Заглянувший

На речном берегу заметил лодку в зарослях камыша, а неподалеку – крохотную лачугу. Смотрелось очень гармонично. Мне вдруг показалось, что я видел ее раньше…

Сбавив скорость, я облетел дом, чтобы изучить его. Он утопал в цветущих кустах, огромных, как кроны деревьев. Крыша была покрыта мхом. На вид обветшалый и заброшенный, чуть покосившийся на бок, но настолько очаровательный, что сразу захотелось здесь поселиться.

Странно, однако в интуитивные карты ничего подобного не входило. Или, быть может, я не успел вспомнить. Никаких построек в памяти, только природа.

Спустившись к двери, я принял решение войти внутрь. На всякий случай постучал, – никто не ответил. Я потянул за ручку, осторожно открывая дверь. Та тихонько скрипнула.

В доме было сыро и темно. Единственное крохотное окно почти не пропускало солнечный свет. Споткнувшись о корзину, я схватился за напольную вешалку без единой вещи. У самого входа висела картина с незамысловатым весенним пейзажем, написанным крупными смелыми мазками.

В центре комнаты на плетеном ковре стоял потерявший форму диван. Сразу за ним – шкаф с открытыми полками, на которых все еще находились цветочные горшки, книги и посуда. Справа от шкафа – большой стол и опрокинутый стул. Хотя краска местами потрескалась и облупилась, в этом таилось свое очарование. Однако особый уют этому месту придавал большой камин в глубине комнаты.

Странное ощущение овладевало мной: все казалось отдаленно знакомым. Пустовала ли крохотная лачуга или же в ней кто‑то жил?

По правде сказать, я влюбился в этот дом с первого взгляда! О таком тихом местечке я всегда мечтал, только в мечтах со мной жила сестра. Если бы мы уехали в деревенскую глушь, где никто нас не знает, возможно, удалось бы прожить долгую счастливую жизнь.

Мы бы обсуждали интересные книги за завтраком, вместе готовили новые блюда, приобрели бы телескоп, чтобы по вечерам изучать звездное небо. Мне не нужен был брак, не нужны дети. Истинным счастьем виделась простая забота друг о друге, поддержка и понимание. Но наблюдая за людьми, я осознавал: большинство из них смотрят на жизнь иначе.

Что, если этот дом ждал здесь именно меня? Этим можно объяснить отсутствие личных вещей хозяина. Хотя вряд ли здесь кто‑то действительно нуждается в вещах.

Так или иначе, я решил вернуться позже и проверить свою теорию.

Покидая лачугу у реки, я еще раз поразился, насколько здесь живописно, и отправился дальше. Дорогой послужили быстрый ручей да гладкие камни.

Ручей привел меня к колоссальному Белому дворцу.

Здания, что я видел раньше, разом померкли в сравнении с ним. Величие считывалось во всем – начиная от архитектуры, заканчивая несоизмеримой высотой. Наверное, в создании участвовали сотни архитекторов, и каждый вложил какую‑то свою тайную мечту.

Дворец возвышался над всем, что находилось поблизости. Лес рядом с ним смотрелся аккуратным газоном. Остроконечные купола и многочисленные башни тянулись в безоблачное небо и растворялись в синеве, украшенной до горизонта разноцветными мерцающими звездами.

Внешнее убранство являло множество таких же гигантских колонн, искусных скульптур, замысловатых арок и даже фонтанов. Вода стекала по мраморным ступеням в бассейны парка. Там плавали белоснежные птицы, напоминающие то ли лебедей, то ли павлинов. Здесь же цвели лазурные лотосы.

По парку неспешно гуляли люди, такие же, как я, внешне ничем не отличающиеся от людей из плоти и крови. И хотя правильнее назвать их духами, здесь и сейчас они воспринимались самыми обыкновенными людьми.

Я возвысился над парком Белого дворца. Присел на край крыши. Отсюда куда интереснее разглядывать людей, взаимодействующих друг с другом и с природой.

Одни предпочитали наслаждаться музыкой, другие исполняли ее, играя на скрипках, роялях, флейтах. Звуки сливались в цельную потрясающую мелодию, а музыканты образовывали слаженный оркестр, к которому спешили присоединиться лесные птицы.

