Маленькая Леночка

– Ага, и теперь христиане едят своего избавителя и запивают его кровью! Пять баллов и привет каннибалам!

Лена громко рассмеялась.

– И ты туда же! Аргумент, ничего не скажешь… «Я -хлеб жизни!», – говорил Христос. А ещё – «Дверь овцам», то есть деревянная на петле и для барашков? Или «Лоза» – виноград? И в заключительной беседе с апостолами в Гефсиманском Саду Господь указывает, что всю информацию дал им через притчи, которые следует понимать правильно! «Имеющий уши да услышит!» На Тайной Вечери Иисус Христос заповедовал есть хлеб и пить вино во имя Его, вспоминая Его и то, чему Он учил, а не КАК Его! «Сие творите в Мое воспоминание: елижды бо аще ясте Хлеб сей, и Чашу сию пиете, Мою смерть возвещаете, Моё воскресение исповедаете». Ох, если бы все слова Иисуса люди воспринимали так же буквально, как «Ешьте Плоть Мою и пейте Кровь Мою», и следовали им, то на земле давно воцарился бы рай! Пусть даже устланный вырванными глазами и отсечёнными руками! А если хочешь получить объяснение на современном языке, то Причастие представляет из себя взаимодействие с Божественной энергией, Духом Святым, который снисходит на Святые Дары во время молитв на Литургии, потому что молитва – это код, особый символ, слово, которое было вначале! И призвать, и принять эту Божественную энергию можно только в подготовленный сосуд, очищенный искренней верой и чистосердечным покаянием, иначе Таинство Причащения будет «в осуждение». Это как рукой схватиться за оголённые провода, только тряханёт не сразу.

– Ну, может и соглашусь, если под источником этой энергии ты подразумеваешь не седобородого дедушку, сидящего на облаках, а говоришь о мировом сознании, некоем мощном генераторе! Есть же научное предположение, что сознание имеет возраст Вселенной! Вспыхнула мысль в мировом мозгу, в котором, если проводить параллель с человеческим, квадриллион связей, больше, чем элементарных частиц во Вселенной, – и бац! Образовалась гигантская гипернейросеть, и после динозавров и питекантропов появляемся мы, двуногие и так себе разумные букашечки! А дальше нас втыкают в развлекательно-развлекающую матрицу, где мы развлекаем, а матричный заказчик – развлекается… – Егор извиняюще улыбнулся, намекая на то, что вариант маминой матрицы кажется ему слишком сопливеньким.

– В чём тогда мораль, где смысл человеческого существования, если по твоей теории матрица развлекается, ставя над нами опыты и используя нас в качестве планктона для светлых и тёмных сущностей, а мы, словно подопытные крысы, хоть и страшно умные, обречены превратиться в короткую запись в журнале результатов эксперимента или в непереваренные отходы, утилизируемые системой в какие-нибудь чёрные дыры?

– Для нас нет никакого смысла, а для того, кто нас придумал, есть: кормиться нашей психической энергией, которую мы вырабатываем в процессе короткой жизни в погоне за осуществлением своих желаний. Периодически нам даже даётся исполнение этих самых желаний, чтобы мы не успели почувствовать себя ослами, топающими за морковкой, которая висит на верёвочке перед нашим носом на неизменном расстоянии, пока нас ням-нямкают все невидимые господа, сражаясь за самый лакомый кусочек… И чтобы мы не сошли с трассы безрадостного бытия раньше, чем нас обглодают до косточек, – с умным видом заключил Егорка.

– То есть ты хочешь сказать, что нами забавляется некий фермер-плохиш, будто коровами: сначала играет с нами на зелёной полянке, потом доит и в конце превращает в говядину? – уточнила Лена. – Тогда не допускаешь ли ты, что он работает в паре с добрым полицейским, который создал плату для матричного компьютера и использует злого полицейского для отсева «зёрен от плевел»? А суть игры заключена в предоставлении для каждой бегающей на экране фигуры возможности развития до уровня зерна, который позволяет выйти из матрицы, помахать ручкой говядине и вступить в новую игру на новом уровне?

– Не знаю… Может, все и начиналось с хорошего игрока, но сдается мне, что он продул… Да и к чему во всём искать смысл? Надо жить ради жизни, и смысл жизни – в самой жизни…

– А дом надо строить ради дома, работать ради работы и есть ради еды! Где ты за свои двадцать лет успел хлебнуть горести безрадостного бытия, ослик длинноухий? Эх, сынуля, не за теми морковками ты топаешь, не те книги читаешь! Обогати себя чтением русской классики, очень полезной для души, я бы сказала, душеспасительной.

