Маленькая Леночка

– Точно! Олег! Как же мы друг друга не признали? Хотя, что здесь странного, почти полвека прошло!

Они с Олегом учились в одной школе и после уроков оказывались в соседних классах на продлёнке, только Лена была первоклассницей, а Олег – четвероклассником. Дети вдвоём удирали со школы в огромный фруктовый сад, на месте которого сейчас возвышался многоквартирный дом, где жила Катерина. Даже обезьян шокировала бы прыть, с которой двуногие беглецы вскарабкивались на сливовое или грушевое дерево, чтобы, усевшись на ветку покрепче, объесть с неё и ближайших веточек все плоды, до которых дотягивалась рука, сплевывая косточки недозрелых слив или хрустя жёсткими грушами. Наевшись до отвала, друзья повисали вниз головой, зацепившись коленями за добротную ветку и накрывшись Лениной юбкой в складку, словно зонтом, под которым устраивали соревнование по самому громкому рыгу. Такое положение Лену ничуть не смущало, потому что тот, кто висел рядом, не мог увидеть то, что не положено, а тот, кто мог это увидеть, проходя мимо, не мог лицезреть ту, которой принадлежит неположенное, поэтому пусть смотрит на здоровье, ей не жалко.

Лена знала, что по окончании школы Олег оказался на одной военной кафедре с Гришей, и дядя стал передаточным звеном их приветов друг для друга, но воочию встретиться с тех пор бывшим товарищам больше ни разу не удалось.

– Да, страшная трагедия случилась… – грустно вздохнул Олег. – Надо было Гришке военную карьеру строить, а не на рынок бежать ларьки открывать. Не спился бы…

– Если бы да кабы не считается, – возразила Лена. – Как говорил мой второй муж, если бы у бабушки было бы кое-что, то она была бы дедушкой.

– Второй? – на лицо Олега приплыло заинтересованное выражение. – А сколько всего мужей у тебя было?

– Не важно, сколько было! Важно, сколько ещё будет, – раздался рядом голос. Лена повернула голову и увидела Виктора.

– Познакомься, Олег! Это мой третий пока ещё муж, – представила Лена Витю.

– Пока ещё третий или пока ещё муж? – попытался уточнить Олег, приняв Ленины слова за невинную шутку, но увидев, как лицо Виктора передёрнулось от нервного тика, осёкся…

…Виктор стоял напротив Лены по другую сторону закрытого гроба, оттесненный печальными фигурами с опущенными вниз лицами. Лене вдруг представилось, что в гробу лежит не Гриша, а их несчастная любовь. Навряд ли эта любовь выглядела бы лучше, чем её покойный дядя, и едва ли они с Виктором успели бы облачить замученную и растерзанную ими потерпевшую в красивые погребальные одежды, чтобы скрыть трупные пятна. Под заколоченной крышкой лежала изуродованная шрамами старуха со скрюченными пальцами и переломанными костями. Там покоилось чудовище, которое они взращивали много лет и над которым от всей души поиздевались своим презрением друг к другу, ссорами, ревностью, предательством… Сколько раз они пытались спасать нынешнюю покойницу, реанимируя всё более и более уродующееся создание, которое когда-то пришло в этот мир ослепительной красавицей по имени Любовь! Теперь же на надгробном памятнике можно было написать что угодно, но только не это имя: Привычка, Привязанность, Отчаяние, Разочарование, Иллюзия, Страх одиночества… Ох, лишь бы сейчас, на отпевании, не приспичило почившей выбить изнутри крышку гроба в попытке продемонстрировать, что теперь она – член бессмертной команды «Летучего Голландца» или паночка-ведьма, которая вот-вот завопит страшным голосом: «Ко мне, упыри, ко мне, вурдалаки!». И её страшные слуги послушно начнут выползать из всех щелей, чтобы до смерти закружить убийц своей повелительницы в неистовой вакханалии…

На улице было довольно морозно, и вокруг разговаривающих людей клубился пар. Медленная процессия двигалась к месту захоронения, и Лена с Катюшей оказались рядом с парой незнакомых женщин. Дамы громко вздыхали, вспоминая Гришины проделки, и периодически сдержанно хмыкали, ведь невозможно было оставаться серьёзными, цитируя Гришу.

