Ведьмин ключик от медвежьей клетки

– Нет. Если боишься, то можешь остаться!

– Вот ещё! И отпустить тебяу одну?

– Тогда не ворчи. Расскажи лучше, как мы сюда попали…

– Ну-у-у… – вздохнула кошка, и все же начала рассказ: – Когда тебяу оставили на болотах, яу попыталась позвать на помощь твою мать. Только она не поняла меняу и прогнала прочь. А больше в деревне негде было искать помощи. Поэтому, яу решила сама тебяу вывести. Маленькаяу ты ещё была. Неуклюжаяу. Оступилась и ухнула в трясину. Из которой странным маревом нас перебросило в лес. Яу снова отправилась помощи искать, так как ты была после трясины без сознанияу. И нашла женщину-змею, которая Ехидной назвалась. Так вот она и наградила меня голосом.

– Вот просто раз – и наградила? – заинтересовалась я этой деталью.

– Ага. Сказала, что не понимает кошачьего, и спросила, чего ору?

– А какая она?

– Да сначала женщиной была, а потом, когда к ведьме нас привела, стала змеёй. С Аглайей они, оказываетсяу, давно знакомы были. Посторонние так не разговаривают друг с другом. Вроде и ворчат, а тепло от того ворчанияу. В общем, оставила нас Ехидна на попечении ведьмы, перед тем что-то тебе шепнула. Только я не помню что. А Аглайяу уже вы́ходила тебяу. Поперву ещё ворчала иногда, что в деревню отдаст, а потом сама, видимо, привязалась, да так и оставила у себяу.

– Интересно, что она мне шепнула?

– Может и доведетсяу ещё встретитьсяу. Кстати, она и легенду рассказала о мире этом. Сказала, что тот мир, из которого мы попали сюда, молодой совсем. Только попал в эту вселенную, поэтому в нем не слышали о Ехидне и других хранителях Тар-данарии.

– Расскажи ее. Эту легенду.

– Когда-то давно старый ворон, служивший великому богу, чье имяу давным-давно позабыли, пролетал в пустоте и во мраке. Он нёс своему хозяину ценный дар – семена для огромного сада, который так любила супруга творца.

Да только вот магическаяу буряу застала ворона в этой пустоте. И птица обронила мешочек со своей ношей, и потеряла одно семечко. Которое, напитавшись древней магией, тут же проросло.

Ворон не заметил пропажи, подхватил свою ношу и улетел.

А выросшее из семечка Древо Тар-дан упорядочило древнюю магию, скитавшуюсяу в пустоте, и создало для себя колыбель. Его корни ушли далеко вглубь, а ветви вздымаются вверх.

Постепенно целые миры стали примагничиваться к ветвям Тар-дана. Светлые миры тянулись вверх, к густой кроне, и грелись в лучах плодов, заменявших солнце, тёмные же облепляли причудливо скрученные корни.

Мировое древо стало символом единства самых разных миров и вселенных. Постепенно оно стало похоже на магическое поле, которое поддерживало и соединяло сотни миров. Оно для всех возможных рас являетсяу символом жизни. Вечной, яркой, счастливой.

Так появилась огромнаяу вселеннаяу, связаннаяу великим древом – Тар-данарияу.

Ещё есть у границ между Корневыми и мирами Кроны свой страж. Вечный Странник, или же просто Ник, как он представляетсяу при встрече. Он помогает сохранить баланс, оберегает и поддерживает не только миры, но и их жителей.

Есть у него извечный конкурент. Огромный белый кот, который может обретать даже человеческий облик. Другие же рассказывают, что это обычный котик, способный вызвать умиление даже у самых чёрствых сердец.

Он, как и Странник, приходит в трудной ситуации, но только к тем, чья душа чиста, как слеза младенца…

– Интересная легенда.

– А я ей поверила, – гордо ответила Мява. – Она нас спасла, значит ей незачем обманывать. Да и легенду эту она попросила сохранить в памяти. Да и попали мы сюда теми самыми переходами, соединяющими миры как нити.

