Невероятный сезон

– И, возможно, у вас скоро появятся собственные? – Леди Стэнторп лукаво приподняла брови. Калли покраснела.

– Надеюсь, не слишком рано. Я не тороплюсь выходить замуж, хотя с нетерпением жду начала сезона.

– Вы уже бывали на каких-нибудь вечерах?

– Нет. Тетя Гармония не позволила нам, пока не готов гардероб, но завтра мы отправляемся на вечер к Гардинерам.

Малыш подполз к Калли и похлопывал ее по колену, пока она не взяла его на руки. Он был теплым и пах молоком. Он попытался встать на ножки у нее на коленях, и она схватила его пухлые ручки и помогла ему подняться.

– Уверена, вечер пройдет замечательно. У миссис Гардинер всегда лучшие закуски, а обе ее дочери великолепно играют на фортепиано. – Леди Стэнторп добавила: – Думаю, мой брат Генри неравнодушен к старшей мисс Гардинер.

Словно услышав ее слова, в салон, постукивая хлыстом для верховой езды по блестящим высоким ботинкам, вошел молодой человек. Он не отличался высоким ростом, его вьющиеся рыжие волосы были уложены в модную прическу «Брут», а улыбающееся открытое лицо вызывало симпатию.

– Мы только что говорили о тебе, Генри, – сказала леди Стэнторп, и ее улыбка стала шире, а на щеках появились неглубокие ямочки. Она похлопала по дивану рядом с собой.

Молодой человек повернулся к ним в тот момент, когда ребенок на коленях Калли срыгнул, молочно-белая жидкость пролилась на рукав ее платья и потекла по руке.

Калли вспыхнула. Мистер Солсбери – если это действительно был брат леди Стэнторп – являлся, возможно, самым красивым мужчиной, какого она встречала в Лондоне. И вот она здесь, сидит на полу в детской рвоте.

Леди Стэнторп вскочила с дивана и подхватила ребенка, передав его няне, прежде чем последовать за ней из комнаты.

– Ох, Каллиопа. – Тетя Гармония вздохнула. Будто Калли виновата в том, что дети часто срыгивают. Талия встала, но мистер Солсбери оказался быстрее, подойдя к Калли и наклонившись, чтобы предложить руку. Его хватка была крепкой, и он поднял ее так, словно она ничего не весила. Калли, возможно, и хотела бы выглядеть более грациозной, но поклон мистера Солсбери был безупречен, как и носовой платок, который он протянул ей, когда она опустилась на диван, освобожденный леди Стэнторп. Она вытерла руку и промокнула рукав платья.

– Это неразумное дитя проделывало со мной подобное столько раз, что и не сосчитать, – признался мистер Солсбери, садясь рядом с Калли, отчего диванная подушка сместилась под его весом. – И всегда – на мой лучший жилет, будто у него чутье на то, что следует испортить.

У нее неожиданно перехватило дыхание от осознания, что его безукоризненно одетое бедро находится всего в нескольких дюймах от ее. Чувствовал ли он кислый запах попавшей на нее детской слюны? Как бы то ни было, мистер Солсбери казался веселым, и тот факт, что малыш проделывал с ним то же несчетное количество раз, наводил на мысль, что это его не так уж и беспокоило.

– Итак, – сказал он, и в глазах у него появился огонек, не вызывавший доверия, – вы с моей сестрой говорили обо мне перед тем, как мой племянник несчастливо прервал беседу?

Калли снова покраснела. Хотя быть застигнутой за разговором о красивом молодом человеке было не так неловко, как оказаться покрытой детской рвотой, но все же не совсем прилично.

– Мы говорили о завтрашнем вечере у Гардинеров, и ваша сестра сказала, что вы… – Влюблены в старшую дочь Гардинеров. Нет. Она не может сказать подобное мужчине, с которым только что познакомилась. – Любите танцевать.

Миссис Солсбери, сидящая на соседнем диване, спросила:

– Думаете, там будут танцы? Миссис Гардинер обычно не приветствует увеселения на своих вечерах.

Глаза мистера Солсбери, карие с зелеными и золотыми крапинками, остановились на лице Калли.

– Если танцы будут, – сказал он, – сочту за честь потанцевать с вами, мисс Каллиопа.

– О! Я не… – Она замолчала в замешательстве, слишком поздно осознав, что он, должно быть, решил, будто она напрашивается на приглашение, но, если откажется, это будет выглядеть невежливо.

