Лео

– Сварим кофе?

– В верхнем шкафчике над тобой, – он не глядя на меня направляет указательный палец над моей головой.

Я наблюдаю за океаном из его окна. Шумит, сегодня он встревожен. Словно провожает меня. Я смотрю на пар, поднимающийся из чашки кофе в моих руках и ускользающий в воздух. Люблю запах кофе. И запах океана. Вкус кофе не люблю, но почему-то захотелось его именно сейчас вприкуску с океанской влагой. Лео изредка поглядывает на меня из кухни, я чувствую. Он немного молчалив. Я немного разбита. Не хочу оставлять его. Мне здесь непривычно хорошо. Делаю глоток и закрываю глаза. Влажный воздух касается моего лица.

– Пойдем, – он обнимает меня сзади и возвращает из мыслей.

Я не ем выпечку. Но эти панкейки лучшие из всех. Я ужасно голодна. Лео улыбается: видимо, я слишком увлеклась. Обнимаю его ноги ступнями под столом и улыбаюсь, подняв глаза. Мы молчим. Так хорошо и слегка тоскливо. Он отпивает кофе, а я думаю, какой же он красивый с этими каре-зелеными глазами и сильным лицом. Невозможные чувства внутри, когда смотрю на него. Волнение и тепло за ребрами. Лео смотрит на меня поверх чашки. Эти глаза так хорошо знают меня. Он берет мою руку. Вздрагиваю от неожиданности и сжимаю его теплые пальцы.

Застегиваю босоножки. Он молчит и напряженно смотрит на меня. В голове такой сумбур. И хочется плакать. С обувью покончено, выпрямляюсь и смотрю в его лицо. Желваки явные. Губы сжаты. Глаза встревожены. Он упирает руки в бока и смотрит немного в сторону. Я не думала, что будет так тяжело прощаться с ним. Стою у двери и не шевелюсь. Странное чувство пустоты. Он не смотрит на меня. Я же не могу оторвать от него взгляд.

– Мне пора, – сдавленно и сипло бормочу я. Он отстраненно кивает. Делаю шаг к нему и легко приобнимаю за плечо. Поцелую в щеку и быстро уйду. Нельзя затягивать, внутри печет. Касаюсь его щеки. Чувствую, как напрягаются желваки под моими губами. Теплая кожа так приятно пахнет. Я чувствую его сердцебиение. Давай, Джо, отпусти уже его. Не могу отстраниться. Касаюсь лицом его щеки. Внутри все дрожит. Мои пальцы уже на его шее. Я прижимаюсь сильнее к нему и чувствую, как он приобнимает меня. Легко за спину. Еще немного: касаюсь лицом его шеи. Артерия пульсирует так сильно. Он обнимает меня все крепче, сжимая руками. Чувствую, как дернулся кадык под моими губами. Не могу. Он прижимает меня к себе и касается моего лица своим. Браво, я уже плачу. Глупая и слабая. Он обнимает мое лицо руками и смотрит в глаза. Я не хочу никогда больше видеть его глаза такими. Взгляд его потемнел. Мои ребра сжимаются. Он утирает мои слезы большими пальцами, целует в лоб и отпускает, слегка отталкивая:

– Давай же, Джо, – он снова упирает руки в бока и отворачивает лицо. Он не будет смотреть, как я ухожу. Ноздри его расширились, брови опустились на глаза. Отсюда слышу, как его трясет. Шаг назад лицом к нему. Еще. Ухожу.

Я не хочу скандала. Эмоционально я опустошена, вытрепана, израсходована. У меня не осталось моральных сил вступать в битву и пререкаться. Не буду участвовать в баталиях. Рядом с ним я сложила свое оружие. Я больше не воинственная. Сегодня я – мирный житель. Оправдываться не хочу. Не хочу защищаться. Не хочу говорить и чувствовать что-то кроме него. Хочу, чтобы до следующей встречи он был моим микроклиматом. Моей непроницаемой оболочкой, заполненной его запахом и тембром голоса. Стою у двери своего дома, словно у чужого порога. Дрожу немного – единственная реакция, на которую способен еще мой организм. Я оставила всю себя с ним. И уже за закрытой дверью чувствую сильный ветер от приближающейся бури. Я не знаю, что отвечать им. Что удовлетворит их? Не хочу думать о чем-то кроме него. Хочу упасть в постель и вспоминать ощущения от его кожи на своей. И молчать о нем долго.