– Скукотища… – протянул Егорка и взглянул в подёрнутые грустной дымкой глаза матери. – Да я всё понимаю, мам, нравственность там, совесть, но когда я читаю назидания для моей морализации, то меня сразу начинает клонить ко сну.

«Наверное, эти истины должны заходить не через глаза, – подумала Лена. – Они должны быть сгенерированы самим человеком. Но что сможет включить этот генератор, если не тягу к познанию? В противном случае истины зайдут с чёрного хода через беды и несчастья». Лене вдруг стало тревожно на душе. Недавно она проезжала мимо очередного открывшегося винного подвальчика, одного из многочисленных алкоточек, разраставшихся в их городке, как грибы под дождём, а если быть точнее, под денежным ливнем, обрушивающимся на их владельцев из тяжёлых туч желаний покупателей «напиться и забыться». Рядом с магазином толклась кучка подростков, и у Лены в мозгу сразу вспыхнуло осуждение, а в душе – горечь: вот, пасутся малолетние любители налимониться, пропащие души… Затем Лена укорила себя за стереотипное мышление, вспомнив, как воспринимается мир растущим человечком, когда грань между «хорошо» и «плохо» ещё размыта, но всё интересно и всего хочется попробовать. Стоит только какому-нибудь всезнающему назидателю ткнуть в «плохо» и погрозить пальчиком, как через пять минут назидаемый уже рассиживает в плохой бочке с дёгтем, погрузившись туда по самые плечи и придавив мягким местом каплю мёда… Недаром Иисус Христос говорил притчами! Такими уж непослушными творениями мы получились, что прямые инструкции вызывают у нас мгновенное отторжение, если только двенадцатиметровая конфетка не подсластит наше желание выслушать указание, а выполнить его мы готовы только за очень приличное вознаграждение, размером с рай. Да что там говорить: и притчи правильно понимаются единицами, для остальных же разжёванный смысл остаётся манной кашей с комочками, которую они либо украдкой выбрасывают в окно, либо откровенно сливают в унитаз… Молодые люди ещё не успевают погрязнуть в многочисленных привязанностях и зависимостях, они лишь старательно закидывают червячков в пасть этих хищных прожорливых рыбок, прикидывающихся безобидными цветными карпами в пруду детско-юношеской недальновидной любознательности. Мир только познаётся вдоль и поперек, и даже авторитетные чужие оценки не остановят любопытное существо, пока он сам не вынесет свой вердикт относительно происходящего внутри него, вокруг него и далеко от него. Это началось ещё с Адама и Евы, ведь недаром запретный плод рос в Эдеме на древе познания, и возможно, никакой змий не обвивал Еву кольцами, а просто сидел внутри неё под именем «любопытство», которое потом упаковалось в коробочку под названием «первородный грех» и стало передаваться из поколения в поколение прелестными потомками ребра Адама. Так продолжается и по сей день, и никакой Маяковский здесь не поможет. Хотя… Сама Лена была послушным ребёнком, имеющим врождённое желание быть хорошим и всегда поступать правильно, которое затем переросло в синдром отличника и травматический перфекционизм, и положительные герои из книжек, запоем читаемых ею с четырёх лет, как только она научилась складывать буквы в слова, были её гидами и воспитателями. Первая книга, которую Лена прочитала за долгие часы своего одиночества втихаря от родителей, пока они были на работе, называлась «Рассказы» Зощенко. Она стояла в книжном шкафу на «взрослой» полке и привлекла Ленино внимание своим ярким переплётом. Нахихихавшись вдоволь, Лена нечаянно процитировала Лёльку за взрослым застольем, отчего у мамы выпала из рук вилка, а у папы – рюмка… Что же такое «хорошо» и что такое «плохо», Лена усвоила сразу и на всю жизнь, когда «Крошка сын пришёл к отцу и спросила кроха…»