Мистер Солсбери улыбнулся, продемонстрировав такие же ямочки на щеках, что и у сестры, и повернулся к Талии и Грации.

– Я был бы счастлив потанцевать и с вашими сестрами, как только нас представят.

Тетя Гармония тут же поспешила сделать это и добавила:

– Талия и Каллиопа – сестры. Грация – моя дочь, их кузина.

Мистер Солсбери вновь повернулся к Калли.

– Каллиопа – не самое распространенное имя. Кажется, греческое? Значит, ваш отец – ученый человек?

На этот раз ей удалось улыбнуться.

– Папа священник. Он много читает, но я не назвала бы его ученым. Вина за выбор наших имен лежит на маме. Ее отец был ученым. Ее зовут Софрония, ее сестру – Гармония, и они обе решили, что продолжат традицию греческих добродетелей и граций в своих дочерях. Вы уже знакомы с Талией и Грацией, а моих младших сестер, оставшихся дома, зовут Урания и Антея.

– Вот только родители перепутали наши имена, – добавила Талия, – потому что Калли любит веселье, а я более поэтична.

Калли понимала, что Талия всего лишь хочет поддержать ее в разговоре, но невольно задалась вопросом, осознала ли сестра крохотный, словно шпилька, укол в своем замечании, предполагающем, что Талия – серьезна и поэтична, а Калли – пустышка.

– Да, – сказала она, пытаясь спасти ситуацию. – Я остроумна. То есть… не совсем остроумна, поскольку говорить подобное о себе не имеет смысла, но умею заставить людей смеяться… – Калли замолчала в смятении.

Что за чушь она говорит.

– Имя порой может быть обузой, – заметил Генри, любезно проигнорировав неудачный ответ Калли. – Взгляните на меня: предполагается, что «Генри» – благородный лидер, но я, увы, едва ли таков. Трагически неподходящее имя.

«Как Грация», – подумала Калли. Тетя Гармония назвала дочь в честь граций, будто кто-то способен соответствовать подобному имени.

– Все могло оказаться и хуже, – продолжил мистер Солсбери. – Если бы вас назвали Эвтерпой или Терпсихорой.

Она рассмеялась.

– Воистину, ужасная судьба! Когда у меня появятся дети, у них будут простые, обыкновенные имена, с которыми они смогу жить так, как захотят.

Улыбка мистера Солсбери стала шире, его большие, привлекательные глаза оставались прикованы к ее лицу.

– Не то чтобы я много думала о том, чтобы завести детей, ведь я еще не замужем, и хочется выйти замуж прежде, чем заводить их… – «Прекрати нести бред», – яростно приказала себе Калли. Учитывая ее промах с танцами, а теперь еще и это, мистер Солсбери, вероятно, решит, что она добивается предложения. А она едва с ним познакомилась. Все ее манеры, казалось, забылись.

И от нее действительно сильно пахло скисшим молоком.

Когда тетя Гармония проходила мимо к окну, Калли потянула ее за рукав.

– Мы уже можем уйти? – прошептала она, указывая на испачканное платье. Она знала, что ведет себя грубо, но испорченный наряд и близость мистера Солсбери делали ситуацию невыносимой.

– Через минуту, дорогая. Сперва я должна попрощаться с миссис Солсбери.

Пока тетя разговаривала с подругой, мистер Солсбери предпринял последнюю попытку вовлечь Калли в разговор.

– Как вам Лондон, мисс Каллиопа?

Боже милостивый, и почему он так старался? Неужели не видит, что она хочет уйти? Или если не уйти, то хотя бы быть оставленной в покое?

– Очень понравился.

Мистер Солсбери явно ждал, что она даст объяснение. Когда она не сделала этого, он добавил:

– И что вам особенно нравится в Лондоне?

«Вы», – пронеслось в голове у Калли. Нет, так не пойдет. Она пыталась придумать что-то.

– Дамские шляпки. И… эм, солнце.

Мистер Солсбери задумался, отчего морщинка на его лбу стала глубже, и Калли вжалась в диван. Вероятно, теперь он считал ее не только неотесанной, но и глупой. Дамские шляпки? Солнце? Ее четырнадцатилетняя сестра Антея смогла бы ответить более элегантно.

Талия, сидевшая в кресле рядом, поджала губы. Калли знала это выражение: ее сестра отчаянно пыталась не рассмеяться. Над ней.

