Невероятный сезон

То есть на самом деле она не хотела его целовать. Просто у нее закружилась голова от благодарности.

Внезапно она вспомнила. Однажды в детстве она играла в прятки с Талией, Грацией, Фредериком и Адамом. Она так хорошо спряталась под большим цветущим кустом, что никто не мог ее найти. Но потом остальные отвлеклись на что-то – она не помнила, что именно – и забыли о ней. Именно Адам вспомнил первым, он раздвинул кусты, услышав ее плач, и обнаружил, что она дрожит вся в слезах, а затем помог ей выбраться и отнес домой на спине.

Несколько месяцев после она считала его самым замечательным человеком на свете. Но потом, конечно, они подружились с Талией, и Калли тихо отказалась от поклонения своему герою. Забавно… она почти забыла об этом.

– Калли? Что, черт возьми, ты тут делаешь?

Она вздохнула.

– Ищу Грацию.

– А Грация… прячется в живой изгороди? Это слишком даже для нее.

– Мне показалось, я ее видела. Но должно быть, ошиблась.

Адам начал осторожно распутывать ветви, пытаясь высвободить из них нежный шелк ее платья. Калли вздрогнула, услышав треск рвущейся ткани.

– И волосы запутались, – сказала она, после чего его руки в перчатках скользнули по ее шее к темным кудрям, высоко собранным на голове. Его пальцы нежно касались ее кожи, вызывая странный трепет. Несколько ловких движений, и ее голова была свободна.

После долгих минут работы, когда Адам отстранил от нее часть веток, она оказалась почти на свободе. Но что бы ни держало короткий пышный рукав платья, оно отказывалось поддаваться.

– Тебе придется потянуть, – сказал Адам. – Я буду отгибать ветви, насколько смогу.

Не без усилий Калли выбралась из живой изгороди. Никогда раньше она не была так счастлива стоять на мощеной дорожке и чувствовать, как неровные камни впиваются в грязные и исцарапанные подошвы туфель. Бедный рукав порвался и беспомощно свисал с плеча. Она надеялась, что горничная тети Гармонии сможет его починить.

Адам взял ее за руку, и она вновь поразилась его росту: она не доставала ему даже до плеча.

– Нам придется незаметно провести тебя назад в дом. Если доберешься до дамской комнаты, там могут найтись нитки и ножницы, чтобы подшить рукав. Я найду Талию, чтобы она принесла тебе накидку на случай, если платье нельзя будет починить.

Калли покачала головой.

– Рукав слишком порван, чтобы привести его в порядок за пару минут. – Она задумалась. – Вероятно, мне лучше вернуться домой. Не хочу, чтобы меня видели в таком виде.

– Тогда я найду твоих тетю и дядю и тихое место для тебя, где ты сможешь дождаться экипажа.

– Спасибо. – Калли попыталась улыбнуться Адаму, но ее губы дрожали. Она не будет плакать. Дрожь пробежала и по телу.

Адам сбросил фрак и протянул его Калли. В этот момент их прервало фырканье. Это было очень красноречивое фырканье, сумевшее передать и раздражение, и порицание. Адам в рубашке и жилете и Калли со свисавшим с плеча оторванным рукавом обернулись на звук. Веточка выпала из волос Калли и упала к ее ногам.

Ее полный ужаса взгляд остановился на потрясенном лице женщины, стоявшей перед ними в шелковом головном уборе, который предпочитают матроны. Миссис Драммонд-Баррел была не только одной из патронесс «Олмака», но, по слухам, и самой требовательной из них. Ее взгляд метнулся от растрепанных волос Калли к ее разорванному и помятому платью, а затем к рубашке Адама. Нетрудно было догадаться, к каким выводам пришла леди: Адам и Калли скандально целовались в саду.

– Прошу прощения, – ледяным тоном произнесла миссис Драммонд-Баррел. Она развернулась, ее длинные юбки зашуршали.

– О, господи, – пробормотал Адам.

Калли быстро заморгала. Их мог бы найти кто угодно, но… пропуск в «Олмак», который тетя Гармония добыла с таким трудом, наверняка будет аннулирован. И что скажут о ней? Об Адаме?

