План питания «Без завтрака» и лечение голоданием

Глава II

Однажды меня вызвали в одну из семей беднейших из бедных, где я застал больного, который впервые в жизни заставил меня задуматься. Пациенткой оказалась бледная девушка-подросток, у которой в течение нескольких месяцев наблюдались проблемы с пищеварением и другие неприятности. Я обнаружил очень больную пациентку, настолько больную, что в течение трех недель она не могла выпить ни одного глотка воды, не принять ни одного лекарства. Когда, наконец, воду удалось выпить, моя пациентка стала выглядеть гораздо лучше, цвет лица был более ясным, и она казалась более сильной. Что касается языка, который вначале был сильно обложен, то улучшение было поразительным, дыхание, которое вначале было очень неприятным, стало гораздо менее отвратительным. Во всех отношениях пациентке было очень хорошо.

Я был так удивлен этим, что сразу же решил позволить продолжаться этой оздоровительной работе на условиях, установленных самой Природой. И так оно и происходило примерно до тридцать пятого дня, когда раздался призыв не к гробовщику, а к еде – призыв, ознаменовавший окончание болезни. Пульс и температура пришли в норму, а язык был чист, как язык младенца, кормящегося молоком матери.

До сих пор это был самый тяжелый случай болезни, который когда-либо выздоравливал, и, тем не менее, тело было истощено не больше, чем в других случаях столь же затяжной болезни, когда давали больше или меньше пищи и отсутствовала рвота. И все это с одной лишь водой для утоления жажды, пока не появилось истинное чувство голода и полное излечение!

Такого игнорирования медицинской веры и практики, накопленной мудрости и опыта всей истории медицины я еще не встречал. Если бы пациентка могла принимать и пищу и лекарства, а я запретил, и по воле случая наступила бы смерть, меня бы признали виновным в том, что я фактически довел пациента до смерти от голода. Кормите, кормите неважно больного или здорового, говорят все врачи, пишут все книги, чтобы поддержать силы или сохранить жизнь в теле, и все же Природа была достаточно абсурдна, чтобы игнорировать всю человеческую практику, выработанную опытом, и по-своему поддерживать жизненную силу, одновременно излечивая болезнь.

Я могу вспомнить множество случаев, когда из-за сильного отвращения к еде пациенты болели в течение многих дней и даже недель, не получая достаточного количества пищи для поддержания жизненных сил, но этот факт не вызывал у меня вопросов.

Этот случай произвел на меня столь глубокое впечатление, что я начал применять те же методы, что и в Природе, к другим пациентам, и с теми же результатами. Тело, конечно, истощалось во время болезни, но то же самое происходило с больными, которых кормили. Что касается лекарств, то ими полностью пренебрегали, за исключением случаев, когда нужно было облегчить боль, хотя большое количество лекарств было одинаково необходимо обоим группам больных. Но в действительности ни одно лекарство им не давалось, кроме как от боли и изредка в тех случаях, когда я имел основания думать, что весь пищеварительный тракт нуждается в общей очистке от нечистот. После этого высшая работа – лечение болезней – в моих руках стала делом рук только Природы.

В общей практике я смог осуществить план отказа от кормления, разрешив различные мясные бульоны или зерновые отвары, ни один из которых не может быть принят тяжелобольным в количестве, способном нанести вред. Отказавшись от приема молока, я смог обеспечить все необходимые Природе условия проведения голодания, одновременно удовлетворяя постоянно беспокоящихся друзей отварами и бульонами.

Это была линия исследования, которая, как я чувствовал, должна представлять глубочайший интерес для каждого мыслящего, высокодуховного врача, для каждого разумного обывателя. И хотя еще было очень мало доказательств полезности отказа от пищи для больных в течение всего времени отсутствия желания к ней, абсолютная безопасность воздержания от приема пищи была вне всяких сомнений.

