КиЧ

Александра Маркова

КиЧ

Глава 1

– Кажется, началось, – процедила женщина сквозь зубы, нащупав в темноте крепкое плечо мужа.

Он приподнял голову от подушки и взглянул на бледное лицо жены. В неярком свете луны, заглядывающей в темные окна жилища, она казалась еще бледнее, чем обычно. Внезапно она сжала пальцы так сильно, что он невольно вскрикнул от боли, скинув рывком ее руку со своего плеча.

– Сбрендила? – мгновенно проснувшись, прикрикнул на женщину муж.

– Что-то не так, – простонала она, сворачиваясь калачиком на жесткой деревянной кровати.

– Что там может быть не так? – заворчал он, спуская ноги на холодный пол.

Он встал, немного поежился от предутренней прохлады скользнувшей по коже, и, громко шлепая босыми ногами по полу, подошел к большому деревянному столу.

Поводив ладонями по сколоченной наспех из половинок стволов столешнице, он нащупал огарок свечи и огниво. Стукнув пару раз кремнем над фитилем, рассыпав по грубому дереву сноп ярких искр, он умело разжег фитиль свечи, осветив комнату тусклым мерцающим светом.

Он взял свечу в руку, и, защитив одинокий огонек от сквозняка второй рукой, приподнял слегка, чтобы видеть больше. Он повернулся к жене, нахмурив брови, хотел уже отругать ее за то, что тревожит его без дела средь ночи, но не смог. Едва он понял, что происходит, он сменился в лице, громко сглотнув, не в состоянии переварить увиденное.

Его любимая беременная жена все еще лежала на кровати, подвернув под себя колени, прижимая ладони к огромному синюшному животу, стискивая от боли зубы и тихо скуля. А на белоснежных простынях, вокруг ее маленького беззащитного тела чернели липкие пятна крови.

– Джон! Что ты стоишь? – тонкий визгливый голос старухи-матери прорезал ночую тишину, заставив мужчину вздрогнуть и выйти из своего оцепенения, – Беги за повитухой! А я воду погрею…

Мужчина очнулся, стряхнул с себя морок ужаса, накативший на него внезапно, и, натягивая на ходу штаны, выскочил из дома. Быстрым шагом, время от времени переходящим в бег, он скрылся в темноте непроглядной июньской ночи.

В ту ночь, забрав жизнь любимой жены Джона, единственной и неповторимой Маргарреты, на свет появился его первенец, его сын. Но видит бог, лучше бы этому ребенку было не рождаться на свет божий…

Глава 2

– Господи, что это такое? – вскрикнула повитуха, едва новорожденный оказался у нее в руках.

Она сощурилась, рассматривая орущего младенца, сморщилась брезгливо и завернула его в чистые тряпки.

– Мальчик у вас, – сказала она, отдавая сверток отцу, – Вроде бы…

Перекрестилась, накинула на плечи дырявую шаль и, бросив на прощание жалостливый взгляд на несчастного Джона, добавила:

– В церковь вам надо… В церковь! – сказала и вынырнула за дверь, впустив в помещение поток свежего воздуха.

Дверь за ее плечами, тихо скрипнув, затворилась. Женщина сплюнула через плечо, вытерла вспотевшие ладони о шаль, свисаюшую с плеча облезлым кошачьим хвостом, и отправилась восвояси, рассказывать каждому встречному, что в семье фермера Джона родился ребенок сатаны.

Никогда она еще не видела ничего подобного в своей жизни, а повидала она немало.

***

Фермер Джон, не глядя отдал младенца старухе-матери, похоронил жену и, погрузившись в тяжелые думы, вышел из дома.

С тех пор, он старался возвращаться домой как можно реже, все больше времени проводя в поле, топя свое горе в тяжелом труде. А в редкие часы отдыха мужчина предпочитал находиться в пабе в компании крепкого эля, который тоже помогал ему, хоть ненадолго забыть. Но когда ноги все же приносили его в родные стены, он ходил по дому, словно тень, стараясь не смотреть на сына и не вспоминать о боли утраты.

– Посмотри Джон, – однажды окликнула его мать, – Я не понимаю, что с ребенком такое! Сколько бы я не терла, грязь с его лица не отмывается, она, как будто коростой растет на нем…

– Плевать, – отвечал он не глядя.

