Лютовой

***

Лютовой не видел, куда принёс его стремительно мчавшийся Семаргл. Он в бессознательном состоянии приближался к воротам Ирия, и радость переполняла его, когда он представлял, как они перед ним распахнутся и Ирий примет его в свои объятия. «Достойный сын, достойного отца!» – услышал он чей-то голос. Ему казалось, голос раздавался откуда-то издалека и плавно проносился в сознании. Лютовою чудилось, что его так встречают в небесном царстве Перуна. Вот перед ним уже распахнулись ворота, Лютовой собрался войти туда, где смог бы отдохнуть от боли, сопровождавшей его весь тяжкий путь. А ещё, он был уверен, что увидит там дедушку с бабушкой. Они обнимут его и уведут к Сварожьим лугам, где он будет дышать чудесными ароматами цветов, любоваться восхитительными деревьями и травами, слышать чудесное пение птиц. Внезапно почувствовал, как вокруг него завихрился ледяной ветер, заклубился багряный туман, словно стараясь  поглотить его лежащее неподвижно тело.

– Заря-Денница, красная девица, выходи из злата терема, бери иглу серебряну, нитку сурову, зашивай рану кроваву, запирай руду горячу. Милосердная матушка Жива, ты Свет Рода Всевышнего, что от хвори всякой исцеляет. Взгляни на внука Сварожьего, что в болести пребывает. Преклоняюсь пред твоим Величием и взываю к твоей милости. Прошу тебя, помоги мне исцелить отрока! Да будет так! Слава Живе!

Внезапно резкий звук и стук оборвал эти образы. Лютовою подули в лицо, и дверь в Ирий исчезла, а перед глазами закружились цветные круги. Он открыл глаза, и в первый момент ему показалось, что он лежит на земле под тем самым кустом колючего боярышника, что сейчас глубокая ночь, а прямо над ним раскинулось высокое, чёрное небо полное звёзд. Однако немного приглядевшись, он понял, что находится в колдовских чертогах, освещённых яркими солнечными лучами, а по стенам развешаны пучки трав и почувствовал сильный запах полыни. Рядом с собой увидел мужчину лет пятидесяти. По наличию на стенах пучков трав и запаху какого-то зелья, которое варилось на печке и булькало, он понял, что каким-то образом оказался у кудесника. Старик сидел около его ложа с глиняной кружкой в руках, над которой вился лёгкий парок. Его глаза смотрели ясно, русые с тонкой сединой волосы были расчесаны и перетянуты через лоб тесемкой с непонятными красными резами. На нём была светлая рубаха белёного холста с оберегами на поясе, плечи покрывал темный кожух. Княжич глубоко вздохнул, и попытался пошевелить руками и ногами.

– Я что, жив или в Ирий попал? – хотел спросить Лютовой старика, но у него не получилось. Старик по его вопросительному взгляду понял, что хотел узнать княжич.

– Будь здрав, княжич светлый! Слава Семарглу, он заметил в тебе искру жизни и поспешил на помощь. Енто он принёс тебя ко мне, теперича бушь жить.

Лютовой сумел разлепить губы и прошептать:

– Чё со мной? Пошто я не чувствую свово тела, рук и ног?

– С твоим телом всё хорошо, не тревожься княжич, – улыбаясь, пояснил кудесник.

Лютовой хотел что-то ещё спросить, но застонал и закрыл глаза.

– Ладноть, – проворчал кудесник, – потерпи ужо немного, вот зелье выпьешь, поспишь и  твоё тело, руки и ноги вновь обретут силу, ты забудешь о своих ранах. Не для того Семаргл вырвал тебя у Морены, чтобы отпустить в Навий Мир. Пей зелье, оно тебе поможет скоре набраться сил и заживит твою страшну рану.

Кудесник приподнял голову Лютовоя и стал поить настоянным травяным зельем. Горазд был очень могущественным колдуном, люди называли его Ведьмаком. Давным-давно, в качестве воина дружины, он был сильным и отважным воем и всегда надеялся только на себя и на свой меч. Теперь его оружием были заклинания, обряды и различные зелья. Кудесник не спрашивал ни о его семье, ни о сражении. На разговоры времени не было, надо было срочно спасать отрока.