У меня не было ни одного смертельного случая, который был бы каким-либо образом связан с вынужденным отсутствием пищи. В случаях хронических заболеваний, при которых смерть была неизбежна, таких как рак, чахотка и т. д., пациентам разрешалось принимать все, что они могли, с наименьшим ущербом для чувства вкуса. В каждом случае выздоровления наблюдалось увеличение общей жизненной силы по мере уменьшения болезни, фактическое увеличение жизненной силы без поддержки приема пищи, которая была не более вкусной, чем прием лекарств, воздействующих на вкусовые рецепторы полости рта.

По всей Америке молоко – это главная опора для поддержания жизненных сил, когда никакая другая пища не может быть принята. Молоко на одной из стадий нормального пищеварения приобретает форму жесткого творога, готового к слеживанию и творог в ротовой полости при жевании всегда следует тщательно перетирать перед проглатыванием.

Сэр Уильям Робертс из Англии в своем исчерпывающем труде "Пищеварение и диета" утверждает, что молочный творог не переваривается в желудке во время болезни, а попадает в двенадцатиперстную кишку, где, по его утверждению, переваривается, но автор не дает никаких оснований для подтверждения своего утверждения о том, что в двенадцатиперстной кишке есть сила для переваривания, которой нет в желудке.

Нетрудно было донести до матерей, что потребление ребенком стакана молока равносильно проглатыванию кусочков незрелого сыра без должной жевательной нагрузки.

С этими гигиеническими концепциями и методами я продолжал посещать больных скорее как свидетель силы Природы в болезни, чем как исследователь, так и не сумев понять секрет поддержания жизненной силы без потребления пищи. Но каким бы ни был риск и как бы ни была сильна моя вера, когда мои больные становились объектами безрассудных экспериментов, наступил момент, когда эта вера должна была подвергнуться самому суровому испытанию.

Среди моих ближайших соседей разразилась эпидемия дифтерии, и после четырех смертей в стольких же семьях в двух шагах от моего дома – умер мой сын в возрасте трех лет. За всю его жизнь я ни разу не бросил на него даже косого взгляда, и какой бы грех ни был в том, чтобы делать из детей идолов, в этом я был худшим из всех грешников, и я не совсем верил, как хотели бы некоторые христиане, что мое счастье благодаря ему – это не фимиам благодарности великому Создателю за дар такого сокровища сердца.

В час испытаний ко мне пришли два моих самых опытных друга-медика. Хинин и соль железа в растворе – таков был их вердикт, а маленькое горлышко не было покрыто медью. Кроме того, в желудок нужно было влить все возможное количество крепкого виски: все это потребовало бы скованных запястий и раздвигания сомкнутых челюстей. Он никогда не получал от меня ничего более жестокого, чем ласки, а эта мерзость приема лекарств должна была быть направлена по кровоточащему, изъязвленному пути горла и пищевода, по сырым слизистым поверхностям, которые должны были трепетать и дрожать под дополнительной пыткой. Это не было рациональным лечением язв на теле, а потеря силы из-за сопротивления и структурные повреждения горла не сулили излечения, разве что в умах моих друзей-медиков.

Случилось так, что я ушел из дома, не получив от них рецепта, и, не мог вернуться так скоро, как ожидалось. А в это время, встревоженная жена достала лекарства и сумела ввести одно лекарство в желудок, а также вызвала у ребенка нервный припадок, на устранение которого ушел целый час. Тогда ей сообщили, что такое количество лекарства, которое она дала нашему сыну, было бы слишком большим, даже для лошади. В дальнейшем он не принимал в желудок ничего, кроме воды, которую требовала жажда, и небольшого количества лекарств, чтобы удовлетворить веру в них матери. И вот я стоял рядом со страдающим идолом моего сердца, против меня был весь медицинский мир – достаточно сильный, только радовалась своей силе, чтобы защитить его от варварства разрешенного лечения. Единственным моим утешением было то, что в момент его крайней нужды – я мог дать ему высшую доброту, и если смерть должна была прийти, то не было бы дополнительной рваной раны, нанесенной жестокостью, которой можно было избежать. И Природа, используя все возможные средства, которые могли бы добавить комфорта страдающему телу, одержала бы победу.

