Завтра наступит вчера

– Сколько времени прошло с той ночи? – трогаю рёбра. Болят, но двигаться могу.

– Недели две. Меня отправили в отпуск. Принудительно, понимаешь?

– Не очень.

– После той ночи… Главный всё узнал. В общем, ты должна делать вид, что ты овощ. Поняла?

– Я пока плохо соображаю, и мне не приходится делать вид.

– Единственный способ действительно не превратиться в овощ – это выйти отсюда, – Сергей понижает голос и говорит полушепотом.

– И как я отсюда выйду? – спрашиваю тоже шёпотом.

– Тебе нужно бежать. Эй, Коля, оставь цветы в покое. Рвать нельзя! – кричит Сергей, вскакивая с лавочки, и бежит к ползающему по клумбе Коле.

«Бежать» – эхом звучат в голове слова бородатого. Пытаюсь вспомнить, кто я. Но кроме того, что меня зовут Яна, – ничего. Провал. Пустота. Стою на краю пропасти, и одиночество скулит в моём сердце, как побитая собака. Сергей берёт меня под руку и помогает встать с лавочки.

– Я не пойду туда. – Хватаюсь рукой за спинку, слёзы отчаяния застилают мои глаза.

– Ян, ты справишься.

Сил сопротивляться рослому мужчине нет. Послушно иду за ним.

Проходит несколько дней, и я постепенно прихожу в себя. Благодаря тому, что Сергей дежурит всё это время и не пичкает меня таблетками, моё сознание проясняется. Рёбра потихоньку заживают.

– Выходим на завтрак, – слышу знакомый голос Фашистки.

«Началось!»

Моя соседка, подпрыгнув как ошпаренная, подлетает к двери и нетерпеливо пляшет возле неё, ожидая, когда отопрут. Дверь открывается, и Ведьма, выскочив, бежит по коридору, громко шаркая тапочками.

Я неспешно и очень аккуратно накидываю халат. Опираясь рукой о спинку кровати, медленно встаю. Иду в столовую.

Моя компания уже в сборе. Бритва исподлобья наблюдает за Фашисткой, стоящей у входной двери. Я наблюдаю за Бритвой. Иногда мне кажется, что она притворяется больной и что на самом деле эта женщина вполне нормальная. Тогда зачем она здесь?

– Как себя чувствуешь? – Вопрос впивается уколом яда прямо мне в сердце.

Узнаю этот мерзкий голос. Оборачиваюсь. Позади, нависая надо мной, стоит он – тварь, сломавшая мне рёбра. Я вздрагиваю. Уловив страх в моих глазах и заметив дрожь в теле, он расплывается в зловещей, самодовольной улыбке.

В этот момент внутри меня что-то обрывается. Страх сковывает тело. Смотрю на Маньяка и не могу произнести ни слова. Он переводит взгляд на мои руки.

– Боец! – ухмыляется он, качая головой. Мои руки, сжатые в кулаки, лежат на столе. – Не напрягайся так сильно, а то рёбра заболят, – наклонившись, шепчет он мне в ухо.

«Это не человек. Это дьявол!»

Коля сидит, не шевелясь, уткнув взгляд в свою тарелку, боясь поднять глаза на эту сволочь. Я не могу вымолвить ни слова. Он победил, сломал меня. Я вся дрожу. Маньяк усмехается и, распрямляя спину, идёт к выходу.

– Я убью его, – вдруг произносит Бритва низким, похожим на мужской голосом. В нём столько силы, ярости и холодной уверенности, что, кажется, она действительно может это сделать.

Перевожу взгляд на Бритву. Она продолжает спокойно есть свою кашу.

– Ты что-то сказала? – удивлённо спрашиваю, глядя на её невозмутимое лицо. Так и не дождавшись ответа, беру ложку и ем мерзость, что лежит у меня в тарелке.

На прогулке подхожу к Бритве, рисующей что-то палкой на песке. Присаживаюсь рядом с ней на корточки.

– Слушай, ты давно здесь? – тихо задаю вопрос.

Бритва медленно поворачивает голову и смотрит на меня пустым взглядом.