Можно уже уйти?

Наконец, тетя Гармония закончила разговор с миссис Солсбери. Калли никогда еще не была так рада, когда прощалась с новыми знакомыми. Она вскочила, присела в реверансе перед хозяйкой и бросилась к двери, когда кто-то схватил ее за руку.

Это был мистер Солсбери.

– Было приятно познакомиться с вами, мисс Каллиопа.

– Я оказала вам честь, – ответила Калли.

Услышав сдавленный смешок Талии, она осознала сказанное. Ее лицо вспыхнуло.

– То есть вы оказали мне честь. Вы оказали мне честь. – Она собрала то, что осталось от ее достоинства, пулей вылетела из салона и побежала по лестнице к входной двери. Натянула короткий жакет на промокший рукав и вышла, чтобы ждать у экипажа.

Когда они усаживались, Талия сказала:

– Похоже, мистер Солсбери произвел на тебя сильное впечатление, Калли.

Тетя Гармония просияла.

– О, прелестный молодой человек! Он бы прекрасно подошел тебе, Каллиопа.

«Мистер Солсбери не прикоснется ко мне и десятифутовым шестом», – подумала Калли. Ей пришлось осадить тетю прежде, чем та попытается устроить новые неприятные встречи.

– О, пожалуйста, не надо сватовства, тетя. Я только приехала. Полагаю, мистер Солсбери достаточно хорош, но не думаю, что мы подходим друг другу.

Талия смотрела на нее, широко улыбаясь, будто знала, что сестра лжет. Калли отвернулась, устремив взгляд в окно, и скрестила руки на груди, хотя тугой крой жилета делал это затруднительным. Она жалела, что уже слишком взрослая, чтобы исцарапать сестру. Или по-детски надуться.

«Начинай так, как хочешь закончить», – всегда говорила мама.

Калли вздохнула. Если это действительно так, ее покорение высшего света началось плачевно.

III

Все, кроме меня, любят повес

Грация

В настоящее время астрономам известно, что в последние несколько лет доктор Бринкли, с помощью восьмифутового меридианного круга в обсерватории Дублина постоянно наблюдая периодическое отклонение нескольких неподвижных звезд от их средних положений, убедительно доказал существование у этих звезд годового параллакса.

Джон Понд, «Философские труды Королевского общества»

Примечание Грации: Лондонский сезон, он же ежегодный социальный параллакс, где роль каждого, кажется, меняется при смене точки зрения.

Со своего наблюдательного пункта в вестибюле Гардинеров Грация видела, как ее папа исчез в гардеробе, утопая под горой плащей. Она пожалела, что не может пойти с ним: ей бы больше хотелось исчезнуть в комнате, увешанной верхней одеждой, вдохнуть запах шерсти и горностая и укутаться в тепло и покой, вместо того чтобы стоять под яркой люстрой среди гостей, медленно поднимающихся по лестнице, чтобы поприветствовать хозяев, прежде чем войти в большой салон.

Ее мама наклонилась и легонько ущипнула ее за плечо.

– Стой прямо, дорогая, ты сутулишься.

Грация не могла понять, как можно сутулиться в корсете. Тем не менее она попыталась выпрямиться еще больше и потерла то место между коротким рукавом платья и длинными перчатками, куда ее ущипнула мама. Калли и Талия были одеты так же, но никто из них, казалось, не мерз и не стеснялся. Более пышный бюст Грации, приподнятый корсетом, которого она обычно старалась избегать, вываливался из платья. Хотя мама настаивала, что декольте идеально подходит юной леди, у Грации было столько веснушек, что она стеснялась. Она потянула вырез вверх, но мама поймала ее за этим и покачала головой.

Вот почему Грация предпочитала научные исследования светским мероприятиям. По крайней мере, она знала, что в случае первых не нужно извиняться за то, что взбредет в голову. Ей не хватало светских манер, которых ждала от нее мама, а на этой проклятой юбке было слишком много оборок.

Взгляд Грации снова упал на Калли. Со сжатыми руками и слегка приоткрытыми губами, та походила на ребенка рождественским утром. Грация расправила плечи. Ладно. Она не станет той, кто испортит кузине удовольствие от ее первого выхода в сезоне. Грация страдала весь вечер, ни разу не пожаловавшись, и развлекалась, планируя исследования, которые проведет, приехав домой.