С тех пор медицинский мир перешел на лечение дифтерии посредством приема антитоксина, как специфического лечебного средства, оставив меня почти в одиночестве пробивать себе путь, который ведет по тому, что видишь своими глазами, а не по вере. То, что лечение моего больного сына в отсутствие единственного предполагаемого специфического препарата было опережением моего времени. Теперь медицинский мир не может ставить воздержание от приема пищи – как лечебное средство.

По мере того как шли месяцы и годы, случилось так, что все случаи смерти моих больных были такого характера, что не было ни малейшего предположения о проведении голодании. В то же время случаи выздоровления, при воздержании от приема пищи, были серией демонстраций, ясных, как все в математике, развивающейся силы всех мышц, всех чувств и способностей, по мере того, как уменьшались проявления болезни. Ни один врач, чья практика была обширна, не имел случаев, когда происходили те же изменения, и в которых количество принятой пищи не объясняло этот общий рост жизненной силы.

Полагая, что я сделал очень важное открытие в физиологии болезней, которая будет революцией пищевого лечения больных, если в конечном итоге не отменит его вообще, мои визиты к больным стали вызывать у меня непревзойденный интерес. Я наблюдал за всеми возможными изменениями, как разворачивается новая жизнь, видя только внешние физические изменения, как я видел набухающие почки превращаются в листья или цветы, читая изменения души и ума в более сияющие линии выражения лиц моих больных.

Я видел все это невооруженным глазом и все больше и больше удивлялся объему нашей медицинской фармакологии, размерам и количеству наших аптек и тому месту, которое отводится лекарственным средствам во всех общественных и медицинских изданиях.

В течение многих лет я наблюдал, как мои пациенты набираются сил и здоровья, не имея ни малейшего представления об этой загадке, пока случайно не открыл новое издание «Физиологии» доктора Йео на странице, где нашел эту таблицу предполагаемых потерь, которые происходят при смерти от голода (истощения):

И я увидел свет, словно солнце внезапно появилось в зените в полночь. Мгновенно я увидел в человеческих телах огромный запас предварительно переваренной пищи, а мозг обладал способностью поглощать её, чтобы сохранить структурную целостность при отсутствии поступления пищи извне или сил для её переваривания. Это полностью устранило мозг, как орган, который нужно кормить или который может быть накормлен из легкой пищевой кухни во время острого течения болезни. Только в этой способности мозга к самостоятельному питанию кроется объяснение его функциональной чистоты там, где тела превратились в скелеты.

Теперь я мог идти в палаты к больным с формулой, которая объясняла все тайны поддержания и сохранения жизненной силы и лечения болезней и это приносило практическую пользу. Теперь я знал, что не может быть смерти от голода, пока тело не сократится до состояния скелета. Поэтому для структурной целостности, для функциональной ясности мозг не нуждается в пище, когда болезнь отменяет желание поесть. Можно ли как-то иначе объяснить способность составлять завещания шепчущими губами в самый час смерти, даже в последние мгновения жизни, которые закон признает действительными?

Теперь я мог знать, что умереть от голода – это вопрос не дней, а недель и даже месяцев. Конечно, этот срок намного превышает среднее время выздоровления от острого течения любой болезни.

Глава III

Моей пациенткой стала очень измученная мать, которая слегла в постель с приступом воспалительного ревматизма, причем суставы были задействованы настолько, что требовалась помощь опытной медсестры. Боли была такой силы, что для того, чтобы сделать существование терпимым, потребовалась подкожная инъекция болеутоляющих средств и ее использовали с мыслью, что мозг будет меньше травмирован этим лечебным средством, чем болями с неизбежной потерей сна.

Я не знаю ни одной болезни, при которой лечение было бы более диким, чем при этой. Средства, широко применявшиеся в то время, были в основном новыми и обладали предполагаемой специфической силой. В то же время они были настолько жестокими и оказались настолько бесполезными, что с тех пор большинство специалистов от них отказались.

С течением времени болезнь пошла на убыль, несмотря на принудительный комфорт с помощью введения болеутоляющих средств. Ее движения стали легче, кожа очистилась от бледности и покраснела, и, наконец, через месяц ее уже можно было пересаживать в кресло.