В высоких беседках непередаваемой красоты расположились те, кто позировал художникам, и сами художники с незавершенными полотнами. Люди прогуливались среди мраморных арок, увитых лозой. Не торопясь, держась за руки. Здесь никто не спорил, не отстаивал взгляды, не стремился к превосходству. Если однажды я вернусь в материальный мир, то постараюсь привнести больше спокойствия и безмятежности, чтобы сделать его хотя бы немного похожим на Эйдор.

Некоторые кормили больших белых птиц, гладили их, обнимали. Птицы не боялись людей, никуда не улетали, а, наоборот, ластились. Все наслаждались беззаботным пребыванием, переполненные счастьем, гармонией и светлой любовью.

Однако я не спешил знакомиться с ними, поскольку еще не научился скрывать мысли. И людям не было никакого дела до меня. Они не поднимали головы, не перешептывались, не косились на отстраненного одиночку.

Да, я предусмотрительно появился в рубашке с длинными рукавами, чтобы скрыть черные по локоть руки. Но мне казалось, никто бы не заострял на этом внимание. Было ощущение, что меня здесь приняли.

Вглядываясь в лица, я отмечал представителей всех земных биотипов. Впервые я почувствовал себя частью сплоченного мирного сообщества, в котором легко быть настоящим и при этом твердо уверенным, что тебя понимают. Я улыбнулся, взмахнул ладонью в знак приветствия, и несколько человек, заметив это, помахали с улыбкой в ответ.

Солнце клонилось к закату, свет пронизывал все вокруг. Я дышал, любовался небом, свесив ноги и болтая ими в воздухе. Улыбка не покидала моего лица.

Я все еще ребенок и всегда им был – здесь так приятно это признавать. Несмышленый, во многом избалованный и совсем наивный ребенок. И это ничуть не обидно, не страшно, ведь многому только предстоит научиться, многое только предстоит постичь.

– Угу, – послышалось рядом.

Повернув голову, я увидел сидящего на карнизе черного филина. Он смотрел на меня огромными круглыми глазами, похожими на звездное небо.

– Ты согласен с тем, что я все еще дитя? – смешливо спросил я.

– Угу, – повторила птица, не отводя любопытного взгляда.

– В Белом дворце еще не был? – раздался в голове низкий мужской голос, явно не мой.

– Это ТЫ со мной говоришь? – я уставился на птицу, не скрывая удивления.

– Угу, угу! – отозвался филин и, расправив крылья, улетел, оставив меня в полнейшем замешательстве.

«Ха, здесь даже животные могут делиться мыслями! Ну и чудеса!» – думал я. Раз птица советует – значит, пора посетить дворец. Спрыгнув с крыши, я полетел вниз.

Интерьеры ничуть не уступали фасаду. Я ахнул, влетев в холл, украшенный монументальными колоннами. Какое просторное место! В центре красовалась величественная композиция из лестниц самых необычных форм и высот. Они начинались у подножия, а дальше расходились во всех направлениях. Изгибы и повороты лестниц плавные, некоторые напоминали змей, некоторые – лозу, но в целом комплекс принимал форму гигантского белого дерева.

Окна так же отличались внушительными размерами. Украшенные причудливыми витражами, они имели разные, но исключительно геометрически правильные формы. Пол дворца был составлен из мозаики, изображающей диковинный распустившийся цветок. Я поднялся по одной из лестниц и оказался на просторной лоджии.

Отсюда открывался потрясающий вид на горы и леса, теряющиеся в густой сиреневатой дымке заката. Над всем этим великолепием неизменно сияли звезды, галактики и многоцветье туманностей. Я подумал о том, что земным людям лишь отчасти доступны красоты Вселенной. Но даже просто глядя в телескоп, можно смело поверить в Творца.

Красоты Вселенной более чем достаточно для осознания Его присутствия среди нас.

– На самом деле, Эйдор очень похож на материальный мир, – облокотившись на балюстраду, вслух рассуждал я. – Только здесь нет забот, связанных с физическим существованием. Поэтому нет необходимости работать, ведь деньги, еда или одежда больше не имеют никакого смысла. Все, что имеет значение, – развитие духа.

В духовном отображении Земли вовсю процветала творческая жизнь. И я догадывался, что подобных миров должно быть великое множество.