Похоже, что современное художественное слово потеряло большую часть своего смыслового веса после продолжительной диеты, состоящей из сверхдинамичных экшнов, компьютерных пришельцев и виртуальных героев со сверхспособностями. Внимание нынешнего читателя можно удержать только бузинными палочками и фантастическими тварями, расчёсывающими вечно зудящую жажду впечатлений и заставляющие нервно вибрировать расстроенные мозговые струны. Воспитывающие же характер и закаляющие дух классические художественные произведения, наряду с глубокими философскими и историческими трудами грустно покоятся в стране забвения, потому что наследие талантливейших и умнейших людей человечества всё меньше и меньше интересует представителей нынешней развращённой и духовно опустошённой цивилизации. Празднословие стало писательским грехом и привело к правонарушительной жизни общества. Размышления о смысле жизни превратились для современного человека в крутой кипяток, ошпаривающий ненасытное желание наслаждаться своим существованием, поэтому подавляющее большинство читателей предпочитает наслаждаться книжной молекулярной кухней, уминая за обе щеки красиво оформленное блюдо из умопомрачительных сюжетов, и запивать его бурной фантазией авторов, тем самым оберегая узкие границы своего сознания от расширения. А ведь границы сознания для человека вещь спасительная, но только для того, кто раздвигает его до возможных границ. Много ли таких? Мир принадлежит тому, кто его видит, а лужа никогда не признает величие океана. Нынешнее человечество в своем подавляющем большинстве довольствуется зыбкой поверхностью, предпочитая не погружаться на глубину… Так мы обрекаем себя на вечную цикличность: человек в шкуре мамонта – человек в ботинках – человек в удовольствиях и войнах за мировое господство – человек в шкуре мамонта… Хотя, как поётся в песне, «много умных книжек прочитать – еще не выстрадать».

– Милый, правильные книги помогают нам стать осознанней и лучше, а следом за нами становятся лучше и окружающие нас люди. Как сказал Серафим Саровский: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи».

Лена заметила, как нетерпеливо заёрзал Егорка. Эх, надо самой написать книгу да выговориться там сполна! Возможно, у того, кто не захлопнет её через пять минут, подавившись первой порцией Лениной навязчивой назидательности, возникнет желание вместе с Леной найти ответ на миллион вопросов, воспользовавшись мерцающей мудростью автора… Или это не мудрость вовсе, а шаблонная мораль, туманная заумность или вообще – беспомощное сотрясание воздуха, никому не понятное и не нужное, кроме неё и Бога? А вдруг и Богу это не надо? Лена, Лена, это только ты думаешь, что можешь спасти мир, или имеются и другие сумасшедшие? Конечно, имеются! Миллионы людей хотят изменить мир, и лишь единицы – себя… Начни-ка сначала спасать и изменять себя, а там, глядишь, и другие подтянутся.

– «It is not my cup of tea», – грустно улыбнулась Лена и, перехватив вопросительный взгляд сына, перевела: – «Это не моя чашка чая». В любом случае, сынок, ценности остаются прежними, как у Жванецкого – «честность, порядочность, плечи ребёнка, беседа с умным, книги и нормальная дружба, когда обоим ничего не надо…» Как твой бизнес, Егорка? – сменила она тему, почувствовав, на что намекал сын, говоря о наставлениях.

– У меня все окай, мамуль. Работаем с криптой …

Егор начал рассказывать Лене о своих финансовых операциях, и теперь настал Ленин черед состряпать умное лицо, чтобы сын не заподозрил неладное, ведь эта тема была понятна Лене не больше, чем иврит. От подобных разговоров у нее сворачивался мозг, как прокисшее молоко, и ошмётки непонятных фраз сбивались в несъедобную для головы массу, которую она была просто не в состоянии переварить.

«Отлично поговорили – один не верит, другая не понимает», – подумала она, когда за сыном закрылась дверь. Лена со скрипом перевернулась на другой бок и уставилась на Няшу, сидящего напротив нее с отвисшей челюстью и полуприкрытыми сонными глазами, придававшими его кошачьей физиономии довольно глупое выражение. «Еще один… Три дебила – это сила», – пронеслось у нее в голове, и через секунду она забылась тревожным сном.