– Может быть, нам стоит позвать лекаря? – не успокаивалась мать, – Возможно, это какая-то болезнь и ее еще можно вылечить?

Вместо ответа Джон ударил кулаком по столу так сильно, что на столе подпрыгнула посуда и со звоном опустилась обратно. Джон встал, резко скрипнув ножками стула по полу и, громко топая, направился к выходу.

– Да, чтобы он издох поскорее… Убийца! – выругался мужчина через плечо и вышел вон.

***

Джон вернулся домой только через два дня, в компании с джентльменом, одетым по последней моде. Цилиндр гостя был настолько высок, что он врезался в дверной косяк, когда попытался войти в дом Джона. Городскому моднику пришлось снять свой величественный головной убор, чтобы протиснуться в маленькую дверцу деревенского дома.

Не говоря ни слова, мужчина прошел в единственную комнату простого жилища, смахнул бесцеремонно со стола всю утварь на пол и водрузил на ее место свой небольшой кожаный чемоданчик.

Щелкнула негромко щеколда замка, и чемоданчик распахнулся, показав свое содержимое.

Здесь были разные металлические штуки, по всей видимости специальные научные инструменты, названия которых фермер Джон не знал. А еще стеклянные колбы и пузырьки, наполненные разноцветными жидкостями. И посреди всего этого разнообразия, прямо сверху, лежала огромная лупа с сильно изогнутым стеклом и большой деревянной ручкой.

Гость снял с инструментов лупу и аккуратно отложил ее в сторону, расстелил на столе белоснежную салфетку, выуженную из угла чемодана, и принялся доставать страшные металлические штуки из своей сумки, рассматривая каждую с большой любовью и аккуратно раскладывая на салфетке.

Закончив свой ритуал, мужчина вздохнул и, наконец, словно только что вспомнив о них, повернулся к хозяевам дома. Удивленно подкинул верх брови, хмыкнул что-то в усы, и громко, с плохо скрываемым французским акцентом произнес:

– Ну-с… Где больной?

***

Спустя добрых полчаса каких-то малопонятных манипуляций над без остановки орущим младенцем, и изучения забранных материалов под большим увеличительным стеклом, доктор громко втянул носом воздух, давая понять окружающим, что он закончил.

– Нет, это не коросты, – наконец произнес врач, не отрывая взгляда от увеличительного стекла, – Это волосы… Только они какие-то… неправильные… Похожи больше на… шерсть…

– Шерсть? – повторила старуха-мать и, словно испугавшись собственных мыслей, тут же закрыла рот рукой.

– Ну, да, точно, – подтвердил доктор, – Шерсть и есть! Такая же, как у кошек и собак…

– И что это значит? – спросил Джон, взирая на доктора исподлобья и поигрывая желваками щек, – Он демон?

– Демон? – переспросил доктор, оторвавшись от увеличительного стекла и посмотрев на фермера, – Нет, конечно… Не демон, – затараторил он, немного испугавшись воинственного вида мужчины перед собой. – Скорее… Я бы сказал, что… Он просто… Зверь…

– Животное? – почти зарычал Джон.

Он как будто бы только и ждал от лекаря этих слов. В его руке мгновенно блеснул, выуженный откуда-то из-за пазухи, острый охотничий нож, на лице заиграла хищная ухмылка, а в глазах огонь возмездия. И Джон, стиснув зубы и предвкушая расправу, направился прямиком к ребенку.

– Что ты делаешь? – закричала старуха-мать, вставая на пути мужчины, – Это всего лишь дитя!

Она схватила его за руку, в которой был нож, но так-как силы были неравны, старая женщина просто повисла на руке, не позволяя, впрочем, Джону двигаться дальше.

– Уйди! – все еще свирепствовал фермер, пытаясь стряхнуть мать со своей руки, – Это просто животное! Оно убило мою Маргаррету!

– Это твой сын! – кричала она ему в ответ, стараясь, чтобы голос ее звучал строго, но он упорно выпадал в истеричный женский визг, – Немедленно убери нож! Скажите ему, доктор!