Обойдя большую часть Белого дворца, я пришел к выводу, что у зданий здешнего мира, похоже, нет прямого назначения. Весь смысл в архитектурной красоте и фрактальной симметричности, благодаря чему дворец наделял присутствующих особой энергией прекрасного, энергией искусства. Стоило лишь догадываться, сколько мастеров сообща приложили усилия к созданию этого грандиозного здания. Тысячи просторных залов и потаенных тесных комнатушек уместил он в себе.

Здесь встречались целые галереи. Некоторые картины тянулись на сотни метров, и жирные мазки, казалось, вот-вот задышат своей жизнью, вырвутся в окружающее пространство. Были галереи исключительно с пейзажами или только с портретами. Некоторые хранили работы одного художника. Но чаще всего встречались смешанные, где картины рассказывали о красоте далеких миров, отображая их удивительную флору и фауну, отличную от Земной. С таких картин из-под чешуйчатого ствола пытливо выглядывали светлоликие девушки с острыми ушками и кошачьими улыбками. Или ждал своего зрителя крохотный воздушный островок посреди изумрудного заката, светом маяка приглашая в гости.

В некоторых комнатах расположились сады с фонтанными площадями, лабиринты из живых изгородей, разноуровневые клумбы самых причудливых форм. Одна – в форме гигантской бабочки – задрожала, ожила и взлетела над прогуливающимися парочками. Описав несколько кругов, она села на прежнее место. На подобные чудеса здесь мало кто обращает внимание. Ведь при желании любой может сотворить чудо.

Позже я попал в огромную круглую комнату, абсолютно пустую, с крохотным колодцем посередине. Подойдя к нему ближе, я услышал, что вода поет. Ее пение напоминало звук капающей воды в пещерах, и что‑то было от течения ручья. Я коснулся пальцем водной глади, и пение стало едва уловимо:

«Войдешь в дом врага против воли – бежать придется. Войдешь из любопытства – обманут будешь. По желанию, из любви войдешь – обретешь искомый покой».

«А лучше к врагам не ходить совсем», – подумал я и отправился дальше.

Под крышей дворца находились амфитеатры, стены которых украшали скульптуры и деревья, пустившие корни прямо из камня. На ветвях горели свечи, воск сбегал по стволу, а потом возвращался назад. Их мягкий, теплый свет создавал особую атмосферу в театрах, и музыка воспринималась иначе.

Принявшись считать органные залы, я сбился со счету. Возможно, для каждого органиста создавался индивидуальный зал с соответствующим интерьером, убранством, освещением. Но то была лишь не подтвердившаяся догадка. Большую часть залов я застал заброшенными, в них не было ни одной живой души. В некоторых музыка не смолкала, и слушатели стекались отовсюду, чтобы почерпнуть что‑то для себя.

Взгляд привлекла надпись над широкой каменной аркой:

«Произнесенное – исчезающий шум. Написанное – сила, правящая вечностью».

Войдя внутрь, я оказался в самой потрясающей библиотеке: стеллажи уходили ввысь настолько, что, теряясь в пестроте, сходились в одной крохотной точке где‑то на уровне небес. В зале располагались десятки каменных колонн, поднимающихся до самого верха и окруженных мраморными винтовыми лестницами. Читатели, выбрав интересующие книги, доставали их и поднимались на балконы внутри зала, где усаживались на скамьи и начинали тихо шелестеть страницами.

Прямо передо мной возвышалась статуя седобородого мудреца, держащего в руках свитки. Все его тело было исписано мелкими буквами, складывающимися в предложения. Заметив меня, мудрец произнес:

– Строя лестницу из прочитанных книг, не забывай по ней подниматься, иначе она превратится в стену!

Я улыбнулся и прошел вперед.

Рядом с каждой секцией на каменном постаменте стоял обезличенный человеческий бюст со схематичными чертами лица. Как и скульптура седобородого мудреца на входе, бюсты оказались способны к полноценной артикуляции и свободно владели различными языками, отвечая посетителям на возникающие вопросы относительно содержания тех или иных книг и помогая в выборе литературы.

– Где здесь секция «Эйдор для чайников»? – спросил я у ближайшего каменного бюста.

– Все о чае – секция тысяча пятьсот сорок два, но разве вас это интересует? – усомнился бюст. – Уточните запрос, чтобы я смог сориентировать вас.