– Ясно, – вздыхаю.

– Я убью его, – повторяет она, медленно проводя большим пальцем по своей шее от уха до уха. В её глазах на мгновение вспыхивает огонь. Само зло из преисподней смотрит на меня. Чувствую, как мурашки расползаются по рукам, шее и голове.

– Я помогу тебе, – шепчу, наклоняясь к Бритве.

Значит, он и над ней издевался. От мысли, что Маньяк будет страдать или даже умрёт, на душе становится приятно. На лице Бритвы на секунду появляется слабая тень улыбки. И сразу гаснет. Она вновь погружается в свои размышления, продолжая водить палкой по песку.

После ужина, продолжая пребывать в мутном сознании, пытаюсь посчитать, когда Маньяк заступает на дежурство в наше отделение. Чтобы не забыть и не сбиться, карябаю ногтем побелку на стене за кроватью: «С» – три чёрточки, значит, Сергей дежурил три дня. Сегодня заступила «Ф» – Фашистка, она тоже будет работать три дня. Потом – «М». Меня всю передёргивает. Нужно как-то попасть в столовую и взять нож. Любой ценой.

Встаю, подхожу к Ведьме. Тормошу её за плечи. Долго не могу разбудить. Наконец она просыпается, садится и смотрит на меня недоумевающими сонными глазами.

– Слушай меня внимательно, – произношу с надеждой, что она хоть что-то соображает. – Завтра, когда зайдёт Фашистка, ты должна обнять её за шею очень крепко и держать. Это такая игра. Поняла меня? – Смотрю ей в глаза и медленно повторяю: – Когда Фашистка подойдёт и протянет таблетки, ты кинешься ей на шею, вот так, – обнимаю Ведьму за шею, притягиваю к себе и крепко держу. – Поняла?

Отпускаю. Та машет головой и снова укладывается, отвернувшись лицом к стене. Спустя две минуты она уже храпит. В этот момент я сама себе кажусь смешной и жалкой: «Нашла подельника!»

На прогулке застаю Бритву за тем же занятием, что и вчера. Присаживаюсь рядом с ней на корточки. Та, не обращая на меня никакого внимания, продолжает рисовать круги на песке. Хочу спросить, за что она хочет убить Маньяка, подвергалась ли она насилию со стороны этого монстра. Но не решаюсь заговорить с ней об этом. Немного посидев рядом, возвращаюсь на лавочку. Тревожно. В таком состоянии сложно собраться с мыслями.

Из коридора доносится приближающийся к палате знакомый стук каблучков.

– Сегодня играем в обнимашки! – тихо напоминаю Ведьме.

Та, вскакивает и хлопает в ладоши, как маленькая девочка, которой дали конфетку.

«За конфетку она бы задушила эту тварь!»

– Как дела, дорогуша? – улыбаясь, спрашивает Фашистка.

Меня выворачивает наизнанку от этого слова «дорогуша». Ничего не отвечая, беру протянутые мне таблетки. Кладу себе на язык, запиваю водой. Фашистка заглядывает мне в рот, а я заглядываю в её правый карман, где лежит связка ключей. Она подходит к Ведьме и протягивает таблетки. Ведьма берёт их, быстро запихивает себе в рот, вскакивает с кровати и повисает на шее Фашистки. От неожиданности та роняет стакан с водой на пол и пытается освободиться от объятий. Я грациозно соскальзываю с кровати и незаметно, как бывалый карманник, двумя пальцами вытаскиваю ключи. Вернувшись на место, кладу их себе под подушку.

На крик прибегает Василий – верный слуга и оруженосец. С размаху наносит удар резиновой дубинкой Ведьме по почкам. Та, взвизгнув от боли, отпускает шею Фашистки и, скуля, отползает в дальний угол кровати. Василий размахивается, чтобы ещё раз ударить, но я останавливаю его криком.

– Убивают! – ору на всё отделение

Он опускает свой «воспитательный инструмент» и скрывается за дверью. Через несколько секунд появляется уборщица с совком и веником.

