Подаренная жизнь

– Давно служишь?– Спросил полковник.

– Никак нет, товарищ полковник. Скоро два месяца будет,– ответил я.

– Ты придумал? – Спросил полковник и показал на насос.

– Так точно. Мы с товарищем капитаном сделали,– ответил я.

– Тебя здесь не обижают? – Поинтересовался полковник.

– Никак нет, товарищ полковник,– ответил я.

– Образование? – Поинтересовался полковник.

– БИИЖТ, факультет ПГС, инженер-строитель,– ответил я.

– Я хочу забрать тебя к себе, в штаб округа в Куйбышев будешь работать со мной. Как ты на это смотришь?

– Я не против переезда, как же товарищ капитан, ему ведь надо сдавать объект? – Спросил я.

– Хорошо, оставляю тебя ещё на неделю. Через неделю приеду сам с проверкой или пришлю за тобой машину. А капитан сейчас костьми ляжет, но объект сдаст, в срок, и досрочно получит звание майора, я его знаю, – похвалил капитана полковник.

Три дня спустя, у меня заболел зуб. Он у меня болел и на гражданке. Первый раз заболел он давно ещё в стройотряде, я тогда ночь не спал, а утром пошёл к врачу в местный здравпункт. Где молодая женщина – врач просверлила мне дырку в зубе, и заложила туда мышьяк, на следующий день она удалила из него нерв, и поставила временную пломбу, и велела прийти через неделю, если зуб не будет болеть, то она поставит постоянную. Когда я пришёл, то моего врача не было, оказывается, сегодня ночью её увезли в больницу с приступом аппендицита. Там была молоденькая симпатичная девушка. Я видел её и первые разы, она лечила пациентов на соседнем кресле, но я выбрал врача постарше.

– От судьбы не уйдёшь! – Сказала девушка, когда я сел в её кресло.

Она была моя сверстница. И пока ставила пломбу, она умудрилась рассказать всё о себе, мне заезжему студенту. Она родилась в Гомеле, после восьми классов окончила зубопротезный техникум и сейчас работает в этой дыре, хотя она заслуживает не такой участи. Работала она медленно. Постоянно совало в дупло иголки, и говорила:

– Лучше потерпеть сейчас, чем оставить корешок нерва. Потом, что – то щёлкнуло в дупле зуба.

– Ой, наверное, я отломила вам маленький осколок зуба.

Потом она долго его искала, но не нашла.

– Показалось!– Решила молодой специалист.

Через полчаса она окончила свою нелёгкую работу, и нехотя отпустила меня. За время её работы, я не проронил ни слова, и не только потому, что держал открытым рот. Пломбу она поставила, наверное, неплохо, потому что до этого года он о себе не напоминал. Незадолго до ухода в армию я раскусывал лесной орех жене, и резкая боль мне ударила под зубом и в голову одновременно. Это был зуб в верхней части рта с левой стороны. Зуб день поныл, потом успокоился, а голова изредка побаливала. Я перетерпел, осмотрел его в зеркало, не нашел изъянов и решил по пустякам не тревожить врача, и тут снова через три месяца. Один солдат из молодого призыва из Коканда, когда понял, что я мучаюсь от того, что у меня болит зуб и голова, в знак сочувствия и уважения к моей персоне, размял кусочек разогретого на солнце битума, протянул мне и сказал:

– Брат, на, жуй, моя зуба болела, я жевала, прошло.

Я в душе посмеялся над ним, но из-за вежливости начал потихоньку жевать, слегка надавливая на зуб. Жевал я долго, и чудо, боль потихоньку успокаивалась.

– Вот черти не русские и всё-то они знают, что не знаем мы? -

Подумал я, когда мы строем шли с работы в столовую, и вынул битум изо рта.