Поворот ключа. Раз: давай, ураган, подхвати меня. Два: о безжалостные скалы разбей меня. Глубокий вдох. Нервный топот на лестнице. Успею сделать еще один. Закрываю дверь за спиной.

– О, господи!

Мама. В слезах. Проклятье. Все еще хуже.

– Ты где была?! Я чуть с ума не сошла! – она хватает меня за плечи. Потом за лицо.

– Все хорошо, мам, прости, что не позвонила, – мне очень жаль ее. – Я была с Кевином, – первое, что пришло в голову. К этому они привыкли. Быстрые шаги из гостиной.

– Джо?!

Кевин. Вот дьявол.

– Милая, что случилось? – теперь он хватает меня за плечи. – Где ты была?

– Кев, не сейчас, – я не смотрю на него почему-то. Мне даже не хотелось открывать рот, словно я запечатала Лео внутри и боялась, что так он испариться с выдохами. Не хочу переключать с него сознание. Рядом с Кевином эти чувства внутри меня начинают неприятно дрожать. Полярность. Кажется, сейчас меня вырвет.

– Джоана!

Папа. Черт. Беги, Джо: если он обращается так, всё слишком плохо.

– Где ты ходишь? Мы в полицию звонили! – он меня не обнимает. Он слишком зол. Зака не хватает. А, нет, он стоит у лестницы и сверлит меня взглядом. Все в сборе. Все составляющие моего урагана.

– Мне жаль, что я заставила вас волноваться. Со мной все хорошо, – иду к лестнице. Кевин хватает меня за руку:

– И все?! – он кричит и разворачивает меня лицом к себе. – Ничего не скажешь?!

– Скажу, но не сейчас, ладно? – пытаюсь достать руку из его цепких пальцев. – Можешь не трогать меня?

– Прости, что? – он опешил. – Ты заболела?! – дергает меня за руку.

– Кевин, остынь, – папа убирает его руку. – Давайте передохнем и завтра поговорим спокойно.

– Где. Ты. Была? – по слову чеканит Кевин, сверля меня глазами. Он все почувствовал. Он впервые меня почувствовал. Какая ирония. От его взгляда мне не по себе. Он удивил меня, я думала, ему все равно. Но ему больно. Я не хочу делать ему больно. Поднимаюсь на две ступеньки вверх спиной вперед и смотрю в его покрасневшее лицо. От дрожащих слез в этих диких голубых глазах мне становится страшно. Я ранила его. Он хочет ранить в ответ. Папа держит его за плечо. Кевин никогда прежде не излучал опасность. Что я наделала? Он не похож на себя. Мы все стали другими. Я вдруг почувствовала, что боюсь его. Это было самое сильное чувство, которое он когда-либо вызывал во мне. Скованная этим страхом я молча смотрю в его глаза. Я должна все ему рассказать. Но не сейчас.

– Прости меня, Кев, – поджимаю губы и быстро ухожу вверх по лестнице.

– За что ты извиняешься?! – он что есть силы кричит мне вслед. Спиной я чувствую резкие вибрации его вспыхнувших чувств. Я словно вижу вздувшиеся вены на его шее и багровое от напряжения и ярости лицо. Я не знаю его такого. Он даже не повышает тона. Но боль в его голосе так хорошо помогает визуализировать. Его трясет, я знаю. Я разорвала его на части. – За что извиняешься?!

