Синяя птичка в зазеркалье

Синяя птичка в зазеркалье

Александр Гор

© Александр Гор, 2025

ISBN 978-5-0065-3002-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Краткое содержание:

Четыре судьбы, переплетённые мечтой, предательством, борьбой за справедливость и обжигающей любовью. Алекс, Катрин, Даниель и Макс – их жизни словно снежные хлопья, кружатся в вихре испытаний, теряя и обретая друг друга в мире, где мечты под гнётом тоталитарного режима кажутся недостижимыми. Преодолевая боль, страданья, любовь, крепость дружбы, предательства.

Это история о дружбе и потере, любви, которая способна преодолеть любые границы, о борьбе за справедливость и надежду. Тайный символ и загадки становятся нитями, ведущими героев через боль, жестокость и непреодолимые испытания.

Окунитесь в этот мир, прочувствуйте каждую эмоцию, каждое решение, каждую мечту.

Станет ли синяя птица символом спасения или гибели? Смогут ли герои победить жестокость мира ради своей любви и мечты? Это предстоит узнать читателю.

Глава 1

Даниель проснулся от будильника ровно в шесть утра. В комнате было серо, угрюмо и прело. Он жил в типовой панельной многоэтажке, в корпусе 1, в небольшой комнате, предназначенной для одиноких. На полках стояла пропагандистская литература в одинаковых красных обложках. Атмосфера в комнате была стандартной и безликой, как и в большинстве квартир: под потолком висела люстра с хрупкими стеклянными подвесками, продаваемая в любом мебельном магазине. Шкаф из грубого темного дерева с потертыми краями занимал почти половину стены, рядом стояла простая кровать с тусклым покрывалом. Пол был покрыт дешевым линолеумом с блеклым узором, местами уже протертым от времени. Стены, оклеенные сероватыми обоями с тусклым растительным орнаментом, создавали ощущение замкнутости и скуки.

Мебель в таких комнатах была практически одинаковой – одинаковые шкафы, одинаковые кровати и одинаковые тумбы, словно они выпускались по одному чертежу. Магазины предлагали крайне скудный и невыразительный ассортимент, который лишь подчеркивал общее чувство однообразия и уныния. Если же вдруг завозили что-то новое или более современное, то по городу сразу распространялись слухи, и у магазинов вырастали бесконечные очереди. Люди могли стоять часами, надеясь урвать редкий товар.

Но не все стояли в очередях. Были и те, кто пользовался знакомствами и «блатом», договариваясь с продавцами или заведующими. Для таких счастливчиков редкие товары выдавались через задний вход, без шума и толпы, словно какой-то тайный ритуал. Это лишь добавляло горькой несправедливости в жизни тех, кто, как и Даниель, видел в этой системе лишь очередное проявление контроля и неравенства.

Он был высоким и статным парнем с каштановыми волосами и глубокими серо-голубыми глазами. Его лицо с чёткими скулами, прямым носом и чуть приподнятыми бровями излучало решимость и скрытую внутреннюю силу.

За окном виднелись серые, однообразные многоэтажки. Некогда ухоженные, теперь они были покрыты трещинами и грязью. Вместо обычных рекламных плакатов стены домов оживляли гигантские голограммы. Они менялись каждые несколько секунд: одна показывала сцены победы армии под красным знаменем, другая – рабочих, счастливых за станками, третья – огромный лозунг, вспыхивающий ярким шрифтом:

«Единый народ – единая цель! Победа над врагами идеологии партии!»

Даниель мрачно смотрел на это шоу. Картины были яркими, почти ослепительными, но вызывали у него лишь пустоту. Он знал, что всё это – просто декорации, призванные отвлечь от серости реальной жизни.

Даниель стоял, погруженный в свои воспоминания. Со временем лица его родителей начали стираться, превращаясь в размытые силуэты, словно старые диафильмы, где картинка уже теряет четкость и детали. Он пытался удержать их в памяти, но оставались лишь отдельные фрагменты – моменты тепла и уюта, которые время не успело стереть окончательно.

Он помнил, как мама перебирала его волосы нежными пальцами, и в эти моменты он чувствовал себя самым счастливым ребенком на свете. Как папа, с широкой улыбкой на лице, щекотал его и смеясь говорил: «Я великий щекотун, защекочу тебя!». Даниель хохотал до слез и вырывался из его рук, но просил еще, ведь эти моменты были настоящими, полными жизни и радости.