В столовой я нечаянно надавил коркой хлеба на больной зуб, и сильная боль ударила мне в голову. Я чуть не потерял сознание. Если бы я стоял точно упал бы. Я перестал кушать, дождался, когда наш взвод поужинает и строем ушёл в казарму. Сразу обратился к сержанту-здоровяку нашему медбрату. Он измерил мне температуру 36.6 градусов. Осмотрел зуб и пломбу и нечего не нашёл. Сунул в рот две таблетки, заставил запить водой в его присутствии. Я ушёл, лёг на кровать, мучаясь от боли, в конце концов, ослабел и уснул. Проснулся я через два часа. Я уже не чувствовал зубной боли, весь горел, майка и простынь мокрая, хоть выжимай. Нетерпимая, головная боль. Шатаясь, я дошел до койки медбрата. Медбрат увидел меня и испугался. Левая сторона лица над верхней губой опухла. Медбрат измерил температуру 40,2 градуса. Он доложил дежурному по части, тот дал ему уазик и медбрат с двумя солдатами повёз меня в военный госпиталь в Куйбышев. Я уже не мог сам идти, солдаты под руки завели меня в машину и положили на сидения. По дороге я начал замерзать и бредил, что мне холодно, хотя был весь мокрый, а температура приближалась к 41 градусу. На улице летняя ночь и всего восемнадцать градусов. В госпитале дежурный врач – майор мне сделал снимок, и срочно послал машину за зубным врачом. Приехала крепкая, высокая, типичная женщина Поволжья, лет сорока пяти с развитыми, как у мужика руками. С помощью медбрата она усадили меня полуживого в кресло, и заставила того держат мою шатающуюся голову. Тот двухметровый крупный богатырь с Прибалтики по непонятным причинам попавший медбратом, после окончания медицинского училища, в роту связи. Как любил говорить капитан Машнов Игорь Николаевич, когда злился на него:

– Морская пехота по тебе плачет, а ты тут в белом халатике у меня отсиживаешься, да двойной поёк получаешь.

Медбрат обнял мою голову своими ручищами через кресло за лоб и прижал её к спинке кресла. По просьбе врача, я открыл рот. Женщина – врач сказала:

– Я знаю, что тебе очень больно солдат, потерпи, пожалуйста, ещё немножечко, тебя нельзя делать заморозку.

Врач взяла инструмент похожий на плоскогубцы, ещё раз взглянула на снимок и выдернула мне зуб. Боли я почти не почувствовал. Только что-то жидкое, теплое заполнило мой рот, да противный гнойный запах ударил мне в нос. Женщина гордо держала серебристым инструментом мой зуб с пятнадцати миллиметровой кистой на конце, которая росла прямо с корня зуба. Я ещё долго сидел в кресле и сплёвывал поступающую жидкость, состоящую из крови и гноя. Мне значительно стало легче, я перестал дрожать от холода и постепенно голова просветлела. В это время врач показывала медбрату снимок и рассказывала:

– Ему когда-то лечили зуб, сломали кончик иглы полтора сантиметра, оставили в канале и поставили пломбу. Со временем корень загнил, образовалась киста, которая росла, а он всё терпел, кончик иглы вышел за пределы зуба, вокруг его образовался нарыв, ещё бы чуть – чуть и вы понимаете, это верхняя часть головы. Снимок останется у нас, если всё хорошо будет, пусть отмечает второй день рождения.

Врач поставила мне градусник под мышку.

– Где тебе лечили зуб, солдат, ты помнишь? Судить за такое надо! – Обратилась она ко мне, доставая градусник.

– В стройотряде в Белоруссии, пять лет тому назад. Бог ей судья, -

ответил я.

Женщина посмотрела на градусник и сказала:

– Температура падает 39,3 градуса. Сейчас, переодевайте его в больничную одежду, девятая палата, любая свободная койка. Завтра в восемь здесь у меня в кабинете. Врач закрыла рану тампоном. Я распрощался с сержантом и пошёл устраиваться на ночлег. Неделю я провёл в госпитале и вернулся в свою часть. Через две недели я тепло распрощался с капитаном Машновым Игорем Николаевичем, и меня отвезли к полковнику Пугачеву.

В округе проверили всю мою родню до третьего колена, взяли подписку о секретности. Полковник устроил меня в комендантскую роту, и оборудовал моё рабочее место в своём кабинете. Для меня поставили новый стол с телефонами. Полковник постепенно ознакомил меня с документацией объектов строящихся в округе. В документации я нашел столько ошибок, что главный инженер института Военпроект со своими ГИП-ами замучался исправлять их. Пугачёв Валентин Иванович оказался человеком хорошим и требовательным, если он уверен, что прав, то заставит любого работать, как надо. В нём была заложена, какая – то мужицкая чуйка. Он был в меру хитёр, добродушен и помнящий добро человек. На баталии с институтом он всегда брал меня и говорил:

– Ты нашёл, тебе и защищать свою правоту. Да и документацию, кому – то нести надо. У других полковников офицеры, адъютанты. А у меня ты вместо них. Я думаю, не прогадал, когда попросил солдата. Да и лишнюю ставку офицера для части сэкономил, – после этих слов Валентин Иванович смеялся во весь рот своих крепких зубов, довольный своим поступком.

