Глубина страха

Вильденштейн страдал выходящей за рамки скрупулёзностью. Все книги в его библиотеке подсчитаны лично им, он знает, кто какую когда брал. Если это его книги лежали в архиве, то к нему будет много вопросов, хотя я не думаю, что Гордон как-то связан с этой историей. Он, скорее, будет пострадавшим, у которого забрали несколько томов.

Но, даже если все будет наоборот, меня, вероятнее всего, отстранят от дела.

Я вернулся к бумагам, продолжая перебирать их. Чем быстрее с этим разберусь, тем быстрее вернусь домой и попаду в душ.

– Она хочет помочь тебе разобраться в этом деле? – иронично спрашивает он.

– Она хочет влезть в неприятность и делает всё, чтобы добиться этого как можно быстрее.

– Не стоит недооценивать женское любопытство и любовь к кровавым семейным тайнам, – Алекс вздрогнул, – Каждая вторая перед сном смотрит подкасты о маньяках, чтобы расслабиться и уснуть. Они говорят, что это лучше секса.

– Ты сам любишь почитать ужастики перед сном, – я отбросил ещё одну стопку в коробку, – Не прибедняйся.

– Предпочитаю те, где крупным шрифтом написано: "Вымысел".

То есть те, где куча монстров и другой нечисти.

– И они точно не лучше секса, – мне не понравился его тон, – Как давно ты…

Я кинул в него стопку бумаг, но попал только в плечо. Этот гад смылся, довольно смеясь.

В команде "Эмилия+Брендан" появился новый болельщик.

7. Любовь приносит боль

Люди чаще убивают тех, кого любят, нежели тех, кого ненавидят.

Эмилия

Эта библиотека была лучшей, в которой мне удалось побывать. Я была в самых современных, в самых изящных и старых, но это было что-то в духе библиотек, строившихся лет сто назад, которые были закрыты для посетителей. Черные высокие стеллажи из темного резного дерева, полностью заставленные книгами, были разделены на отделения по жанрам. Также множество книг в стопках стояли на полу, на небольших столах, предназначенных для чтения. Компьютеров не было, зато были диванчики в конце каждого ряда стеллажей. Благодаря узкому пространству и полкам, которые шли чуть ли не до потолка, а также высоким напольным лампам с абажуром, дающим рассеянный мягкий свет, создавалось очень уютное уединенное пространство.

Интересно, название «Âme pure», красовавшееся у самого входа, что-то значит? Или просто красивое французское слово?

Посетителей почти не было. Мною был замечен один мужчина, вяло читающий сборник детских сказок на одном из диванчиков. Рядом с его ногой стояла полупустая бутылка пива.

– Грустная картина, не правда ли? – Гордон Вильденштейн возник рядом со мной так же тихо, как сова, прилетевшая на охоту.

– С моей точки зрения эта картина скорее странная, с ноткой запаха грязной кожи и похмелья, – я сморщила нос в легком отвращении, хоть где-то внутри теплилась и жалость.

Мужчина выглядел плохо. Мягко говоря.

Давно не стриженные грязные волосы паклями свисали на покрасневшее, покрытое пятнами, лицо. Морщины, появившиеся от употребления большого количества алкоголя, состарили мужчину так, словно ему было лет восемьдесят. По сравнению с ним Вильденштейн выглядел на все сорок пять. Потертая куртка, когда-то синего цвета, нуждалась в хорошей стирке и швее. Дырок было столько же, сколько на футболке и джинсах.

– Ты оцениваешь его со стороны незнакомого человека. Не зная истории этого мужчины, легко можно назвать его типичным пьяницей, – в голосе библиотекаря не нашлось места для жалости или понимания, он рассказывал факты, – Помнишь, я рассказывал о мужчине, чья жена покончила с собой в доме, в котором ты живёшь?

Я кивнула.

– Он отец той женщины.

Ох-ё. Он и правда похож на несчастного отца, потерявшего дочь. Хотя его покрасневшее лицо и заплывшие глаза говорят о том, что пьёт он уже много лет.

– На вашем лице отразился шок и сомнение, но жалости я не заметил, – библиотекарь повернулся ко мне, сложив руки за спиной, – Что же вызвало столь неоднозначную реакцию?