– Да все нормально, не скучай тут. – Я махнул рукой и полетел дальше.

Стало быть, у таких «библиотекарей» можно уточнить, книги какого жанра расположены на стеллажах секции и где найти нужную информацию. А прочитанные книги сами возвращались на первоначальное место на полках.

Здесь хранились философские, теологические и исторические тексты различных цивилизаций, всевозможные сочинения жителей всех слоев нашей планеты. Я даже набрел на раздел с каменными табличками некоей империи Энасков, неизвестной общей антропологии.

Здесь хранились не только печатные версии книг. Многие, особенно старинные на вид, были написаны от руки с потрясающими детальными иллюстрациями. Без сомнений, здесь содержались произведения на всех возможных языках – современных и мертвых для материального мира. Возможно, здесь есть книги и на будущих языках тоже.

Такой вывод я сделал, попав в раздел ненаписанной литературы. Там тексты появлялись сами собой, перечеркивались, исправлялись, будто автор работал над книгой в этот самый момент. Некоторые больше напоминали блокноты для заметок или нечто не оформившееся в окончательный сюжет. Какие‑то были совершенно пусты, иные без авторства. Должно быть, когда придет время, там проявится чей‑то труд.

В секции художественной литературы я увидел автора, чьи произведения любил при жизни в Асперосе. Роман «Черный обелиск» занимал сразу несколько полок – причем все версии книги оказались разные. С изменением стиля, персонажей, сюжетной линии и даже тематики.

То же происходило, как оказалось, с остальными известными мне образцами творчества. В некоторых версиях одних и тех же произведений даже авторы были разные. И ни одной одинаковой книги!

Продолжая путешествие по библиотеке, из чистого любопытства я старался бегло познакомиться хотя бы с несколькими книгами из каждой секции. Но довольно быстро осознал – не хватит и недели, чтобы пройти так даже половину зала. Библиотека оказалась поистине всеобъемлюща!

Некоторые книги я бы назвал слегка необычными, другие представляли собой полнейшую бессмыслицу, хотя текст легко читался. Какие‑то были изданы в материальном мире, остальным это только предстояло, но большая часть живущих в Асперосе не увидят их никогда.

Путешествие по Белому дворцу могло продолжаться бесконечно. Наступила глубокая ночь, но тьма так и не окутала пространство. Ее отсутствие воспринималось абсолютно естественным явлением. Время текло иначе. Не было ощущения стремительности, напротив – все спокойно и неспешно.

Считая первое знакомство с миром духов законченным, захотелось уединиться. Не успел я подумать о доме у тихой реки, как тотчас перенесся к нему.

«Так вот каков твой личный рай», – раздался знакомый низкий голос.

Я поискал глазами филина и обнаружил его на крыше лачуги, многозначительно смеряющего меня взглядом.

– Да, но не уверен, что он заброшен, – отозвался я, мечтательно глядя на обветшалый дом.

– Фр-р! – Филин словно усмехнулся, нахохлившись.

«Здесь каждый человек обретает то, в чем нуждается, – вразумила мудрая птица и прикрыла веки. – Тем более, это всего лишь старая хижина!»

– Неужели дом существует только для меня?

– Угу-угу!

Я захотел ему поверить и поверил. А вместе с доверием пришло странное ощущение, что скоро мы с сестрой встретимся, и тогда никакая темная сила не сможет нас разлучить. Пришло ощущение, что мои давние мечты готовы исполниться.

Глава 7

Замкнутая жизнь слаба и одинока.

Поселившись в ветхом доме в самом сердце леса, я наслаждался одиночеством. Перестал мучить уставшее сознание тягостными домыслами. Убедил себя в том, что мы с сестрой скоро обретем друг друга, – это неизбежно, и не может быть иначе.

Сидя за столом, подперев голову ладонью, я подумал, что неплохо бы разжечь камин, – и тотчас он разыгрался резвым пламенем. В нем не было ни хвороста, ни поленьев, однако огонь полыхал, задорно потрескивая, наполняя окружающее пространство уютом и теплом. Запах сырости наконец‑то улетучился.

Я разжег огонь мыслью, что же я могу сделать еще?

Взглянув на картину, я представил, что вместо пейзажа на ней изображен портрет сестры. Мазки ожили, бегло перемещаясь, как крохотные червячки. Через несколько мгновений уже различался женский контур. А еще через мгновение – нос, губы, овал лица приобрели явные черты.