Пока уборщица сметает осколки стакана в совок, Фашистка, зло оглядывает нас по очереди, тяжело дыша. Затем молча выходит. Слышу, как удаляются её шаги.

– Ты молодец! – Показываю Ведьме большой палец, поднятый вверх.

Она пытается улыбнуться, но в её глазах я вижу страх и боль. Она ещё долго сидит в одном положении, прижавшись к стене, потирая свой бок и боясь пошевелиться.

Теперь Василий появится только вечером, чтобы запереть двери. Ключи до этого момента нужно вернуть.

Выглядываю из-за двери. Всё тихо. Возвращаюсь и достаю ключи из-под подушки. На связке их всего пять: четыре от палат, один от столовой. Значит, от двери, которая ведёт в следующее отделение, ключ где-то в другом месте. Это хорошо, иначе бы уже хватились пропажи. На ключах от палат номера нанесены красной краской. Один ключ без надписей. Быстро иду по коридору. На посту никого нет. Подхожу к двери столовой, достаю из кармана ключи. Руки трясутся, таблетки начинают действовать. Роняю связку на пол. Звон бьющихся о кафель ключей оглушает меня. Сажусь рядом с дверью и, зажимая уши руками, зажмуриваюсь.

«Всё. Теперь они точно меня убьют!»

Спустя некоторое время открываю глаза. Я по-прежнему в коридоре одна. Быстро вставляю ключ в замочную скважину, поворачиваю, вхожу в столовую и прикрываю за собой дверь.

Работники кухни уходят после обеда. Ужин, чаще всего состоящий из кефира и галетного печенья, нам выдаёт дежурный. Крадусь по залу, стараясь не шуметь. Захожу на кухню. Всё убрано, никакой утвари. Подхожу к столу, дёргаю ящик – заперто на ключ. Сдерживаю крик отчаяния, готовый вырваться из моего горящего от досады горла. Дыхание учащается. Сердце стучит в висках.

«Всё зря!»

Ещё раз пытаюсь открыть ящик. Ещё, ещё. Продолжаю дёргать этот долбаный ящик, а по щекам текут слёзы. Меня начинает качать из стороны в сторону, всё плывёт перед глазами. Зажмуриваюсь и бью себя ладонями по щекам. Открываю глаза.

«Соберись! Где может быть ключ от этого ящика?»

Пытаюсь сконцентрироваться на этом вопросе. Открываю дверцы шкафов одну за другой. Шарю руками по полкам. Мне попадаются кастрюли, посуда, крупы в мешках, вазочка. Стоп! В ней что-то лежит. Опускаю руку в стеклянную вазочку с нарисованными вишенками, неглубокую, вроде той, что для конфет. Достаю небольшой ключик.

«Что я здесь делаю?» – верчу ключик в руке, но не могу вспомнить. Осматриваю кухню. Взгляд упирается в закрытый ящик стола. Подхожу и, качаясь, пытаюсь вставить ключ в замок. Сначала не получается. Присаживаюсь на корточки, делаю ещё пару попыток – ключ поворачивается. Встаю, выдвигаю ящик. Внутри: ножи, топорик, молоток. Всё это хранится под замком. Достаю маленький складной нож, завалявшийся на самом дне. Им точно не пользуются, а значит, никто его и не хватится. Закрываю ящик на ключ, возвращаюсь к открытым дверцам шкафов. Шарю глазами.

«Вот она, с вишенками!»

Бросаю ключик обратно в вазу, закрываю всё, как было, и ещё раз оглядываюсь. Голова кружится и плохо соображает. Главное – не вырубиться именно сейчас. Возвращаюсь, закрываю столовую. Украденную связку ключей вешаю на стенд у поста. Зайдя в палату, прикрываю за собой дверь и ложусь на кровать. Достаю нож из кармана и кладу под матрас.

Глава 4

Открываю глаза. На прикроватной тумбочке противно пищит электронный будильник, мигая зелёными цифрами: семь тридцать. Мои руки скрещены на груди, а пальцы вцепились в плечи. Как будто я пытаюсь защититься от чего-то невидимого. Шея напряжена, зубы стиснуты.