Но всё это закончилось внезапно. Он помнил, как в шесть лет оказался в детском доме. Это было место, где тепло исчезло, уступив место одиночеству и жестокости. Там его называли «сыном предателей», и он не раз вынужден был драться за себя, за право быть просто собой. Иногда он не выдерживал и забивался в старую коморку – единственное место, где можно было спрятаться от обидчиков и собственных слез.

Детский дом стал для него мрачной главой жизни, которую он не хотел открывать снова. Там не было ничего, что хотелось бы помнить. Но и воспоминаний о родителях осталось слишком мало. Пара теплых фраз, прикосновения и силуэты, исчезающие с каждым годом.

На стене висел тонкий экран телевизора – одно из последних достижений массового производства, обязательный атрибут каждого дома. Он был выключен. Даниель не любил его смотреть. Из динамиков этого устройства льются лишь бесконечные пропагандистские речи, лозунги и искусственные улыбки ведущих.

Но тишина была недолгой. Со стороны соседей, через тонкую стену, уже с раннего утра доносился голос диктора. «Партия – наш светлый путь», «Великие достижения Родины», «Бьем врага, ради будущего поколения» Монотонный поток слов, словно гипнотизирующий всех вокруг, раздражал Даниеля. Он сжал кулаки и устало провел рукой по лицу. Сколько бы он ни пытался сосредоточиться на своих мыслях, новости соседей всегда напоминали о реальности.

– Сколько можно… – пробормотал он себе под нос, глядя в пустоту.

Эти звуки раздражали его не только из-за громкости, но и из-за своего содержания. Ложь, выстроенная на обмане, была как шум, который невозможно отключить.

Он подошёл к кухонному уголку, налил себе чашку кислого кофе и сделал несколько глотков. Вкус был привычным – неприятно терпким, почти металлическим. Закончив, Даниель накинул своё стандартное серое пальто, натянул шапку и вышел на улицу.

Холодный утренний ветер ударил в лицо. Внизу, у выхода из корпуса, уже собиралась толпа жильцов. Они были одеты одинаково – тёмные пальто, серые шарфы, потёртые ботинки. Никто не разговаривал, лишь изредка слышались кашель и шаги.

Даниель двинулся с ними к ближайшему входу в метро. Над улицей, между высотками, мерцали те же голограммы. Они вспыхивали ярким светом, как будто желая убедить прохожих в том, что мир был лучше, чем на самом деле. На одной из них изображали горящую вражескую технику, а надпись гласила:

«Общий враг повержен! Коммунизм – навсегда!»

Но Даниеля эти картинки уже давно не трогали. Ему казалось, что он видит их с самого рождения. Ещё ребёнком он пытался верить этим лозунгам, восхищаться яркими образами, но теперь видел в них лишь пустую иллюзию.

Он шёл с толпой, опустив голову, размышляя о серости своих будней. Дома, улицы, работа, мысли – всё казалось одинаковым. И всё, что он видел вокруг, напоминало о том, что иного пути у него нет.

Даниель сидел на жестком пластиковом сиденье вагона метро, покачиваясь вместе с ритмичным движением состава. Люди вокруг него были молчаливы, с пустыми взглядами, словно сонные мухи. Кто-то уткнулся носом в газету «Правда», страницы которой дрожали от вибрации, другие сидели с закрытыми глазами, механически удерживаясь за поручни. Их одежда сливалась в одну серую массу – плащи, пальто, шляпы, ничем не выделяющиеся среди общей однотонности.

Стук колес стал глуше, когда вагон выехал из тоннеля и на мгновение оказался на мосту, который соединял две части города. За окнами открылась панорама величественного мегаполиса. Высотки вздымались в серое зимнее небо, их шпили венчали массивные красные флаги, которые лениво развевались под порывами ветра. Патриотические голограммы, выполненные в ярко-красных и золотых тонах, проецировали лозунги и изображения лидеров партии. Гигантские экраны на фасадах зданий транслировали пропагандистские ролики: рабочие с молотами, солдаты с оружием, улыбающийся партийный лидер.