Утром сорок шестого дня лечения воздержанием от приема пищи ее лицо приобрело безупречный цвет здоровья, а счастье отмечало каждую черточку выражения лица. Она могла пройтись по нескольким комнатам своего дома. Но только после полудня она впервые захотела и приняла пищу, и никогда еще простой хлеб и масло, высшие предметы желания, не были так вкусны. За последующие несколько месяцев она прибавила в весе на восемнадцать килограммов.

Следующий отмеченный мною случай – это прекрасная иллюстрация способности мозга самостоятельно питаться в чрезвычайных ситуациях, а также откровение о возможных ограничениях периода проведения голодания. Это был случай с хрупким, худым мальчиком четырех лет, желудок которого был настолько дезорганизован приемом раствора едкого калия, что он не мог выпить даже глотка воды. Он умер на семьдесят пятый день проведения голодания, сохраняя ясность ума до последнего часа, а от тела, казалось, не осталось ничего, кроме костей, связок и тонкой кожи. При этом мозг не потерял ни веса, ни функциональной ясности.

В другом городе подобный случай произошел с ребенком примерно того же возраста, которому потребовалось три месяца, чтобы мозг полностью исчерпал имеющуюся в организме пищу.

Теперь я приступаю к изучению мозга и его способностей в этом ключе, чтобы оживить его наглядными доказательствами. Что за разум и физиология были со мной, чтобы я использовал методы в больничной палате, когда весь медицинский мир был против меня и сурово осуждал мой способ лечения проведением голодания?

Голова – это электростанция человека, а мозг – это динамо-машина, источник всех возможных видов человеческой энергии. Мы думаем, любим, ненавидим, восхищаемся, трудимся руками, пробуем на вкус, слышим, обоняем, видим и чувствуем через мозг. Сломанные кости и раны заживают, болезни излечиваются – благодаря энергии, развивающейся в мозге или в нервной системе в целом. Остальные так называемые жизненно важные органы и мышцы – это лишь многочисленные машины, управляемые силой мозга, причем желудок – это чрезвычайно важная машина. То, что столь редкие способности возникают не в костях, связках, мышцах или жировой ткани, не нуждается в аргументах. То, что при разрыве нервных стволов, питающих руку или ногу, теряется сила движения и ощущения, известно всем. Точно так же и сила желудка была бы упразднена, если бы нервные стволы были отрезаны. В общем и целом можно сказать, что сила тела напрямую зависит от силы мозга.

При такой физиологии кто из медиков или не медиков может не видеть, что переваривание даже одного атома пищи – это определенный налог на силы мозга, которые требуются желудку, как машине, для этой цели? Если только не будет доказано, что желудок обладает силами, не полученными от нервной системы, это придется признать.

Как поддерживается жизненная сила в свете этой физиологии? По всеобщему мнению, ее поддерживает ежедневный прием пищи. Пропорционально подавленному состоянию организма (прострации), вызванному болезнью, врачи стремятся сохранить необходимое количество жизненной энергии тела, работая с желудком на пределе его возможностей.

Впечатление, что должно быть что-то переваренное, чтобы поддерживать жизнеспособность организма – это вера, убеждение, которое всегда было слишком самоочевидным, чтобы в нем можно было усомниться.

Если здоровые люди нуждаются в пище для поддержания жизненных сил, то больные нуждаются в ней еще больше – такова логика, проявленная в этом вопросе. Давайте помнить, что если перерезать нервы, идущие к желудку, то наступит паралич, как в случае с рукой, чтобы более определенно представить себе желудок как машину, которая требует энергии для работы, даже до изнеможения. Это ярко иллюстрирует появление чувства усталости, которое вызывает послеобеденный сон для отдыха, который, однако, не дает покоя ни переполненному желудку, ни переполненному мозгу. Мозг не получает отдыха, избавляясь от пищевых масс, которые больше разлагаются, чем перевариваются.

