Женственность

«Если б знали, у нас не было бы путей спасения», написал Теккерей.

Так это правда? Но тогда… всё, что она говорила сегодня днём, что у неё нет ничего, абсолютно ничего, это всё вздор. Даже без денег, она всё-таки не нищая, раз у неё есть это главное сокровище. Да это лучше, чем уметь петь, например! К тому же, это совпадало с её собственным внутренним убеждением, которое было не сломить всей громогласной риторике, которую она услышала в кабинете редактора «Третьего пола». Словно свет вдруг рассеял тьму, и она осознала всё, что и так всегда знала. Зачем нужно быть кем-то ещё, раз она и так уже женщина, если, по собственному признанию мужчины, женщины так могущественны, и для этого не обязательна красота, ведь достаточно не быть горбатой!

– Горба у меня нет, – сказала себе Клара. – Значит, я тоже могущественна.

Она всегда смутно чувствовала, что быть женщиной – ценно само по себе, только раньше не могла выразить это словами.

– А ведь Бекки не была красавицей, – бежал дальше поток её мыслей, – но она всегда знала себе цену. Это потому, что она знала секрет, – кстати, как же злы должны быть мужчины на Теккерея, что он выдал их секрет. Уж она-то знала о своей власти! А ведь, по словам Теккерея, множество женщин о ней и не догадываются! Уверенности в себе – вот чего им не хватает! Но это не про Бекки! Что же было с ней дальше?

И Клара, забыв про сон, опять схватила книгу.

Она читала и читала, затаив дыхание, и непроизвольное восхищение росло в ней. Её моральные взгляды требовали осудить Бекки, но её разум не мог не отдать должное остроте и верности её суждений. Она всегда восхищалась умными людьми. Как жаль, что ум вынужден сочетаться с неблагородством и хитростью. Эта мысль омрачила её наслаждение от похождений маленькой гувернантки. Как же так получается, что ум и коварство часто ходят рука об руку? Но разве это обязательно? Обязательно ли притворяться и хитрить, если у тебя есть ум и проницательность? Разве нельзя быть услужливой, не будучи при этом вероломной? Разве невозможно просто жить, достигать своих целей, и быть для всех полезным и приятным человеком, по возможности, не унижая себя при этом. Возможно ли женщине открыто пользоваться преимуществами своего пола, не хитря, не скрываясь? Словом, возможно ли быть честной Бекки?

Книга снова была отложена, и мысль Клары заработала дальше. Её положение и положение Бекки были очень похожи, как и она, Клара была бедна настолько, что не могла содержать служанку и была вынуждена обслуживать себя сама и искать, как ей выжить. Что если ей попробовать вести себя так же смело и умно, как Бекки, но …честно. Она получила от Бекки урок, но и предостережение тоже.

Медленно, но неуклонно, жизненный план начал вырисовываться перед ней. Она словно стояла перед запертой дверью с ключом в руке. Скоро она узнает, подходит ли ключ к замку. Она проверит на практике гипотезу Теккерея. Она узнает, есть ли у неё та власть, в которой он её уверяет. Но она проверит это тщательно и осторожно – она была уверена в себе в этом отношении. Она не будет безрассудна, нет! для того только применит она свою женскую власть, чтобы сделать лежащую перед ней дорогу более торной, своё существование, если не приятным, то хотя бы терпимым. Её женская сила и её ум, который подскажет, как применить её, помогут всё преодолеть, но не во имя низких целей. Честность – лучшая политика, несомненно, и сама Бекки, в конце концов, в том убедилась.

Программа действий начала разворачиваться перед её умственным взором. Баронесса всегда считала, что Кларе недостаёт сердечности, и Клара склонна была с ней согласиться, действительно, её разум опережал в своём развитии чувства, но, возможно, это и к лучшему. Это упрощало выполнение её плана, в то время как чувствительное сердце могло и помешать. В холодном свете разума Клара не видела препятствий для своей намеченной цели. Всё, чем она сейчас располагала, – это её женственность, так разумно ли, чтобы она пропала втуне? Если верить Теккерею, её судьба – в её собственных руках. Когда раньше она задумывалась о своём будущем, замужество представлялось ей как нечто само собой разумеющееся (как и для всякой молодой девушки, как бы яростно она не отрицала это), но мыслила она о нём абстрактно. Теперь же оказалось, что она вольна выбирать (пусть это и не признаётся обществом, но на деле это так и есть), вместо того чтобы ждать, когда её выберут. Спешить нет нужды, она к этому придёт, без сомнения, но пока что погодит расставаться со своей свободой. Когда придёт время, разум, а не чувство, подскажет ей правильное решение.