Мне часто доводилось видеть алкоголиков всех мастей. Отец стабильно выпивал бутылку коньяка за две недели. Пил он, как правило, по пятницам и субботам, но иногда мог пригубить пару бокалов вина вместе с матерью в будние дни. Естественно, это не рассматривалось никем, как зависимость. "Он же просто хочет расслабиться" – так мне всегда говорили. Но нет, когда человек предпочитает стабильно выпивать и не может представить свою пятницу без бокала, наполненного алкоголем – это не отдых. Это алкоголизм.

Но есть и другой вид зависимого человека. Тот, что пьёт каждый день. Он уверяет, что ему так легче. Алкоголь притупляет боль, позволяет забыть. Только это самообман. Человеку не легче, он просто бежит от жизни.

– Лицо, – вымолвила я, наблюдая, с каким трудом мужчина пытается перевернуть страницу, – Это не лицо скорбящего человека.

Вильденштейн кивнул, с довольной полу улыбкой.

– Вы писатель и хорошо читаете людей, – он положил руку мне на плечо, уводя от этой картины, – Однако пришли вы не за тем, чтобы узнать историю этого мужчины.

– И вы не расскажете её, даже если спрошу? – мы прошли по деревянной лестнице на второй этаж.

– Это не моя история. Может однажды вам кто-то другой и расскажет, но это точно буду не я.

Вот таинственный старый хрен. Знает же о моём любопытстве.

Второй этаж был ещё больше завален книгами. Стеллажи здесь были ниже и казались более старыми, чем те, что на первом. Не было ни столов, ни пуфиков или диванчиков. Только стеллажи и коробки с книгами.

– Это закрытая часть библиотеки, – пояснил Гордон, – Большей части посетителей вход сюда закрыт. Считай, моя личная коллекция.

Так будет выглядеть моё будущее. Это моя маленькая мечта, которую я точно должна осуществить.

– И кому же позволено сюда приходить? – поинтересовалась я, проходя среди стеллажей и проводя рукой по приятным корешкам.

– Список короток, – библиотекарь сложил руки за спиной, – Семья Ла Кас и Чен, капитан полиции и его жена, и еще один человек.

Брине позволено сюда приходить? Ощущаю легкую зависть.

– Чувствую какое-то «но». Что это за еще «один человек»?

– Тот, кто давно сюда не заходил.

Мужчина отвел взгляд.

– И всё? – с удивлением спросила я, когда Гордон так и не продолжил список.

– С сегодняшнего дня ещё вы.

Я чуть в ладоши не захлопала и не начала пританцовывать.

– Мне можно сюда приходить?

Вильденштейн медленно кивнул.

– Было бы кощунством не пустить сюда человека, который смотрит на мою коллекцию, как на самое дорогое бриллиантовое ожерелье.

Внутри я уже станцевала два раза Ча-Ча-Ча. На одной из полок лежало "Преступление и наказание" Достоевского, причём одно издание в оригинале. Русский язык я знала плоховато. По программе университета ездила по обмену учится в Северную столицу на год, где нас попытались погрузить в язык и историю страны, но это было пять лет назад. Без практики многое стерлось, однако я до сих пор помню, как приятно было дочитывать русскую сказку в оригинале. И не важно, что ты потратил на это несколько часов. Зато прочитал про то, как бабка двух гусей искала и глупых козлят волк обманул. И ещё про то, как лиса съела хлеб, который покатался по всему лесу.

У русских странные сказки.

– У вас и правда великолепная коллекция, – я аккуратно взяла с полки том рассказов Чехова. Запах старой бумаги щекотал нос.

– Знаю, что тебе нужно кое-что у меня узнать, – Вильденштейн скрылся за одним из стеллажей. До меня донесся скрип коробки и шарканье ботинок.

Да, точно. Находка в архиве. Интересно, что бы сделал Брендан, если бы я забыла спросить? Сколько бы нравоучений я выслушала?

– Не пропало ли у вас пару книг?

Библиотекарь вышел ко мне с коробкой в руках. На одной из сторон был приклеен скотч, но надпись была затерта.

– Это все мои экземпляры Эдгара Алана По. Ни у кого из посетителей библиотеки его нет на руках, – в коробке я насчитала не больше десяти книг и с вопросом посмотрела на Гордона, – Никогда не был любителем американский писателей. Читаю лишь русских и французских.

Хороший вкус. С этим стариком я готова подружиться.

– Это точно всё? Может где-то забыли и убрали? – в коробке было пару изданий в мягкой обложке, остальные в твердой, но все были обычными. Никаких подарочный или эксклюзивных изданий.