– Благодари Семаргла, княжич, вовремя он тебя принёс ко мне. Теперь всё будет хорошо.

– Откуда ты, кудесник, знашь, что я княжич?

– Дык кто же не знат князя Нискинина и его сыновей!

– Из троих сыновей двое нас у него осталось, да ещё сыновец малый, двенадцати годов от роду.

– А что же случилось со Светловоем?

– Пошто думашь, что со Светловоем?

– Я кудесник, отрок, покуда ты лежал в беспамятстве, я заглянул в святую чашу с водой, она мне всё показала и рассказала.

– Да, ты прав, кудесник. Потом расскажу, что случилось, хотя, ежли ты заглядывал в свою колдовску воду, то должон был увидеть как погиб мой брат.

Справившись с кровотечением, кудесник напоил княжича сон-травой, а когда услышал его размеренное дыхание, взял костяную иглу, жилу и зашил рану. Покончив с перевязкой, он собрал и свернул окровавленные лоскуты, потом присел рядом с княжичем. Когда Лютовой проснулся, спросил, лукаво поглядывая на него:

– Ну что, не сильно больно?

– Видно, крепкие ты слова знашь, кудесник, которы любу хворь прогоняют! – с благодарностью глядя на него, ответил княжич.

– Ну, спи, отрок, набирайся сил.

Лютовой отвернулся, закрыл глаза и почувствовал, как после выпитого зелья руки, ноги и тело стали наполняться силой, а веки потяжелели, сомкнулись и он уснул.

***

Наступило утро следующего дня. Кудесник внимательно рассматривал шов на животе Лютовоя и удовлетворённо кивал головой. Когда Семаргл принёс ему этого отрока со страшной раной, он не был уверен, что отрок выживет, хотя ему приходилось лечить воев и в более тяжёлом состоянии. Он смазал шов мазью и наложил из белой холстины свежую повязку. Лютовой пока даже не пытался вставать, кудесник ему строго наказал лежать, хотя он и не смог бы встать, слишком мало времени прошло с тех пор, когда кудесник не дал ему переступить порог Ирия. Закончив процедуры кудесник собрался было уже пойти заняться другими делами, как услышал тихий голос Лютовоя:

– Скажи, кудесник, как тебя зовут, кого мне благодарить, что жив остался.

– Люди меня зовут Горазд, а благодарить тебе надобно Семаргла и богиню Живу.

– Горазд! Мне бы домой сообщить, что я жив, а то батюшка с матушкой не успели оплакать одного сына, а тут и я потерялся. Он же может рать отправить на дреговичей, чтобы отомстить.

– Тебе, покуда, нельзя шевелиться, рана разойдётся, вот немного схватится, тада и будешь писать послания.

– А сколь мне лежать?

– О, боги! Вы поглядите на ентого отрока! Токо вечером я штопал его кишки, а ныне он уже готов бежать! Лежи, коль хошь жить. На вот, взвар выпей, быстре выздоровеешь.

Горазд приподнял голову Лютовоя, и стал поить травяным взваром. Допив, Лютовой тяжело вздохнул.

– Кудесник! Чё же ты такой горький взвар мне даёшь?

– У своей матушки бушь пить сладкие взвары.

Лютовой почувствовал, как веки против его воли сомкнулись, и он тут же уснул. Ему приснилась бабушка. Она была высокой, статной, седой, с высоко уложенными вокруг головы косами. С крупными, но правильными чертами лица, тронутого морщинами, с прямой осанкой, одета в тёмную кофту и чёрную с красной вышивкой по подолу, понёву.

– Бабушка?! Откуда ты здесь? Я тебя так давно не видел, подойди ко мне.

– Нет, внучек, теперь я не могу. Думала смогу прижать тебя к своей груди, но я рада, что ентого не случилось. Тебе надобно жить, ты ишшо молод.

– Бабушка, забери меня к себе, мне так плохо, всё болит.

