Завтра наступит вчера

– Как «так»? – внимательно смотрю на Павла.

– Как в кино. Слишком правильно, неестественно.

– Ты просто завидуешь нашему счастью, – смеюсь, слегка толкая его плечом. – Как у тебя, кстати, с твоей… как её? – щёлкаю пальцами, пытаясь вспомнить имя его последней девушки.

– Неважно. Пупок, – бурчит Паша.

– Чей пупок? О чём ты?

– Ян, давай работать. Пупок – это Пупков Фёдор Николаевич. Работает с цыганским бароном. Ты посадила его за сутенёрство три года назад.

– Да, помню его. Там ещё среди проституток были совсем юные девчонки. Ужас.

– На этом всё. Остальные так, мелочь пузатая.

– Значит, у нас два кандидата. Уже что-то. Нам нужно допросить этого мотоциклиста.

– Допросить, – усмехается Павел. – Пусть он сначала приедет. Я пойду, покурю.

«Всё-таки он мне не верит до конца. Я бы на его месте тоже не поверила».

Этот странный вечер, кажется, никогда не закончится: те же разговоры, те же шутки. Только мне совсем не до смеха. Во время ужина я поглядываю то на часы, то на Павла, стараясь при этом выглядеть непринуждённо. Напарник пьёт мало, но я замечаю, что он нервничает и крайне немногословен в беседе с отцом и Матвеем. Да и мои нервишки тоже пошаливают. Но я хотя бы это умело скрываю.

За окном темнеет, вечер обещает прохладу. Матвей, изрядно выпивший и захмелевший, за ужином несёт какую-то чушь и всё время смотрит в телефон. Обычно муж ограничивается несколькими бокалами. Его поведение кажется мне несколько странным.

После чая отец сообщает, что ему сейчас нужно заехать на работу. От мысли, что лаборатория заменила ему дом и там он чувствует себя лучше, чем в пустой квартире, становится грустно. Муж вызывает папе такси. Затем невнятно бормочет: «Пойду прилягу». Пошатываясь, прощается с гостями и поднимается в спальню. Переглядываемся с папой. Оба недовольно качаем головой.

Когда за окном мелькают огни фар, отец поднимается из-за стола, берёт пиджак.

– Вот и машина приехала. Ну что, родная, провожай меня, – говорит папа, подмигивая мне.

Как только отец выходит из дома, Горин хватает меня за руку и еле слышно шепчет:

– Там у вас возле забора справа есть овраг. Ты роняешь отца туда и занимаешь позицию. Я страхую сзади. Главное – взять стрелка живым.

– Поняла. – Вытаскиваю пистолет из-за ремня.

Спешно догоняю папу и перехватываю его возле калитки, пряча оружие за спину. Вечер тихий, даже слишком, лишь издалека доносится лай собак. Паша выходит следом. Проверяет, чтобы Матвей остался в доме, и тихо закрывает калитку.

Такси подмигивает фарами, ожидая на дороге.

С диким рёвом из-за поворота вылетает мотоциклист и на скорости несётся прямо к нам. В его руке автомат, он открывает огонь. Я толкаю отца в овраг и, прицелившись, насколько это возможно в потёмках, стреляю в приближающегося врага. Паша лежит на другой стороне тропинки в цветах и палит по мотоциклисту.

Человек с автоматом с криком слетает со своего железного коня и приземляется в нескольких метрах от нас. Мотоцикл, пролетев мимо, с грохотом врезается в калитку.

– Все живы? – кричит напарник из своего укрытия.

Я поворачиваюсь к отцу. Тот лежит без движения, уронив голову на землю.

– Пап? – Приподнимаюсь и переворачиваю тяжёлое тело отца. Его белая рубашка заплывает кровью.

– Паша, вызывай скорую помощь! Скорее! – пытаясь нащупать пульс на шее отца, повторяю: – Господи, пожалуйста, только не умирай. Господи!

Слёзы текут по щекам. Едва уловимый пульс выводит меня из панического состояния. На секунду я чувствую облегчение.

Павел, вызвавший скорую помощь, сидит у лежащего на асфальте тела мотоциклиста. Мне кажется, что проходит целая вечность, прежде чем я слышу характерный звук приближающегося автомобиля скорой помощи.

Мы выезжаем следом на моей машине. За рулём Горин. Мчим по шоссе. В душе пустота. В голове картина похорон отца. Перед глазами мелькают картинки его окровавленной рубашки и безжизненного лица в моих руках.

«Я не переживу этого…»

– Он выкарабкается! – прерывает молчание напарник, будто читая мои мысли.

Я ничего не отвечаю. Понимаю, что ранение тяжёлое. Большая потеря крови, возможно, задеты жизненно важные органы.

В больнице мы проводим всю ночь. Наш «стрелок» погиб на месте. Отец проводит несколько часов на операционном столе, но ранение оказывается несовместимым с жизнью. Я стараюсь держаться, когда хирург, взяв меня за руку, сообщает о смерти папы.

Паша куда-то всё время звонит, с кем-то ругается по телефону, чего-то требует. Мне всё равно. Моя жизнь осталась там, в овраге. Внутри лишь чёрная дыра, что засасывает меня без остатка. К этому добавляется жуткая усталость. Меня пугает, что я не плачу. Нет выхода этому состоянию. Всё запечаталось внутри, запеклось. Но когда-то эта лавина прорвётся наружу.

– Ян, давай я отвезу тебя домой. Поспишь пару часов, и поедем выяснять, кто этот стрелок.

– Нет. Я должна увидеть того, кто убил моего отца. Он погиб из-за меня.

– Поспишь два часа, и поедем. Я пока попытаюсь выяснить личность стрелка.

Мои глаза закрываются. Голос Павла отдаляется. Всё кружится и гаснет.

Глава 5

Рука затекла так, что я её не чувствую. Слюна присохла к щеке. Пытаюсь перевернуться с живота на бок. Противный хрюкающий смех заставляет открыть глаза. Всё моё тело напрягается.

«Маньяк дежурит сегодня».

Пытаюсь вспомнить что-то важное, но память упрямится и выдаёт лишь страшные эпизоды избиения этим животным. Рёбра всё ещё болят. Приподнимаюсь.

Утро. Кажется, я так давно не ощущала радости рассвета. Солнечный лучик, заскочивший в окно, припадает к моим босым ногам, как верный пёс, и греет. На пол падает тень решётки, напоминая мне о тюрьме, в которой я непонятно как оказалась. Кто упрятал меня сюда? А главный вопрос – зачем? Кому выгодно, чтоб я сгинула с лица земли? Кто заживо схоронил меня в этом склепе? Меня предали? Почему? За какие такие прегрешения?

Вставать с постели совсем не хочется. Уснуть бы и больше не просыпаться в этом аду.