Полковник заставлял меня предварительно готовить его к каждой встрече с институтом, красным карандашом делал пометки на листах чертежей и смет. Особенно тяжело институт исправлял свои ошибки в сметах, когда не хватало денег за счёт непредвиденных работ. Это и понятно, их генералу приходилось ехать в Москву и утверждать сметы в сторону увеличения. А за это по головке не гладили. Пугачёв часто посылал меня инспектировать объекты. Делать геодезические работы. Обязал отвечать по телефону с фразой:

– Инженер отдела форд сооружений слушает.

В частях считали, что у аппарата офицер и представлялись по уставу, а мне было велено его тревожить, когда не могу вопрос решить сам, или звонит чин выше майора, тогда я передавал трубку Пугачёву Валентину Ивановичу. У нас всё было на доверии. Пачка подписанных увольнительных с печатью

лежала в моём столе, я их выписывал сам, когда выходил за пределы части по делам службы. Я прикрывал полковника, когда он возил врачей к болеющей жене или отлучался по другим причинам. Однажды он меня спросил:

– Ты сможешь привязать типовые проекты нескольких объектов в военном городке в посёлке Мирный?

– Смогу! Съёмка местности и геология у нас есть, на месте я бывал много раз и хорошо помню этот район,– ответил я.

– А то, генерал Военпроекта, мне передали, включил наши объекты в последнюю очередь. Сказал, если хотят быстрее, пусть сами проектируют, они со своим солдатом такие умные, почти все проекты заставили нас переделывать. Штамп института мы поставим, да они сразу подпишут, проверять не будут. А мы проверим, проверять ведь легче,-

проинформировал меня полковник.

Объекты были простые, я привязал три за два месяца и отдал полковнику.

Однажды я пошёл в увольнение и явился на три часа позже. В ночь у жены начались схватки. Хорошо, что я поехал с ней, со скорой помощью. В роддоме требовали какие-то документы, я в этом ничего не понимал. Паспорт жены был, свидетельство о рождении её было, даже свидетельство о браке было. Что им ещё надо? В первом роддоме из-за не полного комплекта документов жену не приняли, послали в роддом на окраине города. Там так же начали требовать, какую-то карту роженицы и закрыли дверь. Врачу скорой, молодой девчонке сказали:

– Не примем, езжайте за документами, знали, куда ехали,-

и закрыли входную дверь.

Водитель сказал девчонке – врачу:

– Я не поеду, она родит в машине, что тогда делать?

Услышав его слова, я снёс дверь с петель. Тогда старшая акушерка испугалась и дала команду:

– Примите роженицу, пока её муж не разнёс род дом. А тебе будущий папаша задание, до прихода на работу главного врача найти карту и привезти мне. Дверь починишь, сейчас, не май месяц, или мне вызвать милицию?

Я попросил у водителя инструмент, починил дверь. Водитель помог мне её навесить. Одна из акушерок приняла у меня работу. Водитель молодец, подождал меня, по дороге довёз до дома и сказал:

– Прости солдат, всё, что могу! Дальше нам на вызов, и так столько времени потеряли.

Я целый час искал злополучную карту, а она лежала приготовленная на стуле у кровати, ученическая тетрадь, с записями наблюдений врача и смеялась надомною. Первым автобусом я уехал от школы. Мы жили тогда недалеко от платформы Толевой, заехал в роддом, потом в Округ, с множественными пересадками, вот и опоздал. Сейчас ждал самого сурового наказания. И всё честно рассказал полковнику.

– Всё!?– Строго спросил полковник.

– А самое главное то утаил? – продолжал допытываться полковник.

– Никак нет, товарищ полковник! – Ответил я.

– Утаил, утаил. Кто же родился? – Одолело любопытство полковника.

– Мальчик два семьсот. Максимом назовём, – ответил я.

