Заглянувший

Анастасия Райнер

Заглянувший

Внимание: произведение содержит сцены насилия, убийств и эротики. Строго 18+.

Автор обложки Яна Новосёлова (NewHouse)

Иллюстраторы А. Райнер, Rudoi

© А. Райнер, текст, 2025

© ООО «ИД «Теория невероятности», 2025

От автора

Иногда людям снятся особенные сны: красочные, подробные, с интересным сюжетом. Благодаря такому сну и родилась эта книга.

В десять лет мне приснилось, как моя душа отделилась от тела, а потом рядом появился дух-проводник. Он взял меня за руку, и мы переместились к потрясающему белому дворцу высотой до самых небес. В саду гуляли и другие люди, только им не было до нас дела. Остаток сна проводник торопился показать мне дворец, сопровождая экскурсию рассказами о жизни духов в этом мире. А еще он повторял, что именно духовный мир реален, а в материальном мы все спим.

Проснувшись, я сразу же записала этот удивительный сон, чтобы ничего не забыть. Тогда я еще не знала, что даже спустя двадцать лет буду помнить то путешествие в мельчайших деталях. Как и не знала того, насколько сильно увиденное повлияет на мою дальнейшую жизнь.

Шло время. Я взрослела, а сны продолжали сниться. Фантастические и одновременно реалистичные, они вовлекали все дальше и глубже в бесконечно загадочный и далеко не безопасный мир, населенный странными существами – как добрыми, так и злыми. А еще… Вопрос «Есть ли жизнь после смерти?» не давал мне покоя. Я постоянно искала ответ.

Пережитая в том первом особенном сне история постепенно развивалась. Раз за разом я переписывала сюжет и дополняла его новыми подробностями, пока рассказ не превратился в объемную рукопись. Все чаще казалось, что я не завершу ее никогда. Череда бесконечных правок мучила меня, изводила, лишала сна.

Я ругала себя за то, что слишком сложную и глубокую книгу затеяла, которую, возможно, никто не увидит и не оценит. Но вдохновение призывало завершить начатое, ведь если ты не заканчиваешь дело, выходит, время потрачено впустую. И я продолжала работать, год за годом проходя проверку на прочность.

Требовалось верить в себя, несмотря ни на что. Верить, когда не верили другие и смеялись над моей мечтой. Что поделаешь: люди часто ранят других из-за недостаточной осознанности. Но все не напрасно – они подстегнули меня, а тех, кто в меня верил, оказалось несоизмеримо больше. Они навсегда в моем благодарном сердце.

Из-за вечной нехватки времени книга рождалась в самых неожиданных местах. Часто в дороге, в самолетах или в поездах, в чужих странах под закатным солнцем. На бумаге и на ее обрывках, в телефонных заметках, на всех моих компьютерах, начиная с самого первого. Каждый раз при вычитке находились изъяны, и в какой‑то момент стало ясно: совершенства достичь нельзя. Важно уметь остановиться.

Приближалась пора поделиться этой историей с другими.

В ней много пережитого лично: наяву и во снах. Почти за каждым эпизодом скрываются истинные переживания, события, эмоции, чувства. Вместе с главным героем я прошла сложный, долгий путь, и для меня это было самое удивительное приключение из всех. Оно многому меня научило.

Трилогия «ЗАГЛЯНУВШИЙ» предлагает новую концепцию осмысления реальности. Погружаясь в ее сюжет, торопиться нельзя. Чтение должно быть вдумчивым, внимательным, плавным, и тогда адаптация к новому миру пройдет успешно.

Эта книга о самом важном: о смысле жизни, о тайнах смерти, о предназначении и развитии. Она обо всем, но в первую очередь о любви, чей срок – сама вечность. Каждый сможет найти что‑то новое, что‑то ценное.

Эта книга, замысел которой открывается во всей полноте только в последней строке. Вот почему необходимо пройти путь полностью, до последней страницы трилогии, и тогда вы непременно переживете потрясающий, волшебный и даже мистический опыт.

Может быть, вам даже захочется перечитать эту историю. Возможно, не сразу. Позже. Но даже на втором и третьем прочтении она будет удивлять, поскольку сюжет наполнен огромным количеством деталей, загадок и отсылок. А еще в ней спрятан ключ, обнаружив который, вы полностью перевернете концовку и получите по-настоящему шокирующий финал.

