Невероятный сезон

Затем небрежно, будто не сразил ее только что своей речью, мистер Левесон выбрал шоколадку, отправил ее в рот, кивнул Грации и ушел. Ахи вокруг превратились в смешки, собравшиеся вокруг люди смеялись его ответу. И над ней.

Грация моргнула. Она спровоцировала своей прямотой такую реакцию мистера Левесона, отчего ей стало стыдно. В зале сделалось слишком жарко и тесно. Ей требовался воздух. Перед глазами все расплывалось, она поставила бокал и пошла к французским дверям, выходящим в сад. Она не доставит мистеру Левесону – или кому бы то ни было – удовольствия видеть, как она плачет.

IV

Безумное, плохое и опасное знакомство

ТалияВы в Лондоне теперь, огромном море,Которого приливы громогласны и в то же время глухи,На берег изрыгает он обломки и все же воет, требуя еще.Однако что за клады таит в своей глуби он, посмотри!Перси Биши Шелли

Лондон оказался совсем не таким, как ожидала Талия.

Ее первое настоящее событие в сезоне, первая возможность встретиться и пообщаться с величайшими умами, но все, что они обсуждали: ужин, погода и чудовищно неприличное платье, в котором появилась леди Как-Ее-Там, подошедшее бы девушке лет на двадцать моложе. Хотя Талия видела эту даму и была совершенно уверена, что тетя Гармония сказала бы, что подобное платье решительно не годится для юной леди. Сама Талия восхищалась смелостью этой женщины носить то, что ей нравится.

Она поговорила со знакомыми тети и встретила несколько новых лиц, но никто из них ее не вдохновил. Даже поэт, которому ее представили, разочаровал ее – бросив какую-то чушь о ее лице и предложив лимонад.

Короче говоря, Талия скучала.

С немалым облегчением она заметила высокую фигуру Адама Хетербриджа и помахала ему. По крайней мере с Адамом у нее состоится разумный разговор.

– Нравится твой первый вечер? – спросил он, обойдя группу пожилых женщин. – Гардинеры должны гордиться собой. Тут не протолкнуться.

– О, прошу, не нужно разговоров о вечере. Или о еде. Или о погоде, – взмолилась Талия, оглядываясь вокруг. Тетя Гармония увлеченно беседовала со знакомой и не стала упрекать племянницу за то, что она плохо отозвалась о вечере. – Это все, что я слышу сегодня. Расскажи что-нибудь о том, что изучаешь. Поделись мыслями.

– Моя бедная Тудли, – сказал Адам, смеясь. – Неужели ты думала, будто золотое лондонское общество станет тратить время на обсуждение современных идей.

– Кто-то должен. Где-то.

– Несомненно. Но едва ли в бальной зале, и определенно не с юными незамужними леди. Когда ты станешь модной молодой матроной, но сейчас….

– Какая неразрешимая головоломка. Я должна выйти замуж, чтобы найти кого-нибудь, кто мог бы вразумить меня, но как смогу выйти замуж, если меня так никто и не вразумил? Может случиться, что я закончу с каким-нибудь дураком.

– Не могу представить столь ужасной участи. Твой ум очевиден для любого, кто тебя встречает, и только полный дурак сделает предложение руки и сердца той, кто намного умнее его, и настолько большого дурака ты сразу разглядишь, так что ты в полной безопасности.

– Кажется, никогда ты еще не говорил мне что-то настолько приятное, Адам.

– Наслаждайся. – Он смотрел на нее, слегка улыбаясь. – Принести тебе лимонада?

– Нет, – сказала она с легким отчаянием. – Один поэт уже предлагал мне лимонад.

– Ты действительно в ужасном положении, если поэт не в силах предложить тебе ничего лучше, – заметил Адам. – О чем бы ты хотела поговорить? Я перечитывал речь королевы Елизаветы к войскам в Тилбери. Помнишь, много лет назад мы читали ее вдвоем?

– Как могу забыть? Мы поспорили из-за нее, и ты два дня не разговаривал со мной.

Талия всегда восхищалась королевой, которая держалась независимо даже с величайшими умами своего времени: Эдмундом Спенсером, Уильямом Шекспиром, сэром Филипом Сидни и Мэри Сидни – и сохраняла трон, не нуждаясь в короле.

– Ты решил, что она поступила глупо, привлекая внимание к своей женственности, когда сказала: «Знаю, что у меня тело слабой, немощной женщины, но сердце и дух – королевские».