Затаив дыхание, я смотрел на портрет. Каждая капля краски заняла свое место, и течение мазков остановилось. Несомненно, это ОНА. Вот только глаза чужие. Что же в них не так? Форма совпадала, разрез, цвет радужки. Все те же светлые ресницы, все та же линия века. Только эти глаза мне незнакомы. Я решил позже свежим взглядом оценить портрет – быть может, получится выявить ошибку.

Неспешно коротая дни, я постепенно вникал в законы Эйдора. Тело полностью подчинялось моей воле, фибры настроились на нужный лад и звучали в унисон с музыкой здешней природы. Одиночество оказалось необходимо. Оно исцеляло меня и придавало сил.

Раньше я и подумать не мог, и ни за что бы не поверил, что когда‑нибудь настанет момент знакомства с новым миром, и я буду вот так наблюдать за его обитателями. Теперь я старался чаще быть в движении и много путешествовал, увлеченно исследуя окрестности.

Поначалу облетал округу наравне с птицами, поднимаясь над лесами и холмами. Позднее углубился в лесные недра. Меня заинтересовала внутренняя жизнь, скрытая от глаз поверхностного наблюдателя. И в таких путешествиях то и дело встречались удивительные находки.

Как‑то посреди непроходимого дрома [1] я наткнулся на потрясающую лужайку с цветущими крохотными деревцами. Их было так много, и росли они так часто, что напоминали пушистые розовые облачка, зависшие над травой. Через лужайку раскинулся деревянный мост с тончайшей кружевной резьбой. Я провел там целый день, наслаждаясь ароматом цветов и нежными красками. Это место было похоже на самый безмятежный сон, настолько волшебным оно казалось.

Конечно, среди диковинных пейзажей встречались и диковинные существа. Жаль, многие животные оказались пугливы. Я даже не мог приблизиться, чтобы разглядеть их, – они моментально скрывались за деревьями. Юркие зайцы с пушистыми беличьими хвостами объединялись в стаи и, завидев меня, бросались врассыпную. А я ведь хотел их только рассмотреть, не гладить.

Когда встретился прекрасный четырехрогий олень, я пробовал ему мысленно донести, что не представляю опасности, что перед ним – самый дружелюбный человек в мире, восхищенный его красотой. Однако тот не поверил и тоже оставил меня в одиночестве. Нелегко найти общий язык с животными, когда люди их постоянно обманывают или еще хуже – отнимают жизнь.

Те немногие крупные и сильные звери, что не боялись встречи со мной, были заняты своими делами и не желали вторжения в их жизнь. Поэтому я пролетал мимо.

В многочисленных лесных водоемах я видел созданий, похожих на птиц, но полностью покрытых жемчужной чешуей. Они плавали в воде и при этом словно парили, взмахивая крыльями.

Видел рыб, более привычных человеческому глазу. Но и они были не просто серыми рыбешками, а яркими, пестрыми, в цветную полоску или пятнистыми, даже способными менять узоры.

Поначалу было интересно общаться с животными. Я легко улавливал их чувства. Мыслили они упрощенно, без особой смысловой нагрузки, чаще всего общение содержало приветствие и какие‑то насущные мысли о здоровье и дальнейшем пути.

Оказалось, растения тоже умеют мыслить и общаться. Их голос был смесью шелеста листьев, треска ветвей, едва уловимого звука сбегающей росы и тихого шуршания. Раньше я бы ни за что не принял этот набор звуков за полноценную речь, а теперь прислушивался.

С чужаками растения предпочитали молчать или посылать отпугивающие сигналы. Они относились к людям с враждебным недоверием, как и животные. Я понимал причину – люди не привыкли бережно относиться к природе. Как ни печально это признать – мы живем не в единстве.

Люди расточительно используют природные блага, пагубно влияют на климат, не заботятся о восстановлении шаткого природного баланса и давно зарекомендовали себя в качестве основного врага экосистемы. Жадного и эгоистичного врага, возомнившего себя хозяином мира.

Мне стало стыдно за человечество, на что рослое старое дерево хмуро отозвалось:

– А что делал ты?