Хочется верить, что все не напрасно. Что сейчас все‑таки востребованы книги, написанные со всей душой, в абсолютной искренности. Я очень хотела бы сделать общество хоть чуточку добрее. И если эта книга оказалась в ваших руках, значит, вы хотите того же.

Пройдите этот путь по страницам трилогии вместе со мной до конца, и тогда у нас с вами, возможно, появится шанс.

Часть 1

Исповедь проклятого

С первым вдохом Верховного начался исток Многомирья. Абсолютная мощь изверглась в пустоту, расплескавшись в ней пылающими светилами. Так озарившееся Ничто обернулось тьмой.

Вдох Предельного расчертил грани Вселенной, дыхание его пронеслось во тьме, в вихре закружились галактики и заиграли разноцветием пылевые туманы. Так танец Хаоса приобрел порядок.

Вдох Единого бога устроил песню жизни, обитель его наполнилась звуками, ветер подхватил мотив океанов и лесов, рыб и птиц и всякого зверя, а после всеобщую гармонию дополнил голос человеческий. Так Разум произнес слово.

Но ничто из этого не являлось Началом.

Теперь я знаю это.

Глава 1

Когда Господь хочет приставить к человеку ангела, он посылает ему сестру.

В эту историю сложно поверить, но у вас есть выбор. А у меня нет ничего ценнее воспоминаний. Это дар свыше, и я делюсь им, пересказывая пережитое за пределами физических реалий. Говоря проще – я был мертв.

Жил ли я ДО? Точно помню, что пытался. И конечно, задумывался о смысле таких попыток. Как и любой нормальный человек, задыхался от недостатка информации о том, кто я. О том, что ждет меня, когда сердце преданно отстучит тихий последний раз.

Реинкарнация? Ад или рай? Или, может, сансара?

Идея слепой веры в какую‑то религиозную условность внушала недоверие.

Я встречал много так называемых «верующих». Особенно раздражали те, кто пытался навязать свою религию. Меня корили за несоблюдение постов, за неверную трактовку тех или иных святых писаний, даже угрожали адом и расплатой за то, что не смирен и не каюсь.

Эти «верующие» были ничем не лучше остальных людей. Религия не помогла им навести порядок в жизни или обрести умиротворение. Как и все, они выпивали, сплетничали, объедались, гневались, изменяли, словом – имели изрядный набор пороков. Только в осуждении других им не было равных.

Самое смешное – они на полном серьезе думали, будто попадут в рай только за то, что навесили сами на себя ярлык верующего. Вместо того чтобы направить силы на изменение окружающего мира к лучшему, они упорно пытались всучить свою бездоказательную правду в бестолковых случайных спорах.

Спорящий – всегда проситель. Негласно он просит, чтобы к его аргументам отнеслись заинтересованно, поскольку нуждается в признании. Только в вопросах веры ни аргументов, ни доказательств нет.

Я был умен, начитан, успешен. Добивался поставленных целей, не доверяя предчувствиям или домыслам. Опирался лишь на логику и факты. Не возникало в жизни моментов, когда бы я действительно поверил хоть на мгновение в существование богов или иных миров. Однако я не был ярым атеистом.

Напротив, привычка допускать вероятности вселяла слабую надежду на существование загробного мира.

В отличие от большинства, я не испытывал страха перед смертью, просто хотелось удостовериться, что хотя бы за гранью существует справедливость. Но как бы ни искал в научных трудах подтверждения жизни после смерти, успехом поиски не увенчались. А теперь знаю: духовное не поддается математическим расчетам, не подчиняется физическим законам, но даже если бы подчинялось – дух никогда не позволил бы себя измерить в соревновании научных величин.

Не там нужно было искать, однако я жаждал фактов.

Моя ли в том вина? Все, что происходило со мной от рождения до смерти, – не более чем НИЧЕГО. Пустое, бессмысленное, безнадежное, оставляющее только тягостные смутные образы. Единственным светом, смыслом, ценностью, тем, без чего я не знал себя, была моя сестра-близнец. Нам не нужно было разговаривать, чтобы знать мысли друг друга, достаточно взглянуть в глаза или дотронуться.