– А ты говорила, что многие солдаты уже считали ее слабой потому, что она женщина, так почему бы не признать это и не подчеркнуть нечто более важное, ее мужество, не уступающее мужскому.

– Она называла себя принцем, – сказала Талия. – Напомнила им, что она – их король перед Богом, и они обязаны повиноваться ей.

– Но она не была королем… она была королевой.

– Имеет ли значение титул или тот, кто за ним стоит? Она оставалась суверенной правительницей Англии.

– И женщиной, – сказал Адам.

– Считаешь, это умаляло ее достоинства? – спросила Талия, и в ней вспыхнул знакомый огонь спора. – Я бы сказала, ей приходилось быть умнее и сильнее, потому что она знала, ее будут недооценивать.

– Ты говоришь о Елизавете или о себе? – спросил Адам.

Талия покраснела. Он никогда не узнает, каково это, быть молодой женщиной, которую недооценивают из-за ее пола и потому, что она молода и хороша собой. Но она не хотела обсуждать это с Адамом, поэтому сказала:

– Ты ошибался тогда, ошибаешься и сейчас.

Он улыбнулся.

– Если соглашусь, что ошибался… и продолжаю это делать, признаешь, что тебе уже не скучно?

Она невольно улыбнулась.

– Очень хорошо, мне больше не скучно. Но как меня характеризует то, что я предпочитаю хороший спор с тобой общению в обществе?

– Как человека с хорошим вкусом. – Адам, слегка нахмурившись, оглядел зал. – Черт возьми, здесь слишком много людей, чтобы кого-то разглядеть. Я хочу найти нескольких старых приятелей по Оксфорду, познакомлю тебя с ними, если только смогу. Не могу обещать, что они будут спорить с тобой так же хорошо, как я, хотя, думаю, они тебе не наскучат.

Талия с сожалением посмотрела ему вслед. Ее тетя была погружена в беседу, и Талия не собиралась присоединиться к ней, но не могла и оставить ее. Молодой женщине не полагалось разгуливать на таких вечерах по залу без сопровождения. Она остановилась в замешательстве, пытаясь понять, как улыбаться, чтобы никто, глядя на нее, не пожалел ее из-за того, что ей не с кем поговорить.

Легкое прикосновение к руке заставило Талию обернуться. Рядом стоял мужчина… высокий, почти как Адам, с лицом, черты которого были такими поразительными и изящными, что Талия могла лишь смотреть. Будто один из мастеров эпохи Возрождения, Микеланджело или Донателло, нарисовал его по своим эскизам.

– Прошу прощения, – тихо произнесло видение. – Знаю, что не подобает заговаривать, когда нас не представили друг другу, но я случайно услышал ваш разговор. Я восхищен вашей энергичной аргументацией и понял, что мне очень хочется узнать ваше имя.

Талия замерла. Что-то сильно влекло ее к этому незнакомцу, и дело было не только в том, что он являлся самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо встречала. Но она знала, что скажет тетя Гармония о ее разговоре с джентльменом, которому ее не представили.

Тетя, однако, продолжала шептаться, прикрывшись веером, и не обращала на Талию ни малейшего внимания. Какими бы сплетнями она ни делилась, они, вероятно, были стоящими.

Незнакомец продолжил.

– Вы кажетесь разумной девушкой… слишком разумной, чтобы следовать нелепому обычаю. В конце концов, что такое знакомство на вечере, как этот? Предположительно, все присутствующие приглашены хозяевами, так что какие могут быть возражения против того, чтобы мы познакомились? Намекать, что нам не следует разговаривать без представления, – оскорбить вкус хозяев, равно как и наше собственное суждение.

Талия выпрямилась, отвечая на улыбку, затаившуюся в его темных глазах. Прежде она не очень задумывалась об этом, но он был совершенно прав. Это не то же самое, что заговорить с неизвестным человеком на улице.

– Талия Обри, – сказала она, протягивая руку в перчатке.

– Джеймс Дарби, – ответил он, крепко пожимая ее. Не слишком сильно, но и не слишком вяло. Что-то вспыхнуло в Талии от его прикосновения.

– Вы из Лондона, мистер Дарби?

– Я родился во Флоренции, но получил образование здесь, в Англии, у дяди, который стал моим опекуном после смерти отца, в поместье в Сассексе. Так что я не лондонец, хотя к настоящему моменту неплохо знаком с этим городом. А вы? Я бы предположил, что вы не из Лондона, иначе сразу бы поняли, что в моем акценте нет истинно-лондонского звучания.