«Да выключи его!» – раздражённый сонный голос мужа заставляет меня вздрогнуть, возвращая мысли в реальность.

Тянусь к будильнику и нажимаю кнопку. Поворачиваюсь к ворчуну:

– Я на работу.

– Угу. Я тоже сейчас встаю, милая, – говорит Матвей, зевая. – Ты не забыла? Сегодня приезжает твой отец.

– Отец? Дорогой, ты что-то путаешь. Он же был вчера.

– Он был вчера? – Приподнимаясь и опираясь на левый локоть, муж внимательно смотрит на меня. Повисает пауза.

– Что? Разве нет?

Мои рёбра сжимаются. В памяти мгновенно всплывает человек на мотоцикле, и… Я в ужасе вскакиваю с кровати, как ошпаренная. Поднимаю майку, смотрю на свой живот, трогая его руками. Выдыхаю:

«Господи! Какое облегчение. На мне нет никаких дыр от пуль».

В растерянном взгляде мужа читается вопрос.

– Объясни, милая. Что случилось? – его голос звучит настороженно. Откидывая одеяло и вставая, Матвей подходит и заключает меня в объятия. – Тебя всю трясёт, любимая. Ты заболела? – Он бережно касается моего лба своей ладонью. – Температуры вроде нет.

– Не знаю. – Отстраняюсь и иду в ванную.

По пути останавливаюсь возле зеркала и всматриваюсь в своё отражение. На меня смотрит бледное, испуганное лицо.

Принимая душ, я в деталях вспоминаю весь вчерашний день. Затем сон, снившийся всю ночь: психушка, Маньяк, Бритва.

– Я могу отличить сон от реальности! Я не схожу сума! – возмущённо повышаю голос на Матвея, который, выслушав меня за завтраком, после долгого молчания, пытается убедить, что всё это мне приснилось: и психушка, и день рождения отца, и мотоциклист, и моя смерть.

Не окончив завтрак, бросаю вилку на стол.

«Я не сумасшедшая!»

Вскакиваю, хватаю сумку, ключи от машины и выбегаю на улицу. Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь от возмущения и тревоги.

«Что со мной происходит? Я же не сумасшедшая! Так больно и обидно, когда самый близкий человек не верит тебе».

Опираюсь спиной на колонну, поддерживающую балкон второго этажа. В сумке звонит телефон.

– Ян, ты где? – Голос Павла звучит раздражённо.

Вскидываю руку, смотрю на часы: восемь тридцать.

«Опять опаздываю на работу».

– Я еду, – отвечаю резко и кратко. Отключаю телефон и иду к машине.

Ровно в девять забегаю в отделение. Возле дежурного толпится народ. Киваю ему и, пробегая мимо, замедляюсь.

«Стоп. Я уже видела этих людей».

Останавливаюсь, всматриваюсь в лица. Дежурный приветственно кивает в ответ.

«Что за бред?»

Медленно иду по коридору, растерянно оборачиваясь на толпу.

– Ты, как всегда, Трость, – вставая из-за стола, кидает обиженно Павел и выходит из кабинета.

Это становится последней каплей. Я срываюсь и кричу ему в спину:

– Что? Что я опять не так сделала? Вечно ты всем недоволен!

Выхожу следом за ним из кабинета и поднимаюсь на второй этаж. Меня колотит от ярости.

«Что за день такой? Сейчас меньше всего хочется видеть начальника с его нотациями. Павел тоже хорош!»

Дохожу до открытой двери кабинета Егрыза – так мы с Павлом между собой называем Егора Степановича. Павел мнётся на пороге. Я слегка подталкиваю в кабинет. Егрыз сидит, постукивая ручкой по столу. Значит, настроение у него плохое: сейчас начнёт пилить. Опережаю его: быстро здороваюсь, кидаю папку на стол и вываливаю всю информацию, что мы с Павлом выяснили накануне по текущему делу.

Паша садится за стол напротив меня. По мере того как я зачитываю рапорт, глаза напарника становятся всё шире. На его лице читается полное недоумение.