Закрываю дверь в комнату. Его голос стал тише. Его отчаянный крик уже не врезается мне в спину. Но он все еще кричит. Папа пытается успокоить его. Что я делаю? Кто я? Я жестокая? Эгоистичная? Я словно ударила его. Сердце очень сильно стучит. Очень больно. Нестерпимо. Как я расскажу ему все? Закрываю уши, чтобы не слышать его отчаяния. Его чувства кровоточат. Я будто вижу эту кровь на своих ладонях. Что я наделала? Почему я решила, что, если мои чувства к нему блеклые, прозрачные, безвкусные, его такие же, и ему не будет от меня больно? Я жестокая. Я эгоистичная.

Он все еще кричит внизу у лестницы… Давай, утопи меня в этой горячей крови твоего громкого отчаяния.

Я не склонна презирать себя. Не в этой моей жизни. Но сейчас я испытывала презрение к своему существу. Вдвоем они разрушили меня. И все вокруг меня. Они оба любили меня так сильно, как сильно заставили саму себя ненавидеть. Я умерла дважды. Я пала жертвой своего подорвавшегося мира. Я жертва собственной войны. Странное дезориентирующее чувство. Кажется, меня контузило этой ударной волной. Я ничему больше не принадлежу. Я не знаю, куда иду.

В ту ночь я вышла из комнаты лишь единожды: за бутылкой крепленого вина.

Домашние спали. Я тихо сошла в кухню. Беру бутылку, штопор, тянусь за бокалом в шкафчике и слышу тихий мамин голос за спиной:

– Ты в порядке, малышка?

Нет. Я в боли. Я в отчаянии. Но никак не в порядке. Закрываю дверцу, поворачиваюсь к ней и киваю. Хотела приправить этот жест улыбкой, но не вышло.

– Что происходит в твоей жизни? – на лице ее беспокойство.

Рушится. Прислушайся, мам, и ты услышишь оглушающий грохот. Стоит ли говорить ей об этом сумасшествии, что я проживаю? Ловко откупориваю бутылку и щедро наливаю себе вина.

– Джо, – мама подходит ближе и встревоженно изучает меня. Я сажусь на стол и делаю пару глотков. Мама вздыхает и наливает себе воды. – Ты сама не своя. Что с тобой случилось?

Я влюбилась, мам… Так сильно. Кажется, мой организм не может вынести такого высокого напряжения, меня бросает из стороны в сторону, потряхивая. Я не готова была к такому. Моя жизнь ускользает из рук, а мне не жаль. Нисколько. Я отпустила руки и смотрю, как все летит в бездну. Только о нем думаю.

– Ничего, – допиваю залпом вино и наливаю еще. Мама поморщилась и присела рядом, придвинув мне пустой бокал.

– Отношения не бывают простыми, – она пригубила налитое мной вино. – Джо, ты еще с боксером не заводила отношения, – она ухмыльнулась и горько покачала головой. – Это ужасно.

Почему она так сказала? Пытаюсь угадать ее мысли. Не выходит.

– Почему ты так говоришь? – опускаю бокал.

– Я так сильно полюбила его, знаешь? Все меркло на его фоне, – она улыбнулась и сделала глоток из запотевающего бокала.

Я так хорошо понимала ее чувства.

– Я умирала каждый раз у ринга. Клянусь. Я думала, я сильная, но его кровь и его боль были сильнее меня. Я очень страдала. Очень мучилась. Но я не могла сказать ни слова и не могла попросить бросить: боялась, что он уйдет. Боялась, что выберет бокс, а не меня, если поставлю ультиматум. Лучше бы выбрал свой бокс… – она посмотрела на бокал. – Я рыдала ночами в подушку. И всегда носила с собой перекись водорода, – она улыбнулась. – Я уходила и возвращалась. Потом все это прошло… Я так часто говорила, что он нужен мне. Лучше бы молчала. И тогда он сделал выбор. Я никогда не смогу расплатиться за эту его жертву.

Я молча слушала ее.

– Молодые и отчаянные, мы решили, что нашей любви достаточно на всю жизнь. А остальное было неважно…

Мне вдруг стало не по себе. И очень тоскливо от ее слов и глаз. Я вспомнила Лео. Ком набухал в горле.

– Это казалось таким правильным. Я даже не заметила, как разрушила его этой своей безусловной любовью… Я думаю об этом и десятки лет спустя, видя это порой в его глазах за завтраком.

