Эхо тьмы

В центре, за длинным столом, сидел Юнсо. Обычно его осанка была прямой, а выражение лица – уверенным, но сейчас его спина была чуть согнута, а лицо неестественно бледное. Его пальцы нервно постукивали по деревянной столешнице, издавая ритмичные, почти болезненные звуки, нарушающие гробовую тишину комнаты. Тёмные глаза лидера, обычно полные решимости, метались по углам комнаты, словно он пытался найти в этих тенях ответы, которых никто не мог ему дать.

– Это не может быть случайностью, – пробормотал он, обернувшись к остальным. Его голос был тихим, но в нём ощущалась скрытая напряжённость, как у струны, готовой лопнуть.

Минхо сидел рядом, его фигура, ссутулившаяся, казалась сломленной. Плечи, которые обычно держались уверенно, будто несли на себе тяжесть сцены, теперь выглядели так, словно весь мир обрушился на них. Он не поднимал взгляда, его глаза были прикованы к экрану ноутбука, стоящего перед ним. Замершая фотография тела Хары, подвешенной в её жуткой скульптурной позе, была ярким пятном ужаса на тёмном экране.

Каждый раз, когда Минхо смотрел на изображение, его дыхание перехватывало, словно воздух становился слишком тяжёлым, а сердце сжималось в болезненный комок. Запах металла, который, казалось, исходил от этой фотографии, как привкус крови, въелся в его сознание, отравляя каждую мысль. Его пальцы дрожали, когда он убирал со лба мокрые пряди волос, словно холодный пот, выступивший от напряжения, был единственной вещью, которая подтверждала, что он всё ещё в реальности.

В комнате царила гнетущая тишина. Каждый, кто находился здесь, чувствовал, как стены будто смыкаются, давят, лишая пространства и воздуха. Шорох одежды или неровное дыхание становились оглушительными в этом вакууме, где время, казалось, замерло. Это место больше не было безопасным. Оно стало гробницей их собственных страхов и вопросов, на которые никто не знал ответов.

– Её убили из-за нас, – прошептал Минхо, его голос дрожал, будто каждое слово вырезалось на его сердце. Он с трудом оторвал взгляд от экрана, где застывшее изображение тела Хары всё ещё мерцало, как болезненное напоминание. – Она была там из-за нас. Я подписал её альбом всего несколько часов назад…

Его слова повисли в воздухе, как тяжёлый дым, от которого невозможно дышать. В этот момент казалось, что весь мир замер, оставив только гул дождя за окнами, который то стихал, то усиливался, словно вторя их мыслям.

– Минхо, хватит, – резко перебил Джэхён. Его голос прорезал тишину, но вместо облегчения он принёс лишь новую волну напряжения. Джэхён стоял у окна, скрестив руки на груди, его поза была напряжённой, как натянутая струна. Обычно безукоризненно уложенные ярко-красные волосы теперь были растрёпаны, его образ стал неряшливым, как у человека, не спавшего несколько дней. В отражении оконного стекла его лицо выглядело бледным, глаза покраснели от бессонницы и гнева.

– Никто не мог этого предсказать. Ты тут не виноват, – добавил он, но его голос был твёрже, чем его собственные убеждения. Он отвёл взгляд, словно избегал прямого контакта, боясь, что не сможет выдержать вес вины, который, казалось, давил на всех.

– Но ведь все будут думать, что виноваты мы, – вмешался Сонгю, его голос, обычно лёгкий и наполненный улыбкой, теперь звучал хрипло и глухо, словно с трудом вырывался из горла. Он сидел на краю дивана, ссутулившись, его взгляд был прикован к собственным рукам, которые он бессознательно стискивал. Словно он искал на своих ладонях кровь, которой там не было, но чувство, что она могла быть, не покидало его.

– Это было не случайное убийство, – твёрдо сказал Юнсо. Его голос прозвучал тихо, но с холодной уверенностью, от которой в комнате стало ещё тяжелее дышать. Его глаза, тёмные и напряжённые, остановились на менеджере Джису, которая сидела в углу комнаты. Её присутствие, обычно строгое и непоколебимое, сейчас казалось хрупким.

Джису выглядела безупречно, как всегда: строгий серый костюм сидел идеально, её волосы были собраны в тугой пучок, а очки скрывали большую часть её эмоций. Но даже она не могла полностью скрыть напряжение, сковывающее её тело. Её руки, лежавшие на коленях, слегка дрожали, а пальцы время от времени непроизвольно сжимались, как будто она пыталась удержать ускользающую контроль над ситуацией.