Правила диктовали, что молодая незамужняя девушка никогда не должна оставаться наедине с джентльменом – за исключением мест и обстоятельств, где они находились бы у всех на виду, например в парке или следуя в открытом экипаже. Это якобы предотвращало интимную близость до брака, и малейшее подозрение, что эти установления были нарушены, хотя бы одним недозволенным поцелуем, могло с позором отправить молодую женщину обратно в деревню, поскольку сплетни о ней разлетались со скоростью лесного пожара, и все двери для нее закрывались.

Калли должна была все исправить.

Она побежала вслед за известной покровительницей.

– Миссис Драммонд-Баррел? Пожалуйста, это не то, что вы подумали.

Знатная дама остановилась и повернула голову. Статуя могла бы быть более приветливой.

– Поскольку мы не представлены друг другу, вам нечего мне сказать. А поскольку вы явно отличаетесь распутным поведением, смею заверить, мы никогда не будем представлены.

Она продолжила идти к дому.

– Я пыталась найти кузину! Она была расстроена, и я решила, что она плачет, спрятавшись в изгороди, – сказала Калли тонким от отчаяния голосом.

Миссис Драммонд-Баррел не обратила на нее внимания. Выпрямив спину, леди продолжала медленное шествие к дому.

Адам снова попытался вручить Калли фрак, но она отпихнула его, будто, отказавшись, могла изменить то, что только что случилось. Ее руки покрылись гусиной кожей. Сердце в груди сжалось. Она уже слышала, как скандальные сплетни доходят до леди Джерси, которая не станет молчать.

Но, возможно, миссис Драммонд-Баррел не узнает, кто она? В конце концов, в саду темно, и, как та заметила, их не представили друг другу.

Калли задрожала.

Адам нахмурился.

– Ну же, ты замерзаешь. Уверена, что не хочешь надеть фрак? По крайней мере, он прикроет твое платье.

– Но начнут сплетничать… – Калли запнулась.

– Сплетничать станут в любом случае, – сказал он. – Так почему бы не позволить себе немного комфорта?

Калли взяла фрак, набросив на плечи. Стало тепло, и она почувствовала себя немного лучше, будто фрак был броней против страхов, начавших заполнять ее разум. От него приятно пахло бумагой, чернилами и чем-то слегка мускусным, запах принадлежал исключительно Адаму. Фрак ощущался как ободряющие объятия.

Они были почти у дома, когда Калли услышала, как ее окликнули.

– Мисс Каллиопа? Это вы?

Встревоженная, она повернулась на голос. Одна из подруг тети Гармонии – пухленькая вдова средних лет, чье имя Калли не могла вспомнить, – махала ей, торопливо догоняя.

– Каллиопа, дорогая моя, вы все это время находились в саду? Может, вы видели… о, это такой шок, возможно, мне не стоит рассказывать. – Но глаза женщины ярко сверкали нетерпением, и история полилась рекой. – Миссис Драммонд-Баррел только что прогуливалась по саду и застала молодую пару ин флагранти[2]. Представьте, они настолько забыли о приличиях, что обнимались на дорожке у всех на виду. Каково! – Ее последнее восклицание прозвучало одновременно оскорбленно и с удовлетворением, будто этот скандал был конфеткой, которую можно посмаковать.

Калли не знала, что значит «ин флагранти», но заметила окаменевшее лицо Адама, и ее сердце дрогнуло. Что бы это ни означало, это было плохо. Неужели эта дама пошла в сад в надежде застать скандальную пару, чтобы пополнить свой запас сплетен?

Адам покровительственно положил руку на спину Калли и попытался увести ее.

– Если извините нас, мэм, мисс Обри неважно себя чувствует, и я должен проводить ее к тете.

Леди моргнула, ее взгляд стал холоднее, когда она, наконец, заметила растрепанные волосы Калли и фрак Адама, наброшенный на плечи девушки.

– О, мисс Каллиопа… – выдохнула она, и в ее тоне прозвучало восхищенное понимание. – Конечно. Я позову вашу тетю, хорошо?

«И разнесешь по пути сплетню, злобная гарпия», – подумала Калли. Но разве у нее оставался выбор? Тетина подруга могла бы остаться с Калли, пока не уйдет Адам, но Калли не думала, что сможет вынести ее назойливые расспросы, замаскированные фальшивым сочувствием.

– Спасибо, – сказал Адам, и женщина бросилась к дому. Он помог Калли дойти до скамейки и сел рядом.

