Кекс с изюмом, или Тайна Проклятого дома

– Просто кондитерская, нисс Дрэггонс, – уточнила Лисси. – Не подпольный клуб для террористов, не перевалочный склад контрабандистов, не храм тайной секты пожирателей обезьяньих мозгов, не мастерская по изготовлению динамита, не…

– Нет?

– Нет.

– Вы можете это гарантировать, нисса?

– Безусловно. Со всей ответственностью.

– Вот как? То есть прямо голову даете на отсечение?

Мэр продолжал разглядывать Лисси, как редкую чешуекрылую, занесенную летним ветром в его кабинет.

– Нисс Дрэггонс! – взмолилась Лисси. – Ну вы ведь знаете, как я люблю готовить сладкое. Вы же сами хвалили мои пирожные с пьяными вишнями, которые я приготовила для школьного бала Зимнего Коловорота…

Взгляд мэра чуть смягчился.

– И еще раз я приготовила вам в подарок от класса самодельные трюфели, когда вы инспектировали нашу школу два года назад…

Глаза мэра затуманились от сладких воспоминаний, и он чуть было даже не сглотнул.

– Ну предположим, – осторожно сказал он, слегка приоткрывая пуленепробиваемую дверь своего доверия, – предположим, что я клюну на эту удо… на секундочку вам поверю… – он повелительно поднял руку, поскольку Лисси открыла было рот для бурных восклицаний, – но перед тем, как я дам вам свое окончательное и безоговорочное согласие и запущу процесс по выдаче лицензии, я хотел бы у вас узнать одну деталь. Одну малюсенькую деталь, – тут мэр поморщился. – Попросил бы вас, так сказать, пролить свет на одно темное дело.

– Разумеется, спрашивайте, нисс мэр, – с полным присутствием духа предложила Лисси и приготовилась к обороне.

Мэр снова встал и отошел к окну. Летний день за окном благоухал и мешал настроиться на рабочий лад. Хотя… Вряд ли что-либо вообще в целом мире могло настроить мэра на разговор с Фелицией Меззерли. И тем не менее эта самая Фелиция восседала сейчас перед мэром в кресле для посетителей, и выковырять ее из этого самого кресла мэру представлялось подвигом, непосильным даже тому древнему герою, которого запомнила из курса истории Мэгги.

– Видите ли, нисса, – неохотно начал мэр, вздохнув уже совсем душераздирающе, – с самого начала весны мне не дает покоя одна история.

– Какая же?

– Дело в том… дело в том, – тут мэр замялся и покосился на невинное личико Лисси, на котором веснушки играли в чехарду.

Нет, ну решительно нельзя было себе вообразить, чтобы эта очаровательная девушка… Но если не она, то кто?! Мэр снова промокнул вспотевшую лысину.

– Короче, мне не дает покоя один инцидент, который произошел с ниссимой Шарлин.

– С нашей аптекаршей?

– Именно.

– И что же с ней произошло?

Мэр снова покосился на посетительницу и понял, что скоро рискует заработать косоглазие. Тогда он нехотя вернулся в свое кресло, которое сейчас ему казалось пыточным инструментом, и прямо взглянул в глаза девушки. Нет, ну у нее такой невинный вид, что… Да если бы он не знал, кто такая, а вернее что такое Фелиция Меззерли… Мэр покашлял.

– Дело в следующем. В один прекрасный… – мэр скривился, – в один не прекрасный день в аптеку ниссимы Шарлин началось целое паломничество мужчин среднего и пожилого возраста. Все эти мужчины приходили, долго толкались в аптеке, ожидая, пока другие клиенты покинут помещение, потом воровато оглядывались вокруг и шепотом просили у ниссимы аптекарши дать им… цитирую дословно: «попрыгунчика-поскакунчика», – мэр снова закашлялся.

Лисси хихикнула, но сразу же сделала серьезное лицо.

– А что это такое? – спросила она с самым невинным видом.