С рождения мы были словно привязаны друг к другу и привыкли открыто выражать любовь – держались за руки, часто обнимались и смеялись. Наши глаза блестели. В детстве это казалось естественным, а позже начались проблемы: косые взгляды, лишние вопросы, грязные подозрения. Наши чувства стали ненормальными для общества, мы слишком напоминали влюбленных.

Про себя я все отрицал, твердил, что наша любовь – самая чистая на свете, но где‑то глубоко внутри обреченно осознавал – подозрения небезосновательны. Невинные прикосновения являлись единственной доступной роскошью, и мне все больше хотелось явного выражения любви.

Мой взгляд стал чаще задерживаться на ее губах. Хотелось провести рукой по ее гладкой коже, по блестящим волосам, вдохнуть их аромат. Хотелось слиться с ней воедино и больше никогда не разрывать обретенную связь. Я взрослел, сгорая заживо. И сходил с ума от невозможности прекратить агонию.

Во мне поселился страх, что она догадается о моих порочных чувствах, и это разрушит ее хрупкий мир, в котором не существует даже понятия «предательство». А я предал ее. Но, по крайней мере, удавалось хранить все в тайне.

Отныне, глядя на сестру, я регулярно ловил себя на мыслях, превращавших меня в чудовище в собственных глазах. В чудовище, с которым необходимо бороться. Я стал избегать ее взгляда, прикосновения были непозволительны. С огромным усилием я все чаще отказывался от ее общества, замыкаясь в себе.

Однако, как бы ни боролся с наваждением, в те редкие моменты, когда я видел ее перед собой, возвращались запретные чувства, вспыхивая с новой безудержной силой. Она была той же девчонкой, которую я всегда любил, с теми же ясными глазами, наполненными светом, коим больше не обладали ни одни из известных мне глаз.

Видя этот свет, испытывая страстное желание соединиться с ним, я отчетливо сознавал, что проклят навеки. Чудовище внутри не подчинялось мне, становилось все мощнее.

В те моменты, когда я был готов поверить в существование бога, все сводилось к тому, что я вновь проклинал его. Он допустил столько грязи и боли, позволив появиться самому уродливому, неблагодарному и убогому существу под названием «человек». Существу, творящему зло.

Только уродливый бог мог допустить такое.

Только убогий бог мог допустить, чтобы брат желал родную сестру. Грешный бог, породивший по своему подобию грешных детей, а после упивающийся их страданиями. Бог – жестокий, циничный, психически больной извращенец с последней стадией нарциссизма. Уж лучше совсем отказаться от идеи его существования, чем разочароваться в нем так глубоко, как разочаровался я.

Хотя… когда о нем рассуждала сестра, я слушал без раздражения. Ее представления никогда не унижали моей точки зрения, она не навязывала своего бога и не заставляла отказаться от убеждений. Просто рассказывала милые светлые сказки, и, когда я слушал их, становилось легче. Но лишь от того, что ее разум не замутнен грязью окружающей действительности.

Я бы никогда не отважился разрушить ее картину мира собственными доводами, подчерпнутыми из научно-исследовательских работ, опровергающих концепцию божественного творения. Да и она, выслушав приведенные доказательства и усмехнувшись, без труда подобрала бы собственные логичные контраргументы. Она любила исходить из того, что невозможно доказать отсутствие бога, и потому подобный спор завершился бы ничьей.

Как бы то ни было, для меня всегда оставался загадкой факт, что рассуждения ученых лишали жизненных сил, мир тускнел и выцветал, а щебетание сестры о высшем разуме хоть и казалось глупостью, вносило в мою жизнь хотя бы мимолетное, но все‑таки счастье.

И я запомнил тот день, когда задорные огоньки в ее глазах стали меркнуть. Запомнил каждый последующий день. Шепот за спинами превратился в отравляющий смех и угрозы. В ее мыслях тоже завелся отвратительный паразит, который каждую секунду готов был напоминать о неправильности наших чувств.

Я молил небеса, желая избавиться от греховной любви, но, измучавшись, в итоге отрекся разом от всех богов. Принял решение переключиться, переступить себя, переступить ее, стать холоднее. Она прекрасно все понимала, даже подыгрывала, чтобы было проще отвыкнуть.