– Хорошо, что в моих жилах течёт холодная английская кровь, – сказала она себе, – это убережёт меня от безрассудства. Конечно, я выйду замуж только за достойного приятного человека, честного человека, которого можно любить. Хотя, по правде говоря, не думаю, что я в него влюблюсь, он просто мне понравится.

Всё ещё лежа в постели, она вдруг расхохоталась.

– Как возненавидела бы фройляйн Поль Теккерея, если б узнала, что именно он убедил меня отказаться от университета!

Тут она окончательно решилась. Чтобы испытывать женскую силу, нужно же оставаться женщиной во всём и до конца. Именно о такой совершенной женщине и писал Теккерей.

– А что там фройляйн Поль говорила об огранке алмаза? Что ж, я не отказываюсь превратиться в бриллиант. Только пусть меня гранят в Англии или Франции, хочу оказаться подальше отсюда. Что они там говорили о больной даме, которой нужна компаньонка, чтобы сопровождать её в путешествии?

Ум Клары, окрылённый принятым решением, заработал с удвоенной силой. Не прошло и пяти минут, а она уже всё продумала. Она пойдёт завтра в офис редакции, узнает адрес английской дамы и займёт должность, для которой Ида Ридл была сочтена неподходящей. Она не боялась трудностей путешествия, тем более что проезд в Англию будет бесплатным. Она не боялась заблудиться или потерять саму даму. Её даже не пугала перспектива оказаться в незнакомой стране без пенни в кармане. Англия? Разве это не родина её отца? Значит, и ей она не чужая. Как часто ей хотелось увидеть страну, чьи общественные институты и гордая независимость всегда вызывали в ней симпатию. Продажа немногих драгоценностей, которыми она владеет, позволит ей продержаться первые несколько недель. Будет нетрудно найти подходящее место, она уверена, ведь иностранные языки теперь так востребованы, «а я бегло говорю по-немецки и по-французски, и английский я не забыла! В конце концов, это здорово, что я неплохо образована, и спасибо дорогой баронессе за это!»

Горечь ушла из её воспоминаний о покровительнице, и Клара была этому очень рада. Более сильная натура простила более слабую, немного презрительно, но от всей души.

– Не успею продать последний браслет, – подумала Клара весело, – как уже, десять к одному, найду место.

Больше она не переживала. Некоторая радостная бесшабашность, самоуверенная надежда на лучшее, присущая богеме, и которую она, видимо, унаследовала, взяла в ней верх над другими чувствами. С одной стороны была она, бедная и одинокая, с другой, – ей противостоял целый мир, всегда безжалостный к слабым. Она трезво оценивала ситуацию и чувствовала в себе достаточно силы, чтобы вступить в борьбу, она даже жаждала теперь оказаться в гуще схватки. И это несмотря на ряд мучительных воспоминаний – о скудных обедах, об отсутствующих ужинах, рваном постельном белье, очаге без огня, – достаточных, чтобы бедность её страшила, будь у неё более слабые нервы, эти воспоминания раздавили бы её, но они лишь прибавили ей решимости сражаться за место под солнцем. Не то, чтобы она недооценивала грядущие трудности, но она верила в себя.

…

Когда настало время рассказать обо всём фройляйн Поль, дела представились не в таком радужном свете. Клара и не предполагала, что разочарование, так явно отразившееся на квадратном смуглом лице, ранит её так сильно.

– И это после всех моих надежд!

Но дальше этих слов упрёка она не пошла. Ибо фройляйн Поль, наученная жизнью, с первого взгляда могла отличить человека, принявшего бесповоротное решение.

С грустью, но безропотно, она выполнила все просьбы Клары. Как выяснилось, больная дама была шотландкой, и желала сократить железнодорожное путешествие, отплыв из Гамбурга прямо в Лейт. В Эдинбурге её встретят родственники, а компаньонка будет вольна отправляться на все четыре стороны. За несколько дней все дела были улажены. К огромному облегчению Клары, отъезд был назначен раньше ожидаемого приезда счастливой наследницы, фрау фон Хельмбах.