– Исключено, – отрезал библиотекарь, – Я помню каждую свою книгу.

Завидная память.

Тогда Вильденштейн нам ничем не мог помочь. Это были не его книги. Брендану придётся обходить каждого жителя города? Тогда могу только пожелать ему удачи.

– Тогда к вам у полиции нет вопросов, – я вернула ему коробку.

– Полицейский мог и сам сюда прийти, – отметил Вильденштейн и ушёл быстрее, чем я успела уточнить, что значат его слова.

Брендан не ходит в библиотеку? Хотя зачем, он заказывает свои книги о психологии преступников на Amazon и читает их неспеша, за стаканом полезного смузи из сельдерея и капусты. Или что-то там едят парни, чтобы на в теле не было ни капли жира?

В кабинете Вильденштейна, куда он меня пригласил, вернув коробку на место, было тесно. Эта комната напоминала ещё один зал библиотеки, только с длинным столом посередине, чёрным кожаный креслом и парой кресел по углам. Однако здесь на полках стояли фотографии.

Много фотографий в резных деревянных рамках и награды.

– Эти рамки я делаю сам, – и достал из шкафа несколько пухлых блокнотов, – Здесь то, что ты хотела узнать. А твои книги приедут в обед.

На страницах блокнота всё было исписано. И датировано.

– Это чей-то ежедневник?

– Скорее уж база данных местного шпиона, – буркнул мужчина.

На обложке одного из блокнотов была вышита фамилия Нортон.

– Вы их украли?

– Ещё чего, – по голосу слышно, что Вильденштейн возмутился, – Они были завещаны моей библиотеке после смерти матери твоей свихнувшейся соседки. Её прабабка и бабка были такими же поехавшими женщинами.

Сколько экспрессии. Видно, больная тема.

– Вот с чего началась ваша вражда, – я констатировала факт, а библиотекарь лишь фыркнул.

– Она украла мои книги, а потом запустила тараканов. Какой здравомыслящий человек будет это делать?

Я сдержала желание фыркнуть и углубилась в чтение. Почерк был запутанным и многие слова было проблематично разобрать. Видно, писали в спешке.

С каждой страницей этот блокнот всё больше напоминал настоящую базу национального шпиона. Чуть ли не поминутно были расписаны все перемещения каждого соседа и его действия. Кто когда пошёл на работу, кто подстригал кусты, кто выгуливал собак на чужом участке, чьи дети кричали громче всех, а чьи мусорили. Были даже пометки о непристойных романах благородных дам, которые целовались с неизвестными мужчинами, прячась в листве молодых яблонь.

У меня мурашки пробежали по спине. Хозяйка блокнота следила за каждым. Жуть.

Ближе к середине первого тома этих записей появилась первая пометка о постройке дома. А точнее двух. Особняк по соседству и семейное гнёздышко напротив.

Молодожёны трудились над домом вместе, что не пристало молодой даме. Их смех и щебетание раздражает уши и мозолит взгляд. Не гоже выставлять такое на публику.

Записи о моем доме были краткими и лишь об одном. Хозяин был явным богачом. Ни разу не посетил свой особняк во время строительства.

Дома достроили почти в одно и тоже время, в начале лета хозяйка дома уже сажала цветы.

Многие мужчины оборачивались и заглядывались на женщину. Крайне некультурное поведение. Ей не стоит выходить на улицу без мужа, чтобы не привлекать излишнее внимание мужчин. Женщине следует быть скромнее.

Здесь я закатила глаза. Прабабка миссис Нортон была такой же противной, что и её правнучка.

Хозяином особняка по соседству, который теперь перекрывал мне солнечный свет, приехал в полдень пятнадцатого июня. И, какого же было моё удивление, при виде его лица. Он был так похож на мужчину из дома напротив, только слегка старше.

Братья? В домах напротив жили братья? Интересный поворот сюжета.

– Вижу, вы озадачены, – впервые подал голос Гордон Вильденштейн. В его руках покоился томик Гоголя.

– Хозяева домов были братьями?

Библиотекарь кивнул.

– Графы Аркуровы, если быть точным. Младший счастливо женился, хоть и рассорился со всей семьей. После свадьбы сам выстроил семейное гнёздышко, сделав всё, чтобы жена была счастлива. А его брат пошёл иным путём и отстроил огромный особняк. Миссис Нортон считала, что это для того, чтобы показать новоиспеченной графине Аркуровой, кого она потеряла. Я же считаю, что он хотел видеть свою возлюбленную каждый день.