– Ммм… Это как роса на паутинке?

Кошка задумчиво махнула хвостом и протиснулись в щель под калиткой.

– Возможно. Только паутинки располагаютсяу хаотично, и к тому же могут перемещаться от росинки к росинке.

– Значит, сохраним. Но мне бы все равно хотелось встретить ее хоть разочек, – протянула мечтательно, представляя себе эту женщину-змею. – Все же она спасительница наша.

Придя домой, я приготовила все к походу… на луг. И улеглась отдыхать.

2.Спаситель

Первые лучи солнца мы с Мявой встречали уже на лугу. Быстро собрали необходимые травы, пока солнце не встало над горизонтом. Ведь на то они и рассветные травы, что особую силу на восходе содержат. Другие травки – закатные, собирают, естественно, на закате. Есть и обычные, которым важен только сезон.

Задерживаться не стали, направились к лешему.

– Леший! Выходи, коряга ты старая! – крикнула я, не обращая внимания на кошку.

Она каждый раз переживает, что такая фамильярность мне аукнется. Но не собираюсь я плутать его тропками. Знаю, хаживала. Любит он путников кругами водить.

Я, когда впервые одна пошла, без наставницы, полдня плутала в трёх соснах, пока разноглазый не явился. Наставница ещё как-то могла совладать с этим шутником, а вот я мала еще была. На следующую встречу я метки оставлять придумала, да только ещё пуще запуталась. А однажды, смирившись с участью, взяла с собой пирога кусок, чтобы плутать не так грустно было, и тут-то все случилось: остановилась я, чтобы поесть. Кусочек ко рту поднесла, да от шума сбоку, словно кто-то невидимый воздух втянул громко, вздрогнула и выронила. А он и исчез в тот же миг. Мява вздыбилась, зашипела на то место, куда крошка упала. Я же вторую отломила, задумавшись над происходящим. Нет, испугаться не успела, так как наставница уже объяснила, чего можно страшиться, а где нужно просто подумать.

Снова шум у самого уха. Снова вздрогнула, выронила крошку. А вот на третий раз сообразила, и сама предложила угоститься. Да только этот пакостник явил себя, как за бороду его прихватила, и высказала все, что думала. Обиделся горемычный! Но потом пирогом, конечно, тоже поделилась, и даже пообещала впредь приносить с собой, в обмен на обещание: не путать мою дорожку. Так и подружились.

А вот Мява до сих пор с настороженностью к нему относится. Не доверяет.

– Чаго орёшь, шабутная? Тутась я. – Передо мной появился невысокий старичок с седой бородой, если бы не кожа, на кору похожая больше – да и на ощупь такая же.

– Ждёшь, значит?

– Да ужо с луга чую мою усладу, слюной весь изошелси, а ты все медлишь! У-у-у, улитка нерасторопная! – Блеснул бусинками глаз лесной смотритель, да на мою суму уставился, заухаф филином. – Ух! Ух-ух-ух! Неужтась хумари добавила? Дай-кась скорее! – Протянул дрожащие от предвкушения рученьки-веточки.

Да нет, они не веточками, но уж больно худые. Как, впрочем, и ноги лешего. Может, конечно, и другой облик принимать, но почему-то любит этот.

– Ай-яй! Погоди ручешки протягивать. Скажи мне лучше, что там с девками творится? Ведь слышал, небось?

– Вообще-то, мяу, мы за медвежьей ягодой пришли, – напомнила Мява, и прикрыв глаза, начала вылизывать лапу.

– Не слыхивал я. От не знаю ничегошеньки. Ни о чем.

– Таки ничегошеньки? – уточнила я, сомневаясь в его словах.

– От те слово лешего! – И плюнул через левое плечо. Только вместо плевка на землю шишка упала.

– Врёт, – меланхолично вставила кошка, и тут же округлила глаза, кажется ещё пуще, чем они есть на самом деле.