– Что именно? – поднимаю брови, заглядывая ей в лицо.

– Его ту прежнюю жизнь, жизнь до меня. Он никогда не говорил мне этого, но я знаю, что он жалеет. Я стала однажды важнее всего для него, он отказался ради меня от мечты. Тогда я была так счастлива, что закончилась, наконец, эта пытка, что больше никто не причиняет ему боль на ринге, что не вижу больше этих окровавленных шорт в стиральной машинке. А когда он вдруг опомнился, время было упущено. Другие чемпионы пришли на его место. Он остался позади из-за меня. Я так ненавижу осознавать это. Если бы могла, сделала бы все иначе…

– Бросила бы папу? – мне вдруг стало так тошно, слезы навернулись на глаза. Эта параллель меня съедала.

– Не знаю, но я должна была подумать о нем. Я всегда буду виноватой. Он лучшее, что могло произойти со мной, а я – самое худшее, что случилось с ним. Так что, Джо, некоторое взаимоотношения в разы сложнее твоих, – она допила вино, встала, сполоснула бокал и, пожелав мне спокойной ночи, пошла наверх.

Я знаю, она сбежала от меня, чтобы я не видела ее слез. Она хотела поддержать меня, но только повергла в смятение… Я и понятия не имела о том, какую трагедию они вдвоем переживают.

Несколько часов я просто стояла на балконе и грела в руках бокал. Теплое вино, холодный воздух. Я хотела просто думать о нем этой ночью. Но не могла. Крутит внутренности нервным спазмом. Я принесла с собой столько чувств, сладких, сильных. Теперь им во мне нет места. То, что могу еще чувствовать, мне не нравится и причиняет боль. Хочу снова стать маленькой. Смеятся, когда счастлива. Обнимать, когда люблю. И чтобы от этого никому не было больно.

VI

Я лежала на холодном полу его огромного залитого солнцем пентхауса. И пыталась научиться дышать заново. Высоко над землей, но еще живая. Об этом напоминала нестерпимая жгучая боль в груди и горле. А еще его отчаянный крик у моего лица:

– Джо, умоляю, не умирай. Пожалуйста, дыши, пожалуйста, пожалуйста, господи…

Его голос вернул меня в воспоминания о том, как я оказалась в этом аду.

Я помню, в тот день на мне были черные брюки-клеш и любимая белая рубашка. Я больше не надела ее после. Никогда. А еще бежевые лодочки. Встревоженная его исчезновением, и движимая пекучим чувством вины, я мчалась по коридору к двери квартиры Кевина.

Я звонила ему до этого много раз. Десятки, пожалуй. Он хранил молчание. Почти сутки прошли. Перед тем, как использовать свои ключи, я несколько раз безрезультатно позвонила в дверь.

Дверь открылась со звоном. Я сделала шаг внутрь и услышала хруст стекла. Это осколки под моими ногами. Я подняла глаза и застыла: квартира была разрушена. Голые поверхности, много битого стекла и перевернутой мебели. Я знала, он сделал это сам. Я словно видела, как в ярости он сметает со стола вещи, вышвыривает с полок книги, обрывает гардины, переворачивает стулья, пинает столы, разбивает зеркала и посуду. Здесь нечем дышать. Ухожу вглубь этой разрухи. У комода на полу разбитые фоторамки. Внутри наши фото. Мы отдыхали на Филиппинах в прошлом году. Держу в руках остатки рамки и фото внутри осколков стекла и думаю лишь о том, сколько злости он вложил в усилия разбить ее и какое красивое море на заднем плане.

Я нашла Кевина на диване. Он был вдребезги пьян. Спертый запах перегара окружал его, а носок моей туфли пару раз со звоном встретил бутылку виски, лежащую на боку у дивана.

– Кев, – я присела на корточки у его лица со стаканом воды. – Эй, – глажу его по волосам. – Выпей, – я касаюсь его щеки.

– Джо, – он открыл глаза и сел, потирая лицо. – Сколько времени уже?