– Лена, как же Гришина доченька похожа на вас! Будто вы сёстры! – воскликнула одна из них.

– Так ведь то царская порода просвечивает! – отшутилась Лена, намекая на их родовую легенду. Гришина мама, которая приходилась ей двоюродной бабушкой, вместе с родной Лениной бабушкой не раз трясли перед её лицом пожелтевшей фотографией, на которой статный мужчина в мундире с эполетами держал на руках мальчика. Мужчина был ни больше, ни меньше, как сам Александр II, а мальчик – его сыном, произведённым на свет кормилицей царских наследников. Этот самый мальчик, по утверждению бабушек, был их прадедом. Они показывали еще какие-то фотографии, тыкали на свои подбородки и на Ленин, указывая на характерную ложбинку, разделявшую подбородок на левую и правую части, а потом подносили к Лениному носу фотографию, чтобы она лучше рассмотрела там такую же ложбинку. Прадед и дед, со слов бабушек, служили при царском дворе стольниками, или чашниками, и пробовали еду перед тем, как поставить блюдо на царский стол. Бабушки шутливо называли деда «пробовальщиком селёдок». Они повелели Лене обязательно чтить свой славный род и ставить в известность потомков о их высоком происхождении, но Лена относилась к их словам как к забавной выдумке. Да и Гриша в своё время довольно иронично прокомментировал версию о их «голубых кровях»: «Возможно, наши пращуры и пробовали селёдки во дворце, прислуживая своим родственным белым косточкам, но это уже не имеет никакого значения, потому что сейчас мы все пробуем …вно, которым нас подкармливают серые глобалисты»…

– Слышали, слышали о вашей небесной генеалогии, – рассмеялась женщина. – Гриша всегда называл себя «Мы, Николай II». Ох, Гришенька, Гришенька, покойся с миром, – она всхлипнула и поднесла платок к глазам.

На обратном пути Лена оказалась рядом с Виктором, и они пошли рядом, понурые и задумчивые, молча слушая скрип снега под ногами и перебросившись лишь парой слов о Лениных рёбрах, морозном дне и нелепой Гришиной смерти. Чувствовалось, что оба испытывают неловкость и потрясение от произошедшего, которые усугублялись напряжением, гудящим между ними и грозящим закончиться коротким замыканием. Нечто похожее на стыд затаилось глубоко внутри Лены и сжимало сердце. «Не помирил ты нас, Гришенька», – подумалось Лене при воспоминании о том, как дядя в их последнюю встречу пристально посмотрел на Лену, услышав её вопрос о Викторе, и неожиданно спросил: «Ты скучаешь по Вите, Алёна? Ведь скучаешь! Ничего, на моих похоронах помиритесь…» Катерина шла немного поодаль и разговаривала по телефону, потому что нельзя терять время, когда не спишь, ведь потом оно очень понадобится для сна. Судя по возмущённому тону, дочь разговаривала с Вовиком. Она всегда раздражалась, общаясь со своим сокровищем по телефону, потому что «алмаз неогранённый» обычно начинал разыскивать свою половину уже после часового отсутствия негодницы, чтобы отчитать её за неслыханную дерзость надолго покинуть цыганского барона, внезапно обнаружившего недостаток золотых зубов в своём атласном мешочке, спрятанным под подушкой. Шея разболелась оттого, что хмельной голове низко лежать, нужны новые зубы, чтобы приподнять подушечку, да и эликсир синей радости не помещает. Добывай быстрее и возвращайся немедленно!..

Машина Виктора, принадлежащая покойному Гриши, стояла практически у кладбищенских ворот, гадая о своей будущей судьбе. Прежде, чем сесть в авто, Виктор поинтересовался, где припарковалась Лена, и в ответ она неопределённо махнула куда-то в сторону горизонта, которого не было видно из-за начавшейся метели.