– Я из Оксфордшира, – призналась она. – Значит, вы изучаете акценты, мистер Дарби?

– Ах, это мой старый конек! На самом деле, мисс Обри, я изучаю практически все и делаю это со времен учебы в Оксфорде. Языки, нравы, натурфилософию. Мой дядя предпочел бы, чтобы я посвятил себя одному курсу, но не считаю возможным ограничивать себя, когда мир так увлекателен.

– Каким скучным казался бы мир, останови мы свой выбор на одной ветви идей! Я обнаружила, что очень часто идеи подпитывают друг друга: изучение природы могло бы вдохновить поэта, а слова поэта – вдохновить философа.

Мистер Дарби улыбнулся ей сверху вниз.

– Вы здесь в хорошей компании. Многие из нас предпочитают дебаты танцам, поэзию – позерству. Вы читали последнее стихотворение Перси Шелли «Гимн интеллектуальной красоте»? Оно вышло лишь в январе этого года.

Талия покачала головой.

Она, конечно, знала о Перси Шелли – он изрядно шокировал светское общество, когда сбежал в Европу с дочерью Мэри Уолстонкрафт, Мэри Годвин. Но она не была знакома с его творчеством, так как папа не выписывал литературных журналов.

– Великолепные стихи, – сказал мистер Дарби. – Думаю, вам бы понравились. Шелли утверждает, что красота придает смысл безбожному миру.

Один лишь свет, туманом скрывший горы,Иль музыка ночного ветерка,Звенящего, как струны инструмента,Иль лунный блеск на глади ручейкаПривносит правду в жизни тяжкий сон.

Когда мистер Дарби закончил цитировать, Талия молчала. У него был хороший голос для поэзии: низкий и чистый, и образы, рождавшиеся в стихотворных строках, тронули ее сердце. Но, как дочь викария, она не могла полностью согласиться.

– Вы верите в это? – спросила она. – Несомненно, наш мир достаточно велик, чтобы вместить в себя истины, отличные от божьих. – Их беседа приближалась к ереси, и Талия находила ее более волнующей, чем следовало бы. Но принять идею или возможность – не то же самое, что принять веру, сказала она себе, и, кроме того, она наслаждалась вечером.

– Талия, – позвал Адам, наконец вернувшись в сопровождении невысокого, коренастого мужчины. – Позволь представить моего друга…

Он замолчал, увидев рядом с ней мистера Дарби. Коротко поклонился.

– Дарби. – Тот ответил легким поклоном.

– Хетербридж.

– Талия, могу я поговорить с тобой? – спросил Адам. Не ожидая ответа, он взял ее под локоть и повел прочь, оставив и друга, и мистера Дарби.

Талия выдернула руку.

– Нет причин вести себя так грубо. Что такого ты должен сказать мне, чего нельзя сказать перед мистером Дарби?

– Твоя тетя представила тебя этому джентльмену?

Талия не ответила. Она не хотела лгать Адаму, но не собиралась говорить, что представилась сама, и услышать от него лекцию о манерах.

– Позволь угадаю. Он заявил, что обычай быть представленными друг другу – устаревший пережиток светского общества.

Талия почувствовала легкий укол удивления от того, как хорошо Адам прочитал мистера Дарби.

– Ты его знаешь?

– Он учился в Оксфорде на курс младше. Я знаю его достаточно, чтобы понимать, это не тот, с кем тебе стоит знакомиться, Талия. Он дружит с Байроном, Шелли и прочими из этой компании, и о нем можно сказать то же, что Каролина Лэм сказала о Байроне: «Безумное, плохое и опасное знакомство».

Талия уставилась на Адама. Она никогда не видела, чтобы он с таким пренебрежением относился к кому-то.

– Ты ревнуешь.

Он потер переносицу.

– К Дарби? Не неси чушь. Я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Большое спасибо, но я способна постоять за себя. И мне едва ли грозит опасность в заполненном людьми зале в компании тети, дяди, сестры, кузины и более назойливого, чем необходимо, соседа. Я нахожу его хорошим собеседником, вот и все. Если хочешь знать, мы говорили о поэзии.

– Я тоже могу поговорить с тобой о поэзии, – сказал Адам, хотя Талия знала, что он едва ли находил что-то более утомительным, чем придумывание рифм.

– Жил был тюльпан, его звали Дарби,Он соблазнял собой мисс Обри,Скользкие речи скрывали жеманство,Безвкусица – голову морочила ей.