– Вообще-то, – откашлялся несколько опешивший гость, – Это очень редкий, фактически неизвестный науке случай рождения зверя у обычной человеческой женщины, – снова затараторил, слегка заикаясь от волнения, он, – И мне бы было крайне неловко перед всем научным сообществом… Право, мне и сейчас неловко, – он потупил взор и потер свою мгновенно вспотевшую шею, – Но я просто обязан просить вас сейчас не уничтожать это… существо, а отдать его для изучения Специальной Коллегии ученных господ, в коей я имею честь состоять, – он даже поклонился слегка, закончив произносить свою самую главную и, по всей видимости, любимую регалию.

Джон опустил нож и повернулся к доктору.

– Отдать?

– Ну, да, – закивал лекарь довольно, – Это же настоящая загадка! Нераскрытая тайна природы! Мы должны выяснить, что это за существо, к какому классу, виду и отряду оно относится, существуют ли еще подобные особи в мире и не несут ли они опасности для всего христианского сообщества.... Понимаете?

– Вы думаете, я дурак что ли? – нервно засмеялся фермер в лицо лекарю, – Отдать… Я, конечно, институтов, как вы, не заканчивал, но я не дурак!

– Да я разве…, – растерялся доктор, искренне не понимая, куда клонит Джон.

– Отдать…, – снова повторил фермер, меняясь в лице.

Он перестал смеяться, улыбка быстро сползла с его лица и уголки губ опустились вниз, придав лицу довольно пугающее выражение.

– Сколько? – вдруг спросил Джон, выпятив вперед нижнюю губу.

– Что, сколько? – не понял доктор.

– Сколько вы готовы заплатить мне за… Это?

Глава 3

Ребенок был действительно странный. Марсель Франсуа Биньё впервые за свою долгую практику встретил подобное отклонение.

Он объездил уже всю Европу в поисках неописанных болезней, чтобы изучить и описать их, увековечив свое имя в истории.

Он заглядывал в каждую подворотню, прислушивался, приглядывался, цеплялся за любой, даже самый неправдоподобный слух и мчался навстречу своей известности, преодолевая тысячи и тысячи миль. Но, как правило, перетерпев все невзгоды бездорожья, безбожья и скуки, он не находил ничего стоящего там.

И когда уже у Марселя опустились руки и он перестал верить в успех своего предприятия, в его дверь постучал немытый мужлан, с огромными мозолистыми кулаками и, выдавливая из себя слова, позвал его осмотреть своего новорожденного сына. Биньё был занят, болен и не желал ехать ночью в неудобной кибитке в соседний город, чтобы заработать пару фунтов на осмотре очередных младенческих соплей.

Но грязный фермер был непреклонен и довольно пугающе потрясал в воздухе своим огромным, похожим на кувалду, кулаком. Марсель велел кучеру запрягать экипаж, выпил снадобье от головной боли и начал неспешно собираться в путь.

Ах, если бы он знал, что ждет его там, он бы немедленно выскочил из дома и побежал бы на встречу своему счастью прямо как был, босиком. Не обращая внимания на острые камни, врезающиеся в его ступни, на холодный ветер, поднимающий подол его ночной рубашки, на мелкий холодный дождь, отбивающий похоронный марш на его лысой макушке. Все это было бы не важно, если бы он только знал…

И когда, спустя целые сутки, он, наконец, увидел этого удивительного младенца, его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Это было то самое, неизвестное, загадочное, неописанное. То, что он искал столько лет!

Трясущимися от волнения руками Марсель брал образцы. Сквозь пелену слез счастья, долго старался рассмотреть их в большое увеличительное стекло. И все это время думал, думал, думал…

Как ему уговорить папашу навсегда расстаться со своим ребенком?

Он даже, на всякий случай, уже придумал небольшой план похищения, но, слава богу, приводить его в действие не пришлось. Неумный фермер просто продал сына незнакомцу за тринадцать золотых монет… Просто продал…

Марсель откинул с лица мальчика ткань, закрывавшую его все это время, и с нескрываемым интересом стал рассматривать его, довольно причмокивая и победоносно улыбаясь.

Вся кожа ребенка, включая лицо, ладони и ступни была покрыта густым слоем темных коротких волос, которые старуха приняла за грязь, лишь потому, вероятно, что к своим годам видела уже довольно плохо, а предположить, что ребенок просто чрезмерно волосат, она не могла в силу отсутствия у нее хоть какого-нибудь воображения.