Леший оказался позади нее, и смачно так, со вкусом провел языком по ее загривку, прилизав против шерсти.

– А не вру я, зараза ты черная! И невкусная ты! Тьфу! Чего, спрашивается, облизывать себя постоянно?

Кошка зашипела, но уже поздно – леший снова передо мной появился.

Я рассмеялась, заработав обиженный взгляд фамильяра. Как же мне нравится, когда эти двое вместе…

– Ладно, не буду пытать. Вот здесь оставлю свои травки, будь так добр, сохрани. Заберу на обратном пути. И не моргай удивлённо, иначе не получишь больше хумари. И матушке не смей говорить ничего – слово дай! Только настоящее! Живое!

Леший нахмурился, продолжая с жадностью глядеть на угощение, но вскоре сдался. Понял, видать, что таких лакомств от наставницы не дождется, а я могу и пакость сделать.

– На тебе слово, шабутная, – протянул он ладонь, прежде плюнув на оную.

– Беру твое слово, леший.

Я, уже привычная к такому, пожала тонкую кисть в ответ. После чего с его ладони взлетел жук. Красивый и усатый. С фиолетовым отливом на крыльях.

– Токма не лезь там никуды, – ворчал сторожила, провожая нас в сторону медвежьего леса.

– Изыди, пень бородатый! – фыркнула Мява. – Лучше тропку открой короткую.

Как ни странно, но леший послушался, и мы тут же вошли на чуть подернутую маревом тропинку. Если бы я не знала, как она выглядит, то приняла бы за обычное небольшое испарение, клочок тумана, не успевшего растаять на солнце.

– Спасибо, леший, – поблагодарила я, довольная, что так успею вернуться гораздо раньше, и матушка не догадается о моей прогулке.

– Осторожнее там. И… смотри за хозяйкой, зараза, – послышался ответ, и марево исчезло.

Кошка фыркнула, но промолчала. Значит, дуется, что я смеялась.

– Мяв, не сердись. Просто вы такие потешные оба, что мочи нет сдержать улыбку.

– Так улыбку… А ты же хохотом хохотала!

– А ты не хохотала бы?

Я присела на корточки, и собрав волосы в хвост поднесла их к затылку так, чтобы самые кончики торчали над головой как корона. Округлила глаза, скосив на нос, и моргнула.

Кошка сперва показательно закатила свои янтарные глазищи, но потом не выдержала и фыркнула от смеха.

– Что, вот так и торчит?

– Ага. Корона прямо-таки.

– Эх… Ладно, дома причешусь. Давай скорее закончим с этим делом.

Я только кивнула согласно, и подхватив фамильяра, зашагала вперёд.

Идти долго не пришлось. Тропка лешего за несколько минут довела до границы Медвежьего леса А вот дальше он бессилен. Нет у него прав распоряжаться здесь. Чужая территория. Хотя, проходя несколько раз вдоль кромки, я ни разу не встретила местного сторожилу.

– Интересно, тоже леший, или, может, кикимора тут командует? – спросила у Мявы, чтобы разбавить тишину.

Какая-то она здесь давящая. Вот в Кормильце она нежная и приятная. Слушаешь – душой отдыхаешь. А здесь… Да ещё чувство это странное, словно наблюдает кто-то, а на свет не выходит.

– Не знаю, но мне не нравитсяу здесь. Мяужет домой вернёмсяу?

– Мявочка, возьми хвост в лапы, и давай посмотрим. Когда ещё сможем так удачно забраться сюда?

– Удачноу? – жалобно мяукнула кошка, и дёрнув ушами, пошла вперёд.

Лес оказался не только мрачным, но и жутко интересным. Я тут же увидела очень даже нужные травки, и не раздумывая, начала собирать, углубляясь все дальше.

Через какое-то время я заметила движение справа, и замерла, не торопясь оборачиваться. Ведь если леший – местный сторожила, то прямого взгляда лучше избегать, пока не дозволит. Но опять же, если он, то и не показался бы… Кикимора?