– Приедешь на поминки? – спросила Лена.

– Нет, не до поминок сейчас, завтра за аэропорт платить надо, а я пустой!

Ах да, как же она забыла! Виктор, согласно русской традиции, трудился, не покладая рук, для оплаты мзды аэропортной мафии за своё топтание в зале прибытия и стоянку автомобиля на территории аэропорта, а также чтобы оплачивать бензин, аренду автомобиля и многочисленные штрафы, покупать водку для заливания горя от «пустого» дня или «обмывания» дня удачного, а в придачу к бутылке – закуску и пиво, которым вечером «шлифанётся» водка, а утром опохмелится Витя. Если после покрытия этого внушительного списка каким-то чудом останутся деньги, то можно будет погасить часть долгов, не погашенных с прошлой зарплаты, когда отдавались долги, не погашенные с позапрошлой… После высказывания своего любимого по поводу сложившейся ситуации Лена перестала надеяться, что однажды очи Виктора наконец разверзнутся и узрят парадоксальность текущей ситуации, потому что они зрили в другой корень: «У меня своя валюта и свой банк, который конвертирует зарплату в спиртолитры и хранит их внутри себя, не задерживая надолго, потому что деньги должны работать и создавать непрерывный поток». Спорить со спиртобанком было бесполезно, и Витин спиртопоток мгновенно поглощал жалкий денежный ручеёк, разрушая периодически возводимые Леной плотины в её утопическом стремлении поднять уровень воды в то и дело засыхающей денежной лужице.

– Давай, Витёк, не пропадай, – помахала Катерина отчиму, пытающемуся втиснуть тело хорошего человека, которого должно быть много, в ограниченное пространство салона машины, и повернулась к Лене. – Мам, ну ты чё?

На глазах у Лены навернулись слёзы…

На поминки в кафе не пришло и трети из присутствующих на похоронах. БОльшую часть гостей составляли бойкие женщины, часто и с удовольствием выпивающие за «землю пухом» и закусывающие за «вечную память». Среди же пришедших трёх мужчин был только один, по имени Константин, который влился в их дружный коллектив, а пара остальных, включая Олега, от выпивки воздержались и все своё внимание сконцентрировали на поддержании беседы о детстве, юности и зрелости Гриши. Не особо обращая внимания на Ирину, Гришину жену, уже бывшую по всем статьям, «вольным и невольным», Олег недвусмысленно намекал на активное и глубоко проникающее общение покойного с представителями прекрасного пола на протяжении всего периода общения друзей, в число которых вошла и первая любовь Олега. Гриша обрушил на девушку свою удивительную способность во время трёхмесячной поездки Олега на военные сборы в молодости, отчего обманутый возлюбленный проехался по негоднику асфальтным катком мести.

– Олег, забей уже! – проговорил подвыпивший Константин с набитым ртом и поднял рюмку. – О покойниках не принято вспоминать плохим словом! Тем более, что сейчас душу новопреставленного Григория водят по семи кругам ада… На какой день после смерти мы его похоронили? На четырнадцатый? Да уж… Он уже пятый день как не в раю!

– Откуда такая информация? Тебе радисты сверху шифровку передали? Или снизу? – отозвался Артур, непьющий друг Олега.

– Что за глупый вопрос! Я православный человек, дорогой мой! Кто же из православных сего не знает?

– Тогда, дорогой друг, разреши поинтересоваться: по какому признаку ты себя относишь к православным? – было похоже, что Артур не прочь поучаствовать в споре, несмотря на свою трезвость.

– Да хотя бы по территориальному! – воскликнул Константин, резко поставив на стол поднесённую ко рту рюмку, частично заспиртовав стоящий рядом салат выплеснутой из неё водкой. – Где родился, там и пригодился, там и в веру обрядился! Я появился на свет на Руси православной, здесь и был крещен.