Накануне отъезда она снова была в кабинете редакторши. Удивительно, но за последние несколько дней, она, несмотря на свой отказ от руководства фройляйн Поль, стала с ней ближе, чем с кем-либо ещё из женщин за всю жизнь. Она даже, в какой-то мере, открыла ей сердце, намекнув на свой план, на что редакторша улыбнулась с видом добродушного превосходства.

– Идеи, которые себя дискредитировали! Ты скоро это поймёшь. Два пути были открыты перед тобой, старый и новый, ты выбрала старый. Я слишком уважаю независимость суждений, чтобы пытаться переубедить тебя, но жизнь сделает это за меня. Но чтобы ни случилось, помни, я не злопамятна и в любой момент готова принять тебя обратно. И ещё, – не знаю, правда, почему я принимаю столько участия в такой провальной ученице, какой ты себя показала, – но если найдёшь время написать, как у тебя дела…

– Я напишу, обязательно! – сказала Клара немного сдавленным голосом. А потом, возможно потому, что больше некого было обнять на прощанье, она обняла редакторшу за толстую шею и прижалась к ней.

– Любопытно, что меня так заботит эта девочка, – сказала себе фройляйн Поль немного позже, протирая затуманившиеся стёкла пенсне. – Но она ещё вернётся, я уверена. Да! Она вернётся!

И она кивнула своей остриженной головой в направлении двери, которая закрылась за Кларой Вуд.

Глава 5. Лиха беда начало

«Килнеддер, Редбридж, Н.Б.

Станция: Редбридж (шесть миль).

Телеграммы: Доннелли (четыре мили).

Дорогая фройляйн Поль, помните пословицу, смелость города берёт? Это обо мне! Вы не поверите, но у меня уже есть место, и, как они говорят здесь, суперместо (я очень скоро овладею их местным жаргоном, надеюсь). Начальные печатные строки моего письма уже о многом говорят. Вы видели что-нибудь столь же впечатляющее? Я и всегда гордилась своим английским происхождением, но когда увидела эту печатную литанию, так красноречиво говорящую о любви британцев к мельчайшим деталям, я ещё больше возгордилась. И я могу любоваться подобным, сколько пожелаю, ибо мой письменный стол оснащён столь превосходно, что хоть завтра могу начать торговать канцтоварами, если моя совесть мне позволит, и всё это в комнате гувернантки, заметьте – так вообразите же себе весь дом! Сколько нового мне довелось узнать! Здесь кровати с балдахинами, окна-иллюминаторы, а в комнатах полно самых удобных кресел, и они не бархатные, так что можно сидеть без опаски, ванная на каждом этаже, при этом оборудованная по последнему слову гигиены (хотя испачкаться здесь вообще трудно), канистры с горячей водой в любое время дня и ночи, и розовощёкие горничные, которые, похоже, ночуют здесь в шляпных картонках, раз уже на рассвете они тут как тут в своих белоснежных, без единой морщинки, передничках и белоснежных чепцах, безупречно сидящих на красиво завитых головках – ни одна прядь не выбьется, и это в семь утра! – и горячие блюда на завтрак (не считая горячего чая в постель, если пожелаете), и свежие булочки каждый день, и всё подаётся на серебряных подносах, даже газеты, и дворецкий с таким отеческим видом, что вы почти не боитесь его, и такие деревья на такой лужайке, и открытые камины, и точнейшие часы, и запирающиеся задвижки, и удары гонга, что звучат минута в минуту, и кувшины без сколов даже в комнате гувернантки, и свежие цветы на столе в классной комнате, и ещё много других чудес, которых мне сейчас и не упомнить. Шум пароходных винтов ещё не вполне выветрился у меня из головы, что объясняет сумбурность моего письма. Вы думаете, вероятно, что я попала в дом какого-то Крёза? Вовсе нет; сэр Александр Мюррей считается всего лишь человеком с достатком, а просто дом поставлен на, как они говорят, широкую ногу.