– Он был влюблен в жену своего младшего брата? – уточнила я. У нас тут любовный треугольник намечается.

– Именно. Он приносил к её порогу украшения, всегда сопровождая их букетом черных роз из своего сада.

Те самые розы, которые до сих пор цветут в моём саду.

И тут меня осенило:

– Это про них легенда с женщиной в тумане с черной розой?

Вильденштейн кивнул.

– Черная роза у многих ассоциируется со смертью и это понятно. Мало кто видит черный цвет в каком-то положительном ключе, – Вильденштейн неспеша поднялся с кресла и достал с полки одну из книг, – И в этой истории все связывают розу в руках призрака именно со смертью, но это далеко не так.

Открыв передо мной книгу, оказавшуюся старой энциклопедией ботаники, библиотекарь вернулся на место.

– У этого цветка много значений. Например – тайна. Или же сопротивление. Графиня Акурова не хотела быть со старшим братом и противилась ему, он же продолжал скрывать свои чувства, создавая вокруг себя все больше тайн.

Страницы энциклопедии уже давно выцвели и рисунок черной розы посерел. Текст был написан от руки, скорее всего пером, изящным женским почерком.

– Или власть, – добавила я, проводя подушечкой пальца по слову.

– Он хотел владеть ею и не задавался вопросом о том, хочет ли она этого. Граф желал иметь власть на любимой женщиной.

– И разве это можно назвать любовью? – спросила я.

– Бывает разная любовь, – начал пояснять Гордон, но не добавляя поучительного тона, – У него была безответная любовь, которая превратилась в больную одержимость за счёт характера. Граф был жаден и эгоистичен.

– Его жадность привела к убийству.

– За все века можно собрать уйму примеров того, как жадность завладевает людьми и толкает на самые мерзкие поступки. Братья и сестры убивают друг друга ради наследства, муж нанимает киллера для жены, чтобы при разводе не делить имущество. А кто-то убивает любимую, чтобы ни с кем её не делить, – Вильденштейн пожал плечами.

Я вернулась к блокноту и прочитала ещё несколько страниц. Миссис Нортон возмущалась, что на пороге соседки каждый день стоял букет безвкусных черных роз. Меньше возмущения у неё вызвала история с побегом двух девушек из города и пожаром в одном из баров города. Хотя всё же она подмечала не только тайные знаки внимания соседке, но состоянии женщины. Несколько заметок было посвящено тому, как графиня нервно гуляла по саду, заламывая руки, и что перестала общаться со всеми жителями города, ограничиваясь слабым кивком при встрече.

Трудно не догадаться, что она боялась. Преследования это нихрена не романтично, это страшно. Сталкеры преследуют своих жертв не для того, чтобы любить, хотя в их понимании и изнасилование может считаться проявлением любви.

– Эта история закончилась холодным туманным утром, когда молодой граф уехал на заработки, и графиня осталась одна. За сутки до этого женщина выбежала из особняка в слезах, и это видела лишь миссис Нортон, – Вильденштейн протянул мне кружку с надписью "книги рулят" с зеленым чаем.

Я даже не заметила, как он выходил.

– Утром тело нашел почтальон. Полиция убийцу так и не нашла.

– Не нашла? – моему шоку и негодованию не было предела, – Здесь же связь видна. Хотя нет, здесь буквально доказательства.

Я потрясла блокнотом в воздухе.

– Связь была видна лишь миссис Нортон, остальные же никак не могли связать старшего графа и графиню. Розы, на то время, выращивали многие, как необычное дополнение для сада. Да и женщина ведь перестала со многими общаться. Никто ничего не знал о её жизни.

– Миссис Нортон ничего не рассказала?

Вильденштейн отрицательно покачал головой.

Вот стерва. Она чертов свидетель, с её помощью они могли посадить этого ублюдка.

– Читай дальше, мне нужно отлучиться. Внизу кто-то устроил переполох.

Библиотекарь ушёл, а я стала листать дальше.

Молодой граф долго носил траур, пока не слег от лихорадки. Его брат похоронил в семейном склепе вместе с женой. Их дом Аркуров не продавал и никого туда не пускал. Вещи тоже не вывозил.