– Аптекарша задавала посетителям такой же вопрос, – с осуждением произнес мэр, – но мужчины почему-то краснели и вместо объяснений предпочитали спешно покинуть аптеку. Однако поток жаждущих купить этот загадочный товар только увеличивался. Тогда уважаемой ниссиме пришлось обратиться в полицию. Был послан полицейский, который, сидя тайно за стеной, ожидал очередного странного шептуна. И он таки не преминул явиться. Бедолагу задержали, отвели в участок и любезно допросили, какого черта происходит, и что это за загадочный «попрыгунчик-поскакунчик», на которого охотятся все мужчины города.

Лисси снова хихикнула и снова резко посерьезнела, увидев укор во взоре мэра.

– И что же выяснила наша доблестная полиция? – спросила она сладким голоском.

– А выяснила она, нисса Меззерли, прелюбопытнейшую вещь. Оказывается, какой-то шутник… или шутница, – с нажимом произнес мэр и посмотрел с намеком на девушку, – разослал всем немолодым мужчинам нашего города рекламное письмо, в котором говорилось, что в аптеке ниссимы Шарлин продается чудодейственный препарат, повышающий мужскую потенц… м-м… увеличивающий мужскую силу.

Лисси снова хихикнула.

– Да неужели? – с сочувствием поинтересовалась она.

– Да-да, и ничего веселого в этом нет. В письме утверждалось, что лекарство это контрабандное. Покупать его нужно тайком. А кодовым словом для покупки будет пароль «попрыгунчик-поскакунчик».

Лисси сдерживалась изо всех сил. Превозмогая боль в челюсти, задушенным голосом она спросила:

– А почему вы мне это рассказываете, нисс Дрэггонс?

– А затем, нисса Меззерли, – объяснил начинающий закипать мэр, – что я хотел бы спросить вас напрямую…

– Да-да, конечно.

– Это ваших рук дело? – рявкнул нисс.

Изумление, нет, даже негодование, которое вспыхнуло на лице девушки, могло бы сделать честь любой сценической актрисе. Мэру даже показалось, что в ее прелестных голубых глазах задрожали бриллианты слез.

– Да как вы могли так даже подумать?! Нет-нет, что вы! – тоном оскорбленной до глубины порочной души невинности вопросила Лисси.

– Хм…

Мэр поглядел на Лисси. Лисси поглядела на мэра. «Ведь никакой совести, – подумал нисс Дрэггонс, – то есть вот ни малейшей капли. Но пирожные и правда печет отличные».

– Что ж, – нехотя резюмировал он. – Я должен был спросить вас об этом. Для проформы. Я узнал все, что хотел. Раз вы утверждаете, что вы непричастны к этому прискорбному инциденту…

– То есть абсолютно!

– … и пообещаете мне лично, что никаких «попрыгунчиков-поскакунчиков» в вашей кондитерской и близко не будет…

– Клянусь, нисс мэр! Чем угодно! Посудите сами: зачем же я буду отпугивать клиентов от своей же собственной кондитерской?!

– Тоже верно, – не мог не согласиться мэр. – Что ж. В таком случае я прикажу начать процесс по оформлению лицензии. Это займет не менее недели, и…

– Ур-р-ра-а-а!

Лисси вскочила с кресла и закружилась по кабинету. Потом подскочила к мэру и поцеловала его в лысину, как тот ни сопротивлялся и ни отбивался.

– Вы такой душка, нисс Дрэггонс! Вы такой очаровашка! Вот вам, я в этом абсолютно уверена, не понадобился бы никакой «попрыгунчик-поскакунчик». И кстати, вам-то ведь письма не посылали!.. Ой!

– Что? – взревел побагровевший мэр.

Повисла неловкая пауза. Несколько секунд нисс Дрэггонс буравил глазами Лисси, которая сделала трагическое лицо и сложила руки в молитвенном жесте, потом махнул рукой.