Я вдруг вспомнила Лео. Горло сжалось. Я протягиваю стакан парню.

– Уже семь. Выпей, пожалуйста.

Он быстро опустошает стакан и осматривает квартиру. Звучно выдыхает. Он очень подавлен.

– Зачем пришла? – не смотрит на меня.

– Я волновалась о тебе. Не делай так больше…

– Не делай так больше, – он вдруг повернул ко мне лицо и посмотрел в глаза. Слишком многозначительно.

– Кевин, – я беру его руку. – Послушай…

– Не надо, – он убирает мою руку и поднимается.

– Нам нужно поговорить, – я поравнялась с ним.

– Не хочу, – он мотает головой и отворачивается.

– Пожалуйста, Кевин, так никому не легче, – я дотрагиваюсь до его плеча. Он резко оборачивается и хватает меня за руку. Очень больно. Я вздрагиваю.

– Я не хочу, – он сильно дернул меня за руку и оттолкнул. Я наблюдаю, как он ходит по квартире.

– Так дальше не может продолжаться, – я потираю руку.

Он резко обернулся и, подлетев ко мне, снова схватил и потянул к двери.

– Мы не будем разговаривать! – он волок меня через квартиру.

– Отпусти! Что ты делаешь?! Пусти! – я пыталась вырвать руку, но он был так зол.

– Убирайся, Джо, оставь меня одного! – он кричал.

– Что ты делаешь?! – я потеряла одну из туфель. – Нам рано или поздно придется поговорить!

– Заткнись! – он одним движением швырнул меня в стену. Я припала к ней спиной и с ужасом смотрела в его красное лицо. – Не хочу, – он махал головой.

– Кевин!

– Я не хочу это слышать! – он резко подскочил и схватил меня за шею. – У тебя ничего не выйдет, – его глаза были полны ярости. Я схватила его руки и пыталась убрать от себя. – Ты не сделаешь этого, – он сильнее сжал мое горло. Я чувствовала, что воздуху все труднее проходить внутрь. Я попыталась ударить его ногой, оттолкнуть, но его руки оказались такими сильными. Я ударила его по лицу, но он не отступил. Кровь прильнула к голове. Я почти не могла дышать. В горле сильная жгучая боль. Хочу попросить его отпустить, но не могу. Издаю что-то похожее на стон. – Это не будет легко, Джо, не выйдет. Со мной так не выйдет.

У меня больше нет сил бороться. В глазах искры. Сердце словно бьется в горле. Очень страшно. Ненавижу тебя. Не могу дышать. Панический ужас. Его взбешенные глаза совсем близко. И напряженные руки перед моим лицом. Он так старался сделать мне больно. Он приложил все силы. Я помню, как попыталась дернуть ногой, не знаю, вышло ли. В груди запекло, и на меня налетела тьма.

Открываю глаза. На паркете солнечные зайчики от его часов. В нескольких метрах я вижу свою туфлю. Его колени у моих плечей. Шумит в ушах. Жгучая боль в груди. Болит и горло. Под веками слезы. Его пальцы на моем лице. Закрываю глаза. Я не хочу больше видеть его лицо. Лучше бы умерла.

Сажусь и смотрю на свои колени. Он все еще хватает меня за лицо, руки. Так хочется укрыться от его прикосновений. Увернуться. От его рук противно, мерзко, грязно, больно. Я все еще чувствую слабость в теле. Медленно встаю на колени. Сиплый звук собственного дыхания пугает меня. Гортань печет, как и грудь, воздух жжется. Кажется, какое-то время я не смогу говорить. Отползаю к двери. Он что-то кричит, но шум в ушах и презрение делают меня почти глухой.

Не помню, как уходила от него. Помню, что ушла босая и немая. Я не взглянула на него больше в тот день. Не говорила с ним. Я не слышала его голоса. Я слышала только голос своего унижения, а еще крик ярой ненависти.

Я пришла в себя только несколькими часами позднее. Нашла себя в пустой ванной. Вода была уже спущена, а я просто сидела внутри в ознобе. Я замерзла. Но мысли не отпускали. Не могла пошевелиться.