– Боги не по силам испытаний не дают, милый, потерпи, всё будет хорошо!

И вдруг вместо бабушки оказалась мама и, протянув к нему руки, воскликнула:

– Соколёнок мой! Дитятко!

Ему почудилось прикосновение маминых рук… Что может сравниться с ними? Они снимают все страхи, все обиды, все боли. Это они делают окружающий мир таким добрым и безопасным.

– Мама…, – услышал кудесник, подошёл к нему и положил прохладную руку Лютовою на горячий лоб.

Глава 5

Дружина, уехавшая в полюдье, вернулась в Искоростень без княжича. В сече погибло несколько десятков кметей, наставник княжича Белимир получил рану в плечо, ещё два десятка кметей были ранены и кое-как перевязаны. Когда Нискинин увидел побитую дружину, он молча обвёл взглядом кметей и не увидев Лютовоя, страшная догадка каменной тяжестью придавила его плечи, он ссутулился, голова склонилась, предчувствуя новую беду. Но вдруг князь вскинул голову, воевода Буяр, уже спешился и стоял возле своего жеребца, увидев взгляд князя, вздрогнул и отшатнулся – такое дикое, нечеловеческое отчаяние было в его глазах.

– Где мой сын?! – хрипло произнёс князь.

– Была сеча с дреговичами, после боя мы не нашли его, – ответил воевода, опустив голову.

– Ты зачем вернулся, душной козёл? – с трудом проговорил Нискинин, и глаза его от ненависти стали чёрными. – Зачем ты вернулся без моего сына?! – заорал он вдруг во весь голос, – почему не стал искать княжича?! Ты воевода или пёс смердящий? Ты должон кажного кметя беречь, а княжича особо!

Нискинин подскочил к воеводе, схватил Буяра за кафтан и рванул с такой силой, что кафтан затрещал и развалился на лоскуты, воевода содрогнулся.

Кмети сбились в кучу и стояли молча, опустив головы. А голос князя гремел над их головами, изобличая их в предательстве, как будто сам Перун гневно разметал громы над ними, осуждая кметей и готов поразить их своими молниями.

– Княже, места там зело глухие, боры кругом, урочища. Мы искали его, всё вокруг облазили, но его нигде не было, – оправдывался воевода.

– А ты, Белимир, где был, пошто княжича потерял? – перекинулся князь на наставника Лютовоя, – ты должон был прикрывать спину свому воспитаннику, а ты его бросил! Ерлан не уберёг одного сына, ты другого, да вы чё охренели?! Думаете, вам енто с рук сойдёт?! Вы пошто моих наследников сгубили, стая шакалов?! Да я вас на дыбу всех!!

– Да за ним рази угонисся? Он же, как ураган носился, рубил головы. Прости, княже, не углядел, – повинился Белимир.

– Прости, княже, не углядел, – передразнил кормильца Нискинин, – башку тебе снести мечом за таку службу! Ты потерял мово сына! Лучше бы ты сам подох в ентой сече! Уйди отседова, покуль не зашиб!!

Князь схватил кормильца, встряхнул и отшвырнул от себя, Белимир схватился за рану, отлетел на несколько шагов, но удержался на ногах. Князь выхватил меч из ножен с серебряными накладками и рубанул по перилам крыльца, раздался треск дерева и они развалились пополам. Кмети отпрянули, кое-кто спрятался за лошадь. Такой ярости у князя они отродясь не видели, он размахивал мечом и в щепки рубил перила, не чувствуя усталости. Кмети молили богов, чтобы эта ярость не обернулась на них, иначе пришлось бы скрестить мечи с князем.