– То, что ты родился в России и тебя подключили через обряд крещения к православному эгрегору, заблокировав все остальные каналы, которые позволили бы тебе объёмно посмотреть на божественную истину, ещё ничего не значит, – уверенно возразил Артур.

– Эва как! – Константин удивлённо поднял брови. – Ты сейчас о какой божественной истине говоришь?

– О той, что не заключает человека в узкие условные рамки догматики и не подавляет его волю. Напротив, помогает постигать сущность бытия, выходя за пределы сознания, не прикованного цепями к рабскому послушанию и обрядности.

– Тааак… – протянул Константин. – Понятнаа… Ты этот, как его – кришнаит, что ли? «Харе Кришна харе Рама»? Ищешь ничего в нигде?

– Нет, я не в индуизме, но рядом, – ничуть не смутившись, отозвался Артур. – Буддизм – вот что мне ближе всего. Не христианская скорбь, мученичество, самобичевание себя как величайшего грешника и отношение к телу как к футляру, в котором мается несчастная душа в ожидании бестелесного рая, а разумное ограничение, просветление и самосовершенствование, срединный путь, приводящий к спокойствию ума, и блаженство в Нирване. Не поиск Божественной справедливости, которой нет, и не борьба света с тьмой и добра со злом, а сострадание и следование закону равновесия в мире, где всё имеет место быть! Вот ты веришь в своего Христа, а водку хлещешь! И руки у тебя трясутся вовсе не потому, что ты пьяница, а это видно, прости, друг! – а потому, что тело твоё вовсе не деревянный гроб для души, но разумный организм, который не хочет держать эту дрянь в руках!

Где, где, но только не здесь ожидала Лена услышать что-нибудь подобное! Она с интересом направила свои локационные установки в сторону мужчин и устроилась поудобней, чтобы в этот раз понаблюдать за происходящим со зрительского места, а не ораторствовать со сцены, как обычно. Сегодня её точно никто не сможет упрекнуть, что она «завела свою волыну»!

– Это тебе твой Будда мозги забетонировал? Ты о каком равновесии сейчас нам рассказал? У меня шестьдесят процентов положительного и сорок отрицательного, и как мне лучше уравновеситься? Двинуть тебе сейчас по самые лишние десять процентов и обрести гармонию? – Константин сжал кулаки и направился было к Артуру.

– Мальчики, мальчики, ну куда вас понесло? – неожиданно встрепенулась Ирина, которая уже полчаса сидела тихо после своего робкого и стыдливого «Гриша, прости» и короткого обращения ко всем присутствующим, содержащим одновременно и раскаяние, и самооправдание. – Неужели потому, что здесь находится Артур, мы будем отрицать присутствие здесь Константина или меня, к примеру? Почему тогда существование Христа должно отрицать существование Будды? Неужели оттого, что за пределами нашего земного мира, в необъятной Вселенной и в параллельных нам измерениях, которые наш заточенный под материализм агностический мозг не желает признавать, не могут существовать миллионы структур Высшего порядка, и человек должен лишаться права примкнуть к одной из них? Или за пределами Земли, на которой находится множество государств, в которых находится множество городов, а в них – множество домов, в которых находится множество квартир, за пределами всего этого множества должен находиться всего один письменный стол, за которым сидит один-единственный Бог, он же начальник, он же исполнитель, он же контролёр, он же ВСЁ, которое обслуживает все Галактики??? А если он не один, тогда мы не будем верить ни в него, ни в любого другого, потому что предмет нашей веры должен быть единственным и уникальным и одиноко стоять на пьедестале небесного Олимпа?

Над столом повисла тишина и стала звенеть всё громче и громче. Лена начала напряжённо вспоминать, сколько лет она знакома с Ириной и о чём они разговаривали до этой минуты.

– Ириша, размочалила так размочалила! – Олег разорвал тишину своими бурными аплодисментами. – Я, правда, не понял, ты сейчас нам про многосложие или многобожие рассказала, но мне понравилось!