Что меня больше всего поразило, так это постоянное наличие горячей воды и «ранний чай». Неизменные чистота и порядок в моей комнате привели мне на ум французскую шутку о том, что англичане, должно быть, очень грязные люди, раз им требуется так часто мыться. Благодаря своей английской крови, я отношусь к этому терпимо, хотя иногда мне кажется, что и здесь можно хватить через край. Я уже и сама начинаю вздрагивать при виде чернильных пятен, что меня очень удивляет.

Что до «раннего чая», я, правда, думаю, что это самое безнравственное общественное установление – чистая ловушка для слабой плоти, недостойная уловка для ослабления самоконтроля. Это слишком соблазнительно, чтобы устоять и не пасть, – вот в чём дело – я выдерживаю ежедневную борьбу с собой при виде аппетитного подносика с миниатюрным завтраком, который завитая горничная приносит к моей постели, и – к стыду моему – уносит пустым. Смешно притворяться, что я не могу встать, не подкрепившись чашкой чая и хлебом с маслом; вряд ли стоит ожидать, что «ранний чай» будет сопровождать меня всю жизнь, так что это искусственное взращивание привычки к роскоши просто глупо, и всё же…

Но вы хотите знать, как я вообще сюда попала. Позвольте мне вернуться назад в моём повествовании. Путешествие было гладким, это относилось и к Северному морю, и к моей больной. Я очень скоро научилась управляться с ней. Вы, должно быть, знаете, что есть два сорта больных – одни желают слышать, что им лучше, другие же этого не хотят. Моя подопечная принадлежала ко второй категории, что выяснилось при взрыве её негодования, когда я неосторожно выразила уверенность, что морской воздух пойдёт ей на пользу. «Не воображайте, что я не смертельно больна», это было написано у неё на лице всю дорогу. Так что я, конечно, воздерживалась от бодрых замечаний. Она с ревностью следила за всеми болящими, что попадали в поле её зрения. У неё не случилось морской болезни, о чём, я думаю, она весьма сожалела, ведь это дало бы ей такую фору перед всеми остальными. Но ей пришлось удовлетвориться сильнейшей головной болью, в чём никто на борту не мог с ней соперничать. Одна дама с перевязанной щекой вселила в неё некоторое беспокойство, но убедившись, что это была всего лишь зубная боль, она успокоилась; такая банальность, как зубная боль, не могла затмить её собственных исключительных недомоганий. Во всех других отношениях она не причиняла мне хлопот. Пока я уверяла её, что она походит на привидение, она оставалась довольной и смирной как дитя. Даже Ида Ридл справилась бы с ней при этом условии.

В Эдинбурге я передала её бренное тельце родственникам, которые горячо меня благодарили, впрочем, чаю не предложили. А потом… потом… сознаюсь, меня посетило странное чувство, словно я – одна из тех пустых коробок, которые раза два-три замечала болтающимися на воде по пути из Гамбурга в Лейт, и такими они выглядели жалкими и маленькими между водой и небом, так безжалостно оторванными от terra firma (лат. твёрдая земля – прим. переводчика), к которой они по всем правам принадлежали. Эти коробки преследовали меня; по ночам я лежала, прислушиваясь к непрестанному рокотанию винта, который казался центром моей вселенной, коль скоро он нёс меня к британским берегам и неведомому будущему, и всё вспоминала эти заброшенные коробки с чувством какой-то жалости. Очутившись в Эдинбурге, я снова подумала о них. Было воскресенье, что лишило меня возможности действовать и, хотя я была наслышана об ужасах шотландского Шаббата, такого я не ожидала. Такого вселенского размаха, как эти анфилады угнетающе респектабельных, ужасающе солидных, уныло чистых, вымощенных камнем улиц, хватило бы для целого людского прилива, струящегося вдоль мрачных стен, но сейчас только редкие зеваки с руками в карманах красовались кое-где в закоулках – неужели более достойно проводить воскресенье таким образом, чем так, как проводят его в нашей весёлой Вене? Если б не появление время от времени какого-нибудь ребёнка с прилизанной копной волос (обыкновенно рыжих), впору было бы взвыть от безлюдья и однообразия.

Моя болящая назвала мне, по её словам, «скромную» гостиницу, и там я провела вечер, действительно, очень «скромно», и не в самом лучшем настроении.