– Ладно. Будет вам лицензия. Ведь все равно с меня не слезете, пока не получите.

– Как это мудро с вашей стороны, нисс Дрэггонс.

– Ведь заклюете.

– Возможно.

– Поедом съедите.

– И это вероятно.

– Загоните, как дикого зверя.

– Хм, толика правды в этом есть.

– Скальпируете.

– Ну-у-у…

– А я не могу дочь оставить сиротой.

– Да что вы такое говорите, нисс Дрэггонс?! Да вы же для жителей нашего города, как отец родной. Наш светоч! Источник благоденствия и процветания! Да как же мы без вас, драгоценный нисс Дрэггонс?!

– Ладно, идите, нисса Меззерли. А то у меня что-то сердце прихватывать начало. Обратитесь к секретарю. Пусть он скажет вам, какие документы необходимы для получения лицензии, какой налог вам нужно будет платить, как…

– Конечно, конечно, – закивала головой Лисси. – И у меня тут еще одна просьба…

– Что? Еще одна? – страдальчески скривился мэр.

– Последняя. Клянусь.

Лисси снова сложила руки в умоляющем жесте.

– Ну какая там у вас просьба? Не мучьте старика!

– Я хочу участвовать в благотворительной ярмарке, которая пройдет на следующей неделе. У кого мне приобрести билет участника? Мне нужен отдельный крытый тент.

Мэр поморщился.

– Вряд ли это возможно. Видите ли… Билеты на ярмарку уже все напечатаны, их было фиксированное количество, поэтому…

– Разве? – усомнилась с лукавой улыбкой Лисси. – А я слышала, что ваш секретарь только собирался отнести сегодня текст билетов в типографию для набора.

– Вот копуша! – в сердцах воскликнул мэр и потянул шейный платок, который начал сдавливать ему горло. Или это так удушающее действовала на него сия девица?

«Обложила со всех сторон, – подумал он. – И ведь измором возьмет. А не то пришлет какого-нибудь «поскакунчика». В лучшем случае. Интересно, а создание бомбы они в школе проходили? Надо будет уточнить у директора программу». Он побарабанил пальцами по столу и с опаской посмотрел на чинно стоящую перед ним девушку с корзинкой.

– Ладно, – капитулировал мэр. – Идите к секретарю и приобретите у него билет.

– Непременно! Огромное спасибо, нисс Дрэггонс! Огромное-преогромное!

И Лисси снова закружилась по кабинету.

– Надеюсь, вы обещаете мне, нисса, что ярмарка пройдет без инцидентов? – жалобным голосом спросил мэр.

– Ну разумеется, – широко раскрывая глаза и складывая за спиной пальцы крестом, ответила Лисси. – Можете даже не сомневаться!

– Да?

– Да!

– Что ж, постараюсь вам поверить. Очень… постараюсь. У вас все?

– Почти все.

– Как «почти»? – простонал мэр.

Лиссина рука нырнула в корзиночку и вынырнула с кульком. Кулек был торопливо водружен на стол и развернут. Перед мэром предстала горка крохотных, посыпанных сахарной пудрой рогаликов, которые выглядели безумно аппетитно. Мэр втянул запах выпечки, и летний день вернул часть своей радости, утраченной с приходом Фелиции Меззерли.

– Вот теперь все, нисс мэр, – торжественно сказала Лисси. – Угощайтесь на здоровье. До встречи на ярмарке!

Лисси присела в поклоне и выпорхнула из кабинета.

Терпеливо ожидающий пожилой нисс сложил газету и вопросительно посмотрел на девушку.

– Нисс мэр освободился, – сказала мужчине радостно улыбающаяся Лисси.

Седоусый нисс наклонил голову в знак благодарности, еще раз окинул Лисси любопытным взглядом и медленно прошагал в кабинет.