Нам пришлось отдалиться.

Разделяя чувство глубокого отчаянья, сестра все так же улыбалась, находя утешение в успехе моего бизнеса, искренне радуясь новым деловым свершениям, удачным сделкам, выгодным контрактам. Я не мог ей признаться, что в основе успеха – махинации. Я получал прибыль на дураках, которые не знают своих прав и подписывают документы не глядя. В конце концов, они добровольно несли мне деньги. Ну а то, что попались на аферу, – сами и виноваты, будет им урок.

Шло время. Мы все реже виделись. В одну из встреч я вывернулся перед сестрой наизнанку, обнажил всего себя, без прикрас, однако это и привело нас в тупик. Из-за своих амбиций и жажды получить желаемое я окончательно разрушил ту хрупкую связь, что оставалась.

– Мы обязаны подумать в первую очередь о родителях! – говорила она. – Они никогда не смогут смириться с тем, что ты предлагаешь! Это убьет их! Ты готов принять всю тяжесть последствий ради сомнительного будущего? Пойми, кем бы мы ни были, что бы ни чувствовали, вместе жить под одной крышей нельзя! Пора создать семью, завести детей и заниматься их воспитанием. Дождаться внуков, как ждут мама с папой, а после мирно стареть в окружении родных! Так устроен мир! Игра по собственным правилам никому не принесет счастья! Будешь продолжать жить своими интересами – и ты обречен! Повержен! Вычеркнут из жизни и забыт навсегда!

После этого разговора каждая последующая попытка общения неизбежно превращалась в самоистязание. Мы разъехались в соседние города – жить поблизости стало слишком тесно. Нам было необходимо территориальное препятствие. Мы пытались устроить личную жизнь, обзавестись семьями.

Только все шло наперекосяк. Судьба словно смеялась над нами. Начались первые ссоры, но даже в такие моменты с ней было лучше, чем без нее. Я возвел сестру на пьедестал и боготворил, и отчего‑то казалось, что она боготворила меня и так же тщетно искала малейшее сходство в других. Но природа не повторит ошибку и не создаст идентичные шедевры. И под «ошибкой» я всегда подразумевал себя, а под «шедевром» – ее.

В то время как я добивался поставленных целей, главная проблема состояла в том, что о ней нельзя было даже мечтать. Любовь отныне превратилась в набор всех возможных эмоций, преимущественно тягостных, возведенных в бесконечную степень и сконцентрированных на одном человеке. Каждый раз, попадаясь на мыслях о ней, я ругал себя, ненавидел, клялся больше никогда не надеяться на совместное будущее. Не надеяться, что вернется счастье, оставленное позади.

Не спешите винить меня, возможно, позже вы все поймете. Ведь у судьбы руки старухи: сухие, морщинистые, подчас пугающие, но мудрости в их тепле больше, чем мы способны разглядеть.

Я старался выправить душу. Зациклился на работе. Хотел чувствовать себя важной общественной фигурой, беспрекословным авторитетом. Хотел властвовать, поднявшись над другими. Хотел всех удерживать под контролем, чтобы никто не мог контролировать меня. Хотел, чтобы мной восхищались.

У меня было много женщин, но ни одну я так и не полюбил. Жизнь с другим человеком приравнивалась к моральным пыткам. Мои рвения начинались с разных причин, а заканчивались всегда одинаково – раздражение и ненависть к любящей меня женщине.

Я часто думал: если бы не знал сестру, если бы мы никогда не встречались, возможно, я бы испытывал интерес к жизни, нашел бы в ней смысл или придумал его. А испытывая подобие любви к случайной женщине, я бы верил, что это и есть любовь. Но мы оказались близнецами в одной семье, и единственное излечение от этой аномалии – забвение.

Тотальная потеря самого себя.

Однажды я едва не распрощался с жизнью… Те события прочно врезались в память, словно произошли вчера. Десятилетние, мы были наивны, беспечны и уверены в счастливом завтрашнем дне. Мы так привыкли засыпать и просыпаться рядом, что и помыслить не могли о возможной разлуке. В тот злополучный день нам суждено было впервые осознать, что у жизни найдется ответ для каждого самоуверенного человека.