Ей снился Витя… Летним днём они прогуливались возле Егоркиной школы и о чём-то оживлённо разговаривали. Виктор рассказывал ей какую-то забавную историю, в которой было очень много «р», поэтому в его слегка картавеньком исполнении она напоминала французскую сводку новостей, не страшную, судя по тому, что они весело хихикали. Почему-то дорога вдоль школы была затоплена водой, и Виктор, желая окончательно развеселить Лену, нагнулся и, изображая кабанчика, помчался по этой дороге, набрав огромную скорость и разбрызгивая в разные стороны воду, словно он был торпедным катером. Лена громко смеялась над потешным зрелищем, а потом стала махать Вите рукой, чтобы он вернулся к ней обратно. Но он стоял вдали, серьёзно глядя на неё, и не шевелился…

Проснувшись, Лена обнаружила несколько пропущенных звонков от сына и вспомнила, что накануне отдала Егорке ключ от Гришиной квартиры, попросив его заехать домой к потерявшемуся дяде в надежде, что этот визит поможет прояснить его загадочное исчезновение. Она увидела присланное сыном видео и, резко сев в кровати, дрожащими руками нажала на треугольничек на дисплее телефона в страхе, что сейчас увидит что-нибудь шокирующее. Лена ощутила болезненное напряжение то ли внутри головы, то ли на её поверхности. Наверное, так чувствует себя собака, отведя уши назад.

На полу в плохо освещенной прихожей, которую Лена, стоя на четвереньках, отмывала месяц назад, валялись банки, склянки и смятые пакеты, среди которых аккуратно стояли две единственные пары обуви, имеющиеся в Гришином арсенале. Первая была представлена курносыми «казаками», в которых Гриша любил покрасоваться в лучшие свои дни, завязав густые черные волосы в хвост и привлекая внимание прохожих, которые обнаруживали в проходящем мимо красавчике поразительное сходство с Антонио Бандерасом. От потомков царской династии почтительно отодвинулись заношенные ботинки «на каждый день», которые обычно носили Гришу до алкомаркета и сейчас боялись случайно чихнуть на «казаки» своей хмельной пылью. Лена затаила дыхание: значит, Гриша дома?! Она рефлекторно нажала на паузу. Нет, нет, только не сейчас, вообще, никогда! Она беспомощно уставилась на Няшу, который тут же, распушив свой хвост, решительно направился в сторону Лены со своего угла кровати, чтобы выполнить утренний ритуал приветствия хозяйки: потоптаться на ней, собрав глаза в кучу и включив трансформаторный блок, преобразующий кошачий восторг в рёв дизельного мотора.

– Няша, принёс бы лучше водички, – Лена отодвинула кота, решительно пикетирующего её ноги.

После того, как она снова нажала на треугольничек, изображение несколько раз беспорядочно помелькало, продемонстрировав в перевёрнутом виде груду посуды на кухонном столе, похожую на свисающие сталактиты в тусклой пещере, и Лене даже на миг показалось, что оттуда вот-вот вылетит летучая мышь и залепит собой экран. Затем, завалившись уже на другой бок, камера скользнула по приоткрытой двери в ванную комнату, из которой струилась полоска света, и Лена затаила дыхание… Но, вернувшись в нормальное положение, камера пробежалась по кучке грязного белья, среди которого находился рыбацкий плащ, и по высоким болотным сапогам. По всей видимости, Гриша вывалился из них сразу после рыбалки в ванну, судя по оставленным на её дне грязным отпечаткам ног, похожих на следы йети. Куда же потом двинулся этот йети-рыболов? Видимо, задавшись этим же вопросом, камера поплыла в тёмную комнату. Наверное, не нащупав выключатель на стене, Егорка направился к окну, чтобы раздвинуть шторы, потому что через секунду камера издала глухой звук, сопровождающийся Егоркиным упоминанием своей мамы в крайне непристойной интерпретации, на что Лена автоматически поджала губы и прошипела: «Я тебя тоже люблю». Затем камера долго шуршала, пока споткнувшийся пострадалец поднимался с пола, и показывала ночь, которой оказалась сдутая лодка, лежавшая посреди комнаты. К сожалению или к радости, лодка была единственным лежачим предметом в комнате. Смятая постель оказалась пуста, на журнальном столике напротив кровати стояла недопитая бутылка коньяка, пара грязных стаканов, валялись какие-то таблетки, паспорт и смятая тысячерублёвая бумажка. Если кто-то и осуществил вынос Гришиного тела, то с очень непонятными намерениями, да ещё зачем-то надев на него тапки, которые сейчас отсутствовали в списке имеющихся в наличии предметов. Может, Гриша скрывал факт лунатизма? Затем камера пробежалась по стенам и сушилке для белья, которую Лена привезла своему дяде после того, как постирала его белье сразу после ухода мастера по ремонту стиральных машин, которого она вызвала после того, как запихнула вонючего Гришу в ванную после ухода мастера по ремонту газовых колонок, которого она вызвала… Ух, Лена даже устала вспоминать всё это. Нельзя мужчине оставаться одному и без женщины, особенно пьющему. По крайней мере, это была версия Вити, которая являлась абсолютной противоположностью версии Лены: нельзя мужчине быть пьющим, чтобы не остаться одному без женщины.