Она хотела лишь насладиться своим первым вечером и помочь Грации. Справедливо ли, когда что-то невинное и великодушное воспринимается как нечто грязное? В горле у нее защипало, и она крепко обхватила себя руками, чтобы сдержать слезы.

Сидящий рядом Адам неуверенно приобнял ее. Калли на мгновение напряглась, а затем расслабилась в его объятиях. Ее уже подозревали в том, что она обнимала его гораздо более интимно, так что могло ли стать хуже? Она нуждалась в утешении. Но старалась не замечать, как приятны объятия Адама, как хорошо от него пахло. Это были лишь объятия брата, такие подарил бы ей Фредерик.

– Все будет хорошо, Калли, – сказал Адам.

Калли не поверила ему.

Холодный ветерок откинул спутанные волосы с ее лица. Впервые с тех пор, как она приехала в Лондон, она пожалела, что вообще покинула дом.

VI

Дело принципа

Грация

Глубоко убежденный, что любая попытка прояснить часть естественной истории встретит благосклонный прием, я рискнул представить на рассмотрение Королевского общества несколько наблюдений относительно способов размножения Hirudo Vulgaris.

Джеймс Роулинс Джонсон, «Философские труды Королевского общества»

Примечание Грации: является ли ухаживание обязательным условием перед размножением у пиявок? Или подобные ритуалы относятся к более развитым видам?

Грация заметила, что никто в экипаже не вел себя как обычно. Калли свернулась калачиком в углу рядом с Талией, будто, если станет еще меньше, сможет исчезнуть. Талия крепко обнимала сестру и успокаивающе бормотала ей что-то. Но время от времени замолкала, и ее взгляд смягчался от каких-то мыслей. Напротив Грации, скрестив руки на груди и мрачно сжав губы, сидела мама. Даже папа не клевал носом, как это бывало после светских раутов, а хмуро смотрел на жену.

А Грация… ей было невыносимо думать, что она не смогла совладать с собой. Сначала ссора с мистером Левесоном, потом – слезы в саду.

Неужели лондонское общество так повлияло на всех?

По крайней мере, ей не придется снова разговаривать с мистером Левесоном. После скандала этим вечером, без сомнения, он будет счастлив избегать ее до конца сезона. После бегства из бального зала Грация нашла каменную скамью в глубине сада за живой изгородью, образующей подобие лабиринта. Как только слезы высохли, а жар сошел с щек, она начала чувствовать неловкость из-за своего бегства. И прокралась обратно в бальный зал, надеясь, что никто не заметил ее отсутствия.

Вернувшись, Грация поняла, что что-то не так. Она не могла найти родителей, но слышала, как шепотом повторяли имя Калли и «скандально», хотя и представить не могла, что кузина могла сделать. Много лет Калли с нетерпением ждала дебюта, в первый вечер сезона она не стала бы подвергать опасности свою репутацию. Затем Грацию нашел отец и сказал, что Калли плохо себя чувствует, и они должны немедленно ехать.

Грация повернулась к сидевшей рядом Талии.

– Что случилось?

Калли издала резкий всхлип, а Талия покачала головой и склонилась к сестре.

– Мама? – спросила Грация.

– Ш-ш-ш, – ответила та. – Не время, дорогая.

Не время для чего? Когда будет время? Грация хотела, чтобы правила, регулирующие общество и взаимодействия между людьми, следовали той же упорядоченной логике, что и законы, управляющие естественным миром. Некоторые установления сформулировала для нее мать: молодая леди в Лондоне никогда не должна появляться одна на публике, не должна рисковать и ходить по Сент-Джеймс, где расположено множество мужских клубов. Таким рекомендациям Грация могла следовать, хотя и не понимала, зачем они необходимы. Но она понятия не имела, почему нельзя говорить о том, что расстроило Калли.

К тому моменту, как они добрались до дома, Грации не терпелось отправиться в свою комнату, найти самую толстую научную книгу, какую только могла предложить их скудная лондонская библиотека, и прогнать неприятные воспоминания о вечере. Однако она не могла с чистой совестью сделать это, пока кузина все еще была так расстроена. Когда родители отправились в кабинет о чем-то посовещаться, она последовала за Талией и Калли по лестнице в коридор перед их спальнями. Калли перестала плакать, но шмыгала носом.

– Калли, ты в порядке? – спросила Грация.

– Очень мило с твоей стороны задавать этот вопрос сейчас, – ответила та.