Аномальная жара не могла удержать детей во дворах во время школьных каникул. Мы сбивались поутру, как стайка чирикающих птичек, и, торопясь к реке, оставляли позади турники и качели. Ребята постарше сразу заходили на глубину, чтобы поиграть в мяч. Некоторые присматривали за младшими сестрами и братьями, иногда позволяя себе поплавать неподалеку.

Мы же с сестрой довольствовались развлечениями на берегу или у водной кромки. Я гонял мелкую рыбу, бегая за ней наперегонки с волнами. Сестра обожала возводить песочные замки, иногда успевая за день выстроить целый городок с каналами и башенками. Плавать мы не умели, однако очень хотели научиться.

Наблюдая за старшими, я убеждался, насколько это, должно быть, легко. Школьный учитель как‑то обмолвился, что плавание – рефлекторная реакция, и, в сущности, плавать могут даже младенцы. Но почему‑то мне не удавалось. В попытках удержаться на воде тело казалось тяжелым, и ноги быстро встречали дно. Поэтому плавание казалось чем‑то вроде суперспособности.

«Как только отбросишь страхи и полностью доверишься воде, она это поймет и откроет для тебя новые возможности», – рассуждал я, сидя на теплом песке, зарывая в него пальцы ног. Достаточно быстро меня наполнила уверенность: именно сегодня все получится. Воспрянув духом, я бодро направился к воде. Заметив это, сестра взволнованно поинтересовалась:

– Ты ведь не собираешься учиться плавать? – И, получив подтверждение своей догадки, требовательно повысила голос: – Но мама и папа запрещают, когда их нет рядом! Стой! Иначе я все им расскажу!

– Ты никогда не ябедничала и сейчас не станешь. Кругом люди! Если что‑то пойдет не так, кто‑то точно заметит! – перебил я и сделал еще несколько шагов вперед.

Сестра бросилась следом, рассчитывая схватить меня и вернуть на берег, но я был уже далеко. Оглянувшись, я засмеялся: она боязливо топталась на месте и размахивала руками, чтобы привлечь мое ускользающее внимание.

Зачем слушать ее? Я думал лишь о том, как она будет гордиться, радоваться, восхищаться, когда я поплыву навстречу. А потом начну учить ее, и, быть может, через пару дней она тоже поплывет, благодарная и счастливая. Обязательно поплывет, ведь только я смогу подобрать нужные слова и объяснить, что мы раньше делали не так.

Но чтобы научиться самому, нужно зайти чуть глубже, так удобнее лечь на воду. Я в очередной раз оттолкнулся ногами и попробовал грести, но меня упрямо увлекала глубина.

Сердце бешено забилось – ноги не нащупали дна. Только что, и будто бы на этом самом месте, я уверенно стоял, а теперь все изменилось. Потребовалась лишь секунда, чтобы сообразить – меня отнесло течением. В следующий миг я погрузился под воду, чувствуя испуг и удивление.

Я пытался выплыть и позвать на помощь, но вода моментально попадала в горло. Совсем рядом стояли три девицы, смотрели на меня и смеялись, о чем‑то оживленно болтая.

«Неужели они думают, что я притворяюсь?!» – лихорадочно вертелось в голове, и ничем больше не получалось объяснить их феноменальное веселье. Мысли сменялись одна за другой, равно как и эмоции. Я даже вспомнил сцены из кинофильмов и разозлился на то, как бессовестно они лгут, ведь в действительности не удается выкрикнуть ни слова.

Отчаянные попытки сделать глоток воздуха, выкрикнуть хоть что‑то и откашляться, смешались в одно целое. Секунды растягивались на минуты, все происходило стремительно и медленно одновременно.

Полнейшая неразбериха.

Паника властвовала над глупым самонадеянным ребенком.

Река не простила моих амбиций, – она беспощадно лупила волнами, тянула на дно. Вода в очередной раз накрыла с головой. Сил на борьбу не осталось. Я принял судьбу, перестал сопротивляться и спокойно глядел сквозь водную толщу на сияющее летнее солнце.

Такое яркое, но больше не мое.