Адам закончил, взмахнув рукой достаточно широко, чтобы привлечь взгляды окружающих. Даже тетя Гармония, казалось, наконец заметила, что что-то происходит, посмотрев на них с напряженным выражением лица.

Несколько противоречивых эмоций боролись в груди Талии. Ей хотелось рассмеяться, но также и возмутиться из-за самонадеянности Адама. Она отказывалась следовать требованию человека, которого знала так долго, такого ординарного, как ее друг.

Талия насмешливо захлопала в ладоши.

– Забудь о церкви, тебе стоит стать поэтом. Ты посрамил даже Вордсворта.

Помолчав, она добавила:

– Хотя, возможно, тебе захочется поработать над рифмами. «Жеманство» и «ей»? Серьезно, Адам.

Теперь он вспыхнул.

– Хорошо, это было нелепо. Я признаю. Но тебе и правда стоит избегать этого человека, и раз меня не хочешь слушать, прислушайся к стихам. – Он поморщился. – Ладно. Я понял. Прекращаю.

Адам отвел ее обратно к своему другу и мистеру Дарби и представил их друг другу. Знакомый Адама мог бы показаться достаточно милым, но в сравнении с мистером Дарби выглядел таким ничтожным, что Талия с трудом запомнила его имя. Они вчетвером вели приятную беседу об истории, хотя в ней и не было того возбуждающего трепета, который она чувствовала тет-а-тет с мистером Дарби. А потом Талия начала думать, что Адаму и его другу пора бы уйти в поисках новых знакомств, но они не оставляли ее, как и мистер Дарби. Талии пришло в голову, что они оба соревнуются, чтобы дольше оставаться в ее обществе.

Наконец, друг Адама поклонился и скрылся в толпе, а Талия решила взять дело в свои руки.

– Адам, у меня пересохло во рту. Не принесешь немного ратафии?

Адам, не горя желанием оказать ей услугу, уставился на нее.

– Но ты никогда не пьешь это пойло. И кроме того, разве ты только что не выпила лимонад?

Она изобразила широкую улыбку.

– Невежливо отказывать даме в просьбе.

– Уверен, мистер Дарби был бы рад принести тебе выпить.

– Я бы… – начал тот.

– Нет, не был бы, – отрезала Талия. – Я попросила тебя, Адам, и, если продолжишь ворчать, я приму это за личное оскорбление.

Он сердито посмотрел на нее.

– Хорошо.

Адам направился к буфету, явно негодуя.

Талия украдкой взглянула на тетю Гармонию, которая наблюдала за Адамом, а не за племянницей. С дерзостью, от которой по телу пробежал трепет, Талия схватила мистера Дарби за руку и потащила его в толпу, подальше от тети и Адама. Она знала, что позже выслушает за это нотации от них обоих, но пока могла пройтись по залу в сопровождении джентльмена, не вызывая скандала.

– Мисс Обри? – спросил мистер Дарби.

– Тс. Если мы хотим избавиться от прозаичного пастора, нужно двигаться быстрее. – Если она и испытывала угрызения совести из-за того, что так грубо обошлась с Адамом в присутствии нового знакомого, все было забыто, когда тот рассмеялся и позволил вести себя дальше.

Вечер, подумала Талия, оказался неожиданно восхитительным.

V

Неосторожности в саду

Калли

Отклонение от приличий едва ли избежит наказания.

Реджина Мария Рош,из альбома Каллиопы Обри

Испанский стыд волной прокатился по телу Калли. Когда дядя Джон ушел успокаивать мистера Левесона, а Грация – к буфету с решимостью, обычно приберегаемой для занятий естествознанием, Калли хотелось лишь одного – провалиться сквозь пол. Как Грация могла говорить подобное джентльмену, занимающему такое положение, как мистер Левесон! А он – отвечать столь резко. Хотела бы Калли сказать, что Грация не может поступить так, но, по правде говоря, та могла быть катастрофически откровенной.

Со вздохом она отправилась вслед за кузиной. Тетя Гармония хотела, чтобы они оставались вдвоем, и, возможно, Калли сможет предотвратить еще одну катастрофическую встречу.

– Мисс Обри!

Она не успела догнать Грацию, когда увидела Генри… то есть мистера Солсбери, который пробирался к ней сквозь толпу, сестра Энн следовала за ним. Оба сияли, найдя Калли, и она остановилась поприветствовать их. Она украдкой понюхала рукав платья. От нее пахло лавандой и розовой водой: гораздо лучше кислого молока, которым маленький Солсбери облил ее в прошлый раз.