– Добрый день, нисс Дрэггонс. Моя фамилия Слоувей. В этом месяце переведен детективом в полицейскую управу вашего города. Теперь я веду расследование исчезновения Роберта Салмера, но документы по этому делу из архива могут выдать только после вашего официального разрешения, – Лисси, которая снова успела придержать закрывающуюся дверь и оставить маленькую щелочку, рьяно прильнула к ней, радуясь прекрасному обзору. – Не стал бы вас беспокоить, но это необходимо для выполнения моих должностных обязанностей. Столько лет работаю в полиции, а с такой сложной процедурой сталкиваюсь впервые…

Лисси вся подобралась, стараясь не упустить ни слова, ни жеста. Она никак не могла вспомнить никакого пропавшего Роберта. Но его исчезновение расследует полиция. Неужели в Груембьерре пропадают люди, а от жителей это скрывают?

– Да-да-да! Садитесь, пожалуйста! Сами понимаете: это не моя инициатива, а указание… – устало протянул мэр и многозначительно ткнул пухлым пальцем в потолок.

– Намекаете, что заинтересованность в этом деле проявил сам Создатель? – сиплым шепотом поинтересовался нисс Слоувей.

– С чего вы взяли? – вскинулся ошарашенный нисс Дрэггонс.

– Ну а кто в Груембьерре может быть выше мэра? Только бог!

Мэр расслабился, и его пухлые губы разъехались в улыбке.

– Да вы шутник, нисс Слоувей! – воскликнул он и погрозил детективу тем же пальцем, который перед этим столь настойчиво тянул вверх. – А если серьезно, мир не ограничивается Груембьерром, и указание спустили из столицы. Говорят сам министр Сла…

– Одну секундочку, нисс Дрэггонс! – перебил мэра седоусый детектив.

Он встал и направился к двери. Лисси едва успела отпрянуть в сторону от щелки. Она была готова вернуться на свой наблюдательный пост, как вдруг дверь с громким стуком захлопнулась у Лисси под самым носом.

Лисси обиженно посмотрела на дверь, потом на секретаря, который снова оторвал голову от бумаг.

– Ой, у меня же к вам дело! – радостно вскинувшись, сообщила Лисси секретарю, и тот побледнел.

Но неумолимая, как само возмездие, Лисси уже надвигалась на него, и в ее улыбке секретарь увидел свою неотвратимую гибель.

ГЛАВА 6, в которой еще раз подтверждается простая истина, что женщина молода до тех пор, пока ее любят

– Ну что же, Кексик, вот и молодость ушла, – произнесла Уинтер Салмер, графиня Телборн, глядя на свое отражение.

Высокое зеркало в резной раме отражало невероятно хрупкую даму неопределенного возраста с бледным лицом, тонкими лучиками морщинок и Кексика. Кексик смотрел на хозяйку умненькими бусинками глаз. Правду сказать, песик тоже был не особо молод. Почти полтора десятка лет – немалый возраст для собаки. Графиня где-то слышала, что один собачий год равен семи человеческим. Осознав, что Кексик практически столетний старец, графиня почти устыдилась своих недавних слов, наклонилась и почесала пса за ухом.

– Все уходит и все уходят, – вздохнула она. – Только ты по-прежнему рядом. Хороший пес, хороший.

Кексик согласно засопел и застучал метелкой хвоста. Для столетнего старца он был необычайно подвижен. Ухоженная шелковистая шерстка блестела, мелкие зубки поражали белизной, а в круглых глазках сверкали искорки озорства.

Графиня улыбнулась маленькому другу, звонко чмокнула его в нос, выпрямилась и подошла к окну. Вид, открывшийся ее взору, был великолепен.