Вскоре я оставил затею диалогов с природой, предпочитая наблюдать, наслаждаясь заливистым пением птиц, яркими пятнышками перелетавшими с ветки на ветку. Их перышки сверкали, отчего то тут, то там среди деревьев мелькали солнечные зайчики.

Однажды у подножия скалистых гор я обнаружил крохотный замаскированный зарослями проход. Любопытство овладело мной, и я решил пробраться внутрь. Приходилось двигаться ползком. Я начинал опасаться, что путь завершится тупиком. Каково же было изумление, когда проход вывел к потрясающе красивой пещере!

Внутри раскинулись рощи кристальных деревьев, источающих нежный свет. Их веточки с легким треском иногда изгибались, меняли угол, словно от дуновения ветра, которого в пещере не было. А вот здешняя свежесть воздуха придавала бодрость и необычайную ясность мышления.

Подойдя к ближайшему прозрачному дереву, я дотронулся до ветви-кристалла – она оказалась твердой и холодной, словно состояла из сухого льда. Почувствовав мое прикосновение, прозрачная голубая ветвь хрустнула, повернувшись в другую сторону. Следом за ней кристальное дерево задрожало и слегка изменило форму кроны.

Здесь же, посреди сада, расположилось озеро с пронзительной голубой водой. Из нее медленно показывались тусклые светящиеся шары, напоминавшие миниатюрные луны. Они танцевали над озером какой‑то свой, особый танец и, погружаясь назад в воду, подсвечивали его.

Стены пещеры были неровные, угловатые, точно покрытые битыми на крупные части зеркалами. Увидев свое отражение, я понял, как сильно изменился, – с лица исчезла усталость, кожа приобрела здоровый сияющий оттенок. Морщинки пропали, словно их никогда и не было. Взгляд выражал заинтересованность и жажду познания. Даже одежда успела незаметно видоизмениться: стала светлее и наряднее. Должен признаться – выглядел я с иголочки. Изменившись внутренне, я изменился и внешне.

– Для чего тебе мнение о себе? – вдруг спросило отражение (или, возможно, внутренний голос?).

– Мне стало интересно, какой я теперь, – ответил я.

– И кто же ты? – отражение сосредоточенно глядело немигающим взором.

– Свое мнение о себе…

В этот момент я перестал ощущать себя кем‑то значимым. Меня даже насмешила прежняя уверенность в собственной важности и в якобы исключительном уме. Только что я оценивал, насколько хорош собою, а сейчас смотрел на отражение и видел обыкновенного человека. Не более красивого, чем остальные, не более выдающегося. И уж тем более никак не особенного.

– Мысленная тишина позволит понять гораздо больше, – подсказало отражение. – Садись и отключи диалог с собой.

Я послушно сел напротив отражения, стараясь ни о чем не думать. Тело расслабилось и погрузилось в состояние покоя. Сначала было просто, но спустя какое‑то время в сознание вторглись мелкие мыслишки. Я отгонял их, как назойливых мух, а они набрасывались с новой силой, мешая моей медитации.

Хотелось контролировать беспокойный разум, только он не подчинялся воле. Несмотря на столь умиротворенное место, я продолжал мучиться догадками, где может быть сестра и как ее отыскать. Я не смог раствориться в тишине, не смог довериться ей, возможно, даже боялся ее. Вот то, что я смог понять, находясь на свидании с самим собой.

Пещера стала дверью в иную реальность. Она очаровала меня, и я провел здесь много времени, прежде чем выбрался на поверхность, так и не достигнув полного безмолвия.

Помимо приятных событий иногда происходило то, что меня не на шутку тревожило. Через пару дней пребывания в Эйдоре начали происходить странные события.

Первый эпизод случился, когда я облетал окрестности возле хижины. Полет прервал голос, раздавшийся в моей голове, – не мужской, не женский. Тихий, но вкрадчивый. Я прислушался и понял: речь на незнакомом языке. Голос будто заклинал меня или на что‑то настраивал, настолько зловеще он звучал.

Это не просто телепатия. Никто не посылал мне мысленные сигналы, я уверен. Чужак сидел внутри и являлся моей частью. По телу побежали мурашки, я не на шутку испугался. Думал, что начал сходить с ума. Однако через несколько минут голос исчез. С облегчением выдохнув, я молил, чтобы такого никогда больше не повторилось.