– Ты думаешь, кто-то специально пытается подставить группу? – спросила она, её голос прозвучал ровно, но в нём ощущалась едва заметная трещина.

Комната снова погрузилась в тишину. Только звук дождя за окнами и тихое гудение кондиционера заполняли пустоту. Атмосфера была густой, как туман, от которого невозможно укрыться. Каждый из них чувствовал, что эта ситуация – не просто трагедия, а нечто большее. Не просто угроза, а предвестие надвигающейся бури, которая готова была разрушить всё, что они знали.

Юнсо кивнул, его голос был тихим, но каждая фраза разрезала тишину.

– Эта сцена… эта поза… это не просто так. Кто-то хочет, чтобы нас связали с этим.

Тишина, которая последовала за его словами, казалась почти осязаемой. Она окутала комнату, как густой туман, пропитанный страхом и сомнениями. Каждый, кто был здесь, словно ушёл вглубь себя, пытаясь найти объяснение происходящему, но ответы оставались скрытыми в лабиринте собственных мыслей. Воздух в комнате был тяжёлым, насыщенным запахом влажной ткани и металла, словно сама атмосфера пропиталась напряжением.

Позже, когда участники разошлись, чтобы хотя бы ненадолго отдохнуть перед очередным выступлением, Юнсо остался в комнате. Он сидел за столом, закрыв лицо руками, его дыхание было неглубоким и неровным. Гулкий шум кондиционера, который обычно оставался незаметным, теперь звучал как тревожный фон, наполняя тишину странной, зловещей вибрацией. Сквозь пальцы он украдкой взглянул на стеклянную дверь и заметил Кан Сихёна, стоявшего неподвижно снаружи. Его фигура, высокая и массивная, казалась частью интерьера, словно каменная статуя, охраняющая что-то древнее и запретное.

За спиной раздался тихий голос, мягкий, но чуть напряжённый, как будто его хозяин сам сомневался, стоит ли произносить эти слова.

– Он всё время так стоит?

Юнсо резко поднял голову и обернулся. В комнату вошёл Ёнмин, его шаги были бесшумными, как у тени, и Юнсо даже не заметил, когда он появился. Макнэ выглядел потерянным. На нём была простая белая футболка, которая ещё больше подчёркивала бледность его кожи, и тёмные спортивные штаны, облегающие его худую фигуру. Светлые волосы были слегка растрёпаны, придавая ему вид ребёнка, который заблудился в мире взрослых.

Ёнмин подошёл ближе, его взгляд метнулся к Сихёну, а затем вернулся к Юнсо.

– Кажется, он даже не дышит, – сказал Ёнмин, его голос дрогнул, выдавая скрытую тревогу. Он наклонился чуть ближе, будто боялся, что его слова услышат через стеклянную дверь.

Юнсо устало вздохнул, в его жесте сквозила раздражённая беспомощность. Он провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть с себя накопившуюся усталость, и выпрямился.

– Это его работа, – ответил он коротко, его голос звучал механически, как будто он повторял фразу, в которую больше не верил.

Ёнмин не ответил. Он снова перевёл взгляд на Сихёна, стоявшего снаружи. Тот не двигался, но его присутствие ощущалось слишком остро, как будто он занимал больше пространства, чем позволяли его физические размеры. Свет от лампы в коридоре падал на его лицо под таким углом, что черты выглядели более острыми и угрожающими, чем обычно. Тень, отбрасываемая его массивной фигурой, удлинялась, растекаясь по полу, будто сама ночь тянулась к нему.

– Ты ему доверяешь? – наконец спросил Ёнмин, его голос стал тише, как будто он боялся ответа.

Юнсо задержал дыхание. Вопрос, казалось, застал его врасплох. Его взгляд снова упал на Сихёна, и в этот момент он понял, что не знает ответа. Странный холод прокрался вдоль позвоночника, и он не мог сказать, был ли этот холод вызван фигурой охранника за стеклом или собственным растущим сомнением.

– Пока он ничего не сделал, чтобы я не доверял ему, – ответил Юнсо наконец. Но даже он сам почувствовал, как неуверенно прозвучали его слова. Тонкий привкус сомнения, словно металлические нотки крови, не покидали его.