Полковник поздравил меня с рождением сына, а уже к обеду зачитал приказ о досрочном отпуске на десять суток за отличное несение службы и в связи с рождением ребёнка. Так, что жену я забирал во всеоружии в подготовленную комнату. После рождения сына, полковник в основном гонял меня в командировки. Он сам сначала ездил по объектам, если организация работ его не устраивала, он посылал туда меня, и я подсказывал командирам, как организовать работу. В свободное время я готовил документацию к сдаче, и был у полковника за палочку выручалочку. Я всегда выкраивал денёк другой, чтобы заскочить домой, поэтому меня такие командировки устраивали. Даст мне полковник задание на десять дней, а его выполню за восемь, два дня мои. Но и работал я иногда даже после отбоя по ночам, чтобы выкроить время. Командиров на местах это даже устраивало. Да и сухой паёк я не ел, а привозил домой. Что было подспорьем безденежной молодой семье в чужом голодном городе. В армии я научился ни от кого не ждать помощи, набил руку на вводе объектов, почувствовал силу и уверенность в своих решениях. Это очень помогло мне в моей дальнейшей работе. Особенно в лихие девяностые, когда отдельные личности, умышленно разваливали страну, армию, беспокоясь только о своей личной наживе. Мы со своим коллективом в это время продолжали строить бесплатное жильё, для наших работников, несмотря на помехи со стороны бандитов, жулья и проходимцев.

Глава 3. Ошибки врачей приводят к серьёзным последствиям.

После того, как я пошел в школу, я вынужден был всю жизнь сталкиваться с врачами. В детстве я ничем серьёзным не болел. Жил я в основном у дедушки. Свежий воздух и хорошее деревенское питание сделали своё дело. Правда травмы у меня были часто, и даже, изредка, довольно таки серьёзные. Меня никогда не водили в больницу. На мне всё заживало как на собаке. Это слова моей бабушки Домны дедушкиной родной сестры. Она была единственным лекарем в моей жизни. Дело в том, что я родился в городе Барановичи, потом мы жила в доме отца на хуторе у его родителей. Когда мне было три года, у меня родилась сестра. А вскоре отца повысили в должности, и мы переехали в посёлок Бастуны. Там дали нам свою квартиру, но бывал я там изредка, жил в основном у бабушек с дедушкой, которых в это время переселили с хутора в деревню Колесники. Я приписан был к Лидской железнодорожной поликлиники, а жил в другой части Белоруссии ближе к Барановичам. Правда, иногда, у меня примерно раз в год поднималась температура. Тогда бабушка Домна осматривала меня и говорила:

– Миндалины! Детская болезнь, будут тебе иногда докучать, к годам тринадцати перестанут тебя беспокоить.

Один раз, когда несколько дней меня мучила температура под сорок, она сказала:

– Два дня тебя ещё такая температура мучить будет. Могу тебе облегчить твои страдания. Но для этого придётся потерпеть боль и тебе станет легче.

– Лучше боль, чем так мучатся,– сказал я бабушке. Она вымыла руки горячей водой с хозяйственным мылом, протёрла их спиртом, подвела меня к окошку и попросила открыть рот. Я открыл. Она внимательно осмотрела нёбо и сказала:

– Открой рот, как можно шире и терпи.

Затем указательным пальцем выдавила гнойники на миндалинах. Заставила прополоскать рот настоем тёплого шалфея. Снова внимательно осмотрела миндалины, улыбнулась, выполненной работе. Потом она смазала миндалины облепиховым маслом. Мне стало легче, и я сразу уснул. Предыдущую ночь я не смог уснуть. Утром у меня уже была нормальная температура. У бабушки не было образования. Она когда то давно окончила приходскую школу. Но батушка сразу, облегчала людям и скотине их страдания даже после длительного неудачного медицинского лечения. Денег за свою работу она не брала и была уважаемым человеком в деревне.

В школу я пошел крепким мальчишкой, уже читал газеты. Хорошо считал и мог решать не простые задачи. Я был маленького роста, но давал сдачу ребятам постарше, если те пытались меня обидеть, несмотря на то, что они были на голову выше меня. Однажды к нам в квартиру зашла незнакомая бабуля в белом халате, она послушала маму, потом вдруг увидела меня и когда узнала, что я её сын и осенью пойду в школу, то очень ругала маму за то, что я не был на медицинском учёте. Она послушала меня, а потом началось: десятки пропущенных прививок, когда привили от всего от чего можно привить закончились, занялись рентгеновским обследованием, даже обнаружили сломанные рёбра, когда я их ломал, не вспомнил. Короче искали болезнь и на конец, нашли. Нашла молодой участковый врач, на третий раз своего же осмотра, старая ушла на пенсию. Сказала:

– А вы знаете, у вашего сына увеличены миндалины? Их надо срочно удалить, вот вам направление в нашу железнодорожную больницу в Лиду, езжайте срочно, а то там молодой детский хирург появился у него большая запись, а вы с линии по направлению, вам без очереди сделают.