Районы города сменяли друг друга. Серые кварталы с облупившейся штукатуркой и угрюмые индустриальные зоны контрастировали с блеском центральных площадей и монументальной архитектуры. По дорогам мчались черные автомобили с тонированными стеклами, а над ними, по подвесным линиям, скользили вагоны монорельса, отражающие свет рекламных экранов. На каждом углу высились памятники: огромные фигуры рабочих с молотками и шестернями, героические солдаты с поднятыми знаменами, и, конечно, многочисленные изваяния партийного лидера с вытянутой вперед рукой.

Не смотря на масштаб и величие, все выглядело подавляюще. Город дышал серостью и однообразием, его монументальная красота была холодной и отталкивающей. Это был мир, где каждый шаг подчинялся системе, а любая попытка выделиться поглощалась общей серой массой.

Через несколько минут вагон снова нырнул в тоннель, оставив за окнами неприветливый, но притягательный городской пейзаж. Свет снова стал тусклым, ряды лиц в вагоне не изменились – все те же сонные глаза, шуршащие страницы газет и бесконечное молчание.

Глава 2

Поездка каждый раз казалась бесконечной. Вагоны были обшарпаны: облупившаяся краска, грязные окна, из которых едва можно было что-то разглядеть. Пахло сыростью, металлом и дешёвым моющим средством. Люди вокруг стояли молча, с угрюмыми лицами, опустив головы. Ни звука, кроме лязга металла и редких покашливаний.

Когда поезд прибыл на станцию, Даниель вместе с толпой выбрался наружу и направился к огромной многоэтажной фабрике. Её стены тянулись вверх, серые и покрытые пятнами ржавчины. У входа висела массивная голограмма в ржавой рамке. На экране сменялись сцены счастливых рабочих, гордящихся своим трудом, и лозунги:

«Труд – наше оружие! Построим светлое будущее вместе!»

Перед фабрикой Даниель зашел в магазин, над входом которого висела выцветшая вывеска: «Продукты по ГОСТу». Внутри было несколько человек, их лица были хмурыми и безразличными. Стены были покрыты белым кафелем, но кое-где плитки не хватало, и пустоты зияли темными пятнами. В воздухе стоял неприятный запах – смесь соленой селедки и прогнивших овощей, будто затхлый дух прошлого.

Полки смотрелись жалко: они были полупустые, а чтобы скрыть пустоту, на них аккуратно были расставлены одинаковые банки консервов. На мясном прилавке лежали всего два вида колбасы – «Докторская» и «Сервелат», блеклые и непривлекательные. Остальное пространство пустовало, создавая ощущение запущенности и безысходности.

Даниель медленно подошел к продавцу, который стоял за прилавком с видом человека, равнодушного ко всему происходящему вокруг.

В магазине за прилавком стояла женщина лет пятидесяти, пышных форм и с усталым лицом. Ее неопрятный макияж бросался в глаза: размазанная помада, подводка, оставляющая следы на веках. Перед ней находился сенсорный экран, поцарапанный и испачканный следами от жирных пальцев.

Даниель подошел к прилавку и, протянув талон на продукты, спросил:

– Молоко свежее?

Продавщица фыркнула с явным недовольством, не поднимая на него взгляда:

– Ну а какое еще? Конечно!

– Тогда литр молока и две булочки с маком, – спокойно ответил Даниель.

С ленивой неохотой женщина просканировала его талон, несколько раз тыкнула пальцем в экран, словно борясь с его упрямством, и нехотя выдала ему продукты в затертый бумажный пакет.

– Спасибо, – сказал Даниель, беря продукты.

Продавщица с презрительной усмешкой ответила:

– Мне ваше спасибо, как собаке «здравствуйте».

Даниель промолчал, взял молоко и булочки и вышел из магазина. Вдохнув свежий воздух, он направился к входу на фабрику, оставляя позади запах несвежих продуктов и недовольство продавщицы.

Проходная встретила его знакомыми звуками: щелчками турникетов, гулом машин и сухими голосами охранников. Войдя внутрь, Даниель оказался в своём цехе. Помещение было таким же неухоженным, как и всё вокруг: потрескавшиеся полы, облупившаяся краска на стенах, пыль на станках.

Он сел за свой старый экранный планшет. Работа была рутинной: разбирать дефектные чертежи, находить ошибки и исправлять их. Иногда казалось, что чертежи были испорчены намеренно, чтобы ему не было слишком скучно. Планшет зависал, изредка мигал, но Даниель уже давно привык.