Солнечные лучи золотили траву на лужайке и фигуры парковых кустов, отчего те по цвету напоминали желто-зеленые леденцы, которые Уинтер обожала в детстве. Светлые, почти прозрачные, они, казалось, мягко светились изнутри, даря ощущение радости и предвкушения чуда, только при одном взгляде на них во рту разливалась мятная терпкость. Уинтер улыбнулась сладким воспоминаниям, но даже они так и не смогли разогнать ее муторно-тоскливое настроение. А когда взгляд споткнулся о парковую дорожку, графиня поморщилась и вовсе от окна отошла. Смотреть на дороги, тропинки, аллеи она не любила.

Слишком многие ушли от нее, слишком многим смотрела она вслед, буравя умоляющим взглядом удаляющуюся спину. Но ни один из ушедших ее безмолвным мольбам не внял. Даже не оглянулся.

Мать Уинтер умерла рано, она почти ее не помнила, но процессию, провожающую мать в последний путь, запомнила хорошо. Девочка была тогда мала, больна, и ее на похороны не взяли. Единственное, что она могла, – это смотреть из окна, как маму навсегда увозят в красивом ящике по пыльной дороге.

Потом ушел отец. Этот обошелся без ящика. После смерти жены он пустился во все тяжкие: вино, азартные игры, сомнительные дела. В конце концов, его обуяла неодолимая тяга к перемене мест, он сорвался и ушел из дома в ночь. Уинтер с братом смотрели в окно на его истаивающий во тьме силуэт.

Потом восемнадцатилетний Уильям как мог справлялся с кредиторами, полицией, странными личностями бандитской наружности. Справлялся неплохо: отстоял дом и даже пристроил сестру в небольшой, не слишком популярный, но довольно приличный пансион. А затем тоже стал уходить. Дорога звала и брата. И хотя Уильям всегда возвращался, отпускать его было непросто, поскольку возвращался он всегда немного другим, капельку повзрослевшим, чуточку чужим, бесконечно отстраненным, вслушивающимся и всматривающимся во что-то далекое, пока неизведанное.

Когда Уинтер встретила Роберта, или, правильнее будет сказать, когда Роберт обратил внимание на Уинтер, она долгое время не могла поверить, что он останется с ней, не уйдет. Но граф Телборн был терпелив, влюблен и настойчив. И Уинтер позволила себе доверие, она поверила, что этот человек останется рядом и в горе, и в радости, не предаст, не бросит, не уйдет. Она вышла за него замуж и прожила с верой в этого человека пять долгих лет. И даже чуть дольше. А потом…

Все уходят, ушел и он. Дорога отняла у нее еще одного близкого человека. Уинтер винила дорогу. Так было проще, потому что если признать, что виновна не дорога, то придется признать, что вина лежит на Роберте или даже на самой Уинтер.

Все годы своей семейной жизни глубоко в душе она ждала предательства. Вот и накликала. Роберт встретил другую. Уинтер до сих пор не знала, что за женщина отняла у нее и мужа, и последнюю надежду на счастье. Графиня помнила тот безобразный скандал, что устроила Роберту, когда узнала о домике в городке и о тайных вылазках супруга туда. Слова, сказанные в запале ссоры, стерлись из памяти, за исключением последних. «Уходи! Иди к ней! Вон!» – кричала она тогда. И он ушел. Молча. Оставив все свои вещи. Ушел прочь.

Сперва она гордо задирала подбородок и готовила речь, в которой великодушно соглашалась на развод и отказывалась от титула и богатств. Но Роберт не объявлялся. Кто-то видел, как человек, похожий на графа, уезжал из Груембьерра в компании какой-то ниссы. Муж мелькал по стране то там, то здесь, никогда не называясь своим именем. Находились редкие доброхоты, сообщающие графине подробности на ушко, но большинство предпочитали смаковать подробности у нее за спиной, лишь едва приглушив голос. Спустя пару лет смолки как одни, так и другие.

Роберт не возвращался. Полиция наконец-то всерьез озаботилась его исчезновением, первые месяцы усатый инспектор сменялся лысым детективом, тот в свою очередь еще кем-то. И каждый из них лишь понимающе усмехался и прятал масляный взгляд хитрых глазок.