Папа вскоре вернулся, и они поднялись по лестнице. Грация присела в реверансе перед мистером и миссис Гардинер и последовала за матерью и кузинами в переполненный салон. Калли схватила ее за руку.

Грация видела, что, несмотря на энтузиазм, та нервничает, ее кожа была бледнее обычного. Вслед за ними в зал вошла другая семья – тот молодой человек, который на днях напугал Калли, в сопровождении сестер. Как там его звали? Сан… Нет, Солсбери. Взгляд мистера Солсбери остановился на Калли, и его лицо просияло. В ответ та робко улыбнулась и крепче сжала руку Грации.

Солсбери подошли, поболтали с ними о чем-то и отправились в глубь зала. Хватка Калли на руке Грации ослабла.

– Никогда еще мужчина так не нервировал тебя, – заметила она.

Кузина вздохнула.

– Знаю. Прошу, давай больше не будем говорить об этом. Это деморализует.

Мама и Талия оказались втянуты в разговор со знакомой, но Грация решила не присоединяться к ним. Мама внушила ей, что она не должна находиться на светских мероприятиях без сопровождения, но ведь они с Калли могут сопровождать друг друга? Грация направилась к столику с закусками, потащив кузину за собой. Еда всегда поддерживала ее, когда она чувствовала себя неловко в компании, и давала возможность занять руки и провести время.

Папа преградил ей путь, за его спиной стоял темноволосый мужчина. Незнакомец был одет строго, в белую рубашку, жилет в тон и черный сюртук, оттенявший его загорелую кожу. Ни один из тех ярких цветов, которые, казалось, обожали представители высшего общества, но Грация смутно припоминала, как Калли объясняла, что по-настоящему искушенные джентльмены избегают цветных оттенков в одежде.

Папа сказал:

– Мистер Левесон, могу ли я представить вам свою дочь и ее кузину? Грация Элфинстоун и Каллиопа Обри.

Калли издала странный сдавленный звук. Когда Грация взглянула на нее, глаза той были широко распахнуты. Вероятно, она узнала это имя, но, поскольку оно не появлялось регулярно ни в одном из научных журналов, за которыми следила Грация, она понятия не имела, кто это.

Мистер Левесон склонил голову, а Калли и Грация присели в реверансе.

Папа продолжил:

– Мы с отцом мистера Левесона общались, пока он прискорбно не оставил нас несколько лет назад. Он был, как говорится, настоящий набоб[1] – нашел состояние и супругу в Индии.

Мистер Левесон поджал губы, его взгляд скользнул поверх головы Грации. Он явно желал гибели ее отцу, хотя она не могла сказать почему, то ли ему было скучно в его компании, то ли не нравилось, когда о его жизни рассказывали незнакомцам.

В любом случае она чувствовала, что начинает заводиться. Как смеет этот джентльмен так пренебрежительно относиться к ее папе? Он ничего не знал о них и, казалось, не хотел знать.

– Вы очень богаты, мистер Левесон? Как и ваш отец? – спросила она, распахивая глаза и надеясь, что выглядит невинной, а не одержимой. – Должно быть, это очень приятно, если избавляет вас от необходимости проявлять вежливость.

Калли ахнула, а папины брови сошлись на переносице. Но ее слова возымели должный эффект, заставив мистера Левесона обратить на нее внимание.

– И почему я должен стараться быть вежливым, – спросил он, – когда ваш отец представляет меня, рассказывая, откуда я родом, и упоминая доходы моего отца?

– Разве не принято, представляя кого-то в обществе, указывать на что-то контекстуальное, откуда человек родом, чем занимается? Представление предполагает возможность более длительного общения, и в этом случае может быть полезно узнать что-то о человеке, с которым вас знакомят. В данном случае я рада контекстным сведениям и вашему ответу, он говорит о том, что это – не то знакомство, которое я хотела бы продолжить. Доброго дня, мистер Левесон.

Она начала поворачиваться, когда его голос остановил ее.

– Как удобно для вас, мисс Элфинстоун.

Нахмурившись, она обернулась.

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– Использовать моральное превосходство в качестве щита, прикрывая им свои предубеждения. Довольно удобно.

– Мои что? – Она шагнула к нему, смутно осознавая, что Калли пытается схватить ее за руку. – Это вы, сэр, отмахнулись от нас, как от чего-то неинтересного, едва нас познакомили. Без сомнения, потому, что мой отец недостаточно важен и богат для вас, а я – не бриллиант чистой воды.