– Это она про «нью-эйдж» веру сейчас сказала, где всё в кучу, – проговорила с набитым ртом соседка Иры. – Творец был, есть и будет один, это люди с Вавилонской башни порасползались в разные стороны и объединились в кружки по интересам: кому что и кто ближе, того и интерпретируют…

Другая женщина с миловидным личиком, сидящая напротив Ирины, возразила с выражением лица знатока, идеально разбирающегося в данной теме:

– «Всё в кучу» в синкретизме и экуменизме. Лично мне порезало слух пресловутое и модное нынче слово «эгрегор». Что все прицепились-то к нему! «Эгрегор, эгрегор, энергетический вампир, сущность, морок!» Как же их избежать, этих эгрегоров? Всё состоит из энергии! Мы общаемся и обмениваемся с другими своей энергией постоянно: энергией наших мыслей, чувств и поступков, поэтому логично предположить появление различных коллективных энергетических образований. Если мы будем запирать свою энергию на засов, то либо взорвёмся, либо стухнем изнутри! Как было не образоваться православному эгрегору, когда миллионы людей соединялись и соединяются одной верой, идеей, пониманием? Между прочим, он своих участников защищает, лечит и помогает им в трудные времена!

– Ага! У одного забирает, а другому отдаёт! Огромная трансформаторная будка! Я бы назвала этого начальника своевольным самозванцем… – сидящая рядом с оратором бабуля, по всей видимости – мама выступающей, – скорчила недовольную мину.

– Мам, ну рассматривай эгрегор как «чёрную кассу»! Ведь в твоё советское время она была в любом рабочем коллективе… Кто от неё отказывался-то?!

– «Чёрная касса» все ресурсы распределяла только между своими участниками, а эгрегор львиную долю отдаёт сущам, которые прилетают на сладенькое! Сидите тут и ничего не знаете…

Константин, всё еще тяжело дыша от возмущения, не особо вникал в возникшую дискуссию и о чём-то сосредоточенно думал. Наконец он нацелил взгляд на Артура и сказал:

– Что такое есть нирвана, дорогой друг?

Последние слова были произнесены с ироничной интонацией, копирующей голос Артура. Не дав своему оппоненту открыть рот, он продолжил:

– Пустота! А пустота – это начало и конец! Побег из середины – вот что такое твоё блаженство нирваны… Избавляешься от желаний желанием прекратить движение и остановить развитие! Отец небесный, или как там у вас – Абсолют? – запустил цикл жизни с бесчисленными вариантами существования, чтобы выйти из небытия, а ты поперёк него лезешь обратно? Не такой же ты алкоголик, как и я, убегающий в свою нирвану от страданий? Бог создал человека из праха и вдохнул в него жизнь, затратив огромное количество усилий, а ты хочешь Божественную душу слить обратно в пустоту?! Тогда это твоё тело, а не моё, да что там тело, и душа твоя тоже – потенциальный гроб! А моё – не гроб, я свое тело люблю и ублажаю, – закончил Константин и потянулся за рюмкой.

– Давайте называть вещи своими именами, – вступил в разговор Олег, соорудив очень умное и одновременно незаинтересованное в признании аудитории лицо. – Вера в любом из озвученных вами вариантов просто облегчает жизнь, создавая ощущение почвы под ногами и являясь некой базой, без которой страшно оказаться в невесомости. При этом принципиально важно, где человеку больше хочется оказаться после смерти: кто-то мечтает попасть в рай, другие надеются соединиться с Источником и закончить мирские страдания, третьи ожидают, что их душа поболтается в тонких мирах и пойдёт обратно на перевоплощение или отправится на другие планеты. Развлекайтесь как умеете, уважаемые, только не плачьте! – широко улыбнулся оратор. – Лично мне нравится симуляция, когда после смерти своего персонажа на Земле я проснусь в теле представителя высокоразвитой цивилизации в высших мирах. И тогда я сниму VR очки и больше ни за что не нажму кнопку «Земля…»