Князь тяжело дышал, дыхание с хрипом и стоном вырывалось из его груди. В нём кричала и билась в бессилье боль от потери сына, второго сына. Сердце ещё не отболело за первую потерю, а теперь и второго сына лишился. Его боль, от которой темнело в глазах, искала выхода, и он крушил перила в мелкие щепки, но боль крепко держала его сердце в своих цепких руках. Когда он выдохся, и силы его покинули, он сел на ступеньку порушенного крыльца и обхватил голову руками. Вспышка гнева мгновенно выгорела, осталась только боль. Он закрыл глаза, как будто смотреть на свет ему было больно, сжал зубы и заплакал. Бог дал человеку слёзы не напрасно, а для облегчения горя, меру которого нельзя определить, она у каждого своя… Ему не верилось, что его сын, его наследник лежит где-то и глаза его закрылись навсегда. Ему, даже, на краду его не положить, потому что тело не нашли. И теперь он не мог простить себе, что не поехал сам в полюдье, а отправил сына, своего первенца. Весь мир стал для него враждебным, кмети ненавистными вместе с воеводой. У него было огромное желание вместо перил порубить всю дружину. Теперь нет у него сына и это уже навсегда. Его плечи сотрясались от рыданий, седые волосы рассыпались по плечам, ремешок, которым они были завязаны, валялся у его ног на земле. Он отнял руки от лица, стёр ладонями слёзы со щёк и бороды и посмотрел мутным взглядом на кметей, жавшихся в кучку, как стадо овец, прикрываясь конями. В его погасших глазах отражалась такая неизбывная боль, что Буяр испугался её больше, чем гнева. «Не убил бы кого, помоги нам Перун, защити от тяжёлой руки князя! – тихо молился воевода. – Када немного отойдёт, начнёт ведь полки сбирать на дреговичей, а ентого нельзя допустить, хотели же ехать свататься к Драговиту, а нонче уже не получится, никакого Ряда с ним не выйдет, придётся рассчитывать на свои полки. Волыняне вона тожеть наши земли присматривают, вот-вот ратью на нас пойдут. Да и ежли не хотим, чтобы нас присоединил князь Аскольд к Киеву, нам надобно по всем нашим погостам, весям, огнищам со всех родов сбирать мужей и готовиться к обороне». В это время княгиня услышав шум во дворе, поспешила из терема, чтобы узнать, что случилось. Она вышла на крыльцо и до неё донеслись слова князя.

– Последнего долга я сыну не отдал, дажеть на краду положить неча, ни похоронить толком, ни тризну устроить. Видеть вас никого не хочу! – с тихой ненавистью сказал Нискинин и отвернулся.

Княгиня поняла, что речь идёт о её соколике Лютовое и хлопнулась в обморок. Князь вскочил со ступеньки, кинулся к ней, а она лежит бледная и как неживая. Он махнул воеводе рукой, тот подбежал, подхватил княгиню на руки и понёс её в ложницу.

– Марфа!! Марфа!! – закричал князь, что было сил. Марфа выскочила из клети, испуганно озираясь вокруг.

– Чё случилося, княже, я здесь!

– Воды княгине, позови ведицу, быстро!

Марфа заметалась, не зная толи воды княгине нести, толи за ведицей бежать.

– Беги за ведицей, воды я сам отнесу, – князь, махнув ей рукой, взял кружку налил из кувшина воды и пошёл в ложницу к княгине. А там воевода её похлопывал по щеке, пытаясь привести в чувство. Князь набрал в рот воды и брызнул ей в лицо, она застонала и открыла глаза.

– Зачем? Лучше мне умереть, – прошептала она, снова закрыла глаза, и голова её невольно поникла. Тут же дверь открылась и в дверном проёме появилась Загляда. Она подошла к княгине, положила руку ей на лоб, что-то прошептала, княгиня открыла глаза.

– Не печалуйся, матушка-княгиня, жив твой соколик.

Княгиня посмотрела на ведицу, взгляд её чуть прояснился, в сердце разом вспыхнула надежда, как пламя, раздутое из головни свежим порывом ветра.

– Откель знашь?

– В воде видела. В хвори сильной он находится, ранетый, но живой.

– Где он? Надобно бежать за ним! – подскочил князь с ложа княгини.

– Не спеши, князь, сам объявится, а покуда его трогать нельзя, место, где он находится, не показыватся.

Лоб Нискинина разгладился, он чуть заметно кивнул, Загляда улыбнулась и подала ему кружку с взваром.