Когда все участники наконец собрались на вечернюю репетицию, напряжение в комнате стало почти осязаемым. Оно пропитало воздух, заполнив каждую трещину пространства, смешавшись с тяжёлым запахом пота и слабым ароматом чистящих средств, которые никак не могли перебить ощущение тревоги. Каждый из них двигался механически, как марионетка, ведомая невидимой рукой. Даже музыка, гремящая из колонок, казалась глухой и далёкой, словно звучала через толстую стену. Ритм, который обычно поднимал их дух и заставлял тела двигаться в синхронности, теперь был только раздражающим шумом.

Синхронные движения, которыми они когда-то гордились, теперь выглядели неуклюже, будто их связали невидимыми цепями. Никто не смотрел друг другу в глаза – вместо этого их взгляды блуждали, будто в поисках чего-то, чего не существует.

Юнсо вдруг резко остановил музыку. Звук прекратился, как будто кто-то вырвал вилку из розетки, оставив только эхо, отражающееся от зеркал на стенах. Он обернулся к остальным, его лицо было серьёзным, но в глазах читалась отчаянная попытка вернуть контроль.

– Мы так не справимся. Нужно сосредоточиться, – его голос был твёрдым, но немного дрогнул в конце.

Джэхён тут же выкрикнул, его голос был резким и пропитанным напряжением, которое он больше не мог сдерживать:

– А как ты предлагаешь сосредоточиться? Нас ненавидят в интернете, нас обвиняют в убийстве, а ты хочешь, чтобы мы делали вид, что ничего не произошло?!

Он шагнул вперёд, его ярко-красные волосы блестели в свете ламп, а лицо было искажено гневом и бессилием. Его тонкие пальцы нервно дрожали, сжимая края рубашки. Каждое слово, произнесённое им, звучало как обвинение, от которого нельзя было защититься.

– Мы не можем позволить этому разрушить нас! – выкрикнул в ответ Юнсо. Его голос эхом разнёсся по залу, отражаясь от зеркал, как будто сам зал усиливал его слова.

В тишине, которая последовала, эхо всё ещё глухо перекатывалось по комнате, словно отдалённый гром. Атмосфера в зале стала почти взрывоопасной. Напряжение, казалось, вот-вот достигнет точки невозврата.

Сонгю, который всё это время сидел на полу, поднялся, его движения были медленными, как будто он опасался сделать что-то не так. Он поднял руки, жестом предлагая примирение.

– Ребята, хватит, – его голос был тихим, но в нём звучала искренняя просьба. – Мы должны держаться вместе, иначе всё пойдёт к чертям.

Его слова, однако, не успели погасить напряжение, как Минхо, который до этого молчал, внезапно поднял голову. Его взгляд был тяжёлым, но ясным, а голос – тихим, но твёрдым, как удар молота:

– А если это только начало?

Комната снова погрузилась в тишину, но теперь она была другой. Это была тишина, в которой каждый мог услышать биение своего сердца, почувствовать, как по коже пробегает ледяной холод. Слова Минхо, такие простые и прямые, отозвались в каждом из них, как зловещий предвестник. В воздухе, казалось, появился новый запах – едва уловимый, острый и тревожный, как озон перед грозой. И хотя никто не сказал ни слова, все поняли, что он мог быть прав.

Все взгляды устремились на него.

– Если кто-то действительно хочет разрушить нас, то следующая атака – это вопрос времени, – произнёс Минхо, его голос был тихим, но в нём звучал неизбежный рок.

Эти слова повисли в воздухе, как тяжёлое предзнаменование. Никто не осмеливался нарушить тишину, которая стала плотной, почти осязаемой, как влажный туман, проникающий в каждый угол комнаты. Вздохи, шорох одежды и даже стук часов на стене становились громче, будто сама комната отказывалась молчать.

Позднее вечером, в их общем общежитии, участники собрались в гостиной. Просторное помещение, обычно наполненное светом и звуками, теперь казалось чужим. Телевизор был выключен, и единственный источник света – настольная лампа на кухне – бросал тусклое, неравномерное свечение, оставляя большую часть комнаты в тени. Эти тени растягивались, словно живые, и, казалось, медленно подбирались ближе, заливая углы густым мраком.

В воздухе висел слабый запах кофе и озона, принесённого недавним дождём. Но этот привычный аромат больше не успокаивал – он смешивался с едва уловимым металлическим привкусом, будто сама атмосфера впитала страх и напряжение.