Послышался хруст веточки, и я всё-таки повернулась в сторону звука. Повернулась и обомлела от страха – на меня не мигая смотрели два огромных жёлтых глаза. Смотрели нехорошо так. Не по-звериному. Ведь обычный хищник если сыт, то избегает столкновений с человеком, и уж тем более ведьмой. Да, звери чувствуют нашу силу. А этот монстр смотрит так, словно ему тут не просто пир закатили, а мечту всей жизни исполнили.

– А ну пойди, куда шел, окаянный, – проговорила я, стараясь не показывать страха, и вкладывая в слова частицу силы убеждения.

Мява стояла рядом, угрожающе шипя и топорща шерсть. Да только ведь защитница из нее слабая.

Волк же, вместо того, чтобы послушаться и скрыться, ухмыльнулся невообразимым образом клыкастой пастью, и начал медленно приближаться.

Я, словно заледеневшая, не могла и шага сделать, слыша, как грохочет сердце где-то в горле. И самое смешное, что вместо мыслей о том, что нужно бежать и спасаться, я сопоставляла слышанное о замученных девушках и понимала, о чем спорили мужики у колодца. Этот волк по размеру и медведю не уступит. И странный он. Не наш. Местных волков я видела и не боюсь, а этот…

Хищник остановился в шаге от меня и склонил голову набок, с любопытством осматривая… Вот точно так же, как матушка на рынке товар осматривает!

– Чего уставился, блохастый? – подала голос Мява, встав перед ним. И шепотом добавила: – Я отвлеку, а ты беги. Поняла?

Волк, будто поняв слова, хохотнул. После чего снисходительно и даже как-то брезгливо фыркнул на кошку. А я наконец вернула себе способность двигаться.

– А ты не простыл случаем, серый? Чего расчихался? Смотри, у меня тут есть лекарственная травка, как раз-таки от…

Зверь раздраженно зарычал и взмахнул лапой, пытаясь выбить у меня из рук суму, в которой я, собственно, и искала нужную мне травку – ведь с краю же клала…

Я отшатнулась и шлепнулась на задницу, но таки успела достать искомое. За пару мгновений произнесла нужные слова и швырнула в ощеренную пасть пучок чахотницы. Мява в этот же момент прыгнула на хищника, вцепившись в морду, и все же попав в глаз одной лапой. Но только убежать я все же не смогла.

Кошку он отшвырнул, как назойливо лезущую в лицо пушинку, и кинулся на меня, не забывая чихать, зло сверкая глазищами.

Ох ты ж, Ехидна Великая! Кажется, зря я не слушала матушку, ведь не могла она просто так запрещать походы сюда… И из-за моей упертости я так и не дождусь встречи со своей спасительницей…

В момент, когда клыки были у самого моего носа, они вдруг резко отдалились, вместе со своим обладателем. А мои глаза, наверное, расширились до размера чайного блюдца – по поляне катался рычащий коричнево-серый комок шерсти. Серый волк. И коричневый, вернее, бурый медведь.

Я сидела, завороженно наблюдая за схваткой хозяев леса. Хотя… Хозяин здесь медведь, а вот волк такой странный откуда взялся? Да ещё и бешеный, кажется. Агрессивный.

– Чего расселась, убогаяу, поднимай скорее свой неугомонный зад, и бежим! Пока они друг друга дерут, глядишь, и успеем до Кормильца добежать!

Для пущей убедительности, Мява даже куснула меня за лодыжку.

– Ай!

– Вставай, говорю!

– Да встаю, ненормальная. Или это лес такой, что все звереют?..

– Ага. Вот наставница узнает, и тоже озвереет! Пошевеливайсяу, Лучанка!

Я попыталась подняться, и поняла, что упала не очень удачно, приземлившись ягодицей на что-то твердое. Бо-ольно…

Обернулась на кошку, и застонала.