Боже, он сделал из этого места музей и ходил туда каждую пятницу. Мерзость.

Миссис Нортон с каждым годом писала о нём всё меньше. Он стал реже выходить на улицу, а после сорока совсем перестал. Его тело вывезли зимней ночью, спустя тридцать лет после гибели пары Аркуровых. После этого дома выставили на продажу, но никто не хотел их выкупать.

Так прошло несколько десятилетий. Автор блокнотов сменился, но продолжил такое же тщательное заполнение. И новых жильцов дома она не пропустила. Сначала был выкуплен особняк, через пару месяцев и дом.

Это было около пятидесяти лет назад. Молодая богатая семья с четырьмя детьми решила начать новый бизнес в Досчервуде. Их дочь стала первой красавицей города, а старший сын завидным женихом. Счастливое семейство из типичных сериалов.

В дом же заехал учёный. Его быстро приняли учителем в местную школу. И всё было хорошо. Хотя мисс Нортон раздражал сосед напротив своим "смазливым личиком".

Тихая вибрация моего телефона раздалась в мертвой тишине кабинета, словно колокол в церкви.

Номер был неизвестным.

– Слушаю, – я ответила, зная, что Грег постоянно меняет номера, но быстро поняла, что совершила большую ошибку.

– Ты решила довести нашу семью в ад? – холодный голос звучал, как плохо настроенная скрипка.

– И тебе привет, мама, – я закрыла блокнот и отодвинула подальше.

– Что это за бесовщина? Ты решила показать всем, что внутри тебя сидит настоящий дьявол? Что ты поддалась греху?

– Что на этот раз тебя не устроило?

– Твоя новая книга. Картинки в ней восхваляют все дьявольские силы, против которых мы боремся, – мать зашторила окно, скорее всего готовясь к очищению. Я знала этот звук и видела эту картину, как будто находилась сейчас в той самой комнате. Аж передернуло.

Я понимала, о чём речь. Переиздание серии про бывшего священника в преддверии Хэллоуина. Грег прожужжал мне все уши этим. Лучший художник в хоррор стиле, обложки, от которых мурашки по коже, иллюстрации и цветной срез. Это издание выходит самым выдающимся, которое у меня было. Но да, оно самое жуткое и "греховное" в понимании моих родителей.

– Вы ни с чем не боретесь, – я сжала пальцами переносицу, – И издание вполне хорошее.

– Хорошее? Ты не понимаешь, что значит хорошо, – послышался звон металла.

Миски для святой воды.

– Ты отреклась от всего хорошего. Отреклась от семьи и сообщества, чтобы поклониться дьяволу. Стать слугой Сатаны.

Сжимаю зубы, чтобы не выругаться.

– Никому я не служу, в отличие от вас. И, если ты считаешь, что побег с массового изнасилования – это отречение от всего хорошего, то я с радостью оплачу тебе лечение в психбольнице.

– Ты хочешь отправить меня в место, где люди отвергают Господа и занимаются богохульством? – ага, если лечение проблем с психикой именно так и называется, – Я всегда знала, что в тебе есть тьма.

Начинается.

– Ты родилась с ней и несёшь её в массы, отравляя молодые умы. Никто тебя не может остановить, даже я, твоя родная мать.

Та самая родная мать, которая писала жалобы на твои книги, приписывая, что я оскорбляю религию и чувства верующих.

– Но я не переставала верить, что ты найдёшь выход из царства демонов и вернёшься на свет. Мы с отцом делали всё, чтобы вытащить из тебя эту тьму.

– Вы топили меня в озере, – сквозь зубы проговорила я.

Ноябрь. Холодное утро. Я в белом сарафане. Отец тащит меня за руку к ледяному озеру, пока я разрываю глотку и молю о помощи. Но все жители города лишь наблюдают, сжимая деревянные кресты в руках. Они шепчут молитву себе под нос, пока я пытаюсь освободиться от рук отца, удерживающего меня под водой. Он даёт мне пару раз всплыть, но потом топит опять. Не знаю, сколько эта пытка длится по времени, но, когда я выхожу в одном намокшем белом платье, солнце уже светит во всю. Мужчины пялятся на мою грудь и ноги, ведь нижнее бельё мне надеть не дали.

Глаза начинает щипать от воспоминаний, а кожа покрывается мурашками.

– Мы освещали твоё тело, очищали душу, но и это не помогло.