«Значит, вот так я умру», – подумал я, не ощущая ни страха, ни паники, ни боли. Просто прощался с солнцем в полной безмятежности.

Нейробиологи утверждают: в момент смерти мозговые процессы вызывают эйфорию, выбрасываются нужные гормоны – тем самым природа предусмотрела чувство облегчения в конце пути. Чувство избавления от земных тягот.

Но почему так происходит, у них нет ответа.

Как же без меня будут жить родители и сестренка? Умирая, я представлял их грустные глаза, полные слез. Было безумно жаль, но ничего не изменить. Слишком поздно. Я засыпал, растворяясь в золотых разводах над головой. И в этом трагическом безмолвии руки продолжали тянуться к свету.

А дальше не было ничего.

Никаких световых туннелей, белых коридоров, ангельских песнопений, ни малейшего намека на чувственные ощущения. Абсолютно ничего. Даже тьмы. Я просто спал, не наблюдая снов. Не существуя.

Очнувшись на берегу, я не сразу сфокусировал зрение. Незнакомец, что‑то бормоча, с силой давил на грудную клетку. Вода освобождала легкие. Следом я увидел глаза сестры, красные от рыданий. Она склонилась надо мной, горячие слезы падали мне на лицо. Ее колотила крупная дрожь, с губ срывались лишь невнятные обрывки фраз.

В ту ночь она не отходила от моей постели, рассказывала об ужасе, который испытала, как только я начал тонуть. О том, что какой‑то парень первым кинулся на помощь, и о чудесном спасении. Я выслушивал, как долго и мучительно тянулось время, сколько мыслей пронеслось у нее в голове. Она тысячу раз объяснила, какой я дурак, и каждую минуту требовала с меня обещание беречь свою жизнь.

Беречь не только в радости, но и в моменты горя. Беречь ради светлой надежды, невзирая на затянувшуюся зиму или самую страшную бурю. Ни в коем случае не бояться, помнить солнце, чтобы снова открыться ему, подставив лучам лицо.

Что бы ни довелось вынести, как бы яростно ни пришлось бороться в дальнейшем, я должен был держаться, не уходить раньше срока на дно мутных вод. И я клялся ради нее. Однако, получив страшный опыт, в убеждениях укрепился: смерть – это конец сознания, нет никакой души.

Сестры не стало в середине сентября, в одну из промозглых дождливых ночей, когда в небе нет ни единой звезды. Какой‑то ублюдок сбил ее на пешеходном переходе, – до дома ей оставалось пройти всего тридцать метров. Возможно, не справился с управлением из-за скользкого асфальта или неполадки с машиной, может, был пьян и перепутал педали… Причина не важна. Скорая приехала слишком поздно, ее уже нельзя было вернуть.

Я примчался, как только узнал. Тело к тому времени увезли в морг. Место происшествия обступили полицейские и зеваки, чьи лица отражали скорее любопытство, нежели ужас или боль. Их сердца не могли болеть, они даже не знали ее имени. Это мое сердце разорвалось, когда я увидел лужу крови вперемешку с грязью – такая вот аллегория жизни.

Разве для этого мы рождаемся?

Чтобы напитать грязь своей кровью?!

Я возненавидел себя за то, что не оказался рядом, не принял удар злосчастного автомобиля. Я бы отдал жизнь за нее без раздумий. Но чудес не бывает, как и справедливости. Ведь это я недостоин жить, это я всегда был плохим человеком и причинял окружающим зло, не чувствуя угрызений совести. Она же была безгрешным лучиком света, ангелом во плоти, олицетворением добра и великодушия. И чем закончилась ее история?

Водитель просто трусливо скрылся, оставив свою жертву один на один со смертью. Ни одного свидетеля не нашлось, чтобы выйти на след убийцы.

На похороны съехались отовсюду, сестру многие любили. Женщины в черных платках тихо всхлипывали, мужчины молчали. Люди подходили ко мне, выражали соболезнования, спрашивали что‑то, будто я мог ответить! Я даже не слышал их! Только слезы катились по лицу. Вцепился в гроб и стоял. Пальцы онемели. Мне хотелось, чтобы нас вместе зарыли в землю, оставили в покое. До этого я и не представлял, насколько ее любил.