Вытираю запотевшее зеркало. Шея красная от его рук. Левая сторона груди тоже: видимо, испугавшись, что убил меня, он пытался делать массаж сердца. Грудная клетка словно сжалась. Пытаюсь глубоко вдохнуть, но не могу. Кажется, он сломал мне ребро.

Я считала, я сильная, верила, что не сломаюсь. Но это было слишком. Я не могла перестать думать, не могла перестать бояться. Я загоняла себя. Это стало потрясением. Шоком. Двое суток я провела в постели, притворяясь спящей каждый раз, когда кто-то показывался на пороге моей комнаты. Я не могла ни с кем говорить. Это было так странно, но я хотела запереть себя внутри, не хотела никаких взаимодействий с внешним миром. Я чувствовала себя слабой, разрушающейся. Дышать еще было больно. Я долго видела его озлобленное лицо перед собой, когда закрывала глаза. Да, даже и когда не закрывала. Тогда я впервые задумалась о том, что хочу умереть.

– Дочка, вставай, – мама присела на край постели и погладила меня по волосам. – Позавтракаем все вместе? У меня для тебя сюрприз.

Я повернулась к ней лицом. Она была так расстроена эти дни моим состоянием, я видела, что она плакала. Я киваю и встаю, чтобы переодеться.

Я не голодна и не хочу никого видеть. Но уже прошла почти неделя, так больше не могло продолжаться. Я должна была найти для себя вариант существования отличный от постели. На мне рубашка с высоким воротником. Медленно спускаюсь по лестнице к столу.

– Джо, – папа встает и встречает меня. Целует в висок. – Как ты, девочка? Тебе лучше?

Киваю и пытаюсь улыбнуться. Над эти еще надо поработать.

– А вот и сюрприз! – мама указывает на Рейч и Кэт. Они подошли и крепко обняли меня. Мне все равно. Я ничего не чувствую. – Но это еще не все! – мама хлопает в ладоши.

Я вижу его за спиной подруг. Кевин. Тогда впервые я узнала, что такое паническая атака. Кровь застучала в висках. Захотелось кричать. А потом бежать. Меня затрясло и стало тяжело дышать. Нет, вру, дыхание просто прервалось. Воздуха для меня не стало в этой комнате. Он подошел ко мне. Он не смотрел мне в глаза.

– Джо, – едва слышно пробормотал он. Я думала только о том, что, если потеряю сознание, домашние заподозрят что-то. Я старалась твердо стоять на ногах. И не стошнить на его замшевые туфли цвета марсалы.

– Садитесь уже, – мама указала на стол. Все начали рассаживаться. Кевин придвинул мне стул и опустился рядом. – А где Зак?

– Он сегодня с утра в клубе, хотел посмотреть на тренировку. Но скоро должен вернуться, – папа наливает себе кофе.

– Джо, положить тебе макароны? – мама улыбается мне. Я равнодушно киваю. Кевин молчит. Девочки обеспокоенно переглядываются. Уверена, мешки под моими глазами приводят их в ужас. Мама и папа широко улыбаются, растянув рты. Кевин молчит. Все верно, чудовище, ты утратил право голоса. У макарон нет вкуса. Голода тоже нет, но я не хочу вопросов. Кладу макароны в рот и запиваю водой. Хочу обратно в постель.

Я не слушаю беседу за столом. Пытаюсь, но не выходит. Родители стараются сделать ее оживленной. Девочки улыбаются и не сводят с меня глаз. Кевин поглядывает на меня исподтишка сбоку. Он отвечает другим, но не обращается ко мне. Я не знаю, о чем он думает и что сейчас чувствует. Не хочу знать и даже думать о нем. Хлопок входной двери. Видимо, Зак вернулся.

– Привет! – он громко здоровается и влетает в гостиную. – Смотрите, кого я привел!

– Лео! – папа удивленно воскликнул и встал из-за стола. Я подняла глаза и повернула голову. Это и вправду был он. Секунда – и мы встретились глазами. Кажется, я взорвалась словно наполненный водой воздушный шарик.