В последний кадр попал наглухо закрытый стенной шкаф.

– Открой шкафчик! – закричала Лена застывшему изображению, поедая глазами дверцы, за которыми – о ужас! – мог находиться тот, кого все потеряли. Но, к сожалению, кино закончилось и не хватало только «The end»…

– Алло, Галя, здравствуйте! Гриши нет дома… Надо начинать поиски!

Глава 3.

Спустя пару дней Лена почувствовала себя гораздо лучше и вошла в состояние «в пижаме, но на коне». Её голова заметно потяжелела от прочитанных книг, а вместе с ней и несколько других частей тела, которым это делать было вовсе не обязательно. «Утки улетают в тёплые края, лишь одна осталась, жирная, как я». Да, мечтать надо осторожно и к формулировке желаний надо подходить со всей ответственностью: безотказная Вселенная незамедлительно осуществила Ленины грезы о двухнедельном спокойном отдыхе после двухнедельного неспокойного отпуска с внуками, не уточнив всех деталей. Чтобы снова не напортачить, Лена попыталась переключиться на рационально-бытовой способ мышления, связанный с добыванием хлеба насущного и решением текущих повседневных проблем. По совету Любаши она купила ортопедический поясничный корсет, который тут же превратил её тело в короткую вязанку из двух сосисок, и выработала щадящую методику уборки своих посуточных квартир, превратив длительное монотонное размахивание шваброй с тряпкой в творческий процесс грамотного распределения нагрузки с перерывами на «полежать на диванчике и почитать романчики». Приходя домой к своим ученикам и держась за больную поясницу, Лена действовала по принципу «чтобы не гнуть спину, надо гнуть свою линию» и деликатно пересаживала своих учеников на табуреточки, предназначенные для неё, а сама расплывалась в их комфортных стульях, для пущей убедительности морщась от боли. Вообще, Лена изо всех сил старалась осуществлять мыслительную деятельность таким образом, чтобы бегущая строка её бесконечных дум не превращалась в табло безграничной жалости к себе, потому что эта самая жалость, переплетенная с ощущением гнетущей тоски и перегрузками, и надорвала Ленину спину. По крайней мере, об этом Лене сообщила Аюрведа: либо страдаем, либо надрываемся, одновременно в двух командах играть запрещено. Оставалось только намотать эту тяжеловесную косищу на якорный крюк парохода, а самой сняться с якоря и взмыть в небо лёгким воздушным шариком. Дело было за малым – найти профессиональные руки парикмахера с остро наточенными ножницами, и со всех сил постараться не отрастить новую косу. По крайней мере, другого выхода Лена не видела.

Поиски Гриши продолжались. По «скорой» никого с таким именем и фамилией не забирали, однако среди неопознанных личностей в реанимации одной из больниц, находившейся на юге Питера, обнаружился один пострадавший, сбитый машиной в Ленином городке в дни Гришиного исчезновения. Связавшись с реанимационной сестрой, Лена попросила описать внешность больного, который уже несколько дней находился в коме. Со слов медсестры, это был крупный стокилограммовый мужчина, а значит, в него могло поместиться два с половиной Гриши, потому что за последний год и так всегда довольно поджарый дядя «сдулся» практически до Лениной астеничной стройности. Сразу вычеркнув данную кандидатуру из списка возможных, Лена, тем не менее, попросила девушку на всякий случай прислать фото мужчины, но медсестра наотрез отказалась. Гришина супруга тоже не согласилась поехать в больницу для опознания, потому что она принципиально не намеревалась принимать участие в поисках пропавшего, которому в любом случае «не избежать участи члена пойцовского клуба достойно умереть позорной смертью в канаве». Лена вообще не удивилась бы, если по Ирининым «молитвам» Гриша получил бы путёвку на тот свет! Разве можно было поспорить с тем, что алкоголики и наркоманы в своём подавляющем большинстве не нужны никому ни здесь, ни там, за исключением бродячих и неприкаянных злых духов? Кому-кому, а Лене это было очень хорошо известно… Спорить же с уставшей Ириной казалось Лене бессмысленным занятием, ведь сердце и душа находятся исключительно во власти своего обладателя и Высших сил, но, к сожалению, старательно выводятся из строя низшими, которые бесстыдно используют наших близких против наших же близких и нас заодно. С информацией о пропавшем дяде работал поисковый отряд, полиция, Лена в соцсетях, Гришина дочь, ежедневно расклеивающая объявления на всех столбах, и Виктор, который проявил недюжинную инициативу и даже удосужился пообщаться с Леной по телефону в целях упорядочивания поисковой деятельности. Гришу видели то там, то сям, вчера, два дня назад, но никто не видел его «здесь и сейчас».