– Выпей, княже, взвар, легче станет.

Князь взял кружку, выпил до дна, до самой последней капельки и поморщился от горечи, оставшейся во рту.

***

Неделю пролежал на лавке у кудесника Лютовой, не вставая. Спина ныла, хотелось лечь на бок, но Горазд запретил ему шевелиться. Княжич уже все щелочки и царапинки на потолке пересчитал, и все сучки на брёвнах изучил от нечего делать. И вот, наконец-то, наступил день, когда кудесник сказал:

– Я тебе щас принесу бересту и писало, напишешь, что ты жив, я пошлю человека, он отнесёт твоему батюшке весточку от тебя.

– А разве тут с тобой кто-то ещё есть?

– Конечно, есть, я давно обзавёлся помощником. В лесу нашёл его хворым, притащил сюды, вылечил, а када пришла пора ему уходить, оказалось, что итить ему некуда. Так с тех пор и живёт у меня. Помогат травы собирать, огородик небольшой завёл себе для души. Вот, княжич, береста, пиши покуда, щас придёт помощник, отправим весточку твому батюшке.

Приоткрылась дверь и в щель просунулась голова мужчины, потом он открыл дверь пошире, вошёл, сорвал с головы шапку, быстро поклонился и встал у порога. Это был смуглый мужчина преклонных лет, в серых портках, длинной белёного холста рубахе и чёрном кожушке, лицо с грубыми чертами и синими глазами, тёмные с проседью волосы убраны в хвост и перетянуты ремешком.

– Ильяс! Надобно в Искоростень сбегать отнести письмо князю Нискинину.

Мужчина наклонил голову набок, слушая, что ему говорят. В это время кудесник положил в чашку еду и поставил на стол.

– Садись, поснедай, да в путь. Бересту окромя князя никому не отдавай.

Мужчина робко подошёл к столу, сел на уголок стула, положил шапку на колени и начал есть, время от времени отрываясь, смотрел в сторону княжича, как тот писалом выводит на бересте знаки. Вскоре письмо было готово, к этому времени и гонец подкрепился. Горазд отдал ему бересту, мужчина положил её за пазуху и пошёл к двери.

– Письмо отдашь самому князю или княгине и никому другому не отдавай, – напомнил кудесник и закрыл за гонцом дверь.

Гонца в княжеский двор не пустили, приворотный пошёл в терем доложить о посетителе. Он сел у тына и стал ждать, когда выйдет князь или княгиня. В тереме отворилась дверь, гонец встал и подался вперёд. В светлом прямоугольнике входа возник девичий силуэт. Девушка шагнула наружу, и дверь за ней закрылась. Она, нынче встречавшая своё шестнадцатое лето, была стройна как берёзка, быстро завернув за угол терема мигом скрылась с глаз. Гонец снова сел и опустив голову, вздохнул…

А в это время в тереме, в людской палате, где князь принимал просителей и жалобщиков, приходящих в поисках правды, Нискинин сидел в переднем углу, в своём княжеском кресле и с воеводой Буяром решали что делать. Он потерял одного сына, а теперь неизвестно где находился второй, но слава богам живой.

– На месте сечи его не нашли. Значит Лютовой попал в полон к дреговичам. Надобно слыха подослать к ним, пущай посмотрит, послушает. Ежли мой сын у Драговита, придётся скрестить мечи. Я не могу потерять и ентого сына, – рассуждал Нискинин.

– Уже седмица прошла, как я послал к дреговичам слыхов. А, ежли княжич не у князя, а у ватажников? Драговит может и не знать об ентом набеге.

– Тада твои слыхи пущай доложат князю о своевольстве его подданных, и потребуют от моего имени разобраться с ними и вернуть мне сына, иначе я рать на него пошлю!

– И енто им велено.