Если пища действительно способна поддерживать силы, то не должно быть так много потерь жизненных сил от общей деятельности организма – ведь, казалось бы, усталость должна быть невозможна. Но факт остается фактом: от первого утреннего вздоха до последнего ночного – происходит постепенный упадок сил, независимо от того, сколько пищи принято и насколько велики силы пищеварения. Для всех людей наступает момент, когда они должны отправиться в постель, а не в столовую, чтобы восстановить утраченные силы. Потеря ночного сна никогда не компенсируется какой-либо осторожностью в еде на следующий день, и никто не является настолько глупым, чтобы не знать, что отдых – это единственное средство для восстановления сил после истощения, вызванного чрезмерной физической активностью.

Мозг – это не только орган питающийся самостоятельно, когда это необходимо, но и самозаряжающаяся динамо-машина, полностью восстанавливающая свою истощенную жизненную энергию во время отдыха и сна. Нет такого легкого движения, нет такой пустяковой мысли или движения, которые не стоили бы мозгу энергии в его действии, и это относится даже к малейшей затрате энергии, развиваемой в процессе пищеварения.

Почему же мы все-таки едим?

Это происходит по двум, а может быть, и по трем причинам: мы едим, потому что голодны. Мы редко не едим чрезмерно, чтобы удовлетворить чувство вкуса после того, как обычное чувство голода исчезло. Мы можем есть, чтобы удовлетворить чувство вкуса, как мы едим мороженое, фрукты и соблазнительные дополнения, которые умоляют нас положить больше пищи в желудок, когда он уже переполнен в соответствии с его рабочими возможностями. Но наша действительная потребность в пище, лучшая причина для ее приема – это восполнение отходов общей деятельности организма. А это процесс в происходит по законам Природы, которые фактически утомляют мозг и всю нервную систему, или, по общему выражению, все тело, если только желудок не обладает какими-то способностями, не вытекающими из деятельности нервной системы.

Так как во время болезни мы не должны и не можем кормить мозг, чем же мы можем его кормить? При всех заболеваниях, при которых наблюдается учащенный пульс и высокая температура, боль или дискомфорт, отвращение к еде, неприятный запах во рту и языке, жажда и т. д., истощение организма продолжается, независимо от приема пищи, пока чистый, влажный язык, рот и появление естественного чувства голода не ознаменуют окончание болезни, когда пища может с удовольствием быть принята и переварена. Это делает очевидным то, что мы не можем спасти мышцы и жир, питаясь в таких неблагоприятных условиях во время болезни.

Еще один очень важный и неоспоримый факт: болезнь в зависимости от ее тяжести означает потерю условий, необходимых для переваривания пищи и силы пищеварения.

Сила пищеварения – это то же самое, что ветерок для огня. Можно представить себе, что из глубин мозга к каждой железе в слизистой желудка тянутся электрические нервные провода, по которым наивысшее настроение или экстаз стимулируют наивысшую функциональную активность этих желёз, а шок от плохих новостей – парализует. От готовности до паралича, от малейшего чувства дискомфорта до агонии разорванных нервов – и пищеварительная способность желудочно-кишечного тракта падает. Под влиянием этого настроя сила пищеварения ослабевает или усиливается, понижается или повышается, как ртуть в барометре от погодных условий.

Состояние пищеварения в максимальной степени проявляется как у учеников в школьном дворе во время перемены, когда Природа, кажется, занята восстановлением упущенного времени.

Разве можно сравнить состояние пищеварения во время прогулки июньским утром, когда над головой синева и солнечный свет, зелень деревьев и весь воздух благоухает ароматом цветов и музыкой крылатых певцов, с пищеварением в палатах больных, где страдания ощущаются только в теле и видны на лицах друзей?