– Не могу…

Мява вдруг снова вздыбила шерсть и зашипела. Я проследила за ее взглядом. Волк лежал под сосной, окровавленный, но ещё живой. А медведь стоял в паре шагов от нас, смотря своими огромными карими глазами прямо на меня.

Я сглотнула, понимая, что ему ведь только на укус сломать меня. Он рыкнул, сделал шаг, принюхиваясь, и, кажется, осматривая.

– Она не вкуснаяу! Не смотри на нее, косолапый. Я бы даже сказала – ядовитаяу она! Вот да! Точно ядовитаяу! Отрава та ещё! Несварение заработаешь, изжогу и колики одновременно, – трещала кошка, опасливо вставая между нами.

Взгляд медведя стал до того удивленным, что я улыбнулась. Даже захотелось протянуть руку, чтобы дотронуться до его уха. Почему уха? Сама не понимаю, но кругленькое, мохнатое, оно привлекало к себе внимание.

Я почти решилась протянуть руку, как заметила за его спиной движение. Волк! Он жив!

Видимо, прочитав в моих глазах испуг, медведь обернулся. А потом ещё раз грозно рыкнув на меня, брызнув при этом слюной, бросился на противника.

Поднялась с трудом. Но, сжав зубы, припустила за кошкой, прихрамывая.

На границе видимости дерущихся хищников, я вдруг остановилась, и не знаю зачем, обернулась. Они оба были в крови. Оба дрались насмерть. Только вот волк хотел моей смерти, а медведь… защищал меня? Мысленно пожелала ему победы, и вдруг перехватила взгляд карих глаз, который почувствовала даже на расстоянии.

– Мяв, может он и есть хранитель этого леса?

– Бежим уже, Луча! Хранитель или нет, но мне он нравитсяу не больше свихнувшегосяу волка.

– Так тебе все, кто имеет клыки и когти больше твоих, не нравятся, – поддела я боевую подругу, ковыляя к границе, где уже мерцал короткий путь лешего.

– Надеюсь, ты поняла, что твое любопытство чуть…

– Да не любопытство, – перебила я кошку. – Не-даль-но-вид-ность, – произнесла по слогам подслушанное недавно в деревне слово. И на непонимающий взгляд фамильяра пояснила:– Говорила же, девку надо было брать с собой. Вот пока она визжала, я бы с травами разобралась быстрее…

Кошка вздохнула, опасливо оглянулась и ступила на тропу.

Мы вернулись домой вовремя. И даже леший сдержал свое слово, не проболтался наставнице. Мява тоже старательно избегала этой темы.

А вот я не могла выкинуть из головы тот медвежий взгляд, что перехватила, убегая. Он казался таким… понимающим? Словно не хищник смотрел на меня в тот момент, а человек. Но ведь если бы у нас жил оборотень, люди бы уже знали? Ан нет – тишина в деревушке. И даже про нападения не стало слышно. Хотя, может, оттого, что мишке удалось победить волка?

Вообще-то нужно бы сообщить наставнице о происшествии, но… меня тогда накажут. А мне оно надо? Сидеть несколько недель и перетирать чешую омутных в ступке? Не-ет. Это же самое тоскливое занятие в мире! Разговаривать-то в это время нельзя, чтобы не нарушить… Опять забыла, как называется эта штука. Но если в тишине прислушаться, то действительно слышится мелодичный гул, исходящий от мутно-зеленых пластинок.

Вообще, омутные – это тихие, спокойные существа, обитающие в водоемах, где есть омут. Людям не показываются, но пошалить с ними могут, да так, что икота потом не отпустит до конца дней. Хвост у них рыбий, а вот остальное тело хоть и чешуйчатое, но имеет руки и голову. Так-то они мирные, игривые, в основном поют что-то на своем, рыбьем. А как это, сама не знаю. Но матушка говорит, что поют красиво. Она у них чешуйки, которые сами выпадают во время линьки, выменивает. А из них получается порошок для приготовления настоев редких.