Напуганная мама, бросила все дела и на следующий день увезла меня поездом в Лиду. Молодой двухметровый хирург, усадил меня на высокий стул, прочитал направление и сказал:

– Сестра сделай ему заморозку.

Та сделала. Потом хирург выждал несколько минут. И огромный кулак, с мою голову, с маленькими кусачками появился перед моим ртом. Резкая сильная боль с лева и кусок мяса из моего рта появился в металлической чашке. Кровь заполнила мой рот, и я начал ей захлёбываться. Мне подставили ко рту металлическую чашку, и она наполнилась кровью. Испуганный хирург сказал, что заморозка не подействовала, и сестра сделала ещё укол. Хирург заставлял меня открывать рот и сплёвывать кровь в новую чашку. Только спустя некоторое время рот окаменел. Хирург, спросил меня:

– Голова не кружится?

В этот момент я уже не смог произнести ни слова, а только, покачал головой из стороны в сторону. Наверное, подействовала двойная норма заморозки. С помощью хирурга мне удалось раскрыть рот по шире, и второй кусок мяса появился в моей чашке. Но я совсем не почувствовал боли, да и кровь совсем не шла.

– Ты малыш мужиком оказался, как ты нас напугал?

Признался мне хирург. А матери сказал:

– Такую замедленную реакцию на заморозку встречаю впервые. Представляю какую боль он испытал. Организм у него крепкий столько крови потерял, а в сознании.

Через час мы уже ехали пригородным поездом домой. Дома, наконец, отошла заморозка, но лёгкое кровотечение с левой стороны опять возобновилось. Не прекратилось оно и на второй, и на третий день. Впервые в жизни я почувствовал слабость, и мне вызвали скорую. Скорая помощь, сразу, увезла меня в райцентр в город Щучин. Там меня осмотрел ЛОР, старичок с седой бородкой выругался и сказал:

– Руки у хирурга кривые, слева задет какой-то сосудик, который без операции и процедур сам не зарастёт, а такие операции только в Минск делают. Потом он отругал маму и того врача который, направил меня на операцию. Он куда – то позвонил, вызвал вторую скорую и меня увезли в Минск.

На следующий день мне сделали повторную операцию и ещё больше месяца лечили моё горло. Хирург невысокий мужичок лет пятидесяти, оказывается, был доктором медицины, и раз в неделю приводил ко мне своих студентов, рассказывал, как коряво мне сделали операцию и во, что это вылилось.

– Операция не игрушка, её нужно назначать в крайних обстоятельствах, когда болезнь не поддаётся лечению, когда нахождение больного органа в организме не совместимо с жизнью больного. Природа не глупа и ненужные органы не будет закладывать в человеческий организм.

Потом я от него получал три плитки гематогена, и он обязывал меня съесть их до следующего визита. А при выписке врач мне сказал:

– Как смогли с Божьей помощью твои раны мы залечили, но живи сейчас осторожно, ты надолго потерял свой иммунитет.

И оказался прав. Через год я разогретый после футбола обмылся, как обычно, холодной водой из колодца до пояса и неожиданно заболел острой формой ревматизма. Эта страшная болезнь поразила все мои внутренние органы, сосуды, сердце, почки, печень, суставы. У меня была очень высокая температура, за сорок градусов. Более недели её не могли сбить, и всё же сбили, но до тридцати восьми, и я ещё месяц жил с такой температурой. Руки, ноги у меня распухли, отекли, я не мог ими пошевелить, а не то, что ходить. Отец носил меня на горшок. На меня было страшно смотреть. Врач ревматолог, который меня наблюдал, лечил меня таблетками: аспирином и стрептоцидом. Неделю колол уколы, сбивал температуру, да всё слушал сердце и считал пульс. Говорил, что очень высокая тахикардия, больше ста пятидесяти ударов в минуту. Врач каждый день ездил с Лиды, делал мне уколы, пока не сбил температуру. Класть меня в больницу он не посоветовал, родителям сказал:

– Там он точно умрёт, а здесь хоть досмотрите лучше. Если честно, то эта болезнь плохо лечится. Такую тяжёлую форму этой болезни я ещё не встречал. Будем надеяться на лучшее, вдруг выживет. Только не знаю, что лучше? Умереть сразу, или всю жизнь мучится, и обременять других. У него воспалена сердечная мышца, уже образовался порок сердца – недостаточность митрального клапана. Сердце не справляется с болезнью даже без нагрузки, в положении лёжа, отёчность усиливается каждый день.