– Это не очищение, это попытка убийства.

Я знаю, мама оскорблена. И теперь будет давить на меня, стараясь найти больную точку.

– Попытка убийства – это то, что ты сделала с отцом.

Удар тонкого ножа в плечо – это попытка самообороны. Я не планировала его убивать, просто не хотела быть изнасилованной собственным отцом на металлическом столе в катакомбах под городом.

– Его плечо всё ещё не зажило, и ты даже не удосужилась извиниться, – мать уже перешла на шипение.

– Не собираюсь извиняться.

– Вот так и выглядит дьявол. Он поселился в тебе, и ты с радостью его принимаешь в свои объятия. Мне стоило прислушаться к настоятельнице и утопить тебя во младенчестве.

Почему я всё ещё не отключилась? Зажмурившись, я облизнула губы и выключила телефон. Во рту был соленый вкус.

Слёзы. Снова они. Все разговоры с матерью заканчиваются ими. Каждый звонок – это ковыряние мелким ножиком по не зажившим ранам. Но я не могу не брать трубку. Где-то подсознательно, маленькая девочка всё ещё верит, что родители хотят её защитить. И взрослая девушка не может этому противостоять.

Щеки уже все мокрые, тушь давно потекла, но слезы всё ещё не останавливаются. В памяти всплывает каждый отрывок разговора с отцом, который заканчивался стоянием голыми стопами на заточенных гвоздях. Особый метод кровопускания.

Из-за которого теперь я не могу бегать.

Поднявшись на ноги, начала ходить из одного угла кабинета в другой. Воздуха начинало не хватать.

– Я не дома. Я в полной безопасности, – я шептала себе под нос слова, которые мы проговаривали каждый приём у психотерапевта, – Всё в порядке. Всё в порядке. Нет никакой опасности.

Глубокий вдох. Выдох.

Я уперла руки в бока, стараясь сосредоточиться на дыхании.

Вдох. Выдох. Вдох.

– Эмилия, что с тобой? – голос, в котором открыто читалось беспокойство, раздался почти рядом со мной и вызвал табун приятных мурашек. Меня словно закутали в теплое одеяло.

Я знала, кто это был. И по-хорошему, мне бы вытереть слёзы и повернуться к нему, но сил хватило только на прерывистый всхлип.

Большие горячие руки коснулись моих плеч, всё же поворачивая меня к себе. Я не хотела, чтобы он видел мои слезы, но и вытереть их не могла.

Вот так я застряла в руках полицейского Досчервуда во время истерики.

– Эмилия, – Брендан мягко сжал мои плечи, не встряхивая, а слегка придвигая к себе.

Скорее всего он сделал это не задумываясь, но я, по инерции, сделала ещё несколько шагов к нему, падая в крепкие объятия и прижимаясь щекой к мощной грудной клетке.

Я пожалею об этой минуте слабости? Скорее всего.

Готова ли я прекратить эти объятия? Определённо нет.

– Эми, – от мягкости в его голосе слезы потекли с новой силой.

Господи, сколько мне понадобится времени, чтобы избавиться от этого? И что мне нужно сделать, чтобы разрезать эту нить, всё ещё висящую на моей руке, и связывающую меня с прошлым?

– Случилось что-то плохое? – рука Брендана мягко легла на мою голову и стала поглаживать волосы. Вторая легла на спину и плотно прижала к крепкому телу, не оставляя между нами и капли пространства.

Я отрицательно покачала головой, отвечая на его вопрос.

– Тебя кто-то обидел?

И снова отрицательный кивок.

Меня уже нельзя обидеть словами. В нашей ситуации с семьёй всё намного сложнее.

Семья для ребёнка может быть самым безопасным местом, а может стать настоящим адом.

– Хорошо, – он гладит меня по голове, словно я хрустальная ваза и могу треснуть от одного слишком громкого чиха, – Тогда плачь, если тебе так нужно.

От него пахло мхом и дорогим бренди. Чертовски притягательный аромат, от которого приятно кружилась голова.

Твою мать, я нюхаю полицейского? При этом плача на его груди? Как же низко ты пала, Ланкастер.

– Это всё из-за этих домов, – сказала я, хотя это больше на бубнёж смахивало, – Кто же знал, что там всё так трагично.

– Ты расплакалась из-за всего этого? – Брендан кивнул на стол с личной базой данных семейки Нортон.