… Белые снежные мухи приземлялись на Ленино лицо и, оседлав её слезинки, горестно сползали на шарф, в который Лена периодически сморкалась. Она шла домой одна, уставшая, печальная, еле передвигая ноги, словно толкая перед собой невидимую высокую стену, отделяющую её от светлого и доброго мира радости и прекрасных возможностей. Лена задыхалась от ощущения, будто её заточили в гетто разрушенных надежд, выход из которого был закрыт навсегда. Кто же пошутил на похоронах, что оптимист видит на кладбище плюсы, а пессимист – ржавые кресты? Лена, похоже, не видела на кладбище ни того, не другого… Трудно, трудно быть оптимистом, когда абсолютно не от чего оттолкнуться или зацепиться за что-то многообещающее. «С тобой Бог!» – как-то совсем тихо скрипнула душа. Да, конечно, всегда был и будет, но сейчас… Больше всего на свете ей хотелось прижаться к тёплому и родному телу, услышать биение его любящего сердца и сонастроить с ним ритм своего…

Подходя к своему дому, Лена заметила с торца соседнего здания полуподвальное помещение, над которым светилась вывеска «Цветы». «Ну ничего себе!» – изумилась Лена. «Столько раз приходилось ехать за тридевять земель, чтобы купить цветы, как сегодня, а они у меня под носом продаются!» Она решила не проходить мимо обнаруженного ею магазинчика и купить в нём удобрение для подкормки своих комнатных растений, которые уже два месяца как голодали. Лена спустилась по трём ступенькам вниз, открыла дверь и замерла, широко распахнув глаза и открыв рот: на полках витрин лежали советские новогодние игрушки, которые уже смело можно было назвать винтажными. Посеребренные инеем шишечки и домики из тонкого стекла, разноцветные сосульки, прямые и закрученные, кукурузки, смущённо покрывающие свою пупырчатую жёлтую головушку зелёными листиками, пухлые клубнички и румяные яблочки, космонавтики в скафандрах с надписью «СССР», жизнерадостные пёстрые крокодильчики, зайчики и лисички… Разнообразию же шаров вообще не было предела: в конкурсе на самый лучший не выиграл бы ни один из них, все были достойны первого места! Казалось, что буквально каждая игрушка была сделана умелыми руками искусного ювелира! Лену охватило странное чувство, будто она стремительно уменьшается в размерах, и на полку с плоскими перламутровыми игрушками из картона смотрела уже не она, а маленькая Леночка, которая приклеилась носом к стеклу и вращала глазами, переводя жадный взгляд с бумажного колокольчика на жёлтого пластмассового цыплёнка с поролоновым красным гребешком и таких же, как он, «прищепочных» снегиря и Арлекино… В животе что-то потянуло и заныло, а когда её взгляд упал на Деда Мороза с бородой из ваты и в бумажной шубе, она не сдержалась и громко застонала, почувствовав запах мандарин и услышав голос мамы, который позвал её из родительской комнаты: «Алёна, беги скорее за стол и неси бенгальские огни!»

…В свой пустой и холодный дом Лена вошла, бережно держа на ладони почти невесомую стеклянную фигурку девочки в коротком платьице, похожим на её любимое из далёкого детства.

– Ну, здравствуй, Маленькая Леночка! Добро пожаловать в мою жизнь…

Глава 5.

…Проснувшись, Лена перекрестилась, поблагодарила Бога за мирную и спокойную ночь, прочитала «Отче наш», вспомнив замечательные слова Григория Померанца: «Смысл молитвы не в просьбах, а в постоянном обращении к своей глубине». Ох, на своей глубине она чувствовала только уныние – смертный грех… Странные, очень странные дни она проживает; всё какое-то безрадостное и одинаковое, время словно застыло, как пресное желе… Каждый человек по-своему ощущает время, имея сугубо индивидуальный внутренний метроном. Как-то Лена прочитала, что у людей-потребителей, настроенных на «брать», оно течёт быстрее, чем у людей-созидателей, приумножающих свет, добро и красоту, поэтому первые стареют быстрее вторых. Другие мудрецы, размышляющие о времени, утверждали, что оно проявляет себя через событийность, и если не происходит никаких событий, то это означает, что человек заблудился в собственном непознанном Бермудском треугольнике, сбившись с курса, которого, возможно, у него и вовсе не было…