А сам Джон, похоже, так ни разу на ребенка и не взглянул…

– Ну, все к лучшему, – пробурчал себе в усы Марсель, поглаживая мальчика по мягкой шелковистой щеке большим пальцем, – Все к лучшему…

А экипаж летел на всех парах, стремясь, как можно скорее покинуть деревню, область, страну…

Биньё хотел успеть на паром, отходящий на большую землю, чтобы помахать рукой на прощание туманной Англии и поскорее вернуться во Францию со своим трофеем.

Он уже видел удивленные лица ученных господ Специальной Коллегии, восхищенные возгласы и рукоплескания. И даже придумал уже название для этой, неизвестной еще, болезни.

– Синдром Биньё, – вслух произнес мужчина, растягивая слова, словно густую сладкую горячую карамель.

Собственное имя в названии ласкало Марселю слух. И с ним на устах, он, положив голову на жесткую стенку экипажа, прикрыл свои уставшие глаза и тут же уснул.

Глава 4

В погоне за мечтой, даже самые умные люди порой совершают самые глупые и нелогичные поступки, в адреналиновом порыве забывают они об очевидных вещах и не видят дальше собственного носа.

Марсель проснулся оттого, что экипаж сильно тряхнуло на кочке. Под влиянием инерции его голова оторвалась от деревянной обшивки стенки и с громким глухим ударом врезалась в нее снова, рассадив до крови висок.

– Чертовы кочки! – выругался доктор, прижимая к виску руку, другой пытаясь выудить из кармана чистый носовой платок.

Он приложил платок к ране на голове, обтер, как смог, от липкой крови руку о свой сюртук и, кое-как орудуя одной рукой, открыл чемодан.

Марсель Биньё был в самом деле неплохим доктором, способным критически оценить повреждение на своей голове через маленькое зеркальце и, ловко орудуя хирургическим инструментом, залить септиком свежую рану.

И пока доктор возился с собственной головой, рассматривал, обрабатывал, бинтовал, в ней не возникло ни одной мысли о том, куда делся из его рук сверток тряпья с завернутым в него уникальным ребенком. Закончив свои нехитрые манипуляции, изрядно вспотевший и запыхавшийся мужчина, откинулся на мягкую спинку кресла и стал медленно приходить в себя, прокручивая в голове последние события своей жизни.

И в момент, когда нужное воспоминание посетило его привычно больную голову, его зрачки расширились и начали бегать из стороны в сторону, ища пропажу.

Ребенка нигде не было видно.

Кибитка подпрыгнула на очередной кочке, громко хлопнув незапертой калиткой, мгновенно накрыв и без того мокрую от пота спину Марселя очередной волной ледяного холода.

– Стой! – закричал что было мочи Биньё кучеру, и тот натянул поводья лошадей, приказывая им остановиться.

Не знал Марсель, как долго он спал, сколько кочек встретилось на пути экипажа за это время и как далеко они уже ухали от места, где он проспал свой билет в счастливое и безбедное будущее. И потому, схватившись за голову, доктор долго ходил из стороны в сторону, пытаясь придумать хоть что-то, но больше все же бесцельно ругая себя за халатность.

– Может, нам просто вернуться, сэр? – осторожно спросил кучер, видя стенания мужчины, – Не думаю, что кто-то уже забрал вашу вещь, места здесь довольно безлюдные…

– Вещь?– прыснул Марсель негодованием, посмотрев с укором кучеру прямо в глаза, – Вещь? Да там вся моя жизнь! Мое будущее! Моя судьба! – едва сдерживая слезы кричал он, показывая рукой на дорогу.

Кучер не стал настаивать, он лишь пожал плечами в ответ и отвернулся. Ну, что он мог еще сказать? У каждого свои проблемы, и эти его точно не касались. Такой реакции доктор явно не ожидал и не имея больше зрителей своей истерики и самобичевания, быстро пришел в себя.

Кучер был прав. Надо было как можно скорее начинать поиски.

– Вертай, – сказал он, запрыгнув на козлы, – Ты сказал правду, и, быть может, моя… вещь… все еще лежит где-нибудь на обочине и ждет меня.

Они ехали долго, гораздо дольше, чем раньше, двигались медленно, останавливаясь часто и прислушиваясь к звукам окружающего дорогу дикого леса. И лишь когда совсем стемнело, и откуда-то из глубины непроглядной чащи донесся пробирающий до мурашек вой волка, Биньё понял, что продолжать поиски бесполезно…

Ему пришлось смириться с тем, что судьба, подразнившая его небывалым успехом, снова махнула хвостом перед его носом и он бессилен теперь догнать свою птицу счастья.