Грация нахмурилась в замешательстве.

– Я пыталась спросить раньше.

– Но ты не беспокоилась об этом, когда сломя голову убежала в сад. Не думала, что кто-то может последовать за тобой?

Почему люди не могут говорить прямо?

– Ты пошла за мной?

– Да, и запуталась из-за тебя в живой изгороди. Адаму Хетербриджу пришлось спасать меня, а потом миссис Драммонд-Баррел нашла нас и решила… О, это катастрофа.

Грация вспомнила свои страдания в темном уголке сада, и ее захлестнуло чувство вины. Она была так поглощена собой, что пропустила драму, разыгравшуюся неподалеку. Хуже того, из-за нее Калли попала в беду.

– Тебе необязательно было следовать за мной.

– Ты плакала, – сказала Талия. – Конечно же, Калли пошла за тобой. С тем же успехом можно размахивать перед быком красной тряпкой. Калли всегда откликается на чужую беду.

– Мне жаль, – сказала Грация, осторожно кладя ладонь на руку Калли. Она не знала, что делать с сильными эмоциями, своими или чьими-то еще. Было гораздо легче обдумать происходящее, чем прочувствовать.

Калли отстранилась от нее.

– Если бы ты не повздорила с мистером Левесоном, ничего бы этого не случилось!

Грация моргнула от неожиданного логического кульбита.

– Грация не виновата, – примирительно сказала Талия. – Не больше, чем ты. Ты всего лишь хотела помочь ей, а она хотела защитить дядю Джона.

Грации стало интересно, что именно кузина услышала от ее папы. Или, что еще более важно, от мамы.

– Очевидно, что виновата миссис Драммонд-Баррел, распространившая сплетню.

– Да, – ответила Грация чуть более горячо, чем того требовали обстоятельства. – Виновата миссис Драммонд-Баррел. Смерть тиранам!

Калли рассмеялась сквозь слезы.

– Не пытайтесь утешить меня.

– Хорошо, не будем, – ответила Талия. – Пойдем, я уложу тебя в постель. Без сомнения, к утру ситуация прояснится.

Грация проводила сестер взглядом до комнаты Калли и старалась не замечать облегчения от того, что Талия взвалила на себя тяжесть эмоционального расстройства Калли. Она пошла к себе в комнату и зажгла пару свечей на письменном столе, затем устроилась в кресле и начала листать последний номер «Философских трудов Королевского общества». Через несколько минут она забыла обо всем, унижения и дискомфорт вечера спали с нее, как кожа со змеи.

Одна статья особенно привлекла ее внимание: отзыв на новейшую книгу французского натуралиста Ламарка «Естественная история беспозвоночных». Текст рецензии был представлен Обществу в феврале, незадолго до приезда Элфинстоунов в Лондон, автором значился некто Л. М. Рецензент в целом тепло отозвался об идее Ламарка о постоянной изменчивости видов в сторону усложнения, хотя и предостерегал того от уклона в сторону алхимических принципов, отдавая предпочтение новой химии Лавуазье.

Грация перечитала статью во второй раз, что-то бормоча себе под нос. Она читала книгу Ламарка и не согласилась ни с алхимическими принципами, на которых он основывался, ни с его основным тезисом. Почему изменение видов должно идти к усложнению? Да, в целом так и есть, но стоило взглянуть на лингвистику, на то, как упростилась английская грамматика со времен древнеанглийского, чтобы увидеть, что природа часто благоволит эффективности. Эффективность необязательно означает сложность. Ван Левенгук открыл множество видов животных, которые процветают, несмотря на то, что являются простыми организмами.

Загоревшись желанием по пунктам опровергнуть отзыв Л. М., Грация начала делать пометки в записной книжке, которую держала под рукой. Она писала, пока не погасли свечи, пока она не забыла о Калли и мистере Левесоне и в целом о Лондоне.

Она надеялась провести утро в уединении в своей комнате, заканчивая набросок письма, которое начала в ответ на обзор Л. М. Она никогда не видела себя ученым такого масштаба, как мужчины, чьими словами пестрели страницы журналов. Они получили другое образование, и к тому же она была женщиной. Но надо же с чего-то начинать. Возможно, если ее опровержение получится достаточно убедительным, у нее хватит смелости отправить письмо – под соответствующим псевдонимом, конечно, который скроет ее пол.