– Ну вот, можете же, Трость! – Лицо Егрыза, напротив, расплывается в довольной улыбке. – Сейчас же выезжайте!

Я встаю из-за стола, беру свою папку и направляюсь к выходу. Павел догоняет меня на лестнице, хватает за плечи и резко разворачивает.

– Ты мне объясни, пожалуйста, Трость, что это было сейчас? – На лице напарника застывает неподдельное удивление.

– Что? Не понимаю тебя. Я рассказала всё, что мы с тобой вчера выяснили. И ещё, у меня есть к тебе вопрос по поводу вчерашнего вечера. Только давай вернёмся в наш кабинет.

Я быстро сбегаю по лестнице. Зайдя, бросаю папку на стол и подхожу к окну.

«Лавочка с кормильцем птиц не появилась».

– Я тебя внимательно слушаю, коллега! – Горин садится, закидывает ногу на ногу, скрещивает руки на груди.

Выражение его лица вызывает у меня смех.

«Высокомерный болван!»

– Что ты ржёшь, Трость? Я разве что-то смешное сказал? Может, у тебя просто крыша поехала?

«Последний вопрос прозвучал обидно».

– Что из того, что я докладывала Егрызу, тебе непонятно? – спрашиваю уже серьёзно.

– Мне всё непонятно. Мы вчера с тобой ничего не обсуждали! Я тебя даже не видел вчера!

Павел говорит с возмущением, а я стою в оцепенении. Видимо, мой растерянный вид его тревожит. Он встаёт, подходит к окну и берёт меня за руку.

– С тобой всё в порядке, Ян? – голос напарника смягчается. Большим пальцем он гладит костяшки на моей сжатой в кулак руке.

Я не могу прийти в себя. В голове звучит его последняя фраза: «Я тебя даже не видел вчера!»

– Паша, открой мою папку и посмотри вчерашние записи, – говорю еле слышно. – Неужели… – Я опускаю голову и наблюдаю за его пальцем на своей руке.

Павел аккуратно отпускает меня, подходит к столу и открывает папку. Несколько секунд он листает, пытаясь найти записи за вчерашний день.

– Ты издеваешься надо мной? – с силой захлопывая папку, обиженно спрашивает напарник, глядя прямо мне в глаза.

– Нет. – Меня мутит, ноги ватные. До меня начинает доходить, что в папке нет никаких записей и Матвей прав. Неужели всё это приснилось? – Я сейчас тебе всё объясню, – пододвигаю стул и сажусь рядом с напарником.

– Может, тебе отпуск взять, Ян? – выслушав меня, после короткой паузы предлагает Горин.

– Я не понимаю, что происходит, – говорю дрожащим голосом, стараясь собраться с мыслями.

Павел достаёт телефон и набирает номер:

– Черти! Никто трубку не берёт! Ты за рулём? – Кладёт телефон в карман и встаёт.

– Да, а что? – смахиваю со щеки незаметную слезу.

– Работаем, Яна! – ободряюще вскрикивает он, поднимая меня со стула, и тащит за локоть к выходу.

– Куда едем? – Поворачиваю ключ зажигания и вопросительно смотрю на Павла.

– Осмотрим место преступления ещё раз. Может, что-то упустили.

– Хорошо. Потом едем ко мне. Нужно приготовить ужин. Папа приезжает сегодня.

– Давно не видел твоего отца. Как он?

– Да, блин! – взвизгиваю и в бешенстве бью ладонями по рулю. Понимаю, что всё это уже было. Но как это объяснить? Как это воспринимать? Чувствую дрожь по всему телу.

– Я что-то не то сказал? – тихо спрашивает напарник.

– Дежавю! Я не понимаю, что мне делать с этим. Не понимаю, Паша! Услышь меня, пожалуйста! У меня такое ощущение, что я стою в переполненной людьми комнате, зная, что сейчас всё взорвётся к чёртовой матери. Кричу об этом, но меня никто не слышит! Мне никто не верит! – голос надламывается от крика.

Я замолкаю, уткнувшись лбом в ладони на руле.