– Вы прекрасно выглядите, – сказала мисс Солсбери.

Калли думала, что выглядит довольно элегантно в платье цвета морской пены с бледно-голубыми нижними юбками – словно мифическое морское существо. Но было приятно, что это подтвердил кто-то, не являвшийся ее родственником.

– И как вам ваше первое лондонское мероприятие? – спросил мистер Солсбери.

«Довольно некомфортно, спасибо Грации и мистеру Левесону», – подумала Калли. И ответила:

– Тут столько людей! Я едва ли кого-то знаю.

– О, прекрасно помню это чувство. Так неуютно бродить по залу, полному незнакомцев, – заметила Энн Солсбери. – Но скрепите сердце… Уверяю, скоро вы будете знать стольких же здесь, как я и Генри.

– И мне хотелось бы, чтобы вы не знали и половины из них, – проворчал ее брат.

Калли рассмеялась, внезапно почувствовав себя намного легче.

– Уверена, что этого не случится. Я нахожу людей симпатичными, едва узнаю их ближе.

– Невозможно. Полагаю, все будет наоборот, – сказал мистер Солсбери.

– Похоже, ты ей действительно нравишься, Генри, – заметила Энн.

– Это потому, что она меня еще не знает, – ухмыльнулся мистер Солсбери. – Но я, должно быть, исключение из собственного правила. Светские дамы меня обожают. Мне часто говорят, что мое присутствие превращает вечер в настоящее зрелище.

– Потому что ты выставляешь себя на посмешище, – с притворной суровостью ответила его сестра, а затем оба Солсбери рассмеялись.

Зависть пронзила Калли, которая видела, как они дружны. Она скучала по шуткам с братьями и сестрами. Она любила Талию, но Талия отличалась серьезным характером, и ее трудно поддразнить, как Энн делала это с мистером Солсбери. Если Талия была не в настроении, это могло лишь оскорбить ее.

– Послушайте, почему у мистера Левесона такой вид, будто он только что надкусил лимон? – вдруг спросил мистер Солсбери.

Веселость Калли испарилась. Она так увлеклась разговором, что забыла приглядывать за Грацией. Она обернулась к кузине и обнаружила, что мистер Левесон оставил дядю Джона и – боже милостивый! – шел к Грации.

Калли, вероятно, следовало что-то предпринять. Присоединиться к кузине, попытаться смягчить раздражение мистера Левесона и помешать откровенным заявлениям Грации. Но ее ноги, казалось, приклеились к полу.

– Боюсь, моя кузина была с ним довольно невежлива, – призналась Калли.

– Невежлива? – эхом откликнулся мистер Солсбери. – С мистером Левесоном? Удивительно, как он не убил ее на месте.

– Это еще возможно, – проговорила Калли, наблюдая, как кузина залилась светло-розовым румянцем, когда мистер Левесон заговорил с ней. Она действительно должна подойти к ним.

– Вашей кузине нужна помощь? – спросил мистер Солсбери, и его насмешливое выражение сменилось серьезным.

Наверное. Калли вздохнула.

– Не думаю, что она поблагодарит вас за попытку защитить ее. Грация любит вести битвы сама.

Она снова повернулась к Солсбери, не в силах смотреть, как кузина навлекает на себя беду. Мистер Солсбери пристально изучал ее, а затем сказал:

– Думаю, умело оскорблять – своего рода искусство. – Он начал рассказывать о недавней экскурсии в галерею одного художника. – Я увидел картину, где Елена спускает на воду тысячи кораблей, и она очень походила на мою тетю Агату. Я так и сказал. У тети было лицо, известное тем, что им пугали детей. Если она и спускала на воду корабли, то лишь те, которые стремились сбежать от нее.

Калли неохотно улыбнулась.

Энн склонилась к ней и произнесла:

– Чего Генри не упомянул, так это то, что художник стоял у него за спиной.

– И он вас услышал? Бедняга!

– В этом нет ничего плохого, – ответил мистер Солсбери. – Я почувствовал себя обязанным приобрести одну из его проклятых картин, и, скажу вам, это обошлось мне в кругленькую сумму.

Калли рассмеялась. Неужели мистер Солсбери так внимателен: увидел ее дискомфорт и попытался отвлечь рассказом? Или дело лишь в том, что он не мог оставаться серьезным дольше пары минут?