В здоровом состоянии, если мы едим, когда не голодны, или когда очень устали, или в любом состоянии душевного беспокойства, мы обнаруживаем, что страдаем от потери жизненной силы, как физической, так и умственной. Как же тогда пища может поддерживать жизненные силы, когда мозг более серьезно угнетен болезнью или страданием? Тем не менее, с самого утра истории медицины вопрос о том, каким образом поддерживается в теле количество жизненной силы во время болезни – никогда не рассматривался, потому что никогда не было никаких сомнений в том, что такая поддержка исходит от приема пищи. Я предполагаю, что это факт, так как все работы по практике медицины в настоящее время предписывают необходимость кормить больных, чтобы поддержать их сократившееся количество жизненной энергии. И все это без вопроса о том, есть ли возможность добавить еще и несварение пищи в пищеварительной системе к болезни, когда пища принимается принудительно – вопреки предписаниям Природы.

Поскольку жизненная сила сосредоточена в мозге, нужно ли нам кормить организм, можем ли мы кормить его по другим причинам, кроме мозговых? Если признать эту физиологию, то невозможно сделать никакого другого вывода, кроме того, что кормление больных – это налог на жизненную силу, в то время как вся эта сила нужна нам для лечения болезни.

Имея за плечами всю эту физиологию процесса воздержания от приема пищи во время болезни, я более десятка лет входил в палаты больных, чтобы увидеть эволюцию от болезни до здоровья, как я вижу эволюцию от мертвых отходов марта к изобилию июня. С самого начала у меня было огромное преимущество – при воздержании от приема пищи я мог изучать естественную историю болезни, историю, в которой ни один из симптомов болезни не был усугублен нарушениями пищеварения.

Поскольку при этом не тратились жизненные силы на безнадежные попытки спасти организм от истощения, я имел полное право предположить, что мои пациенты выздоравливали быстрее и с меньшими страданиями. Не задумываясь над тем, какие продукты и лекарства давать, я мог полностью посвятить свое внимание изучению симптомов, свидетельствующих о прогрессе на пути к выздоровлению или смерти. В дополнение ко всему этому я испытывал огромное удовлетворение от того, что строго следовал указаниям Природы относительно того, когда и что нужно есть.

Что касается опасности смерти от простого чувства голода, то следующий примечательный случай показывает, насколько далека она от обычной истории острых заболеваний. Покойный преподобный доктор Мерчант из Мидвилла, штат Пенсильвания, за некоторое время до своей смерти, случившейся несколько месяцев назад, сообщил мне, что его брат поступил в армию во время Войны за независимость с весом в семьдесят два килограмма. С война его отправили домой таким истощенным из-за язвы желудка и кишечника, что он фактически мог измерить свое бедро большим и указательным пальцем. Дома он прожил всего десять дней, поражая всех ясностью своего ума даже в последний день своей жизни, когда он мог размышлять над очень умными суждениями, что он никогда не умел делать в здоровом состоянии. После смерти его тело весило всего двадцать семь килограммов.

По мнению доктора Мерчанта, основанному на этой истории болезни, пища не переваривалась в течение последних четырех месяцев жизни, но я считаю, что мозгу потребовалось гораздо больше времени, чем этот срок, чтобы поглотить более сорока килограммов веса тела. То, что жизнь была сокращена за счет более быстрой потери тканей от болезни, должно быть принято во внимание при оценке времени проведения голодания.

Глава IV

Кормить больных! Кто из тех, кто правит на кухне и хорошо кормит, не осознает с усталостью в мозгу требования желудка – что во время каждого приема пищи в счете на оплату должны быть какие-то изменения?

Главным средством, на которое полагаются врачи для поддержания сил во время лечения больных, является молоко. Как пища, молоко предназначалось в основном для теленка, а не для человека и уж точно не после появления коренных зубов. Это не та пища, которая возбуждает выработку слюны в случае появления чувства голода, как запахи со сковороды или от жарящейся птицы. Молоко играет очень важную роль в качестве полноценной пищи в течение нескольких месяцев в жизни теленка, и поскольку его можно потреблять без особого отвращения, в то время как запахи кухонной плиты оскорбляют ноздри. Молоко дается по часам, день за днем, а в некоторых случаях – неделя за неделей. И есть тысячи врачей, которые подкрепляют этот непреклонный рацион самыми сильными алкогольными напитками, обычно выбирая виски.