Жалела ли она о чем-то? Безусловно. Очень часто о своей несдержанности в тот последний разговор. Иногда о том, что согласилась выйти замуж. И почти всегда о том, что не сразу пошла в полицию.

Взгляд Уинтер зацепился за распечатанное письмо, лежащее на краешке стола. Глянцевый листочек покрывали строки, в которых завитушки букв соперничали с вязью слов и знаков препинания по вычурности, замысловатости и фальшивости.

«Дорогая моя! Не для того, чтобы унять тебя от печали твоей, имею честь писать к тебе письмо это, но чтоб напомнить тебе, что не одна ты. Что и я, и дражайший мой нисс Пэз оплакиваем с тобою кончину любезного супруга твоего.

Он был нам друг и доказал дружбу свою бесчисленными благодеяниями…»

Каролина поторопилась. И при том изрядно. Интересно, она уже упаковала вещи для переезда? А визитки с новым титулом себе и мужу в типографии заказала?

Уинтер прикрыла глаза. Воронье! Как же все эти люди напоминали стаю ворон! Или даже стервятников…

Роберта официально признают умершим только через три недели, если он не объявится до истечения этого срока.

Винить в произошедшем Роберта было бессмысленно. Винить себя тоже не слишком хотелось. Определенно, виновата была дорога. Именно поэтому Уинтер не любила смотреть в окна, особенно если из них были видны дорожки, тротуары, тропинки и аллеи.

Кексик, почувствовав, что хозяйка совсем поддалась тоске, пару раз гавкнул, привлекая ее внимание. Графиня оглянулась и встретила взгляд, полный сочувствия и понимания. Пес заскулил, свел бровки и склонил лохматую голову набок. Гладкий, отполированный каменный кулон на его ошейнике весело сверкнул, отразив солнечный лучик.

– Верный пес, хороший, – прошептала графиня, почесывая болонку за ухом. – Только ты у меня остался. Ты и Сай. Но Сай у нас не задержится. Встанет покрепче на ноги и пойдет своей дорогой. И это правильно. Наверное…

Пес млел, щурился и шумно дышал в знак согласия, что да, он такой и есть. Он вообще самый лучший! Он никуда не уйдет. Ну разве что в самом крайнем случае. И непременно предварительно пристроит хозяйку в хорошие руки. И да, Сай тоже неплох. Для человека, конечно. Но он, Кекс, значительно лучше. Значительно!

Графиня запустила тонкие пальцы в мягкую шерстку любимца и вспомнила, как Роберт подарил ей маленького щенка на первую годовщину свадьбы. Муж тогда засыпал ее подарками. Цветы, сладости, драгоценности… И щенок болонки. Щенок ей тогда понравился больше всего. Крохотный, трогательный, потерянный, он с опаской взирал на окружающих его людей, но к Уинтер сразу проникся симпатией.

Графиня оцарапала палец и вынырнула из омута воспоминаний.

– Ох, Кексик! – воскликнула она. – Что там у тебя?

Пес сел, задрал мордочку к потолку и изо всех сил выпятил грудь вперед. Кулон на ошейнике вновь задорно блеснул, будто подмигнул.

– Это что же? Вот это дикарское безобразие так царапается?

Графиня проворно ухватила камень и стала придирчиво его ощупывать.

– Странно. Совершенно гладкий, – удивлялась она в процессе.

– Х-ха, – согласно выдохнул Кекс, свесив розовый язык набок.

– Вот тебе и «ха»! Уильям вечно из своих путешествий разные гадости привозит, а потом раздаривает всем подряд. Вот о чем он думал, вручая нам с Робертом такой странный комплект? Ладно – нож, его Роберт себе забрал, но кулон! Брат же не мог всерьез рассчитывать, что я буду сама носить такое страховидло? И будь оно хоть трижды канакское или даже священное, но себе на шею я такое точно не надену!

– Хм? – озадачился Кекс.