На следующее утро я была в конторе, – той самой, которую вы мне порекомендовали, – ещё до её открытия. Дама, которая содержит эту контору, по внешнему виду настолько мало соответствует своему занятию, что вначале я решила, что ошиблась дверью. Она высока, изящна, хорошо одета, выглядит усталой и значительной, а выражается так элегантно, что иногда её трудно понять. Прочтя ваше письмо, она немного оживилась. Она наслышана о «Третьем поле» и одобряет ваши цели (она не замужем, должна я сказать). Она стала расспрашивать меня о моём образовании, во время этого процесса её напускное оживление погасло, и, лениво листая страницы своего журнала, она почти невнятно пробормотала имя леди Джорджианы Мюррей, которая уже некоторое время ищет гувернантку-иностранку для своей семилетней дочери.

– Она сейчас в городе, вы можете представиться ей в её отеле, хотя, конечно, я знаю о вас слишком мало, чтобы взять на себя ответственность. Всё зависит от того, понравитесь вы леди Джорджиане или нет, она довольно категорична в своих суждениях. Вам повезёт, если получите это место. Предварительная оплата – гинея.

Выговорив всё это в элегантной манере и с усталой улыбкой, она меня отпустила – без гинеи.

Я пошла в отель, и вот, хотя я не могу положительно утверждать, что я ей понравилась, я здесь! Честно говоря, не могу также сказать, что она понравилась мне. Не могу отрицать её импозантность. У неё стать гренадёра, породистый нос, ледяной взгляд, свойственный английским аристократическим матронам, судя по тем описаниям, которые я читала, а она – аристократка и англичанка до мозга костей, хоть и снизошла до брака с шотландцем. Сознание своего социального превосходства никогда её не покидает. Это проявляется, главным образом, в её крайне достойной манере совершать недостойные поступки, и замораживать безобидных людей своим ужасным взглядом. Одна из её излюбленных жертв – это бедный маленький жалкий учитель, который готовит младшего мальчика к поступлению в Итон. Я должна упомянуть, что эта, внушительного вида, особа, помимо всего прочего, – фанатка свежего воздуха, как и почти все местные жители. Сквозняки везде и как можно больше – это для них одно из правил здорового образа жизни. Сейчас только сентябрь, а я уже с тоской вспоминаю о наших уютных изразцовых печках и их открытом пламени, к тому же я схватила простуду, едва выйдя на берег.

Ну, любительница экстрима, леди Джорджиана, совсем не похожа в этом отношении на мистера Тодда, который дрожит весь день, – наверно, у него слабая грудь. Забавно наблюдать за маневрами несчастного юноши, с помощью которых он, когда мы по воскресеньям пьём чай в чрезвычайно проветриваемом холле, пытается избежать урона для своей слабой конституции. Если леди Джорджиане случится в это время увлечься беседой, он тайком делает поползновение закрыть окно, но, будучи застигнут за этим занятием, застывает на месте под ледяным взглядом миледи.

– Здесь так душно, – снисходительно роняет она, а мне ничего другого не остаётся, как смиренно согласиться.

Но не подумайте, что леди Джорджиана живёт заботами лишь этого мира. У неё есть и другая, отчётливо пуританская, сторона характера. Например, она не одобряет алкоголь, но её неодобрение отмеряется дозировано согласно вашему социальному статусу. Насколько я поняла, заурядные гости, чьи вкусы можно не принимать во внимание, коль скоро для них является честью даже оказаться за столом миледи, не могут рассчитывать ни на что, кроме обычной воды. Есть такие, которым дозволяется виски, разбавленное водой, но надо быть, по меньшей мере, баронетом, чтобы отведать даже легчайший кларет, ну а шампанское было откупорено под крышей Кингз Холла только однажды, в честь королевской особы. Миледи озабочена спасением вашей души в той же мере, что и чистотой вашей родословной, но и здесь также её озабоченность выражается дозировано. Если вы из простолюдинов, она протянет вам спасительную длань на вашем пути к Небесам, если же у вас есть титул, то вы вольны управляться сами.

Муж сей выдающейся особы, как вы легко можете представить, имеет мало значения в доме, но утешает себя постоянной деятельностью вне его. Его бакенбарды такой формы, какую обычно носят священники, странно сочетающиеся с его твидовым костюмом, вначале озадачили меня, но потом я выяснила, что он, действительно, – бывшее духовное лицо, от своего призвания он отказался ввиду нежданно свалившегося на него состояния, но не без сожалений, я думаю. Бедняга прямо разрывается между этим миром и лучшим, в попытках спасти свою душу, одинаково усердно хлопоча и о коттеджах своих арендаторов, и об их бессмертных душах, в последнем ему оказывает драгоценное содействие леди Джорджиана. Право не знаю, помогала ли бы она ему, если б на его попечении были только их души.