Несчастная «Атланта» поплелась на кухню, вяло пожелала Алисе доброго утра, и разносторонняя говорящая подруга бойко ответила, что утро не бывает добрым без Алисы и чашечки кофе. Потягивая кофе с молоком и корицей, сваренный самой вкусной кофемашиной в мире, Лена подумала о том, что лучше просыпаться днём, если утро не бывает добрым, но затем согласилась с Алисой, найдя определённую логику в её словах, следуя которой Лена дождалась-таки многообещающего начала дня. С последними глотками бодрящего напитка её глаза распахнулись, а мозг включил свою тарахтелку. Выдавливая в ванной зубную пасту на щётку, Лена пыталась найти логическое объяснение наблюдению учёных, что люди с высоким уровнем интеллекта чистят зубы чаще, чем с низким. Может, интеллект уходит корнями в зубы? Или зубы впиваются корнями в интеллект? Она попыталась вспомнить, сколько у неё зубных протезов вместо удалённых зубов и тут же остановила подсчёт, чтобы не испортить только что ставшее добрым утро. Под душем Лена, по своему обыкновению, придумала три шутки и достаточно коряво перевела их на английский и немецкий, ещё раз убедившись в том, что шутки могут быть шутками только на языке оригинала. В отдельных случаях мозг иностранца грозил распасться на атомы от услышанного, например: «Если мы раздавим ещё один пузырь, у нас снесет крышу или придёт белочка. Давай уходим, руки в ноги и вперёд» – от такого ужастика непосвящённый навсегда может остаться в шизофреническом астрале…

Постепенно Ленина тарахтелка стала издавать мало-мальски приемлемые звуки. Так всегда происходило в последнее время – её мозг словно взбунтовался, ультимативно заявляя: если ты сейчас не направишь моё жгучее желание зудеть в правильное русло, я испепелю тебя гнусными разрушающими мыслишками. Похоже, известная своими исследованиями в области человеческого мозга Татьяна Черниговская не зря сомневалась: кто же кем управляет: мы этим неведомым аппаратом, или он нами? Или нашим аппаратом управляет кто-то третий? Может, существует какой-то заданный алгоритм передачи пульта управления от одного к другому? Что такое наш ум: наш инструмент или наш хозяин? С точки зрения английского языка – инструмент: «I think with my mind», где предлог with – «с», который в данной ситуации можно расценить как «с помощью»; а вот с точки зрения русского – непосредственный исполнитель: «Я думаю своим умом». Хотя, гвоздь мы тоже молотком забиваем, и пишем ручкой, без всяких предлогов. Но когда англичанин упоминает исполнителя, то вводит его предлогом «by»: «The Universe was created by God». А у нас опять всё без предлога: «Вселенная была создана Богом»… Ох уж этот богатый и могучий русский язык! Есть у него и богатство, и могущество, а ясности нет. Придётся в данном случае довериться английскому и предположить, что ум является нашим инструментом, а следовательно, должен находиться в умелых руках! Или лучше выключить этот инструмент с антеннами, которые невесть что ловят и невесть куда настроены, и направить своё внимание в зону сердца, в обитель души? Как насчёт совета Эдхарда Толи и многочисленных его последователей остановить свой ум, дав себе возможность прочувствовать «здесь и сейчас»? Каким местом это почувствовать, если ум опять тут как тут? Есть такие места, которыми лучше вообще ничего не чувствовать, чтобы не торпедировать с балкона… И в какой момент всё же можно нажать на кнопку, координирующую прошлое и будущее с «здесь и сейчас», чтобы отрегулировать накопление и расширение опыта?