Решительно промолчав о случившемся, я продолжала заниматься своими делами, постепенно забывая о странной встрече в лесу. Хотя взгляд медвежий часто снился, и напоминал о ней.

О нападениях на девушек больше не было слышно. Значит, мишке удалось справиться с волком. По крайней мере, именно так я для себя решила. Уж очень не хотелось, чтобы косолапый пострадал.

В деревне стало спокойнее. И буренка, кстати, у Марны поправилась и отелилась здоровеньким бычком рыжего окраса. Женщина на радостях хотела Лучиком его назвать в честь спасительницы, но увидев мое "счастливое" от такой чести лицо, передумала, и назвала Огоньком. Я облегченно выдохнула, а вот наставница похохотала от души. Как и Мява, впрочем.

Лешему я постаралась испечь пирог ещё вкуснее. То есть, не подгорелый, как обычно, а ответственно караулила у печи. Все же он хороший, хоть и вредный.

Амулет свой я закончила заговаривать осенью, да только снова что-то не то вышло. Вместо скрипучего и страшного, он делал голос писклявым. Да таким высоким, что когда я впервые опробовала, Мява с подоконника рухнула от неожиданности, а ворон матушки вздрогнул и каркнул, чем выдал свое укрытие, из которого незаметно следил за мной. Хотя это даже хорошо, ведь теперь я знаю точно, где его нужно искать.

– Ну что, не пропадать же добру? Оставлю его, вдруг да и пригодится, – утешала я сама себя, чтобы не разреветься из-за неудачи. Столько надежд, и все прахом!

3. Несколько лет спустя

– Госпожа Аглайя, спасибо вам огромное! Ведь прошла хромота, и даже следа не осталось!.. – тараторила Маниша, не забывая кланяться матушке. – А я ведь грешным делом думала – все, калекой останется.

Жена лесника нашего, Маниша, женщина видная да ладная, но вот к нам всегда с подозрением относилась. Их сын старший, Рагдан, ещё в прошлом году ногу поранил, пока отцу помогал. Да сколько ни лечили, а хромота усиливалась. Пока лесничиха не решилась прийти к местным ведьмам на поклон. То есть к нам.

Не хотела матушка принимать ее, и даже ворона своего попросила спугнуть гостей незваных. Обычно его красного глаза боялись все, а эта выдержала пронзительный взгляд, только разрыдалась пуще прежнего. Пришлось помогать.

Я удивилась нежеланию наставницы, ведь редко она отказывает в помощи, да причины всегда имеются. А тут непонятно что к чему, и помалкивает, не объясняет сути. Лесничиха сама по себе женщина вроде спокойная, да и сын парень пригожий да видный. Слышала не раз, как девчонки деревенские обсуждали его кудри русые, да глаза ясные.

– Будет тебе, Маниша. Не забывайте отваром ещё неделю натирать. Бегать будет пуще прежнего. Все, уходи. Некогда нам.

Женщина послушалась и ушла, счастливо улыбаясь.

Ещё пару дней после этого, наставница ходила хмурая, пока на третий день не прибежала женщина из одной из соседних деревень, просить помощи.

– Госпожа Аглайя, выручайте! У сына моего жена молодая. Роды уже должны вот-вот начаться, а дитятков-то двое будет. Да ежели ж как мой остолоп, то тяжко ей придется. Спасайте, ради… – женщина сбилась, видимо поняв, что стоит перед знахаркой, которую все ведьмой считают, и Светом ее упрашивать не с руки.

– Ради Хранителей, – подсказала Мява, как раз сидящая на покосившемся столбике забора. – Хранители присматривают за вселенной нашей. Ехидна например…

Деревенская отшатнулась, но не сбежала. Хотя и потребовалось ей несколько мгновений, чтобы вспомнить, зачем пришла. И сопоставив слухи, по которым кто-то изредка слышал, что кошка у ведьмы говорящая, только кивнула.