Единственным проблеском в этой серой рутине был его друг Алекс. Алекс был крепким, сбитым парнем с сильными плечами и уверенной осанкой. Его русые волосы, слегка растрёпанные, придавали лицу живость, а серо -зеленые глаза выражали глубину. Широкий подбородок и прямой нос подчёркивали его мужественность.

Он был всегда готовый пошутить, пусть даже шутки иногда были грубоваты. Алекс уселся рядом и начал рассказывать очередную историю про забавный случай на партийном субботнике.

– Представляешь, товарищ сержант решил проверить, как мы окучиваем полисадники, а сам застрял ботинками в грязи. Пришлось весь отряд вытаскивать его… В конце концов, он объявил, что это была «тактическая проверка на сплочённость коллектива»! – Алекс расхохотался, и даже Даниель не удержался от лёгкой улыбки.

В этот момент в цех вошла Катрин. Изящная, стройная, она шла, слегка покачивая бедрами. Её светлые волосы были аккуратно собраны, а зелёные глаза блестели в приглушённом свете цеха. Лицо Катрин было утончённым, с нежной светлой кожей, обрамлёнными длинными ресницами. Тонкий прямой нос и ямочки на щеках придавали её чертам мягкость и очарование. Полные розовые губы и светлые волосы, завершали образ, излучавший тепло и изящество.

Даниель невольно затаил дыхание.

Она подошла прямо к его столу, уверенно взяла прозрачную микрофлешку с исправленными чертежами. На мгновение её тонкие пальцы коснулись его руки, и он замер, будто на секунду забыл, как дышать.

– О, простите, Даниель, не хотела вас напугать, – сказала Катрин с лёгкой улыбкой, заметив его растерянность.

Алекс, заметив это, попытался перехватить внимание:

– Катрин, а вы сегодня особенно… продуктивны! – начал он, но его комплимент звучал настолько неуклюже, что Катрин едва сдержала смех.

– Спасибо, Алекс, буду считать это профессиональной похвалой, – ответила она с доброй усмешкой. Затем повернулась к Даниелю и улыбнулась ему чуть теплее.

Она изящно развернулась и ушла, взяв флешку. Даниель проводил её взглядом, пытаясь собраться с мыслями. Алекс усмехнулся:

– Эх, друг, похоже, твой мотор перегрелся.

Даниель ничего не ответил. В его серой жизни редкие моменты, как этот, становились вспышками света. И хоть он знал, что и Алекс, и он сами по себе ничем не выделяются, эта девушка словно ломала привычную картину его угнетённого мира.

Во второй половине дня к рабочему месту Даниеля и Алекса уверенно подошел бригадир цеха, Павел Сергеевич – мужчина в возрасте, с залысинами и массивными очками, за которыми блестели цепкие глаза. Он был известен как передовик производства и заядлый сторонник партии, для которого дисциплина и план были на первом месте.

Подойдя к ребятам, Павел Сергеевич остановился, откашлялся и, нахмурив брови, начал:

– Алекс и Даниель, вы, конечно, образцовые сотрудники. К вашей работе замечаний нет, – он сделал паузу и окинул их строгим взглядом. – Но в прошлую пятницу вас не было на внерабочем партийном собрании. Это не очень хорошо!

Ребята переглянулись, слегка растерявшись, но промолчали.

Павел Сергеевич продолжил с нажимом в голосе:

– Мы обсуждали важные моменты по упорству и перевыполнению плана. Это серьезно, товарищи! Наша фабрика должна удерживать лидерство и не отставать в соревновании за право быть хотя бы в десятке лучших по плановой переработке.

Он поправил очки и, ещё раз взглянув на них, выдержал паузу, словно ждал оправданий.

Даниель не мог подобрать слов и только открыл рот, пытаясь что-то сказать:

– Так, эээ…

Но Алекс, незаметно толкнув его локтем, резко вставил:

– Павел Сергеевич, вы же сами сказали нам в ту пятницу перебрать архивы! Вот мы с Даниелем и занимались этим в архивном отделе.

Даниель изумленно взглянул на Алекса, но промолчал. Алекс тем временем хитро подмигнул своему другу.

Павел Сергеевич остановился, удивленно нахмурился и закашлял, явно сбитый с толку. В его глазах мелькнуло замешательство:

– Да? Я так сказал? Эээ… Чего-то я и запамятовал. Ну ладно! Молодцы, ребята, так держать! Настоящие патриоты своего дела!