Доктор снова развернул экипаж и велел кучеру держать курс на Портсмут, решив все же вернуться домой в Европу, пусть и с пустыми руками. У него уже не осталось душевных сил и былого запала, чтобы продолжать эту бесконечную погоню за своим неуловимым Граалем.

***

Иногда так случается, что твоя счастливая и беззаботная жизнь катиться под откос со скоростью летящего с горы камня. И ты цепляешься за края пропасти, ломая ногти, но сил твоих недостаточно, чтобы удержаться и не упасть вниз.

И Марта держалась. Сколько могла держалась, но бездна безумия тянула ее вниз, на самое дно ее личного ада. В мир несуществующих голосов и беспричинного страха.

Иногда ее разум возвращал ее в реальный мир и она видела его почти так же, как видим мы. Какие-то злые люди потешались над ней и гнали прочь. Они не давали ей еды, били ее, когда она брала что-то без спроса, а порой и просто так, без причины.

– Чокнутая Марта! – засмеялась однажды над ней лощенная и холенная девочка, только что вышедшая из церкви, напугав женщину до дрожи в коленках.

– Что ты, Алиса, разве можно так говорить? – заклохтала рядом нянька и увлекла ребенка прочь.

– Чокнутая Марта, – повторил прямо над над ее ухом другой ребенок, вышедший из церкви следом за Алисой, и больно ткнул женщину носком начищенного ботинка в бок, – Вали отсюда, блаженная, пока я не приложил тебе кирпичом!

И городская сумасшедшая, уже не раз получавшая камнями и палками просто за то, что она не такая, как все, сильно кланясь к земле, попятилась, стараясь скрыться за углом белокаменного здания, пока сорванец не привел свою угрозу в действие.

Она завернула за угол, выпрямилась, и что было мочи, побежала в сторону леса, туда, где никто ее не найдет, не будет смеяться над ней и бить. Она бежала долго, пока силы не оставили ее, и, споткнувшись о какую-то корягу, она упала ниц на мягкий лесной мох.

Марта тут же заснула, и проспала бы так до следующего вечера, если бы ее не разбудил душераздирающий крик младенца совсем рядом с ее головой.

Женщина встала на четвереньки и подползла к куче из тряпок, валяющийся на обочине лесной дороги. Сверток шевелился и кричал, заставляя Марту всякий раз вздрагивать, закрывать уши и отпрыгивать от неведомой опасности. Страх ее был так силен, что она готова была убежать прочь, и уже отвернулась и сделала шаг, как вдруг голос в ее голове повелел ей остановиться.

– Возьми дитя, – строго сказал голос, – И заботься о нем, как о собственном!

И Марта не посмела перечить.

Она никогда и никому не перечила.

Женщина повернулась, медленно подошла к свертку, резко схватила его и не глядя побежала, унося волосатого мальчика в чащу леса, дальше и дальше от дороги на которой уже искал свою пропажу Марсель.

Глава 5

Ребенок громко кричал всю дорогу, требуя пищи, а Марта посматривала на него искоса и бежала вперед еще быстрее, понимая, возможно, что ничего не может ему предложить.

Ноги сами принесли женщину обратно к церкви. Она замерла у самой кромки леса, прислушалась к голосу в своей голове и вышла из тени деревьев на торговую площадь у святого места.

Вечерело.

Все прихожане давно разошлись по домам и даже священник, затушив все свечи перед ликами святых, давно ушел к себе.

Деревянный дом святого отца стоял немного поодаль от белокаменной, увенчанной золотым куполом, церквушки. В окнах его горел свет и мелькали тени, из дома доносился немного приглушенный, но все равно очень звонкий детский раскатистый смех, а от вкусных запахов горячего ужина у Марты крутило живот.

А еще ее сковывал страх.

Она боялась, что ее заметят, поймают и снова побьют. За то, что ходит под чужими окнами, за то, что хочет есть, за то, что в руках у нее кричит младенец, ну, или даже просто так, для развлечения, что тоже бывало не редко.

С большим трудом поборов свой страх, Марта подошла к дому священника, положила сверток с ребенком на порог и, отбежав на небольшое расстояние, бросила маленький камушек в окно. Стекло звякнуло, но не разилось. Тень за окном пришла в движение, заслонив собою свет свечи.