– Ради… Хранителей, и Ехидины той…

– Е-хид-ны, – поправила Мява, закатив глаза.

– Е-хид-ны, да! – моргнула ещё раз женщина, и снова обернулась к наставнице.

Я-то стою рядом, опять-таки не успела убежать, и наблюдаю молча, чтобы не выдать себя. Хотя за хвост кое-кого дернула бы сейчас.

– Что же, ваша знахарка не справится? – уточнила матушка, и нахмурились пуще прежнего. Все же путь не близкий до Улейки, весь день на телеге добираться. А там ещё ждать, когда роды начнутся.

– Уехала она. Третий день как не воротилася из Уток. Ни слуху, ни духу. Тама лесник дитятку в лесу нашел, худущего. Ток ревмя ревёт, тятьку зовёт. Да все обшарили, а ни следа не нашли…

На этих словах, мы с Мявой переглянулись. Уверена, что и подумали об одном.

– А не рыжий ли тот ребенок? – спросила все же кошка.

– Белый. Как снег белый! Говорят, не наших краев. – Женщина развела руками, да опомнилась: – Так что, госпожа ве..знахарка, поможете нам? Некуда же больше бежать. Волнуюсь я за первенцев остолопа-то своего…

– Жди.

Ответила ей матушка, и развернувшись, отправилась за дорожной сумой. Не может она отказать в помощи. Хотя раньше, по пересудам в деревне я слышала, что отказывала всем, кто не по нраву. Добрее, говорят, стала. Но для меня-то она и была такой: доброй, хоть и строгой.

– Луча!

Донеслось из избушки, и я рванула туда, да в обход, чтобы не показать, что во дворе была, да слышала все.

– Где тебя носит, неугомонная?!

– В огород собралась, прополоть хумари пора.

– Вот вымахала ты, Лучанка, а все такая же рассеянная, – проворчала наставница, сосредоточенно готовя необходимое на стол, а потом в суму укладывая. – Давно в огород сапоги выходные носишь, да юбку добрую?

Я только губу закусила, понимая, что опять оплошала.

– Так…

– Ладно, чудо непоседливое, поеду я в Улейку. Ты тут смотри, в приключения не лезь. Огородом вот и занимайся – все же безопаснее будет. И для тебя, и для деревни. Фамильяра своего научи, чтобы людей не пугала без необходимости…

– Да она же о Храните…

На меня посмотрели прищуренным глазом, и язык к нёбу присох.

– Так что это, ты из огорода услышала о чем твоя кошка речь вела?

Сложно передать словами, как я в этот момент себя ругала. Вот сдержанность моя, как заметила однажды Мява, видать осталась в родном мире, али в болоте том застряла. За что я сейчас и страдаю. Ведь уверена, как только матушка вернётся, так наказание мне и придумает за то, что обмануть пыталась. Эх!

– Ага, – кивнула я.

– Значит, слушай: отвар на печи стоит, который нужно будет, как луна взойдет, снять. Перельешь в тот вон горшок, добавишь настоя из синей бутыли, и веточку хумари. Завтра отнесешь Манишке. Скажешь: это последний. До дна используют когда, и достаточно. И будь осторожна, отвод глаз проверяй чаще.

Оставила матушка наставления, и уже вышла было из избы, как задержалась и добавила:

– Медальон мой возьми, когда пойдешь. Исказитель. От греха подальше.

И вышла, тяжело вздохнув.

А мне так вдруг тревожно стало. Не удержавшись, тихо шепнула ей в дорогу: "да поможет тебе сама хранительница, Ехидна".

Все наставления по поводу зелья я выполнила. И уже с рассветом бежала в сторону домика лесничего.

Деревня начала просыпаться: люди ходили по дворам, бряцая ведрами. Кто-то шел доить своих кормилиц, а кто-то напоить и выпустить животин на пастбище. Птицы сновали тут же, успевая распеваться, и подбирать крошки и незамеченное курами зерно.