«Возьми себя в руки. Сейчас всё пройдёт. Есть же всему происходящему какое-то разумное объяснение».

– Куда ты звонил? – спрашиваю, немного успокоившись.

– В лабораторию, – отвечает Павел, косясь на меня.

– Жди здесь! – Выхожу из машины и бегу в лабораторию, которая находится через дорогу от нашего участка.

– Куда ты? – слышу вопрос Горина, но не отвечаю, уже перебегая дорогу.

Прохладный воздух и запах реагентов, смешанный с ароматом кофе, встречают меня в кабинете Эдика.

– У меня обед, – раздражённо произносит он дежурную фразу и кладёт на пластиковую тарелку перед собой огромный бутерброд.

– Привет, Эдик. Это я! – улыбаюсь и, игнорируя «стоп-слово», подхожу к нему. – Я быстро! Мне бы узнать про грязь с ботинок.

– Да вам всем быстро! – возмущается он, но, вытерев руки о халат, всё-таки лезет в компьютер.

Прожевав, Эдик тихо сыпет проклятия себе под нос, так чтобы я не услышала. Меня всегда это умиляет. Смешной, невысокого роста, полноватый Эдик хочет казаться очень деловым. Но у него это совершенно не получается, поэтому его стремление выглядит комично.

«Хомяк!»

Принтер включается и начинает громко печатать отчёт. С замиранием сердца жду, когда выйдет весь лист. Как только документ оказывается в лотке, хватаю его и жадно вчитываюсь в текст.

Внутри, откуда-то из живота, поднимается волнение. Я не понимаю, нужно ли мне сейчас радоваться или наоборот. Рада одному: я всё-таки не сошла с ума, и документ это подтверждает.

– Спасибо, ты лучший! – чмокаю «хомяка» в лоб и, выбегая из лаборатории, несусь со всех ног обратно к машине.

Садясь в машину, протягиваю листок Павлу и внимательно за ним наблюдаю.

– Я не сумасшедшая! – заключаю с довольной улыбкой, когда он дочитывает отчёт.

– Я, значит, сумасшедший? И ничего не помню? – В его растерянности есть что-то пугающее.

– Нет, Паша. Нам нужно разобраться, что вообще происходит.

– Я вчера был дома, немного приболел. Мы с тобой точно не пересекались. К Эдику я не ходил и не звонил. Откуда ты тогда знаешь о том, что написано в экспертизе? – Горин смотрит на меня с подозрением. – Ты сама звонила вчера Эдику? Так?

– Клянусь тебе, Паша, – произношу медленно, глядя напарнику в глаза, чтобы у него не возникло никаких сомнений в моих словах. – Я не звонила, не приезжала к Эдику и даже голубей ему не посылала. Клянусь!

– Тогда как ты об этом узнала? – Павел повторяет за мной так же медленно, точно подражая.

– Я уже рассказала тебе в кабинете, как всё было!

Мы продолжаем препираться, выпучив глаза друг на друга, словно два болвана. Горин замолкает и отворачивается.

– Что будем делать? – вздыхаю, глядя на него.

В этот момент в сумке начинает звонить телефон. Номер незнакомый.

– Слушаю!

– Дочка, привет. Утром не смог до тебя дозвониться. У вас всё в порядке? Я сегодня приезжаю, как договорились?

– Папа? Да, папуль, привет! С днём рождения, родной! – растерянно смотрю на Павла. Он смотрит на меня.

Дальше я почти не слышу, что говорит отец, отвечаю коротко: «да», «нет», «хорошо». Пытаюсь принять происходящее. Закончив разговор, убираю телефон в сумку.

Говорить дальше сложно. Мы молчим. О чём думает мой напарник, нетрудно догадаться. Да и я уже начинаю сомневаться в собственной вменяемости.

– Паша, давай так. Сейчас я еду за продуктами, потом домой. Ты приезжаешь к нам к 19:00 на ужин. Дальше будем действовать по обстоятельствам. Ствол не сдавай, – смотрю на него серьёзно.

– Понял! Буду у тебя к семи, – отвечает напарник, выходя из машины. Он знает этот мой взгляд и понимает, что я сейчас не шучу и не притворяюсь. Дело действительно очень серьёзное.