И вот, наконец, я перехожу к своей ученице. Ах, моя дорогая фройляйн Поль, когда вы говорили об однообразии учительского труда, и вы, и я забыли о главном утешении, которое несёт этот труд; я вспомнила о нём в тот же миг, когда увидела круглое личико моей милой маленькой Эллы, – которое, казалось, улыбалось мне со страниц какой-нибудь рождественской повести – так благотворно отразились на нём питание, состоящее из бифштексов и рисовых пудингов, правильный режим сна и отдыха, постоянное воздействие воды и мыла, – обрамлённое завитками прелестнейших золотистых волос, что я когда-либо видела на этих берегах. Подумать только, что долгие месяцы – а может годы! – она будет всё равно, что моя! Вы помните наш разговор о детях? Вы были потрясены, я знаю, но я сказала вам правду. Когда я решила стать гувернанткой, мне тогда не пришло в голову, что я выбираю кратчайший путь к осуществлению своей мечты, ну почти что…. И у нас есть собака, и мармелад к чаю, и две наши классные комнаты соревнуются в деле разведения животных самого разнообразного свойства. Как раз сейчас между нами прохладные отношения из-за неких пегих мышей, которых, как они утверждают, съел наш терьер. Не думаю, что бедный мистер Тодд любит мышей больше, чем сквозняки, но будущий баронет их прямо обожает. Ах, нет! Перси не будет баронетом, ведь есть же ещё старший сын. Он сейчас отсутствует, но скоро прибудет. Вы можете решить, что, говоря об утешениях, я имела в виду…, но нет, я думаю только о мышах и мармеладе.

Вы скажите, что это всё слишком хорошо, чтобы быть правдой. Действительно, в будущем возможны неведомые мне засады. Но я не собираюсь беспокоиться о том, чего ещё не случилось. Довлеет дневи злоба его, ну и так далее…. А пока что, вы должны признать, что я недурно устроилась.

Надо кончать, хотя я изложила вам не более, чем aperçu (франц. общий обзор – прим. переводчика) моих впечатлений. Подводя итог, скажу, что люди здесь в десять раз благополучнее, и в двадцать раз солиднее (и скучнее), чем наши дорогие венцы. Чувство собственного достоинства здесь разлито в атмосфере. Оно в равной мере осеняет монументальные коттеджи тружеников, построенные словно на века, и холёные лица упитанных, хорошо одетых торговцев, чьи ухоженные повозки перемещаются по великолепным дорогам, наполненные до краёв хорошей, полезной и, конечно же, дорогой едой. О, еда! Это волшебное слово для местных жителей! Морской воздух, что ли, так действует на них, что они считают поглощение пищи важнейшим из дел. Невозможно пройти и четверти мили, чтобы не повстречаться с фургоном мясника или пекаря. Да, они знают, как позаботиться о телесных нуждах, и тела их выглядят прекрасно, хотя шотландские скулы и челюсти, несомненно, имеют агрессивный вид, по сравнению с австрийскими. Тут каждый кажется и толще, и чище, и здоровее, и оживлённее, чем наш брат австриец. У них рыжие кудрявые волосы, и вид одновременно сытый и деловой, причем у их лошадей тоже, они точно знают, куда направляются и что их там ждёт. Не понимаю, что именно во мне восстаёт против этой благообразной респектабельности? Наверно, моё богемное прошлое…. Как бы там ни было, но что-то меня порой напрягает. А эти серые каменные дома! Сейчас вовсю цветут осенние цветы, но они отцветут, и что тогда?

Ну, до следующего раза! Не забывайте меня! Приятно думать, что кому-то в целом мире, не безразлично, потонула я или выплыла, но я-то собираюсь выплыть! Ваша Клара Вуд».

Глава 6. Отель «Каунти»

Так как дружба Клары и фройляйн Поль была недавнего происхождения, то Клара не сочла нужным посвятить эту даму в некоторые подробности, которые мы сейчас откроем читателю.