Сонгю сидел на диване, поджав ноги и обхватив их руками. Он выглядел меньше, чем обычно, словно пытался спрятаться в своей худощавой фигурой. Его глаза блуждали по комнате, избегая встреч с чьим-либо взглядом.

– Может, это просто сумасшедший фанат? – предположил он, его голос был чуть громче шёпота, словно он боялся разбудить то, что скрывалось в тишине.

– Это слишком продуманно, – отрезал Юнсо, его тон был резким, но уставший взгляд выдавал его внутреннюю борьбу. Он сидел на краю кресла, опёршись локтями на колени, пальцы нервно сжимали стакан воды, словно тот мог дать ему ответы.

– Что если это… кто-то из наших? – вдруг произнёс Ёнмин, его голос был тихим, но от этого он прозвучал ещё сильнее, как гром среди ночи.

Он, казалось, обдумывал эту мысль с самого начала, но лишь теперь решился её озвучить.

– Ты хочешь сказать, что кто-то из сотрудников замешан? – с подозрением спросил Джэхён, его голос был резким, почти агрессивным. Он поднялся с дивана, его фигура отбрасывала длинную тень на стену, которая выглядела угрожающе.

– Или не только сотрудники, – тихо добавил Минхо, его слова были настолько тихими, что почти растворились в воздухе, но их вес почувствовали все. Его взгляд, затуманенный мыслью, которая ещё не стала словом, медленно скользнул к двери. Там, за этой дверью, находился Кан Сихён.

Словно по сигналу, все одновременно посмотрели туда же. Дверь, обычная деревянная панель, внезапно показалась чем-то гораздо большим – барьером, скрывающим неизвестность. Её поверхность, залитая тусклым светом лампы, казалась плотной, как тёмное зеркало, отражающее их страхи.

В этом молчании каждый из них осознал, что тьма, охватившая их жизни, ещё только начала раскрывать свои щупальца. Их мысли переполнялись вопросами, но один оставался особенно громким: кто на самом деле их враг?

ГЛАВА 5: ВТОРАЯ ЖЕРТВА

Сеул не спал. Огни города продолжали пульсировать в такт его нескончаемому движению, отражаясь во влажных улицах, словно неоновые реки, растекающиеся по каменному лабиринту. Но в этот вечер их яркость была словно приглушена невидимой рукой, поглощённой мрачной атмосферой, которая нависла над городом, как тёмное облако. Прохожие, обычно сосредоточенные на своих делах, теперь избегали встречаться взглядами, словно боялись увидеть в глазах другого страх, отражающий их собственный.

Газеты и телевизоры кричали заголовками о жестоком убийстве фанатки группы Eclipse. Каждый заголовок, каждое слово оставляли за собой длинную тень ужаса и недоверия, растекающуюся, как чернила в воде. В воздухе Сеула витал привкус тревоги – смесь сырости, бензина и чего-то неуловимого, металлического, словно запах крови проник даже сюда, в шумные улицы города.

На другом конце города, в старом жилом здании, чей фасад давно выцвел от дождей и времени, на пятом этаже тусклый свет пробивался сквозь плотные шторы. Здесь, в маленькой квартире, звук слаженных ударов каблуков о деревянный пол разрезал тишину. Это была комната для тренировок, где каждая деталь казалась пропитанной энергией прошлых усилий: потрёпанный паркет, который помнил сотни часов репетиций, зеркала, слегка потускневшие от времени, отражавшие каждое движение, и стойкий запах лака для паркета, смешанный с лёгким ароматом пота, впитавшимся в стены.

В центре комнаты находилась Хан Суён, профессиональный хореограф группы. Она двигалась с чётким ритмом, её шаги и жесты были отточены, как у машины, но в них читалось нечто большее, чем просто сосредоточенность. Суён была женщиной в расцвете сил, с подтянутой фигурой и короткими тёмными волосами, едва касавшимися её шеи. Обычно её облик излучал строгость: тёмные леггинсы и свободная футболка, на которых всегда были следы мелкого белого пудра для танцев, составляли её привычный ансамбль.

Сегодня, однако, её лицо, обычно спокойное и сосредоточенное, выглядело необычно нервным. Лоб был покрыт блестящим налётом пота, а уголки губ были сжаты, как будто она удерживала невысказанные слова. Её движения, столь безупречно слаженные, вдруг стали чуть резче, как будто она боролась с внутренним беспокойством. Время от времени она останавливалась, пристально смотрела в зеркала, словно пыталась разглядеть что-то за своим отражением, а затем снова начинала танцевать.