Он похлопал их по плечу, развернулся и, немного рассеянно бормоча что-то под нос, направился к выходу из цеха.

Ребята переглянулись, дождались, пока Павел Сергеевич выйдет, и рассмеялись. Даниель с улыбкой покачал головой:

– Ну ты даёшь!

Алекс ухмыльнулся и пожал плечами:

– Что в голову взбрело, то и сказал!

– Ох уж эти собрания, – продолжил Даниель с легким раздражением. – Одно и то же каждый раз: «План выполним и перевыполним», ла-ла-ла!

– Ну, зато архивы перебирали! – усмехнулся Алекс, и они оба снова рассмеялись, возвращаясь к работе.

Глава 3

Рабочий день закончился, и серые потоки людей потянулись к выходу из фабрики. Люди двигались молча, устало, будто механизмы, отработавшие смену. Даниель и Алекс шли вместе, оживлённо обсуждая прошедший день. Их смех и редкие улыбки были словно яркие пятна среди общей угрюмости.

– Ладно, хватит о чертежах, – сказал Алекс, хлопнув друга по плечу. – Давай лучше пропустим по кружке нашего «легендарного» пива. Спустившись в тоннель метрополитена, друзья отправились в сторону своих спальных районов.

По прибытию, они направились в небольшой бар, который находился в подвальчике неподалёку. Это место было известно среди рабочих как «Котёл» – из-за прокуренного воздуха и вечного шума. Бар встретил их тяжёлым запахом табака и застоявшегося алкоголя. Потолок был низким, стены облупившимися, а слабый свет ламп под потолком едва пробивался через густую дымку. Столы и стулья были сколочены из дешёвого дерева, а в углу бормотал старый телевизор, показывающий очередные партийные новости.

Пиво, которое подавали в этом заведении, славилось своим отвратительным вкусом. Оно было тёплым, с явным привкусом спирта, но другого здесь всё равно не предлагали. Алекс шутил, что это пиво «обжигает сознание» лучше партийных лозунгов.

В углу их уже ждал друг Макс. Не высокий, худощавый парень с глубокими карими глазами, он сразу выделялся среди остальных. Макс был эрудированным и скромным, отличался манерой говорить спокойно, почти академически, и избегал грубости, что делало его немного чужим в этом мире.

– Ну что, как день? – спросил Макс, поднимая взгляд от своей кружки.

– Как обычно. Работаем на светлое будущее, которого никогда не увидим, – с усмешкой ответил Алекс.

Они заказали по кружке пива и сели за дальний столик. Некоторое время говорили о рабочих проблемах и мелочах, пока Макс, понизив голос, не сказал:

– Знаете, я тут всё больше думаю… а ведь эта система, она ведь совсем не идеальна.

Даниель насторожился. Алекс поднял бровь, но решил не перебивать. Макс продолжил:

– Эта война… Уже двадцать лет идёт, а кто из нас вообще помнит, с чего она началась? Да никто. Ни в книгах, ни в речах партийцев нет конкретики. Только общие слова: «враг», «победа», «угроза ценностям государства». А моя мать, перед смертью… она рассказывала мне о том, как было до всего этого.

Макс замолчал, сделал глоток пива и, опустив взгляд, заговорил снова:

– Она говорила, что раньше люди жили иначе. Летали на самолётах, путешествовали по миру, не было этих границ и постоянного страха. А потом всё началось: война, запрет полётов, воздушные ямы. Границы закрыли, а затем запретили интернет, потому что враг якобы использовал его для выявления наших позиций. Она вспоминала, как раньше можно было общаться с кем угодно в любой точке мира.

Даниель слушал, затаив дыхание. Алекс только пожал плечами:

– Да ладно тебе, Макс. Знаешь, как бывает с умирающими. Она просто бредила от болезни.

– Нет, – возразил Макс, уже более эмоционально. – Это был не бред. Она всё рассказывала так чётко. Про эпидемии, прививки, как всё пошло по спирали. Ковид, ещё какие-то вирусы. Принудительная вакцинация… Потом она вдруг замолчала, и через два дня всё забыла, а ещё через день умерла.

Макс опустил голову, смахнув слезу, прежде чем кто-либо успел это заметить.

