему отказываю? Он симпатичный, но почему-то инстинкт велит мне сказать нет. Вместо этого я нахожу пустую парту на последних рядах и ставлю сумку на нее.

– Хей, – говорит сидящая рядом девочка.

Обрадовавшись, что со мной кто-то заговорил, я разворачиваюсь к ней. Какие тут все дружелюбные.

– Привет.

Но вместо того, чтобы представиться, она как бы между прочим сообщает:

– Тут сидеть нельзя.

– А? – глупо таращусь на нее я.

Она вздыхает:

– Это место Грейс.

– А. Прости, я думала… – Все мысли меня покидают. Я думала, что так как это первый день, то никто еще не выбрал себе место.

– Мы не садимся, кто куда хочет. Все места расписаны.

– А! – Ладно. В этом есть логика.

Она кивает на первые ряды:

– Вон там план висит.

– Спасибо.

Криво улыбнувшись мне, она снова утыкается в книгу, которую читала. Путь до доски, кажется, занимает вечность. Быстро пробежав по схеме глазами, я обнаруживаю, что мы все сидим по парам. Рядом с моим именем значится некий Лиам Ын, а передо мной – звездный Джонас Арифин. Не знаю, что и думать насчет того, что сидеть придется рядом с самым популярным парнем, но, может быть, его сияние хотя бы отвлечет от меня внимание остальных. И только обернувшись, я понимаю, что Джонас – это тот парень, который кричал мне, когда я вошла.

Теперь он сидит, скрестив руки на груди, и усмехается мне:

– А я что сказал?

Кровь приливает к моему лицу. Когда он сказал сесть за ним, я подумала… а что я подумала? Что он ко мне подкатывает? А он, оказывается, просто сообщал, сугубо по факту, где я сижу. И теперь я чувствую себя полной дурой. Ну разумеется, он ко мне не подкатывал. Тьфу.

– А ты что, решила, что я к тебе подкатываю? – спрашивает Джонас, словно мысли мои прочитал.

Мое лицо уже пылает. Да как он вообще понял, о чем я думаю? Какой-то маленькой части меня хочется свернуться в клубок и провалиться сквозь землю, но я, черт подери, Кики Сирегар. Сегодняшний день пугает меня до ужаса, но и уверенности мне не занимать. Так что я улыбаюсь ему и говорю:

– Ну конечно. А разве нет? – Блин, вышло гораздо более похоже на флирт, чем я планировала. Целилась куда-то в Дружеский Вызов, а попала почему-то в Не Очень Приличный Намек. Все внутри сжимается от стыда.

Джонас широко распахивает глаза, и у него слегка отвисает челюсть, а меня разрывает между смехом и смущением. Наконец он хмурится и с улыбкой отвечает:

– Ладно, понял, понял.

Я чувствую на нас чьи-то взгляды и конечно же, когда оборачиваюсь, вижу, что на нас смотрит значительная часть остальных учеников, и взгляды у некоторых из них не очень-то добрые. У парня вроде Джонаса наверняка немало поклонников, а мне не очень-то хочется наступать кому-либо на хвост, так что я сдержанно улыбаюсь ему и решительно переключаю свое внимание на сумку, всем видом показывая, что я Очень Занята раскладыванием учебников на столе, а значит, дальше говорить не могу. Потом поворачиваюсь к девушке, сидящей напротив меня, надеясь вывести ее на разговор. Больше всего мне сейчас нужны подруги. Парни приходят и уходят, а вот девчонки остаются с тобой надолго.

– Серьезно? Вот так вот кинешь меня? – подкалывает Джонас.

По крайней мере, мне кажется, что он меня подкалывает. Но в его голосе мелькает резкая нотка, словно он не привык, чтобы девушки от него отворачивались. А может, это просто мое воображение сходит с ума, потому что я сижу как на иголках, сколько ни напоминай, как сильно я в себе якобы уверена.

Кошусь на него, доставая пенал, и аккуратно кладу его в верхний левый угол парты.

– Извини, не собиралась тебя кидать. Джонас, да?