Тишина между звуками её шагов была гнетущей. Казалось, что в комнате слышалось нечто ещё: слабый, почти неуловимый шёпот, как если бы сами стены шептали что-то, что она не могла понять. Внезапно она остановилась и повернулась к зеркалу, её глаза встретились с собственным отражением, но на мгновение ей показалось, что в темноте позади неё что-то шевельнулось. Её дыхание участилось, сердце застучало быстрее.

– Хватит, – прошептала она, пытаясь заглушить чувство паранойи. Но этот вечер был другим. Даже в её собственном доме, среди зеркал, где она проводила бесчисленные часы, казалось, что она больше не одна.

Зеркала комнаты, словно стражи её труда, отражали каждое движение Суён, но теперь казалось, что они возвращают не только её изображение. Что-то неуловимое мелькало на периферии зрения – тень, смутный силуэт, который исчезал, стоило ей сосредоточиться. Каждый раз, когда это происходило, у неё начинало колотиться сердце. Она пыталась убедить себя, что это всего лишь усталость.

– Это просто нервы, – тихо сказала она себе, её голос прозвучал хрипло, едва нарушив напряжённую тишину комнаты.

Но нервы не проходили. Чувство, что за ней наблюдают, было столь острым, что оно не отпускало ни на мгновение. Воздух в комнате, спёртый и пропитанный лёгким запахом древесного лака, теперь казался тяжёлым, словно пропитанным невидимой угрозой. Настольная лампа излучала тусклый, желтоватый свет, от которого тени на стенах становились длинными и зыбкими. Зеркала, покрытые едва заметным налётом влаги, отражали её в несколько мутных копий, и она не могла отделаться от ощущения, что одно из отражений двигалось чуть иначе, чем её собственное тело.

Мурашки пробегали по её спине, холодные и острые, как прикосновение льда.

Не выдержав, она резко остановилась, её дыхание участилось, а грудь тяжело вздымалась. Пальцы дотронулись до телефона, лежащего рядом, но она не решалась взять его в руки. Вместо этого Суён выключила музыку. Резкий хлопок клавиши остановил динамики, оставив её в комнате, утонувшей в мёртвой тишине.

Эта тишина была неестественной. Казалось, что сама комната затаила дыхание, как если бы она сама наблюдала за происходящим. Суён обернулась, ощутив, как сердце сжимается в груди.

– Кто здесь? – громко спросила она, её голос разорвал тишину, но лишь для того, чтобы эхом вернуться к ней из углов комнаты.

Ответа не последовало. Только лёгкое потрескивание лампы нарушило молчание. Она медленно повела взгляд по комнате, по зеркалам, но ничего не заметила. И всё же напряжение не отпускало, как будто что-то невидимое продолжало наблюдать за ней из теней.

Вдруг свет мигнул, и на долю секунды тьма окутала всё вокруг. В этот короткий момент Суён успела увидеть в зеркале то, что заставило её тело заледенеть от ужаса. Это не могло быть её отражением. В глубине зеркала, как в тёмной воде, стояла фигура, чьё лицо было скрыто под маской. Маска, расколотая пополам и искажённая зловещей ухмылкой, словно смотрела прямо на неё.

Свет вновь загорелся, и фигура исчезла. Суён почувствовала, как ноги подкашиваются, а дыхание становится прерывистым. Но её внимание привлекло другое: одно из зеркал больше не было гладким. На его поверхности, словно когтями, были выцарапаны тонкие линии. Они складывались в слово, от которого по её коже пробежал леденящий ужас:

"Звезда".

Суён медленно отступила назад, её глаза были прикованы к этому слову. Оно казалось вызовом, предупреждением и угрозой одновременно. Откуда-то из глубины её сознания поднялся страх, что это не просто сообщение. Это было началом чего-то гораздо более страшного.

– Что за…? – её голос сорвался, превратившись в едва различимый шёпот, который тут же исчез в плотной тишине.

Комната, казавшаяся такой знакомой, теперь была чуждой, пропитанной страхом, словно стены впитали невидимое зло. Тяжёлая, почти давящая тишина была внезапно нарушена: позади раздались тихие, но чёткие шаги. Каждый шаг звучал, как удар молота, отдаваясь в её сознании. Суён резко обернулась, её сердце бешено колотилось. Но там, где она ожидала увидеть кого-то, была только пустота.

Дыхание стало рваным, как у бегуна на последнем круге. Её взгляд метался по комнате, но тени, казалось, становились гуще, сплетаясь в странные, угрожающие формы. Она сделала шаг назад, затем ещё один, намереваясь дойти до двери. Её рука протянулась вперёд, но её остановил звук, который заставил сердце замереть.

Это был смех. Приглушённый, высокий и протяжный, он звучал неестественно, словно его издавали сломанные струны музыкального инструмента, а не человеческие голосовые связки. Смех, казалось, исходил отовсюду и ниоткуда одновременно. Его эхом наполнилась комната, заставляя стены дрожать.

Суён не выдержала. Она бросилась к двери, её ноги скользили по полу, как будто её что-то удерживало. Пальцы с силой вцепились в дверную ручку, но дверь не поддавалась. Она ударила по ней кулаком, затем снова и снова, её крики о помощи смешивались с отчаянными ударами.

– Это просто сон, это просто сон… – повторяла она, зажмурив глаза, как будто это могло защитить её. Её голос был хриплым, почти теряющимся в шуме собственного дыхания.

Она снова открыла глаза, и её крик застрял в горле. Прямо перед ней, всего в нескольких сантиметрах, стояла фигура. Высокая, угловатая, обёрнутая в длинную тёмную мантию, фигура возвышалась, словно выросла из самой тьмы. Лицо её скрывала маска. Искажённая, её ухмылка растягивалась так, что казалась разорванной, а глазницы были пустыми, как бездонные ямы, поглощающие свет.

Фигура подняла руку, и в свете тусклой лампы блеснул длинный металлический крюк. Он был заточен так, что лезвие отражало дрожащие лучи света, словно предупреждая о том, какой болью он был готов обернуться. Суён почувствовала, как ноги становятся ватными, а комната будто сжимается, погружая её в ловушку.

Она не успела закричать.

На следующее утро район, где находилась квартира Суён, был оцеплен полицией. Жёлтые ленты преградили вход, а стражи порядка хмуро переговаривались, не подпуская никого близко. Слабый аромат кофе из соседнего кафе смешивался с более резким запахом дождливой ночи и едва уловимой металлической нотой – запахом крови.

Местные жители собрались поодаль, их лица выражали ужас и недоумение. Они смотрели, как на носилках выносили тело хореографа. Белая ткань, покрывавшая её, была пятнистой от багровых следов, а на руках виднелись тонкие красные линии, словно её последние мгновения прошли в борьбе.

Кто-то из толпы прошептал:

– Это снова то же самое. Как с той девушкой… фанаткой.

Никто не ответил, но страх, как холодный ветер, пробежал по собравшимся. В этом страхе было больше, чем просто ужас от смерти. Это было предчувствие того, что за этой ночью придут другие.

Её нашли там же, где она проводила долгие часы тренировок, превращая усталость в искусство. Но теперь эта комната для репетиций больше не была местом вдохновения – она стала сценой для жуткой композиции, созданной чужим извращённым разумом. Тело Суён было подвешено на верёвках, как у куклы-марионетки, её руки и ноги изогнуты в идеальной позе, копирующей один из самых сложных элементов танца Сонгю. Каждый изгиб, каждый натянутый мускул казался слишком точным, чтобы быть случайностью. Это была не только смерть – это было заявление.

Комната пропиталась резким запахом металла, исходящим от крови, которая густыми пятнами покрывала пол. Слабый аромат древесного лака, некогда ассоциировавшийся с трудом и танцем, теперь стал частью этого удушающего коктейля ужаса. Свет, пробивающийся через тусклые лампы, отражался от зеркал, заставляя жуткую сцену дублироваться снова и снова.

На стене напротив её тела кровью было написано: "Каждая звезда падает, оставляя свой след". Строчки выглядели грубыми, как царапины когтей на стекле, и, казалось, словно они сами шептали эти слова, разрывая тишину.

В офисе Luna Entertainment новость о втором убийстве обрушилась на участников группы, как удар молнии. Они снова сидели в той же комнате для совещаний, но атмосфера стала ещё тяжелее. Вчерашнее напряжение теперь превратилось в подавляющий страх, который невозможно было скрыть. Лица ребят были измождёнными, а плечи сутулились под грузом мысли, что это уже не случайность.