Завожу мотор и по дороге в магазин пробую мыслить логически.

«Первое: я каким-то образом вернулась во вчерашний день. Бред, но это факт. Почему? Второе: психушка – это сон или нет? Третье: кто хочет меня убить? Чтобы во всём разобраться, нужно: сегодня не умереть и выяснить личность стрелка».

– Столько вопросов и ни одного ответа, – бормочу себе под нос, заезжая на парковку супермаркета.

***

Горин приезжает на час раньше назначенного времени.

– Хочешь помочь мне с салатом? – спрашиваю, усмехаясь и закрывая за ним входную дверь.

– Нет. У меня другое к тебе предложение.

– Я заинтригована! – Возвращаюсь к столу и нарезке огурцов.

– Ян, давай-ка прикинем, кто может желать тебе смерти. Начнём с тех, кого ты посадила, – предлагает Павел, доставая из своей сумки дела и садясь рядом со мной за стол.

– Это здравая мысль! Значит, ты мне веришь? – Смотрю на него испытывающим взглядом.

– Я же не сдал оружие и притащил сюда эти документы.

– Да, я вижу, – перевожу взгляд на кобуру на его поясе. – Это значит «да»?

– Я должен ответить на этот вопрос?

– Для меня это важно.

– Скорее «да», чем «нет».

– Хорошо. Меня устраивает такой ответ, коллега, – улыбаюсь, чувствуя, как внутри становится чуть спокойнее от присутствия его крепкого плеча рядом.

– А где Матвей? – спрашивает Паша, открывая первое дело.

– Скоро придёт. Что здесь у нас? – Заглядываю в папку. – Плющев? Точно, он та ещё сволочь. Убил свою сожительницу и её восьмилетнюю дочь. Тяжёлое дело.

– Нет, этот вряд ли. Во-первых, он ещё сидит, а во-вторых, такие, как он, чаще всего ссыкуны. На рожон не полезут.

– Согласна с тобой. Давай дальше.

Из духовки тянется аромат запекающейся рыбы. Павел смотрит на меня голодными, почти умоляющими глазами:

– Ян, дай что-нибудь пожевать!

Я засовываю ему отрезанную дольку огурца в рот.

– Не отвлекайся, времени у нас немного.

– Когда это должно случиться? – спрашивает напарник, прожевав огурец.

– Где-то около полуночи, точнее не скажу.

Горин машинально трогает рукой оружие в кобуре.

– Поехали дальше. Самойлов Степан Андреевич, он же Стрекоза. Он из банды Ермолова: грабежи, наркота, проститутки, вымогательства. Полный комплект.

– Да, он человека до смерти забил. Наглый и безжалостный. Угрожал мне на допросах, между прочим. – Заглядываю в дело. – Он что, уже вышел?

– Вышел по УДО. Ермолов, видимо, постарался. Так бы тянуть ему десятку.

– Думаешь, он может? – Встаю, чтобы вынуть горячее из духовки.

– Думаю, да, – выписывая данные Самойлова себе в блокнот, сухо отвечает Паша.

– Вкусно у вас здесь пахнет! – говорит Матвей, входя в кухню и протягивая Павлу руку.

– Твоя жена морит меня голодом, – отвечает Горин, пожимая ему руку, и достаёт следующее дело.

– И заставляет работать? – смеётся Матвей, подходя ко мне. Виновато улыбается и прижимается своими губами к моим губам. – Привет, любимая.

– Привет, любимый, – шепчу в ответ, давая понять, что я не обижаюсь на него за утреннее недопонимание.

– Выпьем? – доставая из холодильника виски и лёд, муж обращается к Павлу.

– С удовольствием! Еду в этом доме мне не дают, дайте хоть выпить!

– Паша, не отвлекайся. – Присаживаюсь рядом с напарником. Матвей ставит перед ним стакан с выпивкой.

– Милая, не буду вам мешать. Если что я в кабинете.

– «Милая», – передразнивает его Горин. – Вы всегда так общаетесь?