Но за завтраком все ее планы растворились, как сахар в воде. Хорошенькое личико Калли было бледным и несчастным, и она ковырялась в еде вместо того, чтобы есть. Утро, очевидно, не принесло ясности. Затем мама спустилась вниз, чтобы с румянцем на щеках и стальными нотками в голосе объявить, что утро они проведут в гостиной, принимая посетителей.

Испуг Грации, вызванный несчастьем Калли, сменился замешательством: мама представила прием гостей актом неповиновения. Но кому или чему она бросала вызов, Грация не могла догадаться.

Когда они устроились в гостиной, Грация вновь принесла извинения. Она сомневалась, что понимает, почему тот эпизод вчерашнего вечера был так ужасен, поэтому сосредоточилась на том, что не вызывало сомнений.

– Прости, Калли, – сказала она. – Это я должна была застрять в той изгороди, а не ты.

– Это не твоя вина, – сказала кузина, но в ее голосе не хватало убежденности.

Талия нетерпеливо покачала головой.

– Неважно, кто там оказался. Это все – глупое недоразумение. Калли не сделала ничего плохого.

Но мама возразила:

– Все не так просто. Общество придает большое значение внешнему. И это… это действительно выглядело неподобающе. Но мы с твоим дядей поговорили и придумаем, как все уладить.

– То есть Калли может быть порочной, но пока она скрывается, это приемлемо? – спросила Талия.

– Если общество настолько поверхностно, почему нас должно волновать его мнение?

Мама вздохнула.

– Я привезла вас, девочки, в Лондон в надежде, что вы найдете подходящих мужей. Ваша мама надеется на меня. И хотя да, иногда общество может быть поверхностным, его мнение имеет значение. Если свет сочтет, что репутация Калли подорвана, то это коснется не только ее, но и всех вас могут посчитать запятнанными. Вы не сможете познакомиться с подходящими джентльменами, если вам запретят посещать вечера.

Грация нахмурилась. А что вообще значит «подходящий муж»? Состоятельный? Знатный? Если бы ей предстояло выйти замуж – что она считала маловероятным, – ей нужен был добрый мужчина, обладающий некоторым остроумием.

– Но это же смешно, – сказала Талия. – Мы не животные, которых можно купить и продать на рынке тому, кто больше заплатит… Мы – женщины с сердцем, умом и волей и заслуживаем, чтобы нас ценили по нашим достоинствам, а не только за внешность или репутацию.

– Думаю, сестра дала вам больше свободы высказывать свое мнение, чем это было бы полезно. Надеюсь, в обществе ты не станешь говорить так свободно! – ответила мама. – Что ты предлагаешь, Талия? Бросить вызов всему? У нас нет такой власти. Даже твой дядя, имеющий место в парламенте, не смог бы сделать это.

– Я не собираюсь бросать вызов, – тихим голосом сказала Калли. – Я только хотела, чтобы меня приняли, ходить на вечера, иметь поклонников и танцевать.

Мама похлопала ее по руке.

– И все это будет, дорогая. Мы начнем принимать посетителей и покажем, что нам за тебя не стыдно.

Талия фыркнула. Грация подумала, не покажется ли бессердечной, если будет читать научный журнал. Несмотря на искреннюю заботу о кузине, светские беседы казались ей утомительными. Но когда она потянулась за журналом, мама поймала ее взгляд и покачала головой. Грация уронила руки на колени.

Они стали ждать.

Через час Калли сказала:

– Никто не придет. Со мной покончено.

– Еще рано, – ответила мама.

– Если люди не могут оценить тебя, несмотря на глупые слухи, значит, они ненастоящие друзья. – Талия скрестила руки на груди.

Они подождали еще немного. Мама не остановила Грацию, когда та положила журнал себе на колени и начала читать.

Прервавшись на легкий ланч, Калли попросила разрешения удалиться к себе в комнату.

– Я устала, тетя Гармония, и чувствую, что начинается головная боль.

Пока мама хлопотала над Калли, Грация и Талия вернулись в гостиную, следуя маминому приказу. Талия сразу прошла к письменному столу и взяла перо, а Грация возобновила чтение, время от времени прерываясь, чтобы сделать пометку на полях журнала.

Наконец, Талия рассмеялась и развернулась на стуле.