Ее смех подхватили люди вокруг. Звук распространился по залу и вернулся, становясь громче, и Калли поняла, что подобную реакцию не мог вызвать рассказ мистера Солсбери. О, нет. Она обернулась к кузине и увидела, как мистер Левесон уходит от столика с закусками – выглядя ужасно довольным собой – а Грация бежит к дверям. Казалось, она вот-вот заплачет.

– С вашей кузиной все в порядке? – спросила мисс Солсбери, озабоченно сдвинув рыжевато-золотистые брови.

– Не знаю, – ответила Калли. – Извините, я должна пойти к ней.

На этот раз ей не потребовалось усилий, чтобы протолкнуться сквозь толпу, отделяющую ее от дверей. Беспокойство за кузину придало ей сил. К моменту, как она добралась до террасы, Грация уже исчезла. Но в какую сторону она пошла? От террасы отходили две изогнутые лестницы, заканчивающиеся по сторонам мощенной камнем площади. Сад простирался во всех направлениях, украшенный живыми изгородями и розовыми кустами.

Калли показалось, будто она заметила что-то розовое у высокой живой стены. Грация? Спустившись по лестнице, она позвала ее, но кузина не ответила.

Приглушенный звук рыданий донесся неподалеку. Калли побежала вдоль изгороди, та уходила по направлению к массивной каменной стене, но Калли не могла разглядеть, чем она заканчивалась. Она добралась до стены и вернулась обратно, напряженно прислушиваясь. С террасы донеслись голоса, и она услышала то, что, как подозревала, было не слишком скромным поведением какой-то пары, но рыдания стихли.

Раздвинув заросли, Калли, прищурившись, всмотрелась во тьму. Ей хотелось, чтобы фонари, которые ярко сверкали возле дома, горели и здесь. Она не могла разглядеть кузину. Может, лучше позволить Грации разобраться в своих чувствах и самой вернуться в дом? Если она ушла куда-то в глубь сада, это ее выбор, и она вернется, когда захочет.

Нет… Калли не могла поступить так. Будет неправильно позволить кузине бродить по саду одной, но, что более важно, нехорошо оставить ее в одиночестве, когда она так расстроена.

Калли прошла вдоль изгороди еще несколько шагов.

– Грация?

До нее донеслись легкие всхлипы. Было что-то печальное в этом звуке, в том, каким тихим он был, будто кто-то старался, чтобы его не услышали и не подняли на смех.

Сердце Калли сжалось. Она бы никому не позволила плакать в одиночестве.

Она вновь вгляделась в темноту. Казалось, звук доносился из-за кустарника, но трудно было сказать наверняка. Там. Калли почти не сомневалась, что видела розовый проблеск ткани. Что ж, если кузина смогла пробраться туда, то и она сможет.

– Я иду, Грация! – Расправив плечи, Калли протолкнулась сквозь живую изгородь, выбрав место, где ветви казались более редкими, и их было легче проломить.

Прутья царапали ей лицо и цеплялись за платье. Она вошла глубже и остановилась. Она не могла продраться дальше, пойманная будто в ловушку. Она застонала и попыталась ретироваться. Но крепко застряла. Ее рукав запутался так, что она не могла пошевелить плечом, и тонкие, полупрозрачные юбки оказались в крепком плену. Что-то острое вонзилось ей в зад.

Черт бы все это побрал.

– Грация! – позвала она громким полушепотом, не осмеливаясь кричать, чтобы кто-нибудь не нашел ее в столь затруднительном положении. – Грация!

Никакого ответа. Действительно ли она пряталась в этих зарослях, или Калли только показалось? Она попыталась высвободиться, но преуспела лишь в том, что еще крепче поймала себя в ловушку.

Калли выругалась – отборными словами, позаимствованными у брата Фредерика. Тетя Гармония упала бы в обморок, узнав, что племяннице знакомы такие выражения, не говоря уже о том, что она использует их.

Звук приближающихся шагов резко затих.

– Тут есть кто-то?

Калли застыла. Она не переживет, если ее найдут в столь унизительном положении.

Несколько долгих мгновений она не дышала, но затем порыв ветра пронесся сквозь живую изгородь, и веточки защекотали ей нос.

У нее вырвался оглушительный чих.

– Тут кто-то есть.

Прутья возле ее лица раздвинулись, и Калли обнаружила, что смотрит в широко распахнутые глаза Адама Хетербриджа, лунный свет отражался в его очках. Она вздохнула с облегчением, испытывая счастье оттого, что видит знакомое лицо, и готова была расцеловать его. Адам мог насмехаться над ее затруднительным положением, но никогда не выставил бы ее на позор перед лондонским обществом.