Князь опустив голову задумался. Он все годы, пока Лютовой рос, внимательно наблюдал за ним. Он знал от кого родился его сын. Тогда, в Велик‒день Купалы, когда мужалый отрок увёл от костра с берега реки Радославу с собой, а после ему пришлось её искать по лесу, он видел, как тот отрок около лежащей в беспамятстве Радославы обернулся чёрным волком с подпалинами и метнулся в чащу. Князь все эти годы наблюдал, не таится ли в ребёнке порода оборотня, забравшего у него когда-то право первой брачной ночи? Ждал необратимых изменений и наблюдал за сыном, но пока ничего не случилось.

Он встал и стал вышагивать по палате от стены до стены. Нахмурившись и сведя брови, как две грозовые тучи, сказал:

– Прошла седмица, а от слыхов до сих нет новостей! Може, не дожидаться их возвращения, а послать сотню и наказать дреговичей за нападение на наши земли?

Нискинин остановился напротив Буяра и потребовал:

– Где твои слыхи? Пошто так долго их нет? Они у тебя чё, пешком побежали?

– Двуконь, как водится! Енто тебе, княже, кажется, что они должны уже вернуться, но прошло ишшо не так много дён, просто ты за сына переживашь. Подожди немного.

– А, ежли Лютовоя нет у дреговичей, а он попал к ватажникам, тада, где его искать? Да и на кой он ватажникам? Им чё жить надоело?

– Княже! Давай не будем щас гадать, дождёмся, када возвернётся Скоромет.

– Не мог мой сын сбежать с поля во время сечи. Он отважный вой14, ни один раз ходил с ратью в походы!

– Ты, княже, заране не рви свою душу на части. Найдём мы Лютовоя, я тебе обещаю.

Тут резко открылась дверь и заглянула дочь Заряница.

– Батюшка! Там, у тына, течец. Он молвит у него для тебя письмо.

– Что, он прямо так тебе и сказал, мол, для князя у меня письмо?

– Батюшка! Так прямо и сказал, но потом добавил, что, в крайнем случае, может его отдать княгине.

– Ладноть, беги егоза, щас я выйду, – князь встал из-за стола, и пошёл к двери, он быстрым шагом прошёл через просторные сени, открыл входную дверь, и направился к воротам. Воротный быстро перед ним распахнул одну створку, князь вышел и увидел мужчину, который уже встал и успел отряхнуть одежду.

– Ты говоришь, письмо мне принёс? От кого не скажешь?

– От твово сына, князь, – ответил мужчина густым басом. Князь с интересом посмотрел на гонца, – ну, давай мне его.

Мужчина запустил руку за пазуху, вытащил бересту и подал князю.

– Пойдём, сейчас тебя покормят, а я, покуда, напишу ответ, – князь провёл гонца в сени и крикнул:

– Марфа! Марфа!!

Из боковой клети выскочила заспанная девка.

– Здеся я, княже! Чё прикажешь?

– Здеся она! Спишь опять! Ох, получишь ты от меня плетей…. Отведи течца15 в поварню, пущай накормят как след.

– Ну, енто мы мигом! – и повернувшись к мужчине, кивнула, – пошли!

Князь посмотрел вслед Марфе, хмыкнул и качнул головой.

Он вошёл в палаты, сел за стол и стал разворачивать бересту. Буяр с нетерпением ждал, что же такое там написано. Нискинин развернул, прочитал, потом прочитал ещё раз, чтобы удостовериться, что он правильно понял написанное, и воскликнул:

– Слава богам, жив мой сын!

– Где он! – резко выдохнул Буяр.

– У кудесника в Заморочном лесу. Лютовой просит не ходить войной на дреговичей. Говорит, его ранетого принёс к кудеснику Семаргл. Скоро выздоровеет и прибежит домой. Ну, насчёт Семаргла, он скоре всего погорячился, може ему в беспамятстве померещилось, что Огнебог Семаргл прилетел к нему.

– Енто уже не важно! Хотя…, а как бы он сам к кудеснику попал, ежли был смертельно ранетый? Може и, правда, Семаргл за ним прилетал? – с облегчением откинулся на спинку стула воевода.