– Кто там? – послышался басистый голос священника.

Но Марта не ответила ему, она уже бежала к спасительной тени деревьев, и убегая, махала руками, отгоняя от себя голоса, которые требовали вернуться и забрать ребенка.

***

Простой английский священник, сосланный служить на затворки страны в глухую деревню, Гарри Девис, несмотря на свой строгий и пугающий вид и басовитый зычный голос, был очень добрым человеком. Он любил людей и всегда готов был прийти им на помощь.

Своих детей бог Девису не дал, обделив его жену Агнес способностью к зачатию, зато с лихвой снабдил большим количеством подкидышей, которых несли к его дому со всей округи. Больше десятка детей разных возрастов теснились под крышей его дома. И это нисколько не смущало мужчину, поскольку большую часть времени он проводил в церкви.

Агнес же, в отсутствие мужа, была с детьми довольно строга. С младых ногтей, как только подкидыши вставали на ноги, на них накладывались посильные, но неотвратимые обязанности по дому. Будь то чистка коровника или мытье пола в доме, все должно было быть сделано идеально. Лень и неаккуратность не только не поощрялись, но и строго карались.

И самой излюбленной карой Агнес было отлучение детей от уроков, которые проводились каждый день и занимали по несколько часов. Несмотря на то, что учительницей Агнес была не менее строгой, чем матерью, дети любили проводить время за партами. А тот, кто был наказан, отбывал свою повинность на самой грязной и противной работе, которую только можно было придумать.

Добрый священник Гарри Девис совсем не интересовался судьбой детей, которых подбирал под свое крыло, а точнее сказать, вешал их на шею своей жены без зазрения совести. Впрочем, после того, как она научилась получать от этого странного хобби мужа свою выгоду, ее трудно было назвать недовольной таким положением вещей.

Единственно, что действительно напрягало женщину, это необходимость ухаживать за детьми, пока они были не в состоянии еще работать. Но это было необходимо и временно… Кроме того, старшие девочки уже справлялись с этим почти без ее помощи. И с каждым новым годом, жизнь Агнес становилась все проще.

И в день, когда на пороге оказался очередной младенец, даже такой странный, больше похожий на волчонка, чем на человеческое дитя, Гарри просто не мог поступить иначе, и взял малыша на воспитание в свой дом.

Несмотря на причитания жены о том, что детей уже и так много, что их трудно прокормить и одеть, несмотря на ее страх перед странным видом малыша и ее предположением о его дьявольской природе священик не изменил своему убеждению и буквально заставил Агнес замолчать. Гарри стукнул кулаком по столу, прерывая ее истиричные причитания и громко, тоном не терпящим возражения, пробасил:

– Ребенок останется у нас!

– Да какой же это ребенок? Собака, похоже, – пробурчала жена себе под нос, но мужу перечить не стала.

И, кривя брезгливо нос, взялась ухаживать за очередным подкидышем.

Его окрестили Питером по всем христианским законам, и церковь не разрушилась когда в нее вносили это волосатое чудо, как того ждали некоторые, и небо не упало, и молния не поразила Гарри Девиса за богохульство и еретичество.

Возможно, стало чуть меньше прихожан в той церкви, но это не точно…

***

Ухаживать за младенцем считалось легкой работой в семье священика и каждая девочка, достигшая десяти лет хотела заниматься с малышом, даже несмотря на его странный и пугающий внешний вид. Так что Питер не был обделен ни внимаем, ни заботой. За ним хорошо ухаживали, им занимались, его почти любили.

И он в ответ не остался в долгу, оказавшись очень смышлёным и развитым не по годам ребенком.

Питер рано пошел, рано сказал свое первое слово, к трем годам, вслед за старшими детьми, освоил алфавит и даже пытался самостоятельно читать, чем приводил в небывалый восторг всех вокруг.

Разговаривающая и читающая обезьянка развлекала и умиляла толпу. Всеобщий смех и ликование веселили Питера не меньше, чем он весилил зевак и лишь матушка Агнес была вечно недовольна Питером и его бохвальством. Она поджимала губы недовльно и хватая его за руку, увлекала в укромное местечко, подальше от глаз людей. Строго отчитывала за праздность и даже больно била по попе..