– Лео, – произношу одними губами. Это был крик моей умирающей души. Крик о спасении. Я вдруг почувствовала, что смогла вздохнуть. Под его взглядом воздух, наконец, достал до легких. Все мои чувства вернулись. Я так явно ощущала его рядом. Я так хорошо помнила его. Его запах. Боже, я все еще жива. Я почувствовала свое сердце. Оно еще там. Дрожит, живучее. А потом ощутила слезы в глазах. Он молча изучал мои глаза. Встревоженно и пристально. Лео. Лео. Лео. Опускаю глаза, чтобы никто не заметил моих слез.

– Сынок, садись же! – папа пожимает ему руку и проводит к столу. – Это моя жена Софи, Рэйчел, Кэтлин, это Кевин, молодой человек Джо. С остальными ты знаком.

– Очень приятно, – Лео кивает. Я вижу, как он рассматривает Кевина.

– Мы были вместе на тренировке, даже не знаю, как уговорил его прийти, – Зак садится рядом с Лео напротив нас с Кевином.

– О, этот тот самый Лео? – мама улыбается. Лео переводит взгляд на меня. – Артур и Зак столько говорили о тебе!

– Я принесу приборы, – я встаю из-за стола. Меня трясет, и наворачиваются слезы. Нужно прийти в себя.

– Покажешь мне заодно уборную? Я не помыл руки, – Лео поднимается из-за стола вместе со мной. Я киваю и быстро иду в кухню. Опираюсь на столешницу и пытаюсь успокоить дыхание.

– Джо, – он подходит со спины и упирается лицом в мои волосы. – Джо, – чувствую его дыхание. Он обхватил пальцами мои плечи. – Что происходит?

Я сжимаю его пальцы. Мне нужно чувствовать его, чтобы чувствовать себя. Смотрю перед собой в окно и пытаюсь справиться со слезами. Не выходит. Сумасшедшие, они исполосовали лицо. Молча машу головой. Начинаю дрожать.

– Посмотри на меня, – он поворачивает меня к себе лицом. – Что произошло? Что-то плохое? Ты на себя не похожа, – он сжимает мои руки. – Ты пугаешь меня, слышишь?

– Обними меня, – шепотом бормочу и падаю в его руки. Он крепко обнимает меня.

– Джо, ты где пропала? – из гостиной слышу голос мамы.

– Надо вернуться, – беру тарелку и ухожу. – Позже закончим.

– Джо, постой секунду, – за спиной слышу его голос, но не возвращаюсь.

Расставляю приборы. Руки дрожат от него. Нужно найти силы не выдать себя. Так сложно.

– Вилка, Джо, – мама улыбается. Я поднимаю голову. – Милая, ты забыла принести вилку.

Идиотка. Возвращаюсь в кухню. Лео хватает меня за руку и втаскивает в ванную комнату. Закрывает дверь на замок.

– Что, черт возьми, с тобой происходит? Поговори со мной, Джо. Прошу. Не могу так больше. Эти дни я места себе не находил, думал, умом тронусь, – он обнял мое лицо. – Ты больше не вернулась. Я напугал тебя? Я осел. Я ждал, что ты придешь. Я не знал, как найти тебя. А сегодня, когда увидел Зака в зале… Я пришел ради тебя, знаешь? Только чтобы увидеть тебя. Но то, что я вижу… Что произошло за эти дни?

– Не спрашивай меня, пожалуйста, – я касаюсь пальцами его лица. – Я не смогу рассказать.

– Что это значит? – он вскидывает брови.

Я рассматриваю его красивое лицо. На щеках и подбородке появилась щетина. От этого лицо выглядит еще сильнее и рельефнее. Касаюсь ее кончиками пальцев. Глаза большие и испуганные. Он так пахнет. Я вдруг поняла, что он вернул меня к жизни своим появлением.

– Как хорошо, что ты есть, – закрываю глаза и обнимаю его.

– Расскажи мне все, – он гладит меня по голове. – Ты дрожишь. У тебя взгляд другой, мне не по себе, знаешь?