Улыбка, промелькнувшая на его губах, была неприятна.

– Разве, будучи представленной мне и узнав, что я – англо-индиец, вы не сочли себя оскорбленной? Гораздо безопаснее выразить презрение к моему поведению, нежели признать предвзятое отношение к моей расе. Вы не первая англичанка, которая делает подобные заявления.

Грация глубоко вздохнула, тщательно взвешивая ответ.

– Мне неприятна не раса, которую никто не волен выбирать, но манеры, которых вы придерживаетесь. И поскольку этот разговор никому из нас не доставляет удовольствия, предпочитаю закончить его. Хорошего дня, мистер Левесон.

С решимостью, которую не вполне ощущала, Грация взяла отца под руку, Калли – за руку и потащила обоих прочь от мистера Левесона.

– Грация! – воскликнул отец, когда они оказались вне пределов его слышимости. – Как ты могла так говорить с мистером Левесоном?

– Он был груб, – ответила Грация, смущенная теперь, когда ее эмоции стихли. Ей никогда не удавалось долго сдерживать гнев. Мистер Левесон вел себя грубо, но ее поведение едва ли можно высоко оценить, и это раздражало ее больше, чем его грубость. Предубеждена ли она против него, узнав, что его мать была индианкой? Она так не думала, но, как ученому, ей следовало внимательнее изучить собственную реакцию.

– Грация, ты хоть знаешь, кто это? – спросила Калли. – Мистер Левесон – самородок. Он молод, но повсюду вызывает восхищение своим вкусом. Его называют новым Красавчиком Браммеллем. Даже принц-регент высоко отзывается о нем. Оскорбишь его, и тебе лучше не показываться в обществе.

Чувство вины кольнуло ее. После всех усилий мама не переживет, если Грация испортит свои перспективы в первый же вечер в свете. С другой стороны…

– Хорошо, – сказала она. – Если все надежды для меня потеряны, мама не станет настаивать, чтобы я вела бессмысленные вежливые беседы, и я смогу вернуться домой.

Папа похлопал ее по руке.

– Уверен, до этого не дойдет. Я поговорю с мистером Левесоном, извинюсь и объясню, что ты всего лишь защищала меня.

– Я бы не хотела, чтобы ты делал это, папа. Извиняться должен он, а не ты.

Но отец не захотел слушать. Он пробрался сквозь толпу к мистеру Левесону и начал что-то говорить. Однако тот не обращал на него внимания. Его взгляд был прикован к Грации, и от выражения его лица у нее по телу пробежала дрожь.

Она отвернулась. Отвратительный человек. Пусть погубит ее, если может. Ей наплевать на него, на все, что бы он ни сказал и ни сделал.

Грация направилась к столику с закусками, забыв о намерении остаться с Калли. Несколько приятных минут она провела, изучая выбор, прежде чем остановиться на изящно оформленном шоколаде. Пока сладость растекалась по ее языку, она почувствовала себя в целом намного лучше. И взяла еще одну шоколадку.

– Мисс Элфинстоун?

От удивления она едва не подавилась. И обернувшись, почувствовала, как жар разливается по лицу.

Мистер Левесон стоял перед ней, протягивая бокал с лимонадом, и улыбался. Сердце Грации странно затрепетало. С его стороны было решительно несправедливо выглядеть настолько красивым. Если бы жизнь строилась на справедливости, лицо человека отражало бы его сердце, и девушки знали, каких мужчин стоит избегать, едва взглянув на них. В конце концов, ядовитые животные часто обозначают себя цветом, погремушками или как-то иначе. Почему не люди?

Грация отвела взгляд от мистера Левесона в поисках Калли или отца: кого-нибудь, кто спас бы ее от этого разговора. Но кузина разговаривала с мистером Солсбери, а отец лишь ободряюще улыбался, стоя в нескольких футах от нее.

Грация взяла предложенный лимонад. Ей отчаянно хотелось выпить бокал до дна, лишь бы избежать разговора с мистером Левесоном, но она боялась, что, если попробует, тот скажет что-нибудь предосудительное, отчего она втянет лимонад носом и остаток вечера проведет, снедаемая унижением, мучаясь от жжения в носу. Хотела бы она, чтобы ее рассуждения об унижении и горящем носе основывались на чистой теории, но, к сожалению, это было не так.