Буяр сидел молча и наблюдал, как князь водит писалом по бересте. Князю хотелось как можно быстрее перевезти сына домой, и он написал, что пришлёт за ним дружину и сани. Потом свернул бересту, перевязал бечёвкой и пошёл из терема, чтобы отдать гонцу. Тот сидел у крыльца на чурбаке и чувствовал себя на княжеском дворе неуютно, ему хотелось убежать отсюда поскорее. Увидев князя, гонец вскочил на ноги.

– Тебя накормили, друже?

– Да, благодарствую, накормили так плотно, как я никада не ел.

– Ну и добре! Ты мне хорошую весть принёс, ежли тебе када-нибудь понадобится помощь или захочешь поступить в мою дружину, милости просим!

– Спасибо на добром слове, княже!

– Не на чем! Вот, возьми письмо, отдай княжичу.

Проводив гонца, князь пошёл в трапезную. Во время обеда Нискинин сообщил своей семье, что Лютовой жив и скоро будет дома.

– Ну и слава богам, а то я уж думала, что ныне не придётся дажеть мечтать о свадьбе, – вздохнула Заряница.

– Да тебе, егоза, можно, покуда, ишшо дома в своём роду пожить, тебе токмо шестнадцатый годок, ты ишшо не перестарок. Хотя…, можно подумать и о свадьбе, покуда Драговит не приглядел невесту свому сыну в другом месте, ему то уж пора жениться, двадцатый год пошёл отроку.

– Батюшка! Мне бы хоть одним глазком Пересвета увидеть, какой он, а то вдруг уродина и буду я всю жизнь с ним мучиться.

– Ну почему обязательно мучиться? С лица воду не пить, зато бушь княгиней, када Драговит примрёт. Я вот ныне сбираюсь ехать к нему с посольством, возьму тебя с собой, ежли хошь, тада и посмотришь на княжича. Вот привезём Лютовоя домой, мне будет спокойнее, и поедем с тобой к дреговичам.

– Батюшка! А братец разве не у дреговичей?

– Слых прибыл от дреговичей, с князем встречался, он ничего не слышал о нападении ватажников на Мелентьевское поселение и о похищении княжича ничего не знат. А нонче я получил бересту от Лютовоя и теперь знаю, что Драговит тут не причём. А ватажников он обещал выловить и наказать.

Заряница, поговорив с отцом, отправилась к себе в горницу. Увидев горничную Вторушку, приказала собирать вещи в поездку. Нискинин вышел на крыльцо и сел на ступеньку, запустив глаза в небо, посылал богам благодарность за сына, что сохранили его.

– Ну что, князь, прикажешь коней седлать, ехать за княжичем? – раздался голос Буяра.

Нискинин вздрогнул, опустил глаза и посмотрел на воеводу. Тот стоял рядом с крыльцом одетый и перепоясанный, готовый в дорогу.

– Седлай! Возьми с собой двадесять кметей и Загляду.

– А её-то зачем, княже?

– Едете в Заморочный лес. Да и неизвестно в каком состоянии Лютовой, вдруг ему в пути помощь понадобится. Лишней не будет.

Загляда – ведунья и травница восемнадцати лет, стройная, как берёзка, с чёрными глазами, с веснушками на носу, рыжие волосы вьющиеся кольцами густые и тяжёлые заплетены в косу с алой лентой. Её клеть была пристроена к терему ещё тогда, когда её бабушка, которая её вырастила, служила прежнему князю, отцу Нискинина Мстиславу Гордяевичу. Она была ведуньей и своими секретами делилась со своей внучкой. Таким образом, когда её призвала к себе Морена, бабушка уже многому научила Загляду, а ещё передала ей тайные знания, и, умирая, наказывала ими пользоваться с осторожностью. В Загляде не было особой красоты, но была какая-то изюминка и особая жизненная сила. Эта сила плескалась через край и переливалась в каждого, кто оказывался рядом. Она знала такие слова, которые прогоняют любую хворь. Эта простая девушка была похожа на источник живой воды. У неё на поясе висели обереги, на руках обручи, на шее была серебряная подвеска со знаком Бога Огня ‒ чаша с пламенем.