В долгожданном состоянии эйфорической «вертикальности» затёкшие и отлёжанные члены Лениного тела наперебой стали требовать поездку в фитнесс клуб, абонемент в который был приобретён ещё месяц назад. Побросав в спортивный рюкзак купальник, тапочки для бассейна и резиновую шапочку, Лена поморщилась, представляя, как мучительно она проталкивает в тапок ногу с выпирающей костью – вальгусом, уродливо угнездившимся на Лениной стопе ещё в молодые годы в качестве наказания за пристрастие к «шпилькам», на которых ею ежедневно совершались километровые забеги по пересечённой местности, напоминавшие карикатуру на грациозную походку Мерлин Монро в исполнении антилопы гну. Плавательную шапочку тоже нельзя было назвать подарком: голова, будучи по своей комплектации волосатой, исключала возможность смазать её перед трудоёмким и болезненным процессом заталкивания в тесный резиновый колпак, заставляющий голову пережить моральное унижение от превращения в абсолютно другую часть тела. Всё, что оставалось от Лениного лица после мучительной процедуры, могло вызвать либо гомерический хохот, либо чувство глубокого сострадания: вяленая груша, которую нельзя скушать, с широкими ноздрями в окружении потухших глаз, погребенных под наехавшими на них бровями, и искривлённые губы, которые в попытках хоть как-то исправить ситуацию делали отражение уродливой мурены в зеркале кривляющимся…

Перед клубом Лена решила убраться в посуточной квартире несмотря на то, что туда пока никто не просился, так как на следующий день Катюша праздновала свой день рождения, и Лена пообещала взять внуков к себе с ночёвкой, чтобы их мама смогла расслабиться и по возможности превратить свой «грустный праздник» в весёлый. Два дня назад звонкоголосые гости уже успели повеселиться у своей бабушки, поставив с ног на голову всё, что сумели поднять, и передвинув со своих мест всё, что поднять не смогли. Лена металась от одного проказника к другому, как бабка Агафья, с травяными чаями, витаминками и святой водой, стряхивая с подноса только что приготовленную шарлотку для Сашеньки, которая не нравилась Ангелине, и тут же раскатывая на нём тесто для пиццы, которую любила Гелечка и совсем не нравилась Саше: в начинку ничего не должно было входить, кроме тёртого сыра и майонеза, иначе внучка тут же превращалась в кота, которого громко выворачивает наизнанку от слизанной шерсти.

…К своему величайшему удивлению, Лена обнаружила в квартире гостя, который трапезничал на кухне, громко разговаривая с таинственным посетителем, когда она, волоча за собой огромный хозяйственный пакет, ввалилась в прихожую, пропитанную стойким пивным запахом, пикантно сдобренным душком вяленой воблы. «Так, а я взяла с собой ионизатор воздуха? Надеюсь, что да, иначе придётся квартиру на сутки ставить на проветривание…»

– Ой, Леночка, мы, наверное, засиделись? Сейчас, сейчас, извините, мы быстро соберёмся! – далеко не молодой мужчина вышел навстречу Лене, широко улыбаясь и одновременно отковыривая жёлтым пальцем прилипшую к зубам вяленую икру.

Лена взглянула на часы: без пятнадцати три. Почему её жилец ещё здесь, если расчётный час в полдень? Он вообще обещал уехать рано утром и положить ключ в почтовый ящик… Она внимательно посмотрела на стоящего напротив неё весельчака с мутными стеклянными глазами и поняла, что он не только не был в курсе, сколько сейчас времени, но и навряд ли догадывался, какой сейчас день.