Мистер Левесон стоял, разглядывая ее. Его взгляд скользнул от ее макушки – неужели волосы уже растрепались? – к бледно-розовому платью, на выборе которого настояла ее мама. Легкая гримаса отвращения искривила его губы, и гнев зажегся у нее внутри. Ей стало интересно, что не понравилось ему больше: чрезмерные оборки на платье или она сама. Как смеет он пытаться заставить ее почувствовать себя ничтожеством?

После долгой паузы мистер Левесон спросил:

– Ваш отец сообщил, вы хотели мне что-то сказать?

Грация сжала губы. Папа предполагал, что она извинится, без сомнения. Но она не станет этого делать. Лучше умереть.

– Я уже высказала вам все, что хотела, сэр. – Она очень осторожно отхлебнула лимонад, и приличия заставили ее добавить: – Спасибо за угощение.

– Очень хорошо, – ответил он. – Но признайтесь, вы намеренно желали оскорбить меня? Если не из-за моей расы, то, возможно, из-за статуса? Есть те, кто считает своим моральным долгом пренебрегать людьми моды, будто изысканность одежды свидетельствует о нищете души.

Грация невинно распахнула глаза.

– Вы – человек моды? Признаюсь, никогда не слышала о вас до сегодняшнего вечера.

Он громко расхохотался. От этого звука по телу Грации пробежала восхитительная волна, хотя она безжалостно подавила желание улыбнуться.

– О, очень хорошо, мисс Элфинстоун, – сказал он. – Примите ли вы мои извинения за проявленную грубость и позволите начать наше знакомство заново?

Грация заколебалась. В мистере Левесоне было нечто привлекательное, когда он не вел себя грубо, а ей не хватало друзей в Лондоне. Но нельзя было забывать, что в первые же минуты знакомства он пробудил в ней все самое худшее.

Мистер Левесон улыбнулся.

– Ну же. Большинство находят меня приемлемым. Мне даже говорили, что моя дружба может придать определенную привлекательность чьей-то репутации.

Это решило все. Если и было что-то, чего Грация терпеть не могла – хотя на самом деле ее много чего раздражало, – так это тщеславия, числившегося в ее списке ненависти под номером один.

– Боюсь, это невозможно, сэр.

Прохлада скользнула по его лицу, стирая всякую мягкость.

– Нет? Прошу вас, скажите почему?

– Мне не нравятся богатые красивые мужчины. – Грация пожалела об этих словах, едва они сорвались с ее губ. Ей следовало закончить разговор и уйти подальше от мистера Левесона.

– О, так вы действительно находите меня красивым? Очень великодушно с вашей стороны. – Его глаза блеснули. – Интересные у вас принципы. Многие в высшем свете ставят внешность и богатство среди приоритетов.

Грация собиралась завершить разговор. Но не смогла удержаться от ответа.

– Значит, эти люди дураки. Почему красивая внешность, то, что в равной степени можно отнести к удаче и наследственности, ценится так же высоко как то, что требует настоящих усилий? Красота увянет, деньги потеряются, но добрый характер – это то, на что можно всегда положиться. – Она заставила себя встретить его насмешливый взгляд. – И, к сожалению, вы и подобные вам привыкли, что перед вами заискивают за качества, которых вы недостойны, поэтому с пренебрежением относитесь к тому, что могло бы принести вам и вашей будущей супруге наибольшее счастье – воспитанию характера. – Ей пришло в голову, что он, возможно, уже женат, и в таком случае она только что оскорбила и его, и его жену. Ах, и пусть. Она намеревалась смирить его гордость и теперь не отступит.

Вокруг послышались ахи. Они вдвоем, кажется, собрали аудиторию. Грация не могла заставить себя взглянуть на отца, увидеть его неодобрительное лицо среди слушателей.

Но мистер Левесон не казался ни разъяренным, ни даже оскорбленным. Легкая улыбка играла в уголках его губ… довольно изящной формы, хотя Грация и не собиралась обращать на них внимания.

– Вы оказали мне честь, открыто дав мне оценку. Позвольте отплатить вам тем же. Вы гордитесь, что вы – разумная девушка, даже с характером. Поскольку вы не отличаетесь ни умом, ни красотой, вы считаете, что никто не может быть настолько одарен. Но поверьте, мисс Элфинстоун, многие в высшем свете представляют собой нечто большее, чем красивый фасад, и с вашей стороны было опрометчиво делать столь поверхностные предположения.