Потом врач стал ездить раз в неделю, потом совсем пропал. Его считали очень хорошим специалистом, но иногда он позволял себе лишнего и исчезал. Наступила жара, да такая, что взрослые дышали, как рыбы открытым ртом. Когда я заболел, отец написал письмо дедушке и рассказал о моей болезни. И вот спустя неделю мы получили ответ от родственников. Было два листочка, один написал дедушка родителям. Второй бабушка Домна написала мне лично. Вот некоторые выдержки из её письма:

– Узнала о твоей болезни и очень расстроилась. Ты, или твои родители, чем – то прогневили Бога, и он в назидание послал тебе испытание. С сегодняшнего дня я начала молится о твоём выздоровлении, а ты борись за свою жизнь не подведи меня, пожалуйста. Болезнь вызвала тебя на поединок, и только ты, и никто, больше не сможет победить её. Я рассказала дедушке, как тебя лечить и он написала отцу, как и чем тебя лечить. Надеюсь, это облегчит твои страдания.

Отец на следующий день уехал на рассвете в поле, и когда сошла роса, собрал траву указанную бабушкой в письме. А в три часа дня вынес меня на призму железнодорожного тупика из речного песка. Раздел меня до трусов и посадил на раскалённый песок. Тупик был не далеко от здания вокзала, где мы жили на втором этаже. Отец выносил меня сначала на десять минут, потом больше, в конце время дошло до двух часов. Благо июль стоял очень жаркий и безоблачный. Было три вида высушенных растений, и пил я их регулярно по графику. Через неделю у меня температура пришла в норму. Через две спала опухоль и отёчность, и я начал ползать. Через месяц я попробовал встать на ноги, но сильная боль в суставах опрокинула меня на песок. Я учился заново ходить, превозмогая ужасную боль. Но в октябре я пришёл в школу своими ногами. Через год я полностью восстановился, играл в футбол и гонял на велосипеде за грибами.

Глава 4. Воспоминания, возникшие в автобусе по дороге в больницу.

Почему то эти воспоминания из детства возникали у меня каждый раз, когда меня заставляли проходить медкомиссию по приказу на работе? Наверное, я уже боялся врачебных ошибок, и хотел придать себе уверенности воспоминаниями о врачах, которые когда-то помогли мне. Вот и сейчас воспоминания возникли сами собой, когда я начал собираться в больницу. Я вошёл в автобус, сел на свободное сидение, еду в автобусе и на меня нахлынули воспоминания.

Зима, я учусь в восьмом классе. На уроке математики учительница объявила: По итогам школьной олимпиады, я занял первое место. И на педсовете решили, что на районную олимпиаду от школы поеду я и Янковский Влад, мальчик с нашего посёлка, который с первого класса садился позади меня и безбожно списывал с меня всё, что ему было нужно.

С пятого класса мы пошли с ним учится в среднюю школу в местечко Рожанка, он и там занял мне место на парте перед собой. Все в классе знали, даже учителя, что он с меня безбожно списывает, а я никогда и не от кого не закрывался, тем более от него, мы с ним только вдвоём с мальчиков ходили за пять километров в школу и в жару, и в метель, и в слякоть. К этому времени у него уже развилась дальнозоркость, такая, что он свободно мог читать газету на расстоянии двух метров перед собой. Он даже выиграл однажды спор на этом.

Поехать на олимпиаду мы договорились с посёлка первым автобусом. Олимпиада проходила в райцентре, в городе Щучин в девять часов. От нас туда ходило два автобуса в семь и восемь часов. Накануне я приготовил новую рубашку, погладил школьную форму, которую я уже не носил, так как считал себя взрослым, я уже вырос на десять сантиметров выше отца. Поставила стул у кровати, повесила на его спинку вешалку с костюмом и рубашкой, на сидение положила нижнее тёплое бельё с носками. Я спал на кухне, сестра спала рядом в комнатке за дверью. Родители в зале через холодный коридор. Печка была в зале и плита на кухне, топили их углём, который разжигали дровами. Мама с двухлетним братом лежала в Лиде в больнице. У него заболел живот. К приходу отца, я разжёг печку в зале и плиту на кухне, согрел воду и помыл голову. Мы все поужинали, я подбросил угля в топку, и мы с сестрой легли спать пораньше. Она закрыла дверь и сразу уснула, а я ещё долго ворочался с бока на бок, думал о завтрашнем дне, ведь от школы на районную олимпиаду я еду впервые, обычно туда посылали девятиклассников, но в этом году они уступили мне на школьной олимпиаде.