– Разве мы не странная пара? Я не верю, что твоя мама это имела в виду, когда отправляла нас ждать посетителей. Предполагается, что мы должны сидеть тихо и чинно, занимаясь шитьем или вышивкой. Теперь у меня на пальцах чернильные пятна, а ты… над чем это ты работаешь?

– Письмо. Я думаю. Для «Философских трудов».

– О! – в голосе Талии прозвучало удивление. – Не знала, что ты собираешься публиковаться.

– Ну, ученые должны в какой-то момент, если хотят делиться своими идеями. Я не планировала в этом сезоне, но прочитала нелепую статью, которая заслуживает реакции, так почему бы не откликнуться мне? – Грация пожала плечами. Ей была невыносима мысль, что кузина высмеет эту идею.

Талия ответила не сразу, поэтому Грация спросила:

– А над чем ты работаешь? Еще одно стихотворение?

– Да, но слова идут не так, как мне хотелось бы. – Она скорчила гримасу, что рассмешило Грацию, и именно в этот момент дверь гостиной открылась.

– Мистер Левесон, – объявил Диллсуорт.

Грация выронила журнал. Она в ужасе уставилась на высокую элегантную фигуру, появившуюся в дверном проеме позади дворецкого.

Когда Талия присела в вежливом реверансе, Грация вскочила и выпалила:

– Что вы тут делаете?

Едва произнеся эти слова, она пожалела, что не прикусила язык.

На хорошо очерченных губах мистера Левесона заиграла улыбка.

– Полагаю, принято наносить визиты новым знакомым?

– Мне казалось, мы скорее увидимся в а… преисподней, чем у меня дома, – ответила Грация. Черт бы все побрал. Что такого в этом мужчине, что лишало ее всякого такта? Не то чтобы его было у нее много. Запоздало она сделала неуклюжий реверанс и добавила: – Сэр.

Мистер Левесон смотрел на нее, забавляясь.

– Уверяю, ничего столь ужасного не требуется, – вмешалась Талия. – Не хотите ли присесть, мистер Левесон?

Он сел на диван рядом с Грацией, и та немедленно переместилась на соседнее кресло. Ее не волновало, что кузина уставилась на нее широко раскрытыми глазами или что мистер Левесон ухмыльнулся. Она не станет загонять себя в ловушку, находясь в такой близости от него. Грация взяла журнал, но удовольствие от научных идей пропало. Она ограничилась тем, что написала на полях: «Существование модного лондонского джентльмена, у которого на уме лишь мода и лошади, доказывает мою точку зрения: иногда живые существа с течением времени скорее регрессируют, чем прогрессируют».

Дав таким образом характеристику мистеру Левесону, Грация сидела молча, пока Талия вела беседу, достойную похвалы, затронув погоду и детские воспоминания мистера Левесона об Индии, о семье его матери, живущей в Гуджарате на протяжении нескольких поколений.

По мере того как разговор продолжался, в Грации нарастало чувство вины. Папа хотел, чтобы она извинилась, да и ее совесть говорила, что она была не вполне справедлива к мистеру Левесону. Когда в беседе наступила пауза, она вмешалась:

– Я чувствую, что должна извиниться за некоторые вещи, которые наговорила вам вчера вечером. Даже будь это правдой, мне не следовало говорить это вам в лицо.

– Я бы предпочел услышать все в лицо, а не за спиной, – ответил мистер Левесон. – Но приму ваши извинения и отвечу тем же… Боюсь, что был несколько более резок, чем хотел.

Грация покачала головой.

– Вы не сказали ничего, что было бы неправдой. Я действительно отнеслась к вам предвзято, и мне не стоило этого делать. Тем не менее вы не обязаны поддерживать знакомство со мной или моей семьей, когда это доставляет вам так мало удовольствия.

– Мои друзья засвидетельствуют, я не делаю ничего, что не доставляет мне удовольствия, так что можете быть спокойны на этот счет.

Что он хотел сказать? Этот визит принес ему удовольствие?

Его пристальный взгляд задержался на ее лице, прежде чем опуститься на пол. Грация проследила за ним и увидела, что в спешке ее юбки немного задрались, на дюйм или два обнажив лодыжку. Еще одно из социальных правил, которое она не до конца понимала: почему молодой леди дозволительно обнажать часть груди в бальном зале, но выставлять напоказ лодыжки, даже прикрытые чулками, совершенно неприлично.