– А ведь это правда странно, – задумался Даниель. – Почти всё старшее поколение ничего не помнит. Как будто эти прививки, пропаганда… или, может, через еду и воду они стирают память.

Макс кивнул, а Алекс рассмеялся:

– Да вы прямо теоретики заговора. Может, ещё скажете, что через телеэкраны нам внушают покорность?

– А почему бы и нет? – не унимался Даниель. – Мы каждый день видим эти голограммы, эти лозунги. Всё это словно запрограммировано.

Разговор переходил от серьёзного к фантазиям. Они представляли, какой могла бы быть жизнь без войны и тотального контроля. Макс говорил о мире, где люди свободно путешествуют, где технологии используются во благо, а не во вред. Алекс был настроен скептически, но поддерживал беседу ради интереса.

Бармен, стоявший у стойки, слушал их разговор, всё больше хмурясь. Его лицо становилось напряжённым, губы сжаты, но он ничего не говорил. Только изредка бросал на них недовольные взгляды.

Даниель заметил это и шепнул друзьям:

– Думаю, на сегодня хватит. Этот парень явно не в восторге от нашей беседы.

Они кивнули, заплатили за пиво и вышли из бара. Холодный ночной воздух ударил в лицо, но им всем было легче. Макс молчал, Алекс хмыкал, а Даниель не мог отделаться от мысли, что в словах Макса есть что-то очень важное.

Глава 4

Трое друзей брели по мокрым улицам, слегка подвыпившие от дешёвого пива. Город казался ещё серее под тусклым светом голограмм, которые мерцали на фасадах зданий. Лозунги сменяли друг друга:

«Труд делает нас сильнее!»

«Единство – залог победы!»

«Братство навсегда!»

Ветер гонял по улице мокрые газеты и мусор, и только редкие фонари добавляли немного жизни мрачным переулкам. Алекс шёл впереди, слегка пошатываясь, Макс и Даниель держались позади.

– Вы знаете, – начал Даниель после долгого молчания, – мне уже несколько раз снится один и тот же сон.

Макс повернул к нему голову, заинтересованный, а Алекс лениво бросил через плечо:

– Только не говори, что он про очередные чертежи.

– Нет, это другое, – ответил Даниель, проигнорировав сарказм друга. – Во сне я вижу высокую гору со снежной вершиной. Она такая огромная, что я даже боюсь смотреть на неё.

– Ну, горы мы точно не видели, – заметил Макс. – Интересно.

– У подножия горы, – продолжил Даниель, – находится чистый зелёный луг. И там растёт огромное дерево. Красный клён. Его листья будто светятся в лунном свете. Ветер дует сильно, и листья падают с дерева, кружатся, словно снег. Это так красиво, что я даже не могу словами передать.

Макс слушал его внимательно, почти не дыша, будто боясь упустить хоть слово.

– А потом, – Даниель замедлил шаг, стараясь точнее вспомнить детали, – в небе пролетает маленькая синяя птичка. Она такая яркая, словно сама светится. И тогда я слышу звук, будто колокольчики звенят где-то далеко-далеко.

Макс был ошарашен. Он остановился и посмотрел на Даниеля с неподдельным любопытством.

– Это… невероятно, – произнёс он тихо. – Такое ощущение, будто этот сон не отсюда. Как будто он из другого мира.

Алекс, услышав это, рассмеялся и остановился, чтобы повернуться к друзьям.

– Слушайте, ну это же очевидно, – сказал он с широкой ухмылкой. – Эта синяя птичка – это Катрин. Только вместо крыльев у неё флешка с чертежами.

Макс бросил на него недовольный взгляд, а Даниель чуть улыбнулся, но явно не от души.

– Не смешно, Алекс, – бросил Макс. – Дай человеку поделиться чем-то важным.

– Да ладно вам, – хмыкнул Алекс, подняв руки в знак капитуляции. – Просто хотел разрядить атмосферу.

Даниель ничего не ответил, продолжая идти вперёд. Алекс шёл рядом, всё ещё посмеиваясь над собственной шуткой, а Макс молчал, обдумывая услышанное.

Даниель не мог избавиться от ощущения, что этот сон – больше, чем просто сон. Он был слишком ярким, слишком реальным. Как будто это воспоминание или послание из того мира, которого он никогда не знал, но отчаянно хотел узнать.