– Ну не обижайся! Тебе он очень идет. Придает солидности. Я бы даже сказала – дополнительный вес в обществе…

Кекс захлопнул пасть, клацнув зубами и возмущенно засопел. Уинтер усмехнулась, осознав, что в ее руках два подарка. Кекс – подарок мужа на первую годовщину их свадьбы, а кулон – подарок брата на последнюю из годовщин, которые графская чета встречала вместе. Как же давно это было! И как же счастливы они тогда были! Уинтер хотелось верить, что в те самые первые годы Роберт все-таки был с нею счастлив. И все-таки ее любил. Хотя бы тогда.

– Аха, – согласно вздохнул Кекс, не то чтобы проникнувшись доводами хозяйки, скорее давно приняв ее со всеми достоинствами и причудами.

Уинтер выпустила из пальцев кулон, выглядевший действительно устрашающе. Дикарской фантазии хватило на то, чтобы сделать его в виде человеческой головы. Довольно безобразной человеческой головы. Большие уши с длинными мочками, узкие щелочки глаз, толстые, вывернутые губы, широкий приплюснутый нос. Надеть такое украшение вряд ли решилась бы даже самая эксцентричная модница. А выкинуть его – означало оскорбить брата. Так кулон и болтался у Кекса на шее, демонстрируя свою ужасность и отвратительность.

Графиня вернулась к зеркалу, потерла пальцами виски и, взявшись за щетку для волос, произнесла:

– Хватит хандрить. У нас много работы. Грядет ежегодная Груембьеррская ярмарка. И раз уж так получилось, что в этом году я наконец-то вернулась сюда, то она непременно должна пройти в нашем особняке. Южная лужайка замечательно подойдет для этих целей. Что бы там ни булькал возмущенный садовник!

– Гррав! – радостно подтвердил Кексик, вероятно соглашаясь и с тем, что Южная лужайка действительно замечательно подходит для самых разных, чрезвычайно интересных вещей, и с тем, что садовник может булькать сколько его душе угодно.

Пригладив и без того идеально лежащие волосы, графиня вышла из своих комнат и тут же в коридоре столкнулась с племянником и его другом.

– Добрый день, молодые люди, – как можно приветливее протянула она, хотя ей и пришлось приложить для этого определенные усилия.

Сая она любила: по сути, он единственный и был ее семьей, не считая брата, который окончательно погряз в своих экспедициях и, оставаясь безусловно родным человеком, давно перестал быть близким. Как для нее, так и для собственного сына. Про женушку брата, непутевую маменьку Сая, не хотелось даже вспоминать. Эта женщина точно не была членом их маленькой семьи. Но вот Сай… Худенький, вечно печальный мальчишка буквально спас ее, не позволив наделать непоправимых глупостей, как в первые дни после предательства Роберта, так и в последующие за этим месяцы, полные глумливых шепотков и насмешек за спиной.

Сай – единственный близкий человек, которого пока не забрала из ее жизни дорога. Но вот его друг!..

Наглый, высокий, мощный, не сомневающийся в своей привлекательности и неотразимости юный идиот! За ним шлейфом тянулись скандалы, интрижки, слухи. Разбитые сердца. Рогатые мужья.

Как есть – идиот! Он необычайно раздражал Уинтер одним своим присутствием. А уж от его присутствия в окружении Сая сердце заходилось от недоброго предчувствия, что именно этот самоуверенный и самовлюбленный юнец покажет племяннику дорогу, по которой тот и уйдет.

– Здравствуй, тетя, – ответил на приветствие Сай, отвесив безупречный поклон.

– Добрый день, графиня, – протянул Шак, прижимая к груди руку. – Позвольте выразить вам свое восхищение и признательность за оказанное гостеприимство. Ваш дом – это настоящее чудо! Редко где можно найти столь гармоничное сочетание столичного комфорта и